Скажете, что это я вас послала, хорошо? Вы не возражаете? – обернулась Рицуко теперь уже к старшей сестре.
– Нет. После обеда операций нет. Пусть Симура-сан сходит навестит доктора.
– Мы вас очень просим, – мягко приказала Рицуко.
Безусловно, и Рицуко и Сэкигути преследовали благую цель, и все же Норико ощущала какую-то фальшь. Да все равно, съездить к Наоэ – об этом же можно только мечтать! Раз уж сама Рицуко приказала, можно идти с чистой совестью.
У Кобаси в эти дни не было ни одной свободной минуты. Особенно тяжело приходилось с амбулаторными больными. И после двенадцати дня у кабинета ожидало вызова человек десять. К счастью, пациентов перед праздником было меньше обычного, но все равно Кобаси приходилось работать за двоих. Куда как проще было помогать Наоэ, чем самому ставить диагноз, назначать лечение…
В двенадцать часов Норико вместе с Каору и Акико Такаги пошли обедать. Кобаси остался один.
Зная, что Наоэ, выйдя на работу, будет особенно придирчив к тому, что и как делалось в его отсутствие, Кобаси работал с еще большим усердием.
Сейчас он осматривал старика, страдающего ревматизмом. Откачал из коленного сустава жидкость и начал вводить преднин. Неожиданно послышались торопливые шаги: кто-то бежал по лестнице со второго этажа.
Подняв голову, Кобаси увидел в дверях запыхавшуюся Томоко Каваай.
– Сэнсэй!..
– В чем дело?
– Исикура… – У Томоко прерывалось дыхание. – У него что-то в горле…
– Давление?
– Не знаю…
Кобаси опрометью выскочил из кабинета и помчался на второй этаж. Норико бежала за ним. Пациент так и остался лежать на кушетке.
Когда Кобаси с Норико ворвались в палату, Исикура лежал без движения, голова запрокинута; казалось, он уже не дышит, только мелко дрожало горло.
– Аспиратор!
Норико бросилась за аспиратором.
– Дедушка! Дедушка! – повторял Кобаси, делая Исикуре искусственное дыхание.
В горле скопилась мокрота и мешала дыханию. Здоровый человек без труда бы откашлял ее, но изможденному старику это оказалось не под силу.
Кобаси вставил трубку аспиратора Исикуре в ноздрю и повернул выключатель.
– А! А-а-а!.. – дико закричал Исикура, и по трубке поплыл комок слизи.
– Держите его крепче! – приказал Кобаси. Медсестры схватили старика за руки.
Невестка Исикуры, испуганно выглядывая из-за их спин, следила за происходящим.
– Отхаркайтесь! Соберите все силы! – повторял Кобаси, двигая трубкой.
Исикура, задыхаясь, корчился в мучительных судорогах. Через несколько минут дыхание восстановилось, и он несколько успокоился.
– Фу-у… Еще немного – и опоздали бы. – Кобаси стер со лба пот.
Невестка молчала – только чуть опустила голову.
– Аспиратор пусть постоянно будет в палате. Исикура часто дышал, лицо было мокрым от слез и слюны.
– На сей раз все кончилось благополучно, но никто не может гарантировать, что это не повторится. Надо внимательно следить за больным.
Старик высунул из-под простыни руку и пошевелил ею, стараясь привлечь внимание.
– Что, дедушка?
– У-у…
– Ничего-ничего. Попробуйте сказать медленнее.
– У-у…бей…те с. ко…рее…
– Что?! – Кобаси склонился над стариком, почти касаясь его лица. – Разве можно так падать духом? Надо крепиться!
– Тя…тяжело… так тяжело… – И Исикура отвернулся к стене.
– Нельзя, нельзя так. Понятно? Ну-ка, смотреть веселей! – Кобаси похлопал по иссохшей руке старика.
– Наоэ… Наоэ-сэн…сэй…
– Его сегодня нет, – объяснила Норико, вытирая больному лицо. – Но он скоро придет.
– Убей…те… про…шу…
– Вам же сказали, дедушка, не надо об этом думать. Доктор спас вас, а вы… Разве так можно?
– Все… Не могу больше… не хочу… – И Исикура беззвучно заплакал, уткнувшись лицом в подушку.
Когда Норико подошла к дому Наоэ, шел уже второй час.
В коридоре было пусто, дверь заперта. Норико испытывала странное волнение. Казалось бы, не впервые, но…
Последний раз она была здесь дней десять назад. А может, и больше. Но сегодня она была незваной гостьей.
«А вдруг он не один? – подумала Норико, отдергивая руку от звонка. – Надо было позвонить…»
Она уже раскаивалась, что согласилась пойти к нему. Но ведь не по своей воле… Зато удастся увидеть Наоэ. Норико почти убедила себя, что он дома и ждет ее.
