Очевидно, это происходило и в других военных округах. Тучи над нашими западными и дальневосточными границами сгущались. Партия и правительство принимали срочные меры для усиления наиболее современных родов войск.
Я был назначен председателем врачебно-летной комиссии, которой предстояло провести медицинское освидетельствование будущих десантников. Директива установила чрезвычайно жесткие сроки. В помощь нам прибыла большая группа медиков из Харькова во главе с военврачом 1 ранга А. Д. Вайнштейном. Это позволило создать еще четыре нештатные ВЛК. Мы работали без отдыха, с утра до вечера. За две недели перед нами прошло 5000 человек, в подавляющем большинстве своем - хорошо развитых физически молодых людей. Члены комиссии были строгими, даже придирчивыми, темп работы не отражался на тщательности всестороннего медицинского освидетельствования.
В те дни я многому научился у своих коллег. Мне, терапевту, было интересно и весьма полезно работать в тесном контакте с невропатологами, хирургами, окулистами.
При освидетельствовании кандидатов, отбираемых в авиацию и воздушно-десантные войска, приходится учитывать не только их общее физическое развитие и состояние здоровья, но и индивидуальные психологические качества, необходимые летчикам и десантникам.
Работу в той комиссии я вспомнил, готовясь к освидетельствованию летчиков полка. Но прежде пришлось заняться другим.
За несколько военных месяцев резко ухудшилось санитарное состояние быта людей. Личный состав полка размещался в казармах, через которые летом и осенью прошла не одна воинская часть.
Перед заселением очередной партии людей помещения не подвергались сколько-нибудь серьезной обработке. Близкий к нам город Невинномысск и окрестные станицы были заполнены эвакуированными, жившими скученно, часто по нескольку семей в одной квартире или хате. Это тоже усиливало угрозу инфекционных заболеваний.
Я заручился обещанием командиров подразделений, что они ежедневно будут проводить медицинский осмотр, запретил чистку грязного обмундирования в жилых помещениях, взял под контроль просушивание утепленных комбинезонов и обуви, проглаживание нательного белья горячим утюгом в специальной комнате. Было проведено и несколько бесед на санитарно-гигиенические темы.
Летчики надо мной подшучивали. Однажды в стенной газете 1-й эскадрильи я увидел карикатуру: человек, оставляя в моих руках меховой комбинезон, вырывается, чтобы бежать к самолету, я же кричу (это было написано у моего рта): "Тебе нельзя бомбить, ты не прошел осмотр на форму двадцать!" Но они, конечно, понимали, что я стараюсь для общей пользы.
В эти дни я перезнакомился почти со всеми. Командные должности в нашей части занимали люди среднего возраста, коммунисты, призванные в авиацию в 1931-1933 годах. Тогда же развернулось усиленное строительство наших военно-воздушных сил. Летчики, штурманы, техники, авиационные специалисты были молоды - не старше двадцати пяти лет. Да и мне было всего тридцать. Может, потому я быстро и легко сошелся с ними.
Вскоре по моей просьбе капитан Гаврилов отдал приказ всему личному составу пройти медицинское освидетельствование.
По штатному расписанию помощника у меня не было. Во фронтовой обстановке мне предстояло опираться на санслужбу батальона аэродромного обслуживания. Тогда я прибег к помощи 25-й военной авиационной школы, договорился, что буду к ним направлять тех летчиков, здоровье которых вызовет у меня сомнение. Попросил на несколько дней прикомандировать ко мне медсестру.
И вот в мой медпункт потянулись люди.
Отстранение от полетов или направление на лечение они рассматривали как тяжелый удар. Я видел, как беспокойно поглядывают летчики на стетоскоп и молоточек. Но волновались они напрасно. Всего двух человек направили мы в санчасть авиаучилища, да и то из числа механиков.
С результатами освидетельствования сразу же ознакомил командира полка. Бочаров поблагодарил меня и пожал руку.
...Ноябрь кончился. Сырая погода сменилась легкими морозцами. На дорогах острыми гребнями застыла грязь.
