Река под мостом текла зеленая, маслянистая, я глядел на нее и ждал какого-нибудь знака. Ничего не дождался, а все равно приятно - вода течет, зыбится, вся в движении.
Я пришел в ресторанчик Тонио, и он встретил меня прямо как земляка. Теперь-то он мне не нравился: ведь Моггерхэнгер сказал - Тонио сообщает ему о приходе и уходе своих посетителей. Но я все равно улыбнулся, спросил, как жизнь, в общем, ничем себя не выдал. А когда он пошел передать мой заказ, я подумал (и только после узнал - так оно и было), он пошел звонить Моггерхэнгеру, что я, мол, здесь. Я, конечно, бросил бы сюда ходить, да уж больно хорошо Тонио кормил, а потом, если я перестану здесь обедать, Моггерхэнгер сразу меня заподозрит, и вообще, когда дело плохо, лучше поступать как хочется - на поверку оказывается, это ничего не меняет. Я не только поступил по-своему, я еще и всласть поел, а это очень кстати, ведь поездка предстоит дальняя - ни много ни мало в Бразилию.
Джекова бражка нагрузит меня золотом, я продам в Женеве один брусок, а с остальными быстренько махну в Рио-де-Жанейро. По разговору с Моггерхэнгером я понял: Полли вряд ли встретит меня на аэродроме, так что я прилечу и улечу еще до того, как она вздумает меня искать. Все мои планы были построены на песке, только потому и можно было надеяться на успех. Прилечу в Бразилию и пошлю за Полли, и в таком я был упоении - даже воображал, будто она с радостью приедет, а если станет разыгрывать неприступную или окажется, она уж очень под башмаком у Моггер-хэнгера и не сумеет сбежать, тогда приглашу Бриджит со Смогом и уж они-то враз ухватятся за такое предложение. Все вилами по воде писано, только надежда крепка, и это хорошо, ведь у меня всегда так: чем крепче надеюсь, тем больше мне везет.
Я доедал zabaglione, и тут вошел Джек Календарь- вот уж кого мне в этот час вовсе не хотелось видеть. Я живо отодвинул от себя сладкое - не желал я сейчас его кормить - и закурил сигару. Подошел Тонио, вроде хотел спросить, подать ли мне кофе, а на самом деле собрался ухватить Джека за бороду и за ворот и вытолкать вон.
- Не тронь его! - рявкнул я.- Не то мы оба за тебя возьмемся.
Он глянул на меня как на сумасшедшего и пошел за вареным корнем одуванчика - у него это называлось кофе - по два шиллинга за чашечку с наперсток.
- Ну, какой счет? - спросил я Джека.- Чего стоите, садитесь. Я здесь в последний раз.
Он весь зарос седой кудрявой бородой, но был сейчас довольно чистый и от него не слишком разило.
- Счет десять - ноль в их пользу, но я не жалуюсь. Бросил наливаться всякой дрянью. И даже не голоден. Теперь молодежь дает мне деньги, я, так сказать, вписался в пейзаж. Все переменилось. Я у них не прошу, но они хотят быть великодушными, особенно те, кто беден. У некоторых, судя по виду, дела еще хуже моих, но они суют мне в руку медяк, а то и несколько.
- Это хорошо. Вы были на линии огня.
- Да,-сказал он,- но я не прочь отойти в тыл и месяц-другой передохнуть. Если мне это удастся, я наберусь сил и протяну до девяноста лет.
Его серые глаза выцвели, а сквозь бороду просвечивала белая как мед кожа.
- Я знаю одно славное тихое местечко, меньше ста миль от Лондона,- сказал я.- Вам бы полезно там пожить. Тот самый полустанок, я вам про него поминал.
Тонио принес нам кофе, а потом стал на пороге кухни и оттуда смотрел на нас. Я побоялся - вдруг ему нас слышно или, может, в столике спрятано записывающее устройство, и адрес написал Джеку на бумажке и еще сказал - там уже один человек живет, а имен никаких не называл. Потом набросал несколько слов Уильяму. Я понимал, они не больно сойдутся, и написал ему - пускай поселит Джека Календаря в зале ожидания, там он будет существовать сам по себе.
- Через несколько дней я тоже приеду,- сказал я,- погляжу, как идут дела. Денег на дорогу нужно?
- Если у вас есть, дайте фунт.
Я дал два, потом сказал - мне надо бежать, пора на работу. Я заплатил по счету, а на чай Тонио не оставил ни гроша - пускай, если угодно, доложит Моггерхэнгеру и про это. Он увидал, я ни монетки на столе не оставил,- и не подошел, не помог надеть пальто, ну, а я застегнулся и вышел на улицу. Как раз остановилось такси, кто-то вылез, а я вскочил.
