Каждый раз, когда мы играли ее, начиналась драка. В Ливерпуле дерущиеся дубасили друг друга огнетушителями. В субботу вечером все сбегались из разных пабов, и «Хали-гали» была гарантирована.
Помню, в Гамбурге часто применяли оружие со слезоточивым газом. Однажды ночью мы унюхали запах сигарет «Плэйерс» и «Кэпстен» и догадались: «Ага, должно быть, где-то здесь англичане!» В клуб действительно забрели солдаты. Помню, как я советовал одному не приставать к барменше: она была подружкой менеджера клуба, крутого парня. Но солдат напился, начал к ней приставать, и уже в следующую минуту грянула «Хали-гали» и началась драка. Из-за слезоточивого газа нам пришлось прекратить выступление».
Джон : «Шайки чертовых британских солдафонов всегда пытались буянить. Едва унюхав в зале запах сигарет „Синиор сервис“, мы уже знали, что ночь будет бурной. Выпив несколько стаканов, они начинали орать: „Да здравствует Ливерпуль!“ или „Да здравствуем мы, любимые!“ [Но потом] все они валялись полуживые-полумертвые, потому что пытались затеять драку с официантами из-за счетов или просто без повода. Официанты доставали пружинные ножи, дубинки или что-то еще. Таких убивцев я еще никогда не видывал» (67).
Джордж : «У них были дубинки со свинцом внутри и кастеты. За углом находился магазин, где можно было купить все это. Они затевали драки и лупили друг друга до полусмерти, а потом виновника вышвыривали через заднюю дверь. Час спустя он возвращался с подкреплением, и тогда кровь лилась рекой. Это случалось постоянно, особенно когда в городе появлялись войска. В город прибывали матросы и солдаты, напивались, и это неизбежно заканчивалось кровью и слезами. В том числе и слезами музыкантов — слезоточивый газ пускали нам в лицо».
Пол : «Повсюду околачивались матросы. Официанты отличались жестокостью — иначе было нельзя, драки вспыхивали постоянно, время было сумасшедшее. Но нам это нравилось».
Джон : «Мы решили ограбить английского матроса. Я думал, нам удастся заговорить ему зубы по-английски и выманить у него деньги. Мы долго поили его, а он все спрашивал: „А где же девчонки?“ Мы продолжали болтать, стараясь выведать, где он прячет деньги, но так ничего и не добились. Под конец мы дважды ударили его и остыли. Бить его нам не хотелось» (67).
Пол : «Я немного привык к причудам Пита. Он часто пропадал по ночам. Он познакомился с одной стриптизершей, которая стала его подружкой. Работу она заканчивала в четыре утра, Пит оставался с ней, возвращался около десяти и ложился спать, когда мы уже принимались за работу. Думаю, тогда наши отношения и дали трещину.
Примерно в то же время мы были на ножах и со Стюартом. Я добивался музыкальной точности — на случай, если нас услышит кто-нибудь понимающий. Я считал, что мы всегда должны быть готовы к появлению тех, кто ищет таланты. Теперь люди называют меня за это перфекционистом. Мне это не казалось одержимостью, я считал, что поступаю правильно. От этого в наших отношениях возникли новые трещины. Наверное, я мог бы проявить большую чуткость, но кто способен быть чутким в таком возрасте? По крайней мере, я не мог.
Однажды мы со Стюартом подрались на сцене. Я думал, что без труда поколочу его, ведь он был младше меня. Но он оказался сильным, мы сцепились мертвой хваткой прямо на сцене, во время выступления. Это было ужасно. Мы выкрикивали оскорбления: «Ах, ты…» — «Как ты меня назвал?» Так мы и стояли, сцепившись. Никто не хотел продолжать, а остальные кричали нам: «Вы идиоты, прекратите!» — «Пусть он прекратит первый».
Джон : «Пол ляпнул что-то про девушку Стю — он завидовал, потому что девушка была классная, — и Стю ударил его прямо на сцене, хотя он вовсе не был задирой» (72).
Пол : «Конечно, собравшиеся в клубе гангстеры смеялись над нами, им было привычно убивать людей. Но ни я, ни Стю не были драчунами. Все это не улучшило мои отношения со Стюартом и Питом».
Ринго : «Наверное, это плохо, но проститутки всегда любили нас. Они, например, всегда стирали мою одежду, а девушки-барменши всегда были добры к нам».
Пол : «Гамбург открыл нам глаза. Мы приехали туда детьми, а уехали… постаревшими детьми!