Полеты усложнялись. Теперь необходимо было многое учитывать: образование конденсата воды в бензо - и маслосистемах, загустевание масла, быстрое охлаждение мотора при работе на малых оборотах во время планирования над целью и при заходе на посадку.
Я проводил ночи на аэродроме. Как-то майор Доленко шутливо спросил:
- Не покатать ли вас? Как чувствуете себя в воздухе?
- Нормально, - ответил я. - Только в кабине предпочитаю сидеть за штурвалом.
Штурман полка и находившийся рядом с ним командир первой эскадрильи капитан Кузнецов переглянулись.
- Управляете самолетом? - удивился один из них.
- Вот это у нас медицина! - воскликнул другой.
Еще в 1936 году, будучи старшим врачом 15-й разведывательной авиаэскадрильи, я прошел курс штурманской подготовки и летал в качестве летчика-наблюдателя на машинах Р-5 и P-Z. Затем изучил У-2 и летал самостоятельно. Насколько позволяло свободное время, знакомился и с другими типами самолетов. Считал, что военный авиационный врач обязан прочувствовать, как человеческий организм реагирует на высоту и скорость, переносит перегрузки.
Я вспомнил, как в первую же ночь, когда я прибыл к ним, Доленко без воодушевления отозвался о материальной части полка. Улучив минуту, спросил:
- Александр Петрович, как вам видятся перспективы боевой работы полка?
Невысокий широкоплечий человек, спокойный и слегка насмешливый, не любивший ничего принимать на веру, он после небольшой паузы очень серьезно ответил:
- Люди на этих старых машинах будут делать все возможное и невозможное. Не пожалеют жизни, чтобы выполнить поставленную задачу. Пуще всего они боятся, что их будут придерживать, не доверять им серьезных дел. Думаю, полк себя не посрамит.
...Не забыть мне ночь на 7 декабря. Небо было усеяно звездами. Под светом луны заиндевелая степь казалась матово-серебряной.
В воздух взлетел на У-2 лейтенант Карасев. За ним отправился на задание экипаж летчика Мишичева и штурмана Гончара.
- Что-то комполка и комиссар не появляются, - заметил старший инженер, когда я к нему подошел.
- А вот они, легки на помине, - ответил я, увидев шагающих от штаба Бочарова и Савенкова.
- Товарищи! - сказал командир. - Сейчас по радио передали "В последний час", наше наступление под Москвой!
И он распорядился построить людей.
Через минуту все, кто находился на аэродроме, уже стояли в строю. Комиссар Савенков срывавшимся от волнения голосом громко пересказывал услышанное по радио сообщение: в первый день наступления наши войска продвинулись на столько-то километров... Освобождены города Наро-Фоминск, Можайск, Малоярославец... Разгромлено столько-то вражеских дивизий...
- Ура! - гремело после каждой такой фразы.
Короткую речь произнес командир полка. Потом выступили командир 2-й эскадрильи капитан Морозов, техник Миронов, механик Баклайкин. Все говорили об одном: о первом крупном наступлении Красной Армии.
Победа советских войск под Москвой окончательно развеяла миф о непобедимости германской армии. Каждый из наших авиаторов испытывал небывалый душевный подъем и прилив новых сил. На следующее утро только и слышалось:
- Скоро ли пошлют нас на фронт?
Такой приказ поступил в тот же день.
Посыльный вызывал меня в штаб часов в одиннадцать. В это время нам еще полагалось отдыхать. На улице сыпал мелкий колючий снег. Взглянув на мутное небо, невольное подумал: "Ночью полетов не будет..."
По выражению лиц командиров, собравшихся в одной из комнат двухэтажного дома, понял: долгожданный час пришел. Все были заметно возбуждены. Начальник штаба сидел за столом, склонившись над расстеленной картой. Бочаров медленно вышагивал, о чем-то размышляя. Комиссар вполголоса обговаривал какой-то вопрос с помощником начальника штаба по оперативной части старшим лейтенантом Ментовым.