День был предательский, небо над городом высокое, в нем маленькие облачка, а едва я приоткрыл боковое стекло, в машину порвался холодный ветер - отличный день, прочищает мозги и будит, когда вставать еще неохота. Но я уже вышел в путь, верил, что все мне удастся, зорко смотрел вперед и чувствовал себя капитаном своей шлюпки, хоть она и дала течь.
Стэнли повесил мое пальто на плечики и в шкаф, там оно будет меня ждать.
- Коттапилли и Пиндарри уехали? - небрежно спросил я и надел сшитое на заказ непромокаемое пальто.
- Без сучка без задоринки.
- Хорошие ребята,- сказал я.- Ловкие. Он, похоже, здорово устал - когда шел впереди меня в большой зал, даже сутулился.
- Вот билет в Женеву,- сказал он и сунул мне пластиковый бумажник.- Обратный.
- Надо думать.- Я засмеялся.- Я рассчитываю вернуться. Не вздумай и мне устроить такую подлость.
Он остановился, посмотрел на меня.
- Слушай, я сыт по горло твоими шуточками.
- А другие что, тебя не поддевают?
- Никогда,- ответил он.- Так что и ты давай кончай.
- То-то они и попадаются, раз у них нет чувства юмора. Он аж вспотел.
- А кто попался?
- Рэймедж. Кто ж еще?
- В самом деле, кто?
- Пошли, не то я опоздаю.
Мне казалось, я очутился не среди хладнокровных, стойких контрабандистов, которые стараются перехитрить правительственных чиновников таможни и налогового управления, а среди сумасшедших. Я больше не ломал себе голову, что стану делать с золотом на пятьдесят тысяч фунтов, когда усядусь на него, будто наседка, в тени Сахарной Головы, сейчас я хотел только одного - добросовестно выполнить все, что от меня требуется, словно и впрямь собираюсь доставить их по условленному адресу для фирмы Джека Линингрейда, которая известна в Сити своей безупречной честностью.
Я зашагал через весь зал к колпаку.
- Доброе утро, мистер Линингрейд.
Он слушал пластинку - Шаляпин пел какую-то русскую песню, но Джек приглушил ее, и теперь она была еле слышна.
- Уже день,- сказал он.- Третий час.
Я, видно, был не в фокусе - он поворачивал зеркала и перископы, потом улыбнулся и спросил, готов ли я.
- Вы ж меня знаете,- сказал я.- Надеюсь, к двадцатилетию моей верной службы вы подарите мне золотые часы.
- Обсудим на правлении,- с сухим смешком сказал он.- А пока вы будете к этому чуть поближе, если начнете нагружаться.
Около меня на столе, покрытом фиолетовой скатертью, лежали пятьдесят тонких брусочков наилучшего золота, мое будущее богатство, на него я заведу большущее ранчо в Бразилии или в Аргентине и стану царствовать в своих обширных владениях. Я распахнул пальто, Стэнли опустил в один из кармашков первый брусок, я ощутил его вес и тепло, и мне показалось, будто все последнее время жизненные тревоги медленно переворачивали мне нутро, а теперь все там понемногу становится на место. Вот и второй брусок положен. Стэнли - умелый упаковщик, он всегда начинает сверху, чтоб под конец на пальто не осталось ни единой морщинки. Жалко, нельзя плыть в Бразилию пароходом вместе со Смогом и Бриджит, ведь тогда Смог коротал бы долгие часы, играя этими золотыми брусками на полу каюты, строил бы квадраты и пирамиды, треугольники и частоколы и глаза бы у него так и блестели. Я представлял себе это и улыбался, но вдруг заметил: толстая рожа Линингрейда повернута ко мне, глазки-буравчики уставились на меня из-за всех этих аппаратов железного колпака-спасителя - и мне стало не до улыбок.
Стэнли уложил третий брусок, и тут зазвонил телефон. Он снял трубку, Железный сразу же взял отводную.
- Когда? - крикнул Стэнли.- О господи!
Мне не понравилось, какой у него стал испуганный голос, но я решил - пока там с Линингрейдом ведут деловой разговор по телефону, я могу грузиться дальше, и взялся было за брусок.
- Не смей! - рявкнул кто-то.
Они оба уже положили трубки, Стэнли глядел на меня, лицо у него стало серое от ужаса, будто я вышел из страшного сна, который преследовал его всю жизнь и вдруг обернулся явью.
- Это еще почему? - как мог высокомерней спросил я и перевел взгляд с одного на другого.
- Обоих схватили. Коттапилли и Пиндарри,- сказал Стэнли.
- Не повезло ребятам. А я при чем?
- Убью! - заорал Линингрейд.