Мы пережили секс-шок, узнали девушек с Рипербана и девушек классом повыше, которые появлялись только в выходные и уходили к десяти часам, потому что немецкая полиция устраивала Ausweiskontrolle (проверку документов). Были и другие девушки, в стиле Рипербана, исполнительницы стриптиза, и вдруг совершенно неожиданно выяснялось, что твоя подружка — стриптизерша. Если прежде в твоей жизни не было секса, то нынешнее положение вещей должно было тебя полностью устраивать. Ведь здесь всегда можно было найти готовую просветить тебя подружку. Так мы прошли секс-крещение огнем. Секса там было в избытке, а мы словно с цепи сорвались.
Мы были простыми ливерпульскими ребятами и еще не знали, что нас могут выслать на родину. В Ливерпуле все девушки носили пояса целомудрия, как в эпоху Средневековья. Здесь же, в Гамбурге, все выставляли напоказ. И, похоже, знали, на чьей стороне преимущество. Это было все равно что узнать, каков пудинг, попробовав его. Девушки выглядели потрясающе, так что времени мы не теряли. Все они работали барменшами и ничем не походили на обычных милых девственниц, с которыми мы встречались раньше, а мы стремились, чтобы нас чему-нибудь обучили. Образование мы получили в Гамбурге. Это было нечто».
Джордж : «В конце пятидесятых в Англии о таком можно было только мечтать. Все девушки носили бюстгальтеры и корсеты, сделанные, казалось, из закаленной стали. Добраться до них было невозможно. Снять с них все, не сломав рук, не удавалось. Помню вечеринки в доме Пита Беста или еще где-нибудь, эти бесконечные вечеринки, где я тискался с какой-нибудь девчонкой, сгорая от желания по восемь часов подряд, пока у меня не начинало болеть в паху, и так и не получал облегчения. Вот так бывало раньше. Времена были совсем не те.
С одной стороны, такое будет всегда — разные сексуальные желания, гормоны. А с другой стороны — нажим сверстников: «Как, ты еще этого не пробовал?» И ты начинаешь думать: «Пора попробовать и мне». А все вокруг хвастаются: «А как же, конечно, пробовал!» «А сиськи трогал?» — «Трогал». — «А мне удалось и пальцем!»
Конечно, в Гамбурге у меня не было стриптизерши. Я знаю, что Пит встречался с одной. В клубах выступали молоденькие девушки; мы были знакомы с несколькими, но в оргиях я не участвовал. Первый раз я занимался сексом в Гамбурге — можно сказать, под наблюдением Пола, Джона и Пита Беста. Мы все лежали на койках. Видеть они, конечно, ничего не видели, потому что я укрылся одеялом, но когда я кончил, они все заорали и начали аплодировать. Хорошо еще, что молчали, пока я трудился».
Пол : «Мы лежали тихо, отвернувшись лицом к стене, и притворялись спящими. К тому времени все мы уже успели набраться опыта, только Джордж немного отстал.
С интимом у нас всегда были проблемы. Мы вечно заставали друг друга в такие моменты. Я входил и видел прыгающие вверх-вниз ягодицы Джона и девушку под ним. И это было в порядке вещей: ты входил, восклицал: «О, черт, извините!» — и выбегал из комнаты. Все было предельно просто, как у подростков: «Тебе не нужна комната? Я хочу перепихнуться». И ты приводил в комнату девушку.
Вот почему мне всегда казались очень странными слухи о том, что Джон — голубой. Пятнадцать лет мы делили одну комнату вся наша жизнь была на виду но никто ни разу не заставал Джона с парнем. Думаю, будь Джон на самом деле геем, он не стал бы скрываться: выпив, он забывал обо всех запретах».
Ринго : «Нам было двадцать лет (по крайней мере, мне), мы ходили в стрип-клубы, и это было потрясающе. Сравнить это можно только с „Обнаженными во льду“ в Ливерпуле, где в прозрачных плексигласовых кубах были спрятаны обнаженные женщины, и вдруг в Германии мы увидели все сразу. Я побывал, наверное, во всех клубах, ведь мы научились бодрствовать днем и ночью».
Джон : «Когда нам было спать, если мы играли, пили и знакомились?»
Джордж : «Однажды к нам в гости из Ливерпуля приехал наш друг Берни. Он вошел к нам в клуб и заявил: «Я только что довел до оргазма одну классную пташку в сортире». Тут мы ему в ответ: «Это вовсе не пташка, Берни!»