Чуть поколебавшись, Норико нажала на кнопку звонка. К двери никто не подошел. Норико позвонила еще раз и еще – никакого результата. Подождав немного, она опять позвонила и приложила ухо к двери. Звонок пронзительно звенел. Если хозяин даже и спит, должен услышать.
«Все-таки у него кто-то есть». У Норико защемило сердце. Раз не открывает, значит, там женщина. «Сэнсэй и какая-то женщина…»
Норико представила себе знакомую картину: они сидят, тесно прижавшись друг к другу, и, затаив дыхание, прислушиваются к звонкам. Женщина прильнула к его груди, Наоэ обнимает ее и смотрит в сторону… Вот они на цыпочках, крадучись, подходят к двери, заглядывают в глазок… Норико сама бывала в подобной ситуации. Снаружи глазок совсем крохотный, почти незаметен, но изнутри обзор хороший.
А вдруг они сейчас смотрят на нее? Норико поспешно отошла в сторону.
За дверью по-прежнему стояла мертвая тишина.
Раздался щелчок, и из соседней квартиры вышла женщина в кимоно, прошла мимо. По тому, как она уверенно закрывала дверь, Норико догадалась: женщина живет здесь. Норико еще немного постояла, вздохнула и тоже направилась к лифту.
Спускаясь вниз, Норико задумалась: что же ответить Рицуко и старшей сестре? Сказать все, как было? Не застала дома. Но тогда она подведет Наоэ. Ведь он же сказал, что болен. Нет, этого делать нельзя. И так слишком много толков.
Только что Норико сердилась на Наоэ, теперь лихорадочно соображала, как его выгородить.
Лифт остановился. Норико вышла и сквозь стеклянную дверь вестибюля снова увидела женщину с пятого этажа: та шла по улице, придерживая полы кимоно, распахивавшиеся от порывов ветра. Норико медленно побрела за ней.
Половина третьего. Обеденный перерыв кончился, до вечера еще довольно далеко, и улочка обезлюдела. По полого спускавшейся вниз дороге Норико вышла к широкой улице. Здесь была совсем другая жизнь: с толчеей, многоголосым шумом и гулом.
Дома через два Норико заметила маленькое кафе, а вернее, стоявший в нем телефон-автомат. Она вошла, села за столик у двери и попросила чашку кофе.
Выпив в ожидании кофе воды со льдом, Норико подошла к телефону. Набрала номер. После небольшой паузы в трубке послышались гудки. Телефон у Наоэ, вспомнила Норико, жужжит как-то простуженно. Она явственно слышала сейчас его звонки. Трубку не снимали. Норико набрала номер еще раз – гудки. Сжимая в ладони десятииеновую монетку, Норико вернулась к столику, где уже стоял кофе. Она вдохнула пряный аромат.
«Может быть, вышел в магазин? Во всяком случае, к телефону бы он подошел, если бы был дома, – рассуждала Норико. – Не хочет меня видеть – можно было так и сказать. По телефону это проще».
Она отхлебнула кофе и немного успокоилась.
Было почти три часа. Уже двадцать минут, как она ушла от его дверей.
Норико подошла к телефону и снова набрала номер.
У стойки, на которой стоял таксофон, кассирша рассчитывалась с клиентом, официантка о чем-то оживленно болтала с буфетчиком.
«Все, если не дозвонюсь – возвращаюсь обратно», – решила Норико, прислушиваясь к гудкам. Третий, четвертый…
– Да, – ответил вдруг незнакомый мужской голос. Норико на какое-то мгновение даже растерялась.
– Это квартира Наоэ? Трубка молчала.
– Сэнсэй, это вы?
– Да… я… – Наоэ говорил как-то странно, точно с набитым ртом. Норико удивилась: у Наоэ была хорошая дикция.
– Сэнсэй, это я, Норико. Вы слышите меня?
– Да…
– Как плохо слышно… Вас не было дома?
– Нет…
– Я звонила, но никто не брал трубку…
– Я спал, – помолчав, сказал Наоэ.
Норико недоумевала: неужели не слышал? Или лжет?
– Вы один?
– Да.
– Я звоню из кафе, совсем рядом. Можно зайти к вам на минутку? Мадам Гёда и старшая сестра беспокоятся, послали проведать вас. Наоэ молчал.
– Так я зайду?
– Заходи.
– Вам что-нибудь нужно? Сакэ? Сигареты?
– Не надо. Все есть.
– Я скоро!
Норико взяла со столика счет и направилась к кассе.
Наоэ лежал в постели. Он был в пижаме – выходит, не лгал, из дома действительно не отлучался.
Норико внимательно огляделась: на котацу, как и обычно, стакан с сакэ, повсюду разбросаны какие-то бумаги, копии статей. Но второго стакана не видно. На столе груда журналов и книг. На кухне в раковине гора немытой посуды – прибирали квартиру давно.