- Врете, - сказал я.- Вы ж говорили, они уже улетели. В глазах Стэнли показались слезы. Он плакал от ярости.
- Их взяли из самолета, он уже выруливал на взлет.
- Давайте лучше нагружайте меня,- сказал я.- Если их и впрямь схватили, мне сейчас в самый раз лететь. Никакой опасности.
На меня уставилось дуло пистолета, и я знал: у Стэнли наготове еще один, под курткой. Внутри стало до жути холодно и пусто, вот сейчас мне крышка! И я уже ничего не мог - только трещал без умолку, старался успеть сказать как можно больше слов, покуда я еще не ухнул во тьму, словно в эти последние мгновения у меня только и осталось что слова.
- Это ты на них донес,- тонко прокричали репродукторы.
- А какая мне от этого корысть? - возразил я.- Они сами чем-нибудь себя выдали, так что держите свои обвинения при себе.
У Стэнли прямо глаза на лоб полезли.
- Кто ж на них донес?
- Ты, вот кто,- сказал я.- Нагружай меня, и я поеду, не то выложу мистеру Линингрейду все, что про тебя знаю, а может, нам всем лучше поскорей отсюда убраться, вдруг Коттапилли и Пиндарри проболтались. А они проболтаются, это уж как пить дать,- прибавил я, будто ни минуты не сомневался. Я клепал на всех чохом, орал до посинения, чтоб скрыть, что у самого рыльце в пушку.- Сроду не видал таких двурушников. Все мы в опасности, надо держаться вместе и друг другу доверять. Больше нам надеяться не на что. Иначе нам крышка. Ну и сволочной мир: как запахло жареным, так все готовы один другому перегрызть глотку. Хуже, чем в джунглях. Я ваш лучший курьер, а вам моя верная служба - что выеденное яйцо. Если я все ж скатаю в эту поездку и выйду сухим из воды, больше я с вашей бражкой не вяжусь. Даже у воров и у тех не осталось чести. Тьфу, до чего противно.
Меня переполняло искреннее, неодолимое возмущение, но на этот раз оно не подействовало. Линингрейд включил громкоговоритель на полную мощность и прямо оглушил меня.
- Подлец, обманщик, предатель! Ты нас выдал. Говори, кому служишь, не то убью на месте.
Я уже готов был сказать правду, вот честное слово, но тут распахнулась дверь, грохнул пистолетный выстрел. Пуля просвистела мимо моего уха, опалила горячим ветром. Она, видно, перебила какой-то провод под железным колпаком - Джек орал там у себя, а нам было ничего не слыхать.
Закрыв за собой дверь, у входа встал Клод Моггерхэнгер, а Кенни Дьюкс с громадной свинчаткой и Резак - руки в карманах, верно, там у него тоже оружие не из приятных, ринулись прямиком к железному колпаку. Резак выхватил что там у него было в кармане, и налетел на Стэнли, тот стал отбиваться пистолетом. Оба повалились на пол у моих ног, и я отступил - как бы не запачкали мне башмаки, не помяли брюки. Они дрались как львы, я и не подозревал, что Стэнли такой сильный и храбрый, даже приятно. Они катались по полу, хлестала кровь - в руках у Резака оказалась бритва и ему нет-нет да удавалось полоснуть противника.
Столик с золотом опрокинулся, и сорок семь брусков разлетелись по полу. Кении Дьюкс взялся за железный колпак, и громкоговоритель снова заработал - Линингрейд махал на Кении руками и вопил, чтоб он ничего не ломал. А Кенни знай работал, будто он заправский демонтажник и хочет показать новому хозяину, как ловко он изничтожает железные аквариумы. Джек Линингрейд из-под путаницы оборванных проводов и обломков палил через всю комнату в Моггерхэнгера, а тот так проворно увертывался и пригибался, что тебе молодой.
В комнате орали, стреляли, а Стэнли, из которого кровь так и хлестала, молил Резака о пощаде, и Резак вроде уже решил, с него и впрямь хватит,-и вдруг пнул Стэнли так, что тот аж отлетел в другой конец комнаты. Окна, густо закрашенные черным лаком, были разбиты пулями вдребезги, железный колпак со всеми аппаратами и приспособлениями рухнул на пол и похоронил под собой Джека Линингрейда, а Кенни Дьюкс сверху все крушил его и крушил.
Я лежал на полу, смотрел на золото, ждал удобной минуты и, пока вокруг бушевала буря, засунул в карманы еще несколько брусков. Одна из последних пуль Линингрейда задела Моггерхэнгера, он судорожно взмахнул рукой, чуть не потерял сознание, на миг забыл о двери. Я вскочил, заячьим длинным прыжком метнулся вон из комнаты, позади остались вопли бойни, бодрящий звон бьющихся стекол. В прихожей стоял мой чемоданчик, я схватил его - не оставлять же им - и был таков.