- Убываем в распоряжение командующего ВВС девятой армии. Конечный пункт - Новочеркасск, - посвятил меня в содержание приказа капитан Гаврилов. - Самолеты будем перегонять по воздуху, остальную технику, штабное имущество и нелетный состав - по железным и шоссейным дорогам. В какой из этих двух потоков вас включить?
- В первый, - ответил я. - Врач должен прибыть туда вместе с летчиками.
- Хорошо, - согласился начальник штаба.
К передислокации было все готово. Но каждый из командиров боялся что-либо забыть или не учесть.
Я проверил бортовые аптечки на самолетах. Уезжавших по железной дороге должен был сопровождать старший лейтенант Ментов. Ему и передал коробку с медикаментами.
Медслужба авиашколы снова нас выручила: предоставила возможность для помывки личного состава. Баня была построена по-деревенски: в парной плескали горячую воду на накаленные камни. Все авиаторы получили чистое белье, прожаренное в дезкамере.
- После такой бани без самолетов можно лететь, такая легкость во всем теле, - говорили довольные воины.
В последний день почтальон унес на узел связи целую сумку писем. Я тоже послал жене весточку. О перемещении полка не обмолвился ни словом. Но по общему тону письма она должна была догадаться, что мы отправляемся на фронт.
Прошел, однако, еще месяц, прежде чем полк приступил к боевым действиям. На Новочеркасском аэродроме экипажи продолжали учебно-тренировочные полеты.
16 января 1942 года наш полк из 9-й армии передали 37-й. В тот же день мы перебазировались под Лисичанск. Новый аэродром был не более 50 метров в ширину и около 500 в длину. Им стал заснеженный луг на берегу Северского Донца, около деревни Сиротино.
- Нравится место, Николай? - спросил я у лейтенанта Будакова, когда вылезли из кабин. Я прилетел на его машине.
- Вообще-то подходящее, - оглядевшись, ответил он, поднимая воротник мехового комбинезона: стоял свирепый мороз. - Неподалеку вон роща, будем там маскировать самолеты. Но есть и неудобства, - указал Будаков на линию высоковольтной передачи и деревенские постройки по обоим концам луга. Взлетать и садиться придется весьма осторожненько.
Я обошел деревню и бывшую усадьбу крупного совхоза. Жителей там почти не осталось, и мы могли занять пустовавшие хаты. Выбрал те, что почище и покрепче.
В одной из хат, куда уже протянули телефонный провод, разместился Бочаров. Как только сел последний из наших У-2, он доложил командующему ВВС армии генерал-майору авиации В. И. Шевченко о том, что хозяйство полностью перебазировалось на Лесную дачу. Это было условное название аэродрома. Разговор происходил в моем присутствии. Отвечая на какой-то вопрос, Бочаров заверил: "Да, можем. Нет, не больше суток..."
- У нас сутки для подготовки к боевым полетам, - сказал капитан, положив трубку. Находившиеся в хате командиры эскадрилий и штурман полка молча кивнули.
Фронт проходил примерно в двадцати пяти километрах западнее Лисичанска. Как говорили Бочаров и Доленко, в аэронавигационном отношении район боевых действий оказался несложным. Надежными ориентирами в полете будут служить река и железная дорога Купянск - Ворошиловград.
Но легко представить себе, как волновались неопытные летчики 18 января, когда впервые увидели под крылом самолета передовую, озаряемую всплесками разрывов, трассами ракет и трассирующих пуль. За ней лежала территория, занятая гитлеровцами. Требовалось собрать свою волю в кулак, чтобы отыскать нужную цель, как можно точнее сбросить бомбы, не угодить в лучи прожекторов и не попасть под огонь вражеских зениток.
Возвращения экипажей с первого боевого задания ждут все. Ночь звездная, морозная. Под ногами гулко поскрипывает снег. Брови и ресницы у всех заиндевели. Уже не спасают от холода ни полушубки, ни меховые куртки. Но никто не уходит.