– Как здоровье? – Норико сняла пальто и присела на краешек кровати.
– Простыл немного. – Голос у Наоэ был странный – вялый и невыразительный.
– А как температура?
– Нет термометра…
– Ох, горе вы мое!
Норико нестерпимо захотелось приласкать Наоэ, такого беспомощного и больного.
– Как же так… – пробормотала она, с трудом сдерживая себя. Протяни он руку, скажи только слово – и она сама бросилась бы в его объятия.
Норико склонилась над ним и обомлела: глаза его как-то странно светились – не холодным и острым металлическим блеском, как обычно, а тусклым отсветом заходящего солнца. Лицо было фарфорово-белым, щеки ввалились.
– Что с вами?
Наоэ безуспешно пытался задержать взгляд на Норико. В огромных зрачках отражалось ее лицо.
– Вам надо поспать. – Норико заботливо прикрыла Наоэ одеялом. Он устало опустил веки, будто только и ждал этого.
Норико принялась за уборку.
Через десять минут она подошла к Наоэ. Он спал очень тихо, даже дыхания не было слышно.
– Как похудел… – Она долго смотрела, точно не узнавала его. Потом тихонько вышла на кухню. Она сняла жакет и, оставшись в тоненьком свитере, вымыла посуду. Тихонько, стараясь не шуметь, подмела кухню, вернулась в комнату.
Наоэ все еще спал, отвернувшись к стене.
Чем бы заняться?
Норико собрала с котацу бумага, аккуратной стопкой сложила их на столе, поставила на место пепельницу. Толстый ковер в комнате был весь в пыли, но Норико не хотелось включать пылесос: она боялась разбудить Наоэ. Она подняла с пола газеты, расправила скомканное белье. Потом нагнулась, пошарила рукой под кроватью: может быть, что-нибудь закатилось? Рука коснулась чего-то холодного и твердого. Стерилизатор. Наоэ делал себе укол? Привычным движением Норико сняла крышку, заглянула внутрь. В коробке лежали шприцы и две пустые ампулы. Норико осторожно взяла одну. «Опий».
Опий?! Сильнейший наркотик… Даже после операций его редко прописывают больным. Только при невыносимых болях…
Норико внимательно посмотрела на Наоэ и снова увидела его мутный, блуждающий взгляд. Ей не раз приходилось вводить больным опий, и она хорошо помнила их глаза. Но зачем ему это? При обычной простуде? Да еще в таких дозах? Неужели?.. Норико словно огнем обожгло.
Положив стерилизатор на пол, она снова склонилась над Наоэ. Восковые, покрытые щетиной щеки… Заострившийся нос.
Норико поспешно задвинула стерилизатор на прежнее место, словно надеясь, что это избавит ее от мучительных мыслей. Лучше бы ей не видеть, не знать ничего. И зачем она только открыла крышку? Непонятное чувство вины овладело ею.
Она медленно поднялась с колен и неожиданно наступила на что-то твердое. Какой-то твердый предмет.
Норико посмотрела под ноги: на ковре что-то белело. Норико протянула руку. Серьга в платиновой оправе. Она лежала застежкой кверху. Кто-то все-таки здесь был…
Норико устало присела на край кровати. Сидела долго и неподвижно, сосредоточенно глядя на блестевшую на ладони серьгу.
Проснулся Наоэ через час. Открыв глаза, с удивлением оглядел Норико и, поняв, что это не сон, медленно приподнялся.
– Проснулись?
– Да. – Теперь голос звучал как обычно – отчетливо-ровно.
– Ничего не болит?
– Нет.
– Вы помните, как я пришла?
Наоэ задумался, потом утвердительно кивнул.
– Меня послали госпожа Гёда и старшая медсестра. Что сказать им?
– Скажи, что все в порядке.
Наоэ огляделся, ища сигареты. Норико придвинула ему пачку и пепельницу.
– Значит, у вас простуда?
– Простуда, – повторил Наоэ, поднося к сигарете спичку.
– И только? Зачем же тогда наркотики?
Лицо Наоэ на мгновение исказилось. Норико знала в нем каждую черточку – она всматривалась в него каждый день, ловила малейшие перемены, – но сейчас, после недолгой разлуки, она не узнавала его: это лицо показалось ей бесконечно чужим, далеким и неприязненным.
– Вы похудели, – грустно заметила Норико, не отрывая глаз от Наоэ.
– Не стоит волноваться.
Наоэ мрачно смотрел в окно. Про сигарету он явно забыл: пепел вот-вот упадет на ковер. Норико подставила пепельницу.
– Я вам принесла лекарство. Действительно от простуды. Взяла в клинике у терапевта. – Норико протянула пакетик со штампом «Ориентал».
– Не надо.
