Но еще обиднее бывало, когда, заступаясь за меня, кто-нибудь из старших ребят с презрительной снисходительностью говорил моему обидчику:
- Ну чего к хиляку пристал? Охота тебе руки марать? Его же даже от физкультуры в школе освободили. За хилость.
И было это правдой.
И именно Колька, друг мой Коля Шурупов, отличный гимнаст, помог мне стать сильным, соорудив во дворе перекладину и долгие месяцы прозанимавшись со мной. Изо дня в день подходил я к нашей перекладине, вцеплялся в нее и не разжимал рук до тех пор, пока мне не удавалось подтянуться хоть на сколько-нибудь.
- Еще. Еще немного. Еще чуть-чуть. Можешь, можешь! - требовательно, но мягко, с сочувствием и верой в меня говорил мой друг Колька.
И я десятки раз выполнял показанные Николаем элементы. Я повторял их до тех пор, пока не чувствовал, что тело становилось послушным.
А через несколько лет мы с Николаем за один коллектив выступали на первенстве Москвы по спортивной гимнастике. И там нас ждали переживания, победа, сторицею вознаградившая меня за годы упорных тренировок: мы вместе стали чемпионами Москвы.
Вот этого своего любимого друга Кольку, с которым, по существу, была связана вся довоенная жизнь, я и встретил в те дни, когда мы стояли в обороне на сандомирском плацдарме. И было это так.
Поздним сентябрьским вечером, холодным и дождливым, я возвращался с рекогносцировки местности (нам предстояло передислоцироваться). Машина остановилась перед домиком. Из темноты к самой дверце машины вынырнула фигура красноармейца.
- Товарищ генерал, а вас тут хороший друг разыскивал. Передай, говорит, что очень повидаться хочу. Надо, мол, повидаться. Шурупов ему фамилия! Передай, говорит, что его разыскивает друг, военврач Шурупов.
В груди у меня что-то дрогнуло, и щемящая теплота заполнила ее до отказа. Колька! Колька Шурупов!
На следующий день я поручил своему адъютанту во что бы то ни стало найти военврача Шурупова.
Капитан Скляров выяснил, что Николай Шурупов служит полковым врачом в дивизии нашего правого соседа генерала Гладкова.
Через несколько дней, когда положение на фронте стабилизировалось, я объезжал расположение своих частей, проверяя, как идут оборонительные работы. К концу дня мы оказались на правом фланге, откуда до соседней, 12-й дивизии было, как говорится, рукой подать. Не раздумывая ни минуты, я отправился туда, легко разыскал Николая и увез его к себе.
Хотя мы не виделись несколько лет, Николай, как мне показалось, внешне изменился мало. Да, это был все тот же милый, надежный, обстоятельный, дорогой мой друг Колька. К сожалению, в этой книге я не могу рассказать обо всем, что мы вспоминали в ту длинную осеннюю ночь. Это были воспоминания о нашем трудном и прекрасном детстве, прошедшем в первые послереволюционные годы, о нашей трудовой и военной юности, богатой событиями, а еще больше - молодыми, свежими чувствами и переживаниями.
Наутро мы с Николаем расстались, чтобы встретиться уже после войны.
В конце сентября 1944 года я неожиданно был назначен на должность командира 34-го гвардейского стрелкового корпуса нашей же армии. Слово "неожиданно" при рассказе о продвижении по службе пишу уже не в первый раз. Возможно, это кому-либо может показаться странным. Тем не менее это факт. Признаюсь, что на каждой из должностей, которые мне приходилось занимать во время войны, я чувствовал себя хорошо, так сказать, на своем месте, с подчиненными и товарищами отношения всегда были прекрасными, дело занимало меня целиком, я им жил, и, естественно, мысли об изменении положения, о перемещении, повышении по службе просто не возникали, не успевали возникать в том непрерывном, почти круглосуточном водовороте, каким была война.
Соединения 34-го корпуса по-прежнему совершенствовали глубоко эшелонированную оборону, по-прежнему усиленно занимались боевой подготовкой у себя в тылах с задачей подготовить войска и штабы к умелому ведению наступательного боя.
Приближалась зима. Днем в холодном воздухе над нашими позициями плавала звонкая тишина. Лишь изредка то там, то здесь раздавалась короткая очередь автомата или одиноко бухал артиллерийский выстрел.