Стрекотание У-2 услышали задолго до появления их над аэродромом. Вскоре одна за другой машины стали садиться. Кинулись к ним, чтобы поздравить летчиков и штурманов с боевым крещением. Первый полет потребовал от них огромного нервного напряжения. Доложили командиру полка, что задание выполнено. Бочаров, не стеснявшийся проявлять эмоции, каждого потискал в своих объятиях. Штурманов он сразу повел в штаб, чтобы подробно расспросить о полете и посмотреть карты. Все остальные поспешили в клуб послушать рассказы летчиков обо всем виденном.
В последующие две ночи боевое крещение приняли все остальные экипажи. Полеты за линию фронта постепенно становились менее напряженными, более привычными. Экипажи совершали теперь по два и три боевых вылета за ночь. Многие из них открыли свой боевой счет. За несколько ночей наши легкие бомбардировщики уничтожили пять артиллерийских батарей противника, около десяти автомашин, разбомбили несколько казарм. Лейтенант А. И. Попов, выполняя полет на разведку, обнаружил немецкий аэродром и на нем четыре "хеншеля". Об этом он сразу же сообщил в штаб армии. Рано утром на штурмовку цели были посланы истребители. Они сожгли вражеские самолеты на земле.
Днем в клубе или какой-нибудь натопленной хате (с дровами было плохо, и топить печки удавалось не везде) летчики разбирали каждый полет, обменивались мнениями о способах и методах прицельного бомбометания, приемах стрельбы из пулемета.
А положение в полку сложилось довольно тяжелое. Из Новочеркасска на Лесную дачу на самолетах вместе с летчиками прибыло всего пять техников. Остальной технический состав, работники штаба, все службы с имуществом должны были приехать в Лисичанск по железной дороге. Прошли все сроки, а нашего эшелона не было. Потом узнали: железная дорога три дня не имела возможности его сформировать. Его отправили в путь только в ночь на девятнадцатое. Тринадцать дней эшелон тащился через Шахты, Звереве, Лихую, Ворошиловград, Старобельск и Валуйки. В Лисичанск ему не удалось пробиться, и он вернулся в Старобельск. Там простоял еще несколько суток...
Командир полка потерял и сон и аппетит, ходил мрачнее тучи. Не знал покоя и комиссар, хотя все его видели неизменно бодрым, улыбающимся. Шуткой и теплым словом он подбадривал каждого.
Оставшись без аэродромной техники и с небольшим количеством специалистов, летчики сами разогревали масло в бочках - "гончарках", заправляли самолеты вручную, бомбы подвозили на лошади, которую удалось раздобыть в деревне, или на салазках, сделанных из самолетных лыж.
Излишне говорить о том, что я участвовал в этих работах. Одновременно следил, чтобы вспотевшие люди не расстегивались, не ели снег, не обмораживали лица и руки, долго находясь под открытым небом. Но ведь не все можно было делать в рукавицах. А термометр, как назло, изо дня в день показывал тридцать градусов мороза.
К вечеру 20 января небо прояснилось. Экипажи возобновили боевую работу.
Но около полуночи на аэродром внезапно опустился густой туман. Не стало видно сигнальных огней, даже звуки увязали, словно в вате. Бочаров принял решение временно прекратить полеты.
На аэродром не вернулись командир первой эскадрильи капитан Кузнецов со штурманом Шурыгиным, летчики Шаповаленко и Красненков со штурманами Гончаром и Щелкуном. Они улетели еще при хорошей видимости.
Всю ночь ждали какого-нибудь сообщения о них. Радиостанций У-2 не имели. Если летчики благополучно посадили машины в расположении наших войск, они непременно из ближайшей воинской части свяжутся по телефону со штабом армии, а оттуда позвонят нам.
Я ни на минуту не выходил из комнаты командира полка. Смотрел на телефон, а сам думал о своих трудностях. БАО еще не подтянулся; где его лазарет, неизвестно; медикаментов в моем медпункте осталось мало, хирургических инструментов совсем нет. Немного утешало то, что я успел разузнать, где находится ближайший медсанбат.