– Может… у вас не простуда? Скажите честно. Пожалуйста. Вы же врач, вы должны понимать, что…
Наоэ молчал.
– Что с вами?
– Ничего.
– Неправда.
Наоэ потушил сигарету и взял Норико за локоть.
– Пустите. Вы больны, вам нужен покой. – Норико попыталась высвободиться, но Наоэ не отпускал ее. – Не надо. Я ведь ненадолго, меня послали…
– Ну и что.
– Мне пора… А то подумают бог знает что.
– Пусть.
– Нет, не «пусть». И потом… сегодня нельзя. Правда.
Наоэ крепко держал ее в своих объятиях.
…Когда он отпустил ее, Норико коротко вздохнула и открыла глаза. Наоэ лежал на боку. Норико окончательно очнулась.
– Я боюсь… – сказала она. – А если… Если будет ребенок? – Голос ее звучал удивительно мягко. – Вы слушаете меня?
– Слушаю.
– Что тогда? – Норико прижалась к нему. Спина у него была ледяная. Неужели это тот человек, который минуту назад так жадно обнимал ее? – Я… Я воспитаю его. Что бы ни случилось.
Наоэ медленно повернулся и заглянул ей в глаза.
– Это правда? То, что ты говоришь?
– Да.
Он долго смотрел на Норико, потом сон снова сморил его.
– Я пойду, – сказала Норико.
Она вскочила с кровати, схватила одежду и побежала в ванную.
– Ох, уже половина пятого!
Быстро одевшись, Норико подошла к Наоэ.
– Выздоравливайте. – Она наклонилась над ним, и прядь вьющихся волос упала ему на лицо. – Завтра будете в клинике?
– Буду.
– Так и передать госпоже Гёде?
– Да.
– Вам надо поесть.
– Я не хочу.
– Может, мне что-нибудь приготовить?
– Не надо. Проголодаюсь – позвоню в ресторан. Оттуда принесут.
– Потому и болеете… – Норико нежно отерла пот со лба Наоэ. – Может, хоть кофе попьете?
– Нет. Я же сказал – ничего не надо.
– Да, – вспомнила Норико. – Сегодня у нас Исикура едва не умер.
– Что?! – Наоэ приподнялся.
– Начал задыхаться, в общем, еле спасли. Доктор Кобаси сделал искусственное дыхание, откачал мокроту. А Исикура, как в себя пришел, вас звать стал… Он вас так любит.
– Как он лежит? Голова приподнята?
– Нет… У него же обычная койка.
– Обязательно приподнимите его, иначе это опять повторится.
– Я не могу давать советы врачам.
– Передай Кобаси от моего имени.
– Но…
– Никаких «но». Передай ему, что я так велел. Норико, с пальто в руках, снова села на кровать.
– Вы ведь сами завтра придете. Тогда и скажете ему.
– Это надо сделать сегодня.
– Но может быть, я уже не застану его.
– Передашь любому дежурному врачу. Норико кивнула, застегнула пуговицы пальто. Сквозь шторы пробивались лучи закатного солнца.
Без десяти пять. Надо торопиться.
– Ну, я пошла.
…Дул холодный, пронизывающий ветер. Не замечая его, Норико медленно шла к электричке. По тихой улице гулко разносился стук ее каблучков. Она приостановилась, оглянулась на дом, где остался Наоэ, и ускорила шаг.
Смутные предчувствия, неясные мечты кружили голову, воображение уносило ее все дальше и дальше. «Если бы родился ребенок!.. Он непременно будет похож на Наоэ – высокий, красивый, такой же молчаливый, мужественный, решительный. А потом…»
Но на этом мечты обрывались. Представить Наоэ в роли мужа Норико не могла.
На другой день Наоэ, как и обещал, пришел на работу. Правда, после одиннадцати, почти к обеду.
Его не было только три дня, но все с удивлением отметили, что он сильно похудел.
Кобаси уже вел прием, но, узнав, что пришел Наоэ, объявил перерыв. Наоэ, однако, в амбулаторию не спешил, сначала отправился в палаты.
Он осматривал Исикуру, когда с первого этажа прибежала сестра.
– Сэнсэй, вас там ждут пациенты.
– Разве Кобаси не принимает?
– Да. Но… раз вы пришли, то…
– Пусть пока продолжает работать. Сестра ушла.
Наоэ взял иссохшую руку Исикуры и стал считать пульс.
– Я слышал, вам вчера было плохо, – сказал он.
– Одной ногой в могиле стоял… – Исикура говорил с трудом, тяжело выговаривая каждое слово.
– В другой раз, как станет трудно дышать, сразу зовите врача.
– Это… все так… внезапно…
– Ну а сегодня? Все хорошо?
Исикура едва заметно кивнул и медленно произнес:
– Доктор, не уходите надолго… Прошу вас…
– Хорошо, хорошо.