Пол : «Мы объяснили Берни, что к чему. К этому времени мы уже все знали про клуб «Рокси». Там собирались первоклассные пташки с низкими голосами, которые называли всех «мой маленький schnoodel poodel» — что-то вроде «голубчик». Поначалу мы ничего не понимали, но через несколько недель до нас дошло, что все они — геи. Некоторым из них мы нравились, потому что были молоды и выглядели неплохо. Тут и приехал обычный ливерпульский паренек Берни: «Ладно, ребята, вы только посмотрите на нее, это же класс!» Мы уже знали, что к чему, поэтому ответили: «Да, да, я был с ней, она потрясающая». На следующий день он пришел и сообщил: «Чума! Я сунул ей руку пониже, а у нее там болт!» Мы покатились со смеху.
Мы взрослели, набираясь подобного опыта, и быстро привыкали к нему. Все наши деньги мы тратили на выпивку и вообще неплохо развлекались».
Джордж : «Весь район Рипербана и Сан-Паули чем-то напоминал Сохо. Стоило выпить пива, развеселиться и начать гудеть с друзьями, как удержаться было уже невозможно. Мы жили в районе, где было все. Там были места, где собирались лесбиянки, но я там никогда не бывал. Или салоны, где женщины боролись в грязи; а были еще и трансвеститы и так далее. А мы только развлекались, играли рок-н-ролл и иногда шумели. В отличие от баек о нас, серьезные книги придают всему этому слишком большое значение».
Пол : «Каждый вечер в десять часов начинался комендантский час. Немецкие полицейские поднимались на сцену и объявляли: „Двадцать два часа. Всем лицам моложе восемнадцати лет немедленно покинуть клуб! Начинаем Ausweiskontrolle“. Мы так привыкли к таким объявлениям, что в конце концов начали произносить их сами. Наши объявления были шутливыми. Я немного говорил по-немецки — мы с Джорджем учили его в школе. (Все остальные учили французский, а нам преподавали немецкий и испанский.) Это нам очень пригодилось, и мы с легкостью несли со сцены всякую чуть. В конце концов в клубе стали собираться целые толпы, которым мы нравились».
Джордж : «Мы сидели на сцене и ждали, когда все кончится. Полицейские включали свет и приказывали группе прекратить игру, а потом начинали переходить от столика к столику, проверяя документы».
Пол : «Мы называли их гестаповцами — ребят во внушительных немецких мундирах, проверяющих у подростков паспорта. Ничего подобного мы никогда не видели. В Ливерпуле мы могли ходить куда угодно в любое время, лишь бы нас не застукали в пабе, и никто не спрашивал у нас документы. Думаю, это было последствием военного времени».
Джордж : «Прошло два месяца, прежде чем мы наконец поняли, что полицейские говорят: «Всем лицам моложе восемнадцати лет покинуть клуб». Мне было всего семнадцать, я сидел на сцене и нервничал. В конце концов все раскрылось — уж не знаю, как это произошло. У нас не было ни виз, ни разрешения на работу, мне не исполнилось восемнадцати, поэтому на нас начали наезжать, и вот наконец однажды явились полицейские и увели меня.
Мне предстояло уехать домой в самый неподходящий момент, когда нам только что предложили работу в другом, более шикарном клубе «Топ Тен» на той же улице. В свободное время мы ходили туда послушать Шеридана и других — тех, кто выступал там. Менеджер переманил нас у Бруно Кошмидера, пару раз мы уже играли там. В том клубе атмосфера была приятной, там была, хорошая аппаратура, зал выглядел гораздо лучше, да и платили там больше.
Так мы перешли из «Кайзеркеллера» в «Топ Тен», куда мы давно рвались, и как раз в этот момент меня выслали из города. Я поехал домой, а ребята перебрались в классный клуб.
Астрид и, кажется, Стюарт довезли меня до гамбургского вокзала. Я в одиночку проделал долгий путь в поезде до Голландии. Оттуда я добрался до Англии на корабле. Поездка растянулась на целую вечность, денег у меня было немного, и я молился, чтобы их хватило. Мне пришлось добираться от Харвика до Ливерпул-стрит-стейшн, а затем на такси до Юстона. Там я сел в поезд до Ливерпуля. Как сейчас помню, я вез усилитель, купленный в Гамбурге, старый чемодан, коробки с вещами, бумажные пакеты с одеждой и гитару. Нести все вещи сразу я не мог. Я стоял в коридоре поезда, обложенный багажом со всех сторон, а поезд был набит солдатами, которые без перерыва пили. Наконец я доехал до Ливерпуля и на такси добрался до дома — мне едва хватило денег. Домой я прибыл без гроша. Все, что я заработал, ушло на проезд.