Я не стал чикаться с лифтом и сбежал по лестнице, стараясь по дороге успокоиться. Вышел на улицу, зашагал мимо магазина Хэррода, на ходу застегивая пальто, потом свернул на Бромптон-роуд. Люди шли мимо, видно, я никому не бросался в глаза, да только я совсем растерялся, никак не мог решить, куда податься. Мне представлялся Верхний Мэйхем - Уильям Хэй, скинув башмаки, попивает чай в бывшем помещении кассы, потом он же задрал ноги чуть не выше головы, в руках романчик. Но ведь если я заявлюсь на полустанок, я его подведу, они меня в два счета выследят. Леса и поля тоже меня не привлекали, и в Ноттингем нельзя: будет беда матери. Только один человек и мог бы мне помочь - бабушка. Она защитила бы меня от всех гангстеров земных и небесных и близко их ко мне не подпустила бы. Но бабушка умерла, так что помощи отсюда больше не жди. Славный денек обернулся мелким дождиком и низкими тучами. Наконец-то я поймал такси.
- Куда?
- Лондонский аэропорт,- сказал я не думая. Опять во мне верх брал не рассудок, а нутро, хоть я уже начал его ненавидеть. Казалось, только что самые корни чутья, которое всегда меня вело, были подрезаны, но если так (а, судя по всему, дело было именно так), после потрясения и страха живучая моя натура, похоже, вновь воспрянула и я опять сумею справляться с неожиданностями и выходить сухим из воды. Нет, думать я не хочу, говорил я себе, пока такси мчалось по Кромвел-роуд на запад, только лишаешь себя удачи и счастливой возможности действовать.
Я еще мог поспеть на женевский самолет, в кармане у меня лежал билет да еще пять брусков золота - их хватит года на два. Я уже строил планы на будущее. Золото продам, открою в Цюрихе счет, куплю кой-какую поношенную одежду: рюкзак, назовусь студентом - мол, изучаю языки,- укроюсь в каком-нибудь тихом городишке и погляжу, что будет дальше. Отращу бороду и усы и если буду платить по счетам и жить тихо-смирно, никто меня не заметит и не тронет. Пять брусочков - маловато, на Бразилии можно поставить крест, львиную долю съела бы дорога. Да и вообще спокойней будет не забираться чересчур далеко от лап Моггерхэнгера: в какой-нибудь экзотической Бразилии больше бросаешься в глаза. Немного погодя, не сразу, свяжусь с Бриджит. Ну, а Полли… похоже, она навсегда ушла из моей жизни.
Мы были уже на зеленой окраине Лондона, я с облегчением откинулся на спинку сиденья, закурил сигару, проверил билет. Порядок: билет как билет. Сумятица в голове улеглась - мысленно я освоился с новым, непредвиденным будущим. Моггерхэнгера я ненавидел всеми печенками и не чаял поскорей от него убраться. В последний раз, когда я ему сообщил про Пиндарри и Коттапилли, он уж так спешил все обтяпать, что и я едва не получил пулю в лоб. Вот кто продаст и глазом не моргнет, я ему и в подметки не гожусь, лучше бы мне с ним отродясь не встречаться… Но я-то, как всегда, надеялся на лучшее, вот и сейчас подумал: может, он теперь только рад будет, если я уберусь с глаз долой.
Я сунул таксисту пять фунтов и кинулся регистрировать свой билет. Времени оставалось в обрез. На аэровокзале в этот день было тихо, никакой особой суеты, с паспортом и билетом наготове я спокойно прошел в зал для отлетающих. От мысли, что я надолго распрощаюсь с Англией, я воспрянул духом: ведь позади останется болото, в котором я чуть не увяз, а впереди - пустота, совсем как когда я отправился из Ноттингема по Большому северному тракту попытать счастья. Может, парню вроде меня так и надо - каждые несколько лет поднимать якорь и пускаться в открытое море.