Исикура давно не ел, и язык у него покрылся белым налетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Нет. После обеда операций нет. Пусть Симура-сан сходит навестит доктора.
– Мы вас очень просим, – мягко приказала Рицуко.
Безусловно, и Рицуко и Сэкигути преследовали благую цель, и все же Норико ощущала какую-то фальшь. Да все равно, съездить к Наоэ – об этом же можно только мечтать! Раз уж сама Рицуко приказала, можно идти с чистой совестью.
У Кобаси в эти дни не было ни одной свободной минуты. Особенно тяжело приходилось с амбулаторными больными. И после двенадцати дня у кабинета ожидало вызова человек десять. К счастью, пациентов перед праздником было меньше обычного, но все равно Кобаси приходилось работать за двоих. Куда как проще было помогать Наоэ, чем самому ставить диагноз, назначать лечение…
В двенадцать часов Норико вместе с Каору и Акико Такаги пошли обедать. Кобаси остался один.
Зная, что Наоэ, выйдя на работу, будет особенно придирчив к тому, что и как делалось в его отсутствие, Кобаси работал с еще большим усердием.
Сейчас он осматривал старика, страдающего ревматизмом. Откачал из коленного сустава жидкость и начал вводить преднин. Неожиданно послышались торопливые шаги: кто-то бежал по лестнице со второго этажа.
Подняв голову, Кобаси увидел в дверях запыхавшуюся Томоко Каваай.
– Сэнсэй!..
– В чем дело?
– Исикура… – У Томоко прерывалось дыхание. – У него что-то в горле…
– Давление?
– Не знаю…
Кобаси опрометью выскочил из кабинета и помчался на второй этаж. Норико бежала за ним. Пациент так и остался лежать на кушетке.
Когда Кобаси с Норико ворвались в палату, Исикура лежал без движения, голова запрокинута; казалось, он уже не дышит, только мелко дрожало горло.
– Аспиратор!
Норико бросилась за аспиратором.
– Дедушка! Дедушка! – повторял Кобаси, делая Исикуре искусственное дыхание.
В горле скопилась мокрота и мешала дыханию. Здоровый человек без труда бы откашлял ее, но изможденному старику это оказалось не под силу.
Кобаси вставил трубку аспиратора Исикуре в ноздрю и повернул выключатель.
– А! А-а-а!.. – дико закричал Исикура, и по трубке поплыл комок слизи.
– Держите его крепче! – приказал Кобаси. Медсестры схватили старика за руки.
Невестка Исикуры, испуганно выглядывая из-за их спин, следила за происходящим.
– Отхаркайтесь! Соберите все силы! – повторял Кобаси, двигая трубкой.
Исикура, задыхаясь, корчился в мучительных судорогах. Через несколько минут дыхание восстановилось, и он несколько успокоился.
– Фу-у… Еще немного – и опоздали бы. – Кобаси стер со лба пот.
Невестка молчала – только чуть опустила голову.
– Аспиратор пусть постоянно будет в палате. Исикура часто дышал, лицо было мокрым от слез и слюны.
– На сей раз все кончилось благополучно, но никто не может гарантировать, что это не повторится. Надо внимательно следить за больным.
Старик высунул из-под простыни руку и пошевелил ею, стараясь привлечь внимание.
– Что, дедушка?
– У-у…
– Ничего-ничего. Попробуйте сказать медленнее.
– У-у…бей…те с. ко…рее…
– Что?! – Кобаси склонился над стариком, почти касаясь его лица. – Разве можно так падать духом? Надо крепиться!
– Тя…тяжело… так тяжело… – И Исикура отвернулся к стене.
– Нельзя, нельзя так. Понятно? Ну-ка, смотреть веселей! – Кобаси похлопал по иссохшей руке старика.
– Наоэ… Наоэ-сэн…сэй…
– Его сегодня нет, – объяснила Норико, вытирая больному лицо. – Но он скоро придет.
– Убей…те… про…шу…
– Вам же сказали, дедушка, не надо об этом думать. Доктор спас вас, а вы… Разве так можно?
– Все… Не могу больше… не хочу… – И Исикура беззвучно заплакал, уткнувшись лицом в подушку.
Когда Норико подошла к дому Наоэ, шел уже второй час.
В коридоре было пусто, дверь заперта. Норико испытывала странное волнение. Казалось бы, не впервые, но…
Последний раз она была здесь дней десять назад. А может, и больше. Но сегодня она была незваной гостьей.
«А вдруг он не один? – подумала Норико, отдергивая руку от звонка. – Надо было позвонить…»
Она уже раскаивалась, что согласилась пойти к нему. Но ведь не по своей воле… Зато удастся увидеть Наоэ. Норико почти убедила себя, что он дома и ждет ее.