Итак, скрывая свои рекогносцировки и маскируя перегруппировки, мы накапливали силы для мощного броска. Самым напряженным временем были, безусловно, ночи. Под их покровом к передовым линиям подтягивались свежие резервы; приглушенно урча, двигались тягачи и бронетранспортеры; подвозились боеприпасы. Днем же над окопами, как я уже говорил, стыла тишина.
По мере того как накапливались силы, активизировались действия всех видов разведки, участились визиты на передовую командования, усилилась партийно-политическая работа, направленная на поддержание в войсках предельной бдительности, высокой дисциплины.
Но, как известно, жизнь - самый удивительный корректировщик любых предельно продуманных и, казалось бы, все предусмотревших планов...
Дня за два до нового, 1945 года ночью мне приснился страшный, непрерывно нарастающий гул, причину которого я мучительно, как это бывает всегда во сне, пытался разгадать. Выпутавшись из липкой паутины сна, я понял, что меня разбудил усиливающийся артиллерийский огонь. Он, как шапка, накрыл все вокруг, и трудно было разобрать, кто и откуда стреляет. Не вставая, я поднял телефонную трубку и соединился с оперативным дежурным штаба корпуса.
- В чем дело? Что за стрельба?
Неуверенный и слегка виноватый голос дежурного ответил:
- Ничего не могу доложить точно, товарищ генерал. Запрашивал уже дивизию генерала Чиркова и наших дежурных на наблюдательном пункте. Никто толком ничего объяснить не может. Стреляют и немцы и наши.
- Постарайтесь срочно выяснить и доложите мне,- приказал я, а сам начал связываться непосредственно с командирами дивизий. С генералом Русаковым не мог соединиться довольно долго. Тем временем огонь продолжал нарастать. Во весь голос заговорила наша дивизионная артиллерия. Немцы отвечали мощным огнем. Было ясно, что огневой бой разгорелся в полосе, занятой дивизиями генералов Русакова и Чиркова. Русаков наконец ответил.
- В чем дело, товарищ Русаков? Что делают немцы? Атакуют они вас или нет? - допытывался я, пытаясь разобраться в том, что происходит на участке корпуса.
- С передовой докладывают, что нет, - неуверенно ответил Русаков. - Но огонь очень сильный. Я думаю...
Что думает комдив, мне узнать не удалось скороговоркой прозвенел высокий голос телефонистки:
- Вас вызывает командарм.
И сразу, без малейшей паузы, встревоженно заговорил Жадов:
- Что там у вас происходит?
- Идет сильный огневой бой в полосе дивизий Русакова и Чиркова. Как они докладывают, пехота противника активности не проявляет. Наши занимают свои позиции.
- Уточните и немедленно доложите подробно, в чем дело. Меня вызывает Конев. - Командарм бросил трубку.
Действительно, что же происходит? Тут мало было уточнить сами факты. Следовало их оценить и сделать какие-то прогнозы. Собрав сообщения из дивизий и полков, я уяснил, что артналета как такового не было. Хотя бой и разгорелся внезапно, но сила огня нарастала постепенно: сначала гитлеровцы начали стрельбу из автоматов и пулеметов, довольно сильную. Потом их поддержали минометы. За минометами вступила артиллерия разных калибров. Нет, это не было похоже на шквальный артналет, за которым может последовать ночная разведка боем или какая-нибудь частная операция с целью улучшить занимаемые позиции. Собственно, у врага, как мне казалось, не было ни оснований, ни необходимости, ни возможности начать сейчас наступление. Да и полученные с передовой сообщения подтверждали, что фашисты сидят в своих окопах и попыток атаковать не делают.
Чтобы выяснить намерения врага, думал я, следует дать ему возможность проявить полную инициативу и ничем не провоцировать его активность. Приняв решение, я позвонил по телефону командующему артиллерией корпуса полковнику Дубову и отдал распоряжение:
- Немедленно прекратить огонь из всех видов оружия. На огонь противника не отвечать. Усилить наблюдение на переднем крае.
Едва я начал дублировать это распоряжение командирам дивизий, как телефонистка вновь разъединила меня. Спокойный голос Конева со знакомыми интонациями приказал:
- Товарищ Бакланов, доложите обстановку в полосе корпуса.