Вид санитарной сумки с красным крестом, которую я положил на один из столов, видимо, раздражал Бочарова, иногда он бросал на нее сердитые взгляды. Заметив это, я ее убрал. Савенков заглянул на минуту к командиру и снова ушел: видимо, направился к летчикам, собравшимся в клубе.
Только утром стало известно, что Шаповаленко и Красненков при слепой посадке в степи поломали свои машины. Хуже сложились дела у Кузнецова: его самолет был подбит, сам капитан ранен в руку. Перетянуть через передний край ему удалось, но при приземлении уже на нашей стороне, он угодил в занесенную снегом балку. Машина разбилась, комэск и штурман получили тяжелые ушибы.
Узнав об этом, я попросил у командира полка разрешения отправиться в тот медсанбат, куда пехотинцы доставили летчиков.
- Вы уже сутки на ногах, Александр Николаевич, отдохните, - попытался отговорить меня Савенков. Но, подумав немного, сказал: - Степанов и Пахомов пусть собираются к Шаповаленко и Красненкову. А вы поезжайте к Кузнецову и Шурыгину.
Через несколько минут я с двумя воентехниками отправился к шоссе, чтобы поймать попутную автомашину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Я был назначен председателем врачебно-летной комиссии, которой предстояло провести медицинское освидетельствование будущих десантников. Директива установила чрезвычайно жесткие сроки. В помощь нам прибыла большая группа медиков из Харькова во главе с военврачом 1 ранга А. Д. Вайнштейном. Это позволило создать еще четыре нештатные ВЛК. Мы работали без отдыха, с утра до вечера. За две недели перед нами прошло 5000 человек, в подавляющем большинстве своем - хорошо развитых физически молодых людей. Члены комиссии были строгими, даже придирчивыми, темп работы не отражался на тщательности всестороннего медицинского освидетельствования.
В те дни я многому научился у своих коллег. Мне, терапевту, было интересно и весьма полезно работать в тесном контакте с невропатологами, хирургами, окулистами.
При освидетельствовании кандидатов, отбираемых в авиацию и воздушно-десантные войска, приходится учитывать не только их общее физическое развитие и состояние здоровья, но и индивидуальные психологические качества, необходимые летчикам и десантникам.
Работу в той комиссии я вспомнил, готовясь к освидетельствованию летчиков полка. Но прежде пришлось заняться другим.
За несколько военных месяцев резко ухудшилось санитарное состояние быта людей. Личный состав полка размещался в казармах, через которые летом и осенью прошла не одна воинская часть.
Перед заселением очередной партии людей помещения не подвергались сколько-нибудь серьезной обработке. Близкий к нам город Невинномысск и окрестные станицы были заполнены эвакуированными, жившими скученно, часто по нескольку семей в одной квартире или хате. Это тоже усиливало угрозу инфекционных заболеваний.
Я заручился обещанием командиров подразделений, что они ежедневно будут проводить медицинский осмотр, запретил чистку грязного обмундирования в жилых помещениях, взял под контроль просушивание утепленных комбинезонов и обуви, проглаживание нательного белья горячим утюгом в специальной комнате. Было проведено и несколько бесед на санитарно-гигиенические темы.
Летчики надо мной подшучивали. Однажды в стенной газете 1-й эскадрильи я увидел карикатуру: человек, оставляя в моих руках меховой комбинезон, вырывается, чтобы бежать к самолету, я же кричу (это было написано у моего рта): "Тебе нельзя бомбить, ты не прошел осмотр на форму двадцать!" Но они, конечно, понимали, что я стараюсь для общей пользы.
В эти дни я перезнакомился почти со всеми. Командные должности в нашей части занимали люди среднего возраста, коммунисты, призванные в авиацию в 1931-1933 годах. Тогда же развернулось усиленное строительство наших военно-воздушных сил. Летчики, штурманы, техники, авиационные специалисты были молоды - не старше двадцати пяти лет. Да и мне было всего тридцать. Может, потому я быстро и легко сошелся с ними.