Билет прокомпостировали, я прошел дальше, с улыбкой предъявил паспорт. Таможенник внимательно меня оглядел, но пропустил, и вот я уже в зале ожидания. И вдруг почувствовал - помираю с голоду, совсем живот подвело; я остановился у стойки кафетерия и подумал - может, пока еще не объявили мой самолет, выпить рюмашку-другую коньяку и закусить пирожными с кремом, а может, поглядеть напоследок на Англию, какая еще видна за зеркальными стеклами, на взлетно-посадочные полосы, которые курились в тумане под моросящим дождиком. Вдруг кольнуло в сердце: жаль покидать Полли, но нет, не верится, что мне уж больше никогда ее не видать,- может, когда-нибудь судьба еще улыбнется мне и снова нас сведет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Я пришел в ресторанчик Тонио, и он встретил меня прямо как земляка. Теперь-то он мне не нравился: ведь Моггерхэнгер сказал - Тонио сообщает ему о приходе и уходе своих посетителей. Но я все равно улыбнулся, спросил, как жизнь, в общем, ничем себя не выдал. А когда он пошел передать мой заказ, я подумал (и только после узнал - так оно и было), он пошел звонить Моггерхэнгеру, что я, мол, здесь. Я, конечно, бросил бы сюда ходить, да уж больно хорошо Тонио кормил, а потом, если я перестану здесь обедать, Моггерхэнгер сразу меня заподозрит, и вообще, когда дело плохо, лучше поступать как хочется - на поверку оказывается, это ничего не меняет. Я не только поступил по-своему, я еще и всласть поел, а это очень кстати, ведь поездка предстоит дальняя - ни много ни мало в Бразилию.
Джекова бражка нагрузит меня золотом, я продам в Женеве один брусок, а с остальными быстренько махну в Рио-де-Жанейро. По разговору с Моггерхэнгером я понял: Полли вряд ли встретит меня на аэродроме, так что я прилечу и улечу еще до того, как она вздумает меня искать. Все мои планы были построены на песке, только потому и можно было надеяться на успех. Прилечу в Бразилию и пошлю за Полли, и в таком я был упоении - даже воображал, будто она с радостью приедет, а если станет разыгрывать неприступную или окажется, она уж очень под башмаком у Моггер-хэнгера и не сумеет сбежать, тогда приглашу Бриджит со Смогом и уж они-то враз ухватятся за такое предложение. Все вилами по воде писано, только надежда крепка, и это хорошо, ведь у меня всегда так: чем крепче надеюсь, тем больше мне везет.
Я доедал zabaglione, и тут вошел Джек Календарь- вот уж кого мне в этот час вовсе не хотелось видеть. Я живо отодвинул от себя сладкое - не желал я сейчас его кормить - и закурил сигару. Подошел Тонио, вроде хотел спросить, подать ли мне кофе, а на самом деле собрался ухватить Джека за бороду и за ворот и вытолкать вон.
- Не тронь его! - рявкнул я.- Не то мы оба за тебя возьмемся.
Он глянул на меня как на сумасшедшего и пошел за вареным корнем одуванчика - у него это называлось кофе - по два шиллинга за чашечку с наперсток.
- Ну, какой счет? - спросил я Джека.- Чего стоите, садитесь. Я здесь в последний раз.
Он весь зарос седой кудрявой бородой, но был сейчас довольно чистый и от него не слишком разило.
- Счет десять - ноль в их пользу, но я не жалуюсь. Бросил наливаться всякой дрянью. И даже не голоден. Теперь молодежь дает мне деньги, я, так сказать, вписался в пейзаж. Все переменилось. Я у них не прошу, но они хотят быть великодушными, особенно те, кто беден. У некоторых, судя по виду, дела еще хуже моих, но они суют мне в руку медяк, а то и несколько.
- Это хорошо. Вы были на линии огня.
- Да,-сказал он,- но я не прочь отойти в тыл и месяц-другой передохнуть. Если мне это удастся, я наберусь сил и протяну до девяноста лет.
Его серые глаза выцвели, а сквозь бороду просвечивала белая как мед кожа.
- Я знаю одно славное тихое местечко, меньше ста миль от Лондона,- сказал я.- Вам бы полезно там пожить. Тот самый полустанок, я вам про него поминал.
Тонио принес нам кофе, а потом стал на пороге кухни и оттуда смотрел на нас. Я побоялся - вдруг ему нас слышно или, может, в столике спрятано записывающее устройство, и адрес написал Джеку на бумажке и еще сказал - там уже один человек живет, а имен никаких не называл. Потом набросал несколько слов Уильяму. Я понимал, они не больно сойдутся, и написал ему - пускай поселит Джека Календаря в зале ожидания, там он будет существовать сам по себе.
- Через несколько дней я тоже приеду,- сказал я,- погляжу, как идут дела. Денег на дорогу нужно?
- Если у вас есть, дайте фунт.
Я дал два, потом сказал - мне надо бежать, пора на работу. Я заплатил по счету, а на чай Тонио не оставил ни гроша - пускай, если угодно, доложит Моггерхэнгеру и про это. Он увидал, я ни монетки на столе не оставил,- и не подошел, не помог надеть пальто, ну, а я застегнулся и вышел на улицу. Как раз остановилось такси, кто-то вылез, а я вскочил.