Чуть поколебавшись, Норико нажала на кнопку звонка. К двери никто не подошел. Норико позвонила еще раз и еще – никакого результата. Подождав немного, она опять позвонила и приложила ухо к двери. Звонок пронзительно звенел. Если хозяин даже и спит, должен услышать.
«Все-таки у него кто-то есть». У Норико защемило сердце. Раз не открывает, значит, там женщина. «Сэнсэй и какая-то женщина…»
Норико представила себе знакомую картину: они сидят, тесно прижавшись друг к другу, и, затаив дыхание, прислушиваются к звонкам. Женщина прильнула к его груди, Наоэ обнимает ее и смотрит в сторону… Вот они на цыпочках, крадучись, подходят к двери, заглядывают в глазок… Норико сама бывала в подобной ситуации. Снаружи глазок совсем крохотный, почти незаметен, но изнутри обзор хороший.
А вдруг они сейчас смотрят на нее? Норико поспешно отошла в сторону.
За дверью по-прежнему стояла мертвая тишина.
Раздался щелчок, и из соседней квартиры вышла женщина в кимоно, прошла мимо. По тому, как она уверенно закрывала дверь, Норико догадалась: женщина живет здесь. Норико еще немного постояла, вздохнула и тоже направилась к лифту.
Спускаясь вниз, Норико задумалась: что же ответить Рицуко и старшей сестре? Сказать все, как было? Не застала дома. Но тогда она подведет Наоэ. Ведь он же сказал, что болен. Нет, этого делать нельзя. И так слишком много толков.
Только что Норико сердилась на Наоэ, теперь лихорадочно соображала, как его выгородить.
Лифт остановился. Норико вышла и сквозь стеклянную дверь вестибюля снова увидела женщину с пятого этажа: та шла по улице, придерживая полы кимоно, распахивавшиеся от порывов ветра. Норико медленно побрела за ней.
Половина третьего. Обеденный перерыв кончился, до вечера еще довольно далеко, и улочка обезлюдела. По полого спускавшейся вниз дороге Норико вышла к широкой улице. Здесь была совсем другая жизнь: с толчеей, многоголосым шумом и гулом.
Дома через два Норико заметила маленькое кафе, а вернее, стоявший в нем телефон-автомат. Она вошла, села за столик у двери и попросила чашку кофе.
Выпив в ожидании кофе воды со льдом, Норико подошла к телефону. Набрала номер. После небольшой паузы в трубке послышались гудки. Телефон у Наоэ, вспомнила Норико, жужжит как-то простуженно. Она явственно слышала сейчас его звонки. Трубку не снимали. Норико набрала номер еще раз – гудки. Сжимая в ладони десятииеновую монетку, Норико вернулась к столику, где уже стоял кофе. Она вдохнула пряный аромат.
«Может быть, вышел в магазин? Во всяком случае, к телефону бы он подошел, если бы был дома, – рассуждала Норико. – Не хочет меня видеть – можно было так и сказать. По телефону это проще».
Она отхлебнула кофе и немного успокоилась.
Было почти три часа. Уже двадцать минут, как она ушла от его дверей.
Норико подошла к телефону и снова набрала номер.
У стойки, на которой стоял таксофон, кассирша рассчитывалась с клиентом, официантка о чем-то оживленно болтала с буфетчиком.
«Все, если не дозвонюсь – возвращаюсь обратно», – решила Норико, прислушиваясь к гудкам. Третий, четвертый…
– Да, – ответил вдруг незнакомый мужской голос. Норико на какое-то мгновение даже растерялась.
– Это квартира Наоэ? Трубка молчала.
– Сэнсэй, это вы?
– Да… я… – Наоэ говорил как-то странно, точно с набитым ртом. Норико удивилась: у Наоэ была хорошая дикция.
– Сэнсэй, это я, Норико. Вы слышите меня?
– Да…
– Как плохо слышно… Вас не было дома?
– Нет…
– Я звонила, но никто не брал трубку…
– Я спал, – помолчав, сказал Наоэ.
Норико недоумевала: неужели не слышал? Или лжет?
– Вы один?
– Да.
– Я звоню из кафе, совсем рядом. Можно зайти к вам на минутку? Мадам Гёда и старшая сестра беспокоятся, послали проведать вас. Наоэ молчал.
– Так я зайду?
– Заходи.
– Вам что-нибудь нужно? Сакэ? Сигареты?
– Не надо. Все есть.
– Я скоро!
Норико взяла со столика счет и направилась к кассе.
Наоэ лежал в постели. Он был в пижаме – выходит, не лгал, из дома действительно не отлучался.
Норико внимательно огляделась: на котацу, как и обычно, стакан с сакэ, повсюду разбросаны какие-то бумаги, копии статей. Но второго стакана не видно. На столе груда журналов и книг. На кухне в раковине гора немытой посуды – прибирали квартиру давно.