Вскоре по моей просьбе капитан Гаврилов отдал приказ всему личному составу пройти медицинское освидетельствование.
По штатному расписанию помощника у меня не было. Во фронтовой обстановке мне предстояло опираться на санслужбу батальона аэродромного обслуживания. Тогда я прибег к помощи 25-й военной авиационной школы, договорился, что буду к ним направлять тех летчиков, здоровье которых вызовет у меня сомнение. Попросил на несколько дней прикомандировать ко мне медсестру.
И вот в мой медпункт потянулись люди.
Отстранение от полетов или направление на лечение они рассматривали как тяжелый удар. Я видел, как беспокойно поглядывают летчики на стетоскоп и молоточек. Но волновались они напрасно. Всего двух человек направили мы в санчасть авиаучилища, да и то из числа механиков.
С результатами освидетельствования сразу же ознакомил командира полка. Бочаров поблагодарил меня и пожал руку.
...Ноябрь кончился. Сырая погода сменилась легкими морозцами. На дорогах острыми гребнями застыла грязь.
Полеты усложнялись. Теперь необходимо было многое учитывать: образование конденсата воды в бензо - и маслосистемах, загустевание масла, быстрое охлаждение мотора при работе на малых оборотах во время планирования над целью и при заходе на посадку.
Я проводил ночи на аэродроме. Как-то майор Доленко шутливо спросил:
- Не покатать ли вас? Как чувствуете себя в воздухе?
- Нормально, - ответил я. - Только в кабине предпочитаю сидеть за штурвалом.
Штурман полка и находившийся рядом с ним командир первой эскадрильи капитан Кузнецов переглянулись.
- Управляете самолетом? - удивился один из них.
- Вот это у нас медицина! - воскликнул другой.
Еще в 1936 году, будучи старшим врачом 15-й разведывательной авиаэскадрильи, я прошел курс штурманской подготовки и летал в качестве летчика-наблюдателя на машинах Р-5 и P-Z. Затем изучил У-2 и летал самостоятельно. Насколько позволяло свободное время, знакомился и с другими типами самолетов. Считал, что военный авиационный врач обязан прочувствовать, как человеческий организм реагирует на высоту и скорость, переносит перегрузки.
Я вспомнил, как в первую же ночь, когда я прибыл к ним, Доленко без воодушевления отозвался о материальной части полка. Улучив минуту, спросил:
- Александр Петрович, как вам видятся перспективы боевой работы полка?
Невысокий широкоплечий человек, спокойный и слегка насмешливый, не любивший ничего принимать на веру, он после небольшой паузы очень серьезно ответил:
- Люди на этих старых машинах будут делать все возможное и невозможное. Не пожалеют жизни, чтобы выполнить поставленную задачу. Пуще всего они боятся, что их будут придерживать, не доверять им серьезных дел. Думаю, полк себя не посрамит.
...Не забыть мне ночь на 7 декабря. Небо было усеяно звездами. Под светом луны заиндевелая степь казалась матово-серебряной.
В воздух взлетел на У-2 лейтенант Карасев. За ним отправился на задание экипаж летчика Мишичева и штурмана Гончара.
- Что-то комполка и комиссар не появляются, - заметил старший инженер, когда я к нему подошел.
- А вот они, легки на помине, - ответил я, увидев шагающих от штаба Бочарова и Савенкова.
- Товарищи! - сказал командир. - Сейчас по радио передали "В последний час", наше наступление под Москвой!
И он распорядился построить людей.
Через минуту все, кто находился на аэродроме, уже стояли в строю. Комиссар Савенков срывавшимся от волнения голосом громко пересказывал услышанное по радио сообщение: в первый день наступления наши войска продвинулись на столько-то километров... Освобождены города Наро-Фоминск, Можайск, Малоярославец... Разгромлено столько-то вражеских дивизий...
- Ура! - гремело после каждой такой фразы.
Короткую речь произнес командир полка. Потом выступили командир 2-й эскадрильи капитан Морозов, техник Миронов, механик Баклайкин. Все говорили об одном: о первом крупном наступлении Красной Армии.