День был предательский, небо над городом высокое, в нем маленькие облачка, а едва я приоткрыл боковое стекло, в машину порвался холодный ветер - отличный день, прочищает мозги и будит, когда вставать еще неохота. Но я уже вышел в путь, верил, что все мне удастся, зорко смотрел вперед и чувствовал себя капитаном своей шлюпки, хоть она и дала течь.
Стэнли повесил мое пальто на плечики и в шкаф, там оно будет меня ждать.
- Коттапилли и Пиндарри уехали? - небрежно спросил я и надел сшитое на заказ непромокаемое пальто.
- Без сучка без задоринки.
- Хорошие ребята,- сказал я.- Ловкие. Он, похоже, здорово устал - когда шел впереди меня в большой зал, даже сутулился.
- Вот билет в Женеву,- сказал он и сунул мне пластиковый бумажник.- Обратный.
- Надо думать.- Я засмеялся.- Я рассчитываю вернуться. Не вздумай и мне устроить такую подлость.
Он остановился, посмотрел на меня.
- Слушай, я сыт по горло твоими шуточками.
- А другие что, тебя не поддевают?
- Никогда,- ответил он.- Так что и ты давай кончай.
- То-то они и попадаются, раз у них нет чувства юмора. Он аж вспотел.
- А кто попался?
- Рэймедж. Кто ж еще?
- В самом деле, кто?
- Пошли, не то я опоздаю.
Мне казалось, я очутился не среди хладнокровных, стойких контрабандистов, которые стараются перехитрить правительственных чиновников таможни и налогового управления, а среди сумасшедших. Я больше не ломал себе голову, что стану делать с золотом на пятьдесят тысяч фунтов, когда усядусь на него, будто наседка, в тени Сахарной Головы, сейчас я хотел только одного - добросовестно выполнить все, что от меня требуется, словно и впрямь собираюсь доставить их по условленному адресу для фирмы Джека Линингрейда, которая известна в Сити своей безупречной честностью.
Я зашагал через весь зал к колпаку.
- Доброе утро, мистер Линингрейд.
Он слушал пластинку - Шаляпин пел какую-то русскую песню, но Джек приглушил ее, и теперь она была еле слышна.
- Уже день,- сказал он.- Третий час.
Я, видно, был не в фокусе - он поворачивал зеркала и перископы, потом улыбнулся и спросил, готов ли я.
- Вы ж меня знаете,- сказал я.- Надеюсь, к двадцатилетию моей верной службы вы подарите мне золотые часы.
- Обсудим на правлении,- с сухим смешком сказал он.- А пока вы будете к этому чуть поближе, если начнете нагружаться.
Около меня на столе, покрытом фиолетовой скатертью, лежали пятьдесят тонких брусочков наилучшего золота, мое будущее богатство, на него я заведу большущее ранчо в Бразилии или в Аргентине и стану царствовать в своих обширных владениях. Я распахнул пальто, Стэнли опустил в один из кармашков первый брусок, я ощутил его вес и тепло, и мне показалось, будто все последнее время жизненные тревоги медленно переворачивали мне нутро, а теперь все там понемногу становится на место. Вот и второй брусок положен. Стэнли - умелый упаковщик, он всегда начинает сверху, чтоб под конец на пальто не осталось ни единой морщинки. Жалко, нельзя плыть в Бразилию пароходом вместе со Смогом и Бриджит, ведь тогда Смог коротал бы долгие часы, играя этими золотыми брусками на полу каюты, строил бы квадраты и пирамиды, треугольники и частоколы и глаза бы у него так и блестели. Я представлял себе это и улыбался, но вдруг заметил: толстая рожа Линингрейда повернута ко мне, глазки-буравчики уставились на меня из-за всех этих аппаратов железного колпака-спасителя - и мне стало не до улыбок.
Стэнли уложил третий брусок, и тут зазвонил телефон. Он снял трубку, Железный сразу же взял отводную.
- Когда? - крикнул Стэнли.- О господи!
Мне не понравилось, какой у него стал испуганный голос, но я решил - пока там с Линингрейдом ведут деловой разговор по телефону, я могу грузиться дальше, и взялся было за брусок.
- Не смей! - рявкнул кто-то.
Они оба уже положили трубки, Стэнли глядел на меня, лицо у него стало серое от ужаса, будто я вышел из страшного сна, который преследовал его всю жизнь и вдруг обернулся явью.
- Это еще почему? - как мог высокомерней спросил я и перевел взгляд с одного на другого.
- Обоих схватили. Коттапилли и Пиндарри,- сказал Стэнли.
- Не повезло ребятам. А я при чем?
- Убью! - заорал Линингрейд.
- Врете, - сказал я.- Вы ж говорили, они уже улетели. В глазах Стэнли показались слезы. Он плакал от ярости.