Зная, что командующий фронтом не любит многословия, я кратко доложил о происходящем и о принятом мною решении, подчеркнув, что все войска корпуса в боевой готовности и управление не нарушено. После короткой паузы Конев ответил:
- Решение одобряю. Будем ждать.
Потом опять короткая пауза и:
- Вы сами-то где?
Скажем прямо, вопрос застал меня врасплох: из-за непрерывных телефонных звонков, начавшихся буквально в ту минуту, когда меня разбудила артиллерийская канонада, я не только не успел одеться, но все еще продолжал лежать в постели. Однако постель моя находилась в двух шагах от рабочего места, и я с довольно чистой совестью ответил командующему фронтом:
- Я на командном пункте.
- Добро, - заключил разговор маршал.
Прошло три-четыре минуты. Наша артиллерия замолчала совершенно. Немцы продолжали стрелять. Однако минут через десять - двенадцать начал стихать и огонь противника. После минутной паузы одиноко рявкнула гаубица крупного калибра, а затем наступила тишина, полная, мертвая. Текли минуты, и это полное отсутствие звуков вдруг породило тревогу, еще более острую, чем отзвучавшая канонада. Я оделся и вышел на улицу.
Но ничего не происходило. Только над линией фронта, брызгая огнем, висели осветительные ракеты, взлетавшие то с нашей, то с немецкой стороны.
Звон наступившей тишины перестал ощущаться, тревога исчезла. Все кругом выглядело так, как вчера и позавчера и позапозавчера. Будто ничего и не было. В чем же все-таки дело?
Ко мне подошел живший рядом начальник политотдела полковник Волов, На его лице я прочитал тот же вопрос: что случилось? Ответ следовало искать в войсках, находившихся на передовой.
Зайдя с Воловым в дом к начальнику штаба корпуса полковнику Ф. Г. Миттельману, мы приказали разослать офицеров штаба и политотдела в войска с заданием собрать исчерпывающие сведения о том, что произошло.
- Соберите также сведения о потерях и расходе боеприпасов всех видов, добавил я, обращаясь к полковнику Миттельману. - Командарму я доложу сам.
Утром картина ночной дуэли прояснилась, и оказалось вот что.
Предыдущей ночью два немецких разведчика пытались приблизиться к нашей линии обороны на левофланговом участке, который занимал один из батальонов полка Рогова, входившего в 58-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора В. В. Русакова. Разведчики были убиты, а трупы их остались лежать на нейтральной полосе. На следующую ночь командир роты того же левофлангового батальона (фамилия его уже забылась) послал трех своих бойцов забрать у убитых документы, хотя я и сомневаюсь, что у разведчиков могли быть какие-либо документы. Это была личная инициатива ротного командира. Случайно или не случайно, фашисты засветили на этом участке ракеты, обнаружили наших людей и открыли по ним автоматный и пулеметный огонь. Тогда наш командир роты прикрыл отход своих бойцов огнем пулеметов.
А дальше началась настоящая цепная реакция: гитлеровцы ответили минометами, по минометным батареям шарахнула наша артиллерия, фашисты не остались в долгу и тоже ударили из пушек. Так и разгорелся настоящий огневой бой, начатый противником и поддержанный нами, хотя это отнюдь не входило ни в чьи планы. Причина была одна: не выдержали перенапряженные нервы.
Но в армии существуют приказы и дисциплина, которые, как и во многих других случаях, в этот раз оказались в состоянии прекратить артиллерийскую истерику. Однако эта ночная дуэль обошлась нам дорого: несколько убитых и не один десяток раненых, не говоря уже о том, что было израсходовано немало боеприпасов всех видов,- вот цена нервного срыва, вызвавшего огневой бой.
Конечно, как у каждой медали, здесь тоже была своя оборотная сторона. Во-первых, мы получили возможность проверить, какие рубежи, участки и цели были пристреляны фашистами. Во-вторых, наш ответный огонь, по-видимому, нанес тоже немалый ущерб врагу, так же, как и мы, растратившему порядочно боеприпасов. Но... но утром мне пришлось выслушать от командарма отнюдь не поздравления и слова благодарности. Должен сознаться, что генерал А. С. Жадов порой был щедр на сердитые, горячие слова. Однако в данном случае он имел все основания обрушить их на мою голову.
Наконец мне и другим командирам корпусов - генералам Родимцеву и Лебеденко - стала известна задача нашей армии в наступательной операции, подготавливаемой 1-м Украинским фронтом. Армии предстояло наступать в составе главной группировки фронта с задачей прорвать оборону противника на участке Дольне, Метель протяжением 13 километров, нанося главный удар в общем направлении Стопница, Буско-Здруй, Пинчув, Щекоцин, Ченстохов. Теперь командирам и штабным работникам надо было провести сложнейшую работу по изучению рубежей обороны противника в своей будущей полосе наступления. У нас имелись карты аэрофотосъемок этих рубежей, охватывавшие большую территорию, вплоть до реки Одер. Но карты картами, а нужны были самые свежие и точные данные с переднего края. Немцы ведь тоже не сидели это время сложа руки, в их обороне могли произойти не предвиденные нами изменения.
По всей полосе наступления мы организовали сотни наблюдательных пунктов, как правило выдвинутых в первую траншею. Я не мог довольствоваться донесениями разведчиков и сообщениями командиров и нередко, переодевшись в солдатскую шинель, повесив на плечо автомат и прицепив, как это делали бывалые солдаты, котелок к поясному ремню, пробирался на эти наблюдательные пункты. Обычно со мной отправлялись кто-либо из командиров дивизий и командующие артиллерией, а позже - кто-нибудь из командиров - танкистов и саперов. Это все были, так сказать, заинтересованные лица, те, кто должен был обеспечить успех первого наступательного броска.
Как-то мы тихонько пробирались по узким ходам сообщения, то и дело задевая плечами промерзшие глинистые стенки. Бледный рассвет неуверенно опускался на землю с посветлевшего неба. Впереди проход расширялся, образуя глиняное гнездо с небольшим выложенным заиндевевшим дерном бруствером. Там виднелась серая спина солдата, дежурившего у ручного пулемета. Когда мы подошли совсем близко, мягко ступая по влажной глине, солдат резко повернулся, не столько услышав, сколько почувствовав за спиной неосторожное движение. На бледном лице мелькнули темные впадины глаз.
- Товарищ генерал? - неуверенно и удивленно сказал он, приближая свое лицо к моему, должно быть, чтобы лучше рассмотреть. - Вы ли это?
- Да, - ответил я. - А ты что, не узнал? Стараясь скрыть растерянность, он объяснил:
- По лицу-то узнал. Похоже лицо-то. А только солдата такого в нашей роте нет, вот я и засомневался. Да и никто не предупредил, что комкор быть у нас должен.
- Это хорошо, что не предупредили. И сам не говори, что здесь встретились. А ведь и мне лицо твое знакомо...
Солдат подтянулся и, хоть с опозданием, представился по всей форме:
- Рядовой Михайлов, ручной пулеметчик первого взвода второй роты.
Я вглядывался в казавшееся, безусловно, знакомым лицо: настоящее русское, открытое, с широко поставленными глазами, большим носом и упрямым подбородком.
- Где встречались, товарищ Михайлов? Или путаю я...
- Никак нет, не путаете, товарищ генерал. Две недели назад, когда наша рота в тылу стрельбой занималась, вы мне благодарность объявляли. За отличные действия.- Он улыбнулся широко и радостно.- Видать, запомнился я вам, товарищ генерал?
- Видать, что так, - улыбнулся в ответ и я. - Прошлая наша встреча и мне и тебе приятна была. Ну, рад встрече со старым знакомым и сегодня.
Я подошел к брустверу и осторожно выглянул. Солдат ойкнул и дернул меня за рукав шинели вниз.
- Что такое? - невольно пригнувшись, спросил я Михайлова.
- Так, слава богу, ничего, - обеспокоенно сказал он. - Но только, товарищ генерал, вы уж больше не высовывайтесь. Здесь нет-нет да и пролетит шальная.
- Ничего, - успокоил я пулеметчика, - еще темновато. А скажи-ка мне лучше, товарищ Михайлов, хорошо свое направление, свой сектор обстрела знаешь, да и вообще расположение противника?
Солдат немножко подумал и с усмешливой обстоятельностью ответил:
- Да неплохо знаю, товарищ генерал. Мы с этими немцами, что напротив, каждый день друг на друга смотрим. А другой раз ракеты засветим, так и ночью как днем видать. Так что с их расположением знакомы.
- Это хорошо, - одобрил я. - Вот как светать по-настоящему начнет, ты мне все, что знаешь у противника, покажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35