Победа советских войск под Москвой окончательно развеяла миф о непобедимости германской армии. Каждый из наших авиаторов испытывал небывалый душевный подъем и прилив новых сил. На следующее утро только и слышалось:
- Скоро ли пошлют нас на фронт?
Такой приказ поступил в тот же день.
Посыльный вызывал меня в штаб часов в одиннадцать. В это время нам еще полагалось отдыхать. На улице сыпал мелкий колючий снег. Взглянув на мутное небо, невольное подумал: "Ночью полетов не будет..."
По выражению лиц командиров, собравшихся в одной из комнат двухэтажного дома, понял: долгожданный час пришел. Все были заметно возбуждены. Начальник штаба сидел за столом, склонившись над расстеленной картой. Бочаров медленно вышагивал, о чем-то размышляя. Комиссар вполголоса обговаривал какой-то вопрос с помощником начальника штаба по оперативной части старшим лейтенантом Ментовым.
- Убываем в распоряжение командующего ВВС девятой армии. Конечный пункт - Новочеркасск, - посвятил меня в содержание приказа капитан Гаврилов. - Самолеты будем перегонять по воздуху, остальную технику, штабное имущество и нелетный состав - по железным и шоссейным дорогам. В какой из этих двух потоков вас включить?
- В первый, - ответил я. - Врач должен прибыть туда вместе с летчиками.
- Хорошо, - согласился начальник штаба.
К передислокации было все готово. Но каждый из командиров боялся что-либо забыть или не учесть.
Я проверил бортовые аптечки на самолетах. Уезжавших по железной дороге должен был сопровождать старший лейтенант Ментов. Ему и передал коробку с медикаментами.
Медслужба авиашколы снова нас выручила: предоставила возможность для помывки личного состава. Баня была построена по-деревенски: в парной плескали горячую воду на накаленные камни. Все авиаторы получили чистое белье, прожаренное в дезкамере.
- После такой бани без самолетов можно лететь, такая легкость во всем теле, - говорили довольные воины.
В последний день почтальон унес на узел связи целую сумку писем. Я тоже послал жене весточку. О перемещении полка не обмолвился ни словом. Но по общему тону письма она должна была догадаться, что мы отправляемся на фронт.
Прошел, однако, еще месяц, прежде чем полк приступил к боевым действиям. На Новочеркасском аэродроме экипажи продолжали учебно-тренировочные полеты.
16 января 1942 года наш полк из 9-й армии передали 37-й. В тот же день мы перебазировались под Лисичанск. Новый аэродром был не более 50 метров в ширину и около 500 в длину. Им стал заснеженный луг на берегу Северского Донца, около деревни Сиротино.
- Нравится место, Николай? - спросил я у лейтенанта Будакова, когда вылезли из кабин. Я прилетел на его машине.
- Вообще-то подходящее, - оглядевшись, ответил он, поднимая воротник мехового комбинезона: стоял свирепый мороз. - Неподалеку вон роща, будем там маскировать самолеты. Но есть и неудобства, - указал Будаков на линию высоковольтной передачи и деревенские постройки по обоим концам луга. Взлетать и садиться придется весьма осторожненько.
Я обошел деревню и бывшую усадьбу крупного совхоза. Жителей там почти не осталось, и мы могли занять пустовавшие хаты. Выбрал те, что почище и покрепче.
В одной из хат, куда уже протянули телефонный провод, разместился Бочаров. Как только сел последний из наших У-2, он доложил командующему ВВС армии генерал-майору авиации В. И. Шевченко о том, что хозяйство полностью перебазировалось на Лесную дачу. Это было условное название аэродрома. Разговор происходил в моем присутствии. Отвечая на какой-то вопрос, Бочаров заверил: "Да, можем. Нет, не больше суток..."
- У нас сутки для подготовки к боевым полетам, - сказал капитан, положив трубку. Находившиеся в хате командиры эскадрилий и штурман полка молча кивнули.