- Их взяли из самолета, он уже выруливал на взлет.
- Давайте лучше нагружайте меня,- сказал я.- Если их и впрямь схватили, мне сейчас в самый раз лететь. Никакой опасности.
На меня уставилось дуло пистолета, и я знал: у Стэнли наготове еще один, под курткой. Внутри стало до жути холодно и пусто, вот сейчас мне крышка! И я уже ничего не мог - только трещал без умолку, старался успеть сказать как можно больше слов, покуда я еще не ухнул во тьму, словно в эти последние мгновения у меня только и осталось что слова.
- Это ты на них донес,- тонко прокричали репродукторы.
- А какая мне от этого корысть? - возразил я.- Они сами чем-нибудь себя выдали, так что держите свои обвинения при себе.
У Стэнли прямо глаза на лоб полезли.
- Кто ж на них донес?
- Ты, вот кто,- сказал я.- Нагружай меня, и я поеду, не то выложу мистеру Линингрейду все, что про тебя знаю, а может, нам всем лучше поскорей отсюда убраться, вдруг Коттапилли и Пиндарри проболтались. А они проболтаются, это уж как пить дать,- прибавил я, будто ни минуты не сомневался. Я клепал на всех чохом, орал до посинения, чтоб скрыть, что у самого рыльце в пушку.- Сроду не видал таких двурушников. Все мы в опасности, надо держаться вместе и друг другу доверять. Больше нам надеяться не на что. Иначе нам крышка. Ну и сволочной мир: как запахло жареным, так все готовы один другому перегрызть глотку. Хуже, чем в джунглях. Я ваш лучший курьер, а вам моя верная служба - что выеденное яйцо. Если я все ж скатаю в эту поездку и выйду сухим из воды, больше я с вашей бражкой не вяжусь. Даже у воров и у тех не осталось чести. Тьфу, до чего противно.
Меня переполняло искреннее, неодолимое возмущение, но на этот раз оно не подействовало. Линингрейд включил громкоговоритель на полную мощность и прямо оглушил меня.
- Подлец, обманщик, предатель! Ты нас выдал. Говори, кому служишь, не то убью на месте.
Я уже готов был сказать правду, вот честное слово, но тут распахнулась дверь, грохнул пистолетный выстрел. Пуля просвистела мимо моего уха, опалила горячим ветром. Она, видно, перебила какой-то провод под железным колпаком - Джек орал там у себя, а нам было ничего не слыхать.
Закрыв за собой дверь, у входа встал Клод Моггерхэнгер, а Кенни Дьюкс с громадной свинчаткой и Резак - руки в карманах, верно, там у него тоже оружие не из приятных, ринулись прямиком к железному колпаку. Резак выхватил что там у него было в кармане, и налетел на Стэнли, тот стал отбиваться пистолетом. Оба повалились на пол у моих ног, и я отступил - как бы не запачкали мне башмаки, не помяли брюки. Они дрались как львы, я и не подозревал, что Стэнли такой сильный и храбрый, даже приятно. Они катались по полу, хлестала кровь - в руках у Резака оказалась бритва и ему нет-нет да удавалось полоснуть противника.
Столик с золотом опрокинулся, и сорок семь брусков разлетелись по полу. Кении Дьюкс взялся за железный колпак, и громкоговоритель снова заработал - Линингрейд махал на Кении руками и вопил, чтоб он ничего не ломал. А Кенни знай работал, будто он заправский демонтажник и хочет показать новому хозяину, как ловко он изничтожает железные аквариумы. Джек Линингрейд из-под путаницы оборванных проводов и обломков палил через всю комнату в Моггерхэнгера, а тот так проворно увертывался и пригибался, что тебе молодой.
В комнате орали, стреляли, а Стэнли, из которого кровь так и хлестала, молил Резака о пощаде, и Резак вроде уже решил, с него и впрямь хватит,-и вдруг пнул Стэнли так, что тот аж отлетел в другой конец комнаты. Окна, густо закрашенные черным лаком, были разбиты пулями вдребезги, железный колпак со всеми аппаратами и приспособлениями рухнул на пол и похоронил под собой Джека Линингрейда, а Кенни Дьюкс сверху все крушил его и крушил.
Я лежал на полу, смотрел на золото, ждал удобной минуты и, пока вокруг бушевала буря, засунул в карманы еще несколько брусков. Одна из последних пуль Линингрейда задела Моггерхэнгера, он судорожно взмахнул рукой, чуть не потерял сознание, на миг забыл о двери. Я вскочил, заячьим длинным прыжком метнулся вон из комнаты, позади остались вопли бойни, бодрящий звон бьющихся стекол. В прихожей стоял мой чемоданчик, я схватил его - не оставлять же им - и был таков.