– Как здоровье? – Норико сняла пальто и присела на краешек кровати.
– Простыл немного. – Голос у Наоэ был странный – вялый и невыразительный.
– А как температура?
– Нет термометра…
– Ох, горе вы мое!
Норико нестерпимо захотелось приласкать Наоэ, такого беспомощного и больного.
– Как же так… – пробормотала она, с трудом сдерживая себя. Протяни он руку, скажи только слово – и она сама бросилась бы в его объятия.
Норико склонилась над ним и обомлела: глаза его как-то странно светились – не холодным и острым металлическим блеском, как обычно, а тусклым отсветом заходящего солнца. Лицо было фарфорово-белым, щеки ввалились.
– Что с вами?
Наоэ безуспешно пытался задержать взгляд на Норико. В огромных зрачках отражалось ее лицо.
– Вам надо поспать. – Норико заботливо прикрыла Наоэ одеялом. Он устало опустил веки, будто только и ждал этого.
Норико принялась за уборку.
Через десять минут она подошла к Наоэ. Он спал очень тихо, даже дыхания не было слышно.
– Как похудел… – Она долго смотрела, точно не узнавала его. Потом тихонько вышла на кухню. Она сняла жакет и, оставшись в тоненьком свитере, вымыла посуду. Тихонько, стараясь не шуметь, подмела кухню, вернулась в комнату.
Наоэ все еще спал, отвернувшись к стене.
Чем бы заняться?
Норико собрала с котацу бумага, аккуратной стопкой сложила их на столе, поставила на место пепельницу. Толстый ковер в комнате был весь в пыли, но Норико не хотелось включать пылесос: она боялась разбудить Наоэ. Она подняла с пола газеты, расправила скомканное белье. Потом нагнулась, пошарила рукой под кроватью: может быть, что-нибудь закатилось? Рука коснулась чего-то холодного и твердого. Стерилизатор. Наоэ делал себе укол? Привычным движением Норико сняла крышку, заглянула внутрь. В коробке лежали шприцы и две пустые ампулы. Норико осторожно взяла одну. «Опий».
Опий?! Сильнейший наркотик… Даже после операций его редко прописывают больным. Только при невыносимых болях…
Норико внимательно посмотрела на Наоэ и снова увидела его мутный, блуждающий взгляд. Ей не раз приходилось вводить больным опий, и она хорошо помнила их глаза. Но зачем ему это? При обычной простуде? Да еще в таких дозах? Неужели?.. Норико словно огнем обожгло.
Положив стерилизатор на пол, она снова склонилась над Наоэ. Восковые, покрытые щетиной щеки… Заострившийся нос.
Норико поспешно задвинула стерилизатор на прежнее место, словно надеясь, что это избавит ее от мучительных мыслей. Лучше бы ей не видеть, не знать ничего. И зачем она только открыла крышку? Непонятное чувство вины овладело ею.
Она медленно поднялась с колен и неожиданно наступила на что-то твердое. Какой-то твердый предмет.
Норико посмотрела под ноги: на ковре что-то белело. Норико протянула руку. Серьга в платиновой оправе. Она лежала застежкой кверху. Кто-то все-таки здесь был…
Норико устало присела на край кровати. Сидела долго и неподвижно, сосредоточенно глядя на блестевшую на ладони серьгу.
Проснулся Наоэ через час. Открыв глаза, с удивлением оглядел Норико и, поняв, что это не сон, медленно приподнялся.
– Проснулись?
– Да. – Теперь голос звучал как обычно – отчетливо-ровно.
– Ничего не болит?
– Нет.
– Вы помните, как я пришла?
Наоэ задумался, потом утвердительно кивнул.
– Меня послали госпожа Гёда и старшая медсестра. Что сказать им?
– Скажи, что все в порядке.
Наоэ огляделся, ища сигареты. Норико придвинула ему пачку и пепельницу.
– Значит, у вас простуда?
– Простуда, – повторил Наоэ, поднося к сигарете спичку.
– И только? Зачем же тогда наркотики?
Лицо Наоэ на мгновение исказилось. Норико знала в нем каждую черточку – она всматривалась в него каждый день, ловила малейшие перемены, – но сейчас, после недолгой разлуки, она не узнавала его: это лицо показалось ей бесконечно чужим, далеким и неприязненным.
– Вы похудели, – грустно заметила Норико, не отрывая глаз от Наоэ.
– Не стоит волноваться.
Наоэ мрачно смотрел в окно. Про сигарету он явно забыл: пепел вот-вот упадет на ковер. Норико подставила пепельницу.
– Я вам принесла лекарство. Действительно от простуды. Взяла в клинике у терапевта. – Норико протянула пакетик со штампом «Ориентал».
– Не надо.
– Может… у вас не простуда? Скажите честно. Пожалуйста. Вы же врач, вы должны понимать, что…
Наоэ молчал.