Фронт проходил примерно в двадцати пяти километрах западнее Лисичанска. Как говорили Бочаров и Доленко, в аэронавигационном отношении район боевых действий оказался несложным. Надежными ориентирами в полете будут служить река и железная дорога Купянск - Ворошиловград.
Но легко представить себе, как волновались неопытные летчики 18 января, когда впервые увидели под крылом самолета передовую, озаряемую всплесками разрывов, трассами ракет и трассирующих пуль. За ней лежала территория, занятая гитлеровцами. Требовалось собрать свою волю в кулак, чтобы отыскать нужную цель, как можно точнее сбросить бомбы, не угодить в лучи прожекторов и не попасть под огонь вражеских зениток.
Возвращения экипажей с первого боевого задания ждут все. Ночь звездная, морозная. Под ногами гулко поскрипывает снег. Брови и ресницы у всех заиндевели. Уже не спасают от холода ни полушубки, ни меховые куртки. Но никто не уходит.
Стрекотание У-2 услышали задолго до появления их над аэродромом. Вскоре одна за другой машины стали садиться. Кинулись к ним, чтобы поздравить летчиков и штурманов с боевым крещением. Первый полет потребовал от них огромного нервного напряжения. Доложили командиру полка, что задание выполнено. Бочаров, не стеснявшийся проявлять эмоции, каждого потискал в своих объятиях. Штурманов он сразу повел в штаб, чтобы подробно расспросить о полете и посмотреть карты. Все остальные поспешили в клуб послушать рассказы летчиков обо всем виденном.
В последующие две ночи боевое крещение приняли все остальные экипажи. Полеты за линию фронта постепенно становились менее напряженными, более привычными. Экипажи совершали теперь по два и три боевых вылета за ночь. Многие из них открыли свой боевой счет. За несколько ночей наши легкие бомбардировщики уничтожили пять артиллерийских батарей противника, около десяти автомашин, разбомбили несколько казарм. Лейтенант А. И. Попов, выполняя полет на разведку, обнаружил немецкий аэродром и на нем четыре "хеншеля". Об этом он сразу же сообщил в штаб армии. Рано утром на штурмовку цели были посланы истребители. Они сожгли вражеские самолеты на земле.
Днем в клубе или какой-нибудь натопленной хате (с дровами было плохо, и топить печки удавалось не везде) летчики разбирали каждый полет, обменивались мнениями о способах и методах прицельного бомбометания, приемах стрельбы из пулемета.
А положение в полку сложилось довольно тяжелое. Из Новочеркасска на Лесную дачу на самолетах вместе с летчиками прибыло всего пять техников. Остальной технический состав, работники штаба, все службы с имуществом должны были приехать в Лисичанск по железной дороге. Прошли все сроки, а нашего эшелона не было. Потом узнали: железная дорога три дня не имела возможности его сформировать. Его отправили в путь только в ночь на девятнадцатое. Тринадцать дней эшелон тащился через Шахты, Звереве, Лихую, Ворошиловград, Старобельск и Валуйки. В Лисичанск ему не удалось пробиться, и он вернулся в Старобельск. Там простоял еще несколько суток...
Командир полка потерял и сон и аппетит, ходил мрачнее тучи. Не знал покоя и комиссар, хотя все его видели неизменно бодрым, улыбающимся. Шуткой и теплым словом он подбадривал каждого.
Оставшись без аэродромной техники и с небольшим количеством специалистов, летчики сами разогревали масло в бочках - "гончарках", заправляли самолеты вручную, бомбы подвозили на лошади, которую удалось раздобыть в деревне, или на салазках, сделанных из самолетных лыж.
Излишне говорить о том, что я участвовал в этих работах. Одновременно следил, чтобы вспотевшие люди не расстегивались, не ели снег, не обмораживали лица и руки, долго находясь под открытым небом. Но ведь не все можно было делать в рукавицах. А термометр, как назло, изо дня в день показывал тридцать градусов мороза.
К вечеру 20 января небо прояснилось. Экипажи возобновили боевую работу.
Но около полуночи на аэродром внезапно опустился густой туман. Не стало