Я не стал чикаться с лифтом и сбежал по лестнице, стараясь по дороге успокоиться. Вышел на улицу, зашагал мимо магазина Хэррода, на ходу застегивая пальто, потом свернул на Бромптон-роуд. Люди шли мимо, видно, я никому не бросался в глаза, да только я совсем растерялся, никак не мог решить, куда податься. Мне представлялся Верхний Мэйхем - Уильям Хэй, скинув башмаки, попивает чай в бывшем помещении кассы, потом он же задрал ноги чуть не выше головы, в руках романчик. Но ведь если я заявлюсь на полустанок, я его подведу, они меня в два счета выследят. Леса и поля тоже меня не привлекали, и в Ноттингем нельзя: будет беда матери. Только один человек и мог бы мне помочь - бабушка. Она защитила бы меня от всех гангстеров земных и небесных и близко их ко мне не подпустила бы. Но бабушка умерла, так что помощи отсюда больше не жди. Славный денек обернулся мелким дождиком и низкими тучами. Наконец-то я поймал такси.
- Куда?
- Лондонский аэропорт,- сказал я не думая. Опять во мне верх брал не рассудок, а нутро, хоть я уже начал его ненавидеть. Казалось, только что самые корни чутья, которое всегда меня вело, были подрезаны, но если так (а, судя по всему, дело было именно так), после потрясения и страха живучая моя натура, похоже, вновь воспрянула и я опять сумею справляться с неожиданностями и выходить сухим из воды. Нет, думать я не хочу, говорил я себе, пока такси мчалось по Кромвел-роуд на запад, только лишаешь себя удачи и счастливой возможности действовать.
Я еще мог поспеть на женевский самолет, в кармане у меня лежал билет да еще пять брусков золота - их хватит года на два. Я уже строил планы на будущее. Золото продам, открою в Цюрихе счет, куплю кой-какую поношенную одежду: рюкзак, назовусь студентом - мол, изучаю языки,- укроюсь в каком-нибудь тихом городишке и погляжу, что будет дальше. Отращу бороду и усы и если буду платить по счетам и жить тихо-смирно, никто меня не заметит и не тронет. Пять брусочков - маловато, на Бразилии можно поставить крест, львиную долю съела бы дорога. Да и вообще спокойней будет не забираться чересчур далеко от лап Моггерхэнгера: в какой-нибудь экзотической Бразилии больше бросаешься в глаза. Немного погодя, не сразу, свяжусь с Бриджит. Ну, а Полли… похоже, она навсегда ушла из моей жизни.
Мы были уже на зеленой окраине Лондона, я с облегчением откинулся на спинку сиденья, закурил сигару, проверил билет. Порядок: билет как билет. Сумятица в голове улеглась - мысленно я освоился с новым, непредвиденным будущим. Моггерхэнгера я ненавидел всеми печенками и не чаял поскорей от него убраться. В последний раз, когда я ему сообщил про Пиндарри и Коттапилли, он уж так спешил все обтяпать, что и я едва не получил пулю в лоб. Вот кто продаст и глазом не моргнет, я ему и в подметки не гожусь, лучше бы мне с ним отродясь не встречаться… Но я-то, как всегда, надеялся на лучшее, вот и сейчас подумал: может, он теперь только рад будет, если я уберусь с глаз долой.
Я сунул таксисту пять фунтов и кинулся регистрировать свой билет. Времени оставалось в обрез. На аэровокзале в этот день было тихо, никакой особой суеты, с паспортом и билетом наготове я спокойно прошел в зал для отлетающих. От мысли, что я надолго распрощаюсь с Англией, я воспрянул духом: ведь позади останется болото, в котором я чуть не увяз, а впереди - пустота, совсем как когда я отправился из Ноттингема по Большому северному тракту попытать счастья. Может, парню вроде меня так и надо - каждые несколько лет поднимать якорь и пускаться в открытое море.
Билет прокомпостировали, я прошел дальше, с улыбкой предъявил паспорт. Таможенник внимательно меня оглядел, но пропустил, и вот я уже в зале ожидания. И вдруг почувствовал - помираю с голоду, совсем живот подвело; я остановился у стойки кафетерия и подумал - может, пока еще не объявили мой самолет, выпить рюмашку-другую коньяку и закусить пирожными с кремом, а может, поглядеть напоследок на Англию, какая еще видна за зеркальными стеклами, на взлетно-посадочные полосы, которые курились в тумане под моросящим дождиком. Вдруг кольнуло в сердце: жаль покидать Полли, но нет, не верится, что мне уж больше никогда ее не видать,- может, когда-нибудь судьба еще улыбнется мне и снова нас сведет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43