Я вернулся в Англию совсем один, но вскоре выяснилось, что одновременно со мной выслали Пита и Пола, и они опередили меня. Похоже, Бруно не захотел, чтобы «Битлз» покинули его клуб, и, когда там случайно вспыхнул пожар, донес в полицию.
Бруно заявил, что это мы подожгли его кинотеатр. Полицейские арестовали Пита и Пола, несколько часов продержали в участке на Рипербане, а потом отправили самолетом в Англию. Депортировали, в общем. Через несколько дней вернулся и Джон, потому что ему не имело смысла оставаться в Гамбурге, а Стюарт немного задержался, решив остаться у Астрид. Я вздохнул с облегчением; до этого я только и думал, что вся наша группа выступает в Гамбурге, а я торчу в Ливерпуле».
Стюарт Сатклифф : «Мы работали в „Кайзеркеллере“ последнюю неделю, когда за нами явились полицейские, потому что у нас не было разрешения на работу. Пола и барабанщика Пита депортировали еще вчера, их увезли в наручниках в аэропорт. Меня, ни в чем не виноватого, обвинили в поджоге кинотеатра, где мы ночевали. Я пришел в клуб и узнал, что меня разыскивает чуть ли не вся полиция Гамбурга. Остальных ребят уже арестовали, поэтому я пошел сдаваться — улыбаясь, рука об руку с Астрид. В то время я еще не знал об обвинениях. У меня отняли все вещи, в том числе очки, и заперли в камере, где я просидел шесть часов без еды и воды на жесткой деревянной скамье. Я подписал составленные по-немецки показания о том, что о пожаре мне ничего не известно, и меня отпустили. На следующий день Пита и Пола отправили домой самолетом, а мы, с Джоном остались без денег и без работы. Полиция запретила нам работать, мы и без того подлежали депортации за трехмесячное нелегальное пребывание в стране. На следующий день Джон уехал домой. А я до января жил у Астрид. Сейчас она смывает с меня всю грязь, накопившуюся на мне за последние несколько месяцев. Господи, как я люблю ее!» (60)
Джон : «Всех депортировали, а я остался в Гамбурге играть с другой группой. Хуже не придумаешь — в наши-то годы жить в чужой стране одному, без чьей-либо помощи (76). Все свои деньги мы уже истратили. У меня не осталось ни гроша, а торчать в Гамбурге без денег даже на еду — это не шутка, особенно накануне Рождества.
Путь домой был ужасен (67). Я до слез жалел сам себя, всю дорогу до Ливерпуля голодал (63). Усилитель мне пришлось тащить на спине, и я жутко боялся, что его обнаружат. За его провоз я не заплатил. Я был убежден, что никогда не доберусь до Англии (67).
К тому времени, как я добрался домой, я был так измотан, что связался с остальными лишь через несколько недель. В восемнадцать или девятнадцать лет месяц — это очень долгий срок, я не знал, чем все они занимаются. Я отдалился от остальных, чтобы подумать, стоит ли продолжать в таком же духе (80). Я размышлял: «Этим ли я хочу заниматься?» Я всегда считал себя поэтом или художником и потому гадал: «Это ли мне нужно — ночные клубы, сомнительные места, депортации, кретины в клубах?» Сейчас это назвали бы декадансом, но в те дни такое творилось только в Гамбурге, в клубах, где играли группы, и в стрип-клубах. Я много размышлял о том, стоит ли продолжать (76). Когда Джордж и Пол нашлись, они были злы на меня, потому что понимали, что, если бы не я, они могли бы по-прежнему работать. А я просто отдалился от них. Видите ли, отчасти я монах, а отчасти дрессированная блоха. Чтобы выжить, я должен знать, когда следует остановиться (80).
Так или иначе, спустя некоторое время я пришел к выводу, что нам надо было бы поработать в Ливерпуле, в мире бита. Бит процветал, было обидно терять даром опыт, который мы приобрели, вкалывая ночи напролет в Гамбурге» (63). .
Пол : «После Гамбурга наши дела складывались не слишком удачно. Все нуждались в отдыхе. Я ждал, что все будут созваниваться со мной, обсуждать, как быть дальше, но на западном фронте перемен не предвиделось. Никто из нас не звонил друг другу, я был не столько удручен, сколько озадачен этим и гадал, сколько все это продлится и кончится ли когда-нибудь.
Я стал работать на заводе электрических катушек «Масси и Коггинс». Отец велел мне найти работу. Я говорил: «У меня уже есть работа, я играю в группе». Но после нескольких недель безделья отец заявил: «Нет, ты должен найти настоящую работу». Он буквально вытолкал меня из дома:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89