– Что с вами?
– Ничего.
– Неправда.
Наоэ потушил сигарету и взял Норико за локоть.
– Пустите. Вы больны, вам нужен покой. – Норико попыталась высвободиться, но Наоэ не отпускал ее. – Не надо. Я ведь ненадолго, меня послали…
– Ну и что.
– Мне пора… А то подумают бог знает что.
– Пусть.
– Нет, не «пусть». И потом… сегодня нельзя. Правда.
Наоэ крепко держал ее в своих объятиях.
…Когда он отпустил ее, Норико коротко вздохнула и открыла глаза. Наоэ лежал на боку. Норико окончательно очнулась.
– Я боюсь… – сказала она. – А если… Если будет ребенок? – Голос ее звучал удивительно мягко. – Вы слушаете меня?
– Слушаю.
– Что тогда? – Норико прижалась к нему. Спина у него была ледяная. Неужели это тот человек, который минуту назад так жадно обнимал ее? – Я… Я воспитаю его. Что бы ни случилось.
Наоэ медленно повернулся и заглянул ей в глаза.
– Это правда? То, что ты говоришь?
– Да.
Он долго смотрел на Норико, потом сон снова сморил его.
– Я пойду, – сказала Норико.
Она вскочила с кровати, схватила одежду и побежала в ванную.
– Ох, уже половина пятого!
Быстро одевшись, Норико подошла к Наоэ.
– Выздоравливайте. – Она наклонилась над ним, и прядь вьющихся волос упала ему на лицо. – Завтра будете в клинике?
– Буду.
– Так и передать госпоже Гёде?
– Да.
– Вам надо поесть.
– Я не хочу.
– Может, мне что-нибудь приготовить?
– Не надо. Проголодаюсь – позвоню в ресторан. Оттуда принесут.
– Потому и болеете… – Норико нежно отерла пот со лба Наоэ. – Может, хоть кофе попьете?
– Нет. Я же сказал – ничего не надо.
– Да, – вспомнила Норико. – Сегодня у нас Исикура едва не умер.
– Что?! – Наоэ приподнялся.
– Начал задыхаться, в общем, еле спасли. Доктор Кобаси сделал искусственное дыхание, откачал мокроту. А Исикура, как в себя пришел, вас звать стал… Он вас так любит.
– Как он лежит? Голова приподнята?
– Нет… У него же обычная койка.
– Обязательно приподнимите его, иначе это опять повторится.
– Я не могу давать советы врачам.
– Передай Кобаси от моего имени.
– Но…
– Никаких «но». Передай ему, что я так велел. Норико, с пальто в руках, снова села на кровать.
– Вы ведь сами завтра придете. Тогда и скажете ему.
– Это надо сделать сегодня.
– Но может быть, я уже не застану его.
– Передашь любому дежурному врачу. Норико кивнула, застегнула пуговицы пальто. Сквозь шторы пробивались лучи закатного солнца.
Без десяти пять. Надо торопиться.
– Ну, я пошла.
…Дул холодный, пронизывающий ветер. Не замечая его, Норико медленно шла к электричке. По тихой улице гулко разносился стук ее каблучков. Она приостановилась, оглянулась на дом, где остался Наоэ, и ускорила шаг.
Смутные предчувствия, неясные мечты кружили голову, воображение уносило ее все дальше и дальше. «Если бы родился ребенок!.. Он непременно будет похож на Наоэ – высокий, красивый, такой же молчаливый, мужественный, решительный. А потом…»
Но на этом мечты обрывались. Представить Наоэ в роли мужа Норико не могла.
На другой день Наоэ, как и обещал, пришел на работу. Правда, после одиннадцати, почти к обеду.
Его не было только три дня, но все с удивлением отметили, что он сильно похудел.
Кобаси уже вел прием, но, узнав, что пришел Наоэ, объявил перерыв. Наоэ, однако, в амбулаторию не спешил, сначала отправился в палаты.
Он осматривал Исикуру, когда с первого этажа прибежала сестра.
– Сэнсэй, вас там ждут пациенты.
– Разве Кобаси не принимает?
– Да. Но… раз вы пришли, то…
– Пусть пока продолжает работать. Сестра ушла.
Наоэ взял иссохшую руку Исикуры и стал считать пульс.
– Я слышал, вам вчера было плохо, – сказал он.
– Одной ногой в могиле стоял… – Исикура говорил с трудом, тяжело выговаривая каждое слово.
– В другой раз, как станет трудно дышать, сразу зовите врача.
– Это… все так… внезапно…
– Ну а сегодня? Все хорошо?
Исикура едва заметно кивнул и медленно произнес:
– Доктор, не уходите надолго… Прошу вас…
– Хорошо, хорошо.
Исикура давно не ел, и язык у него покрылся белым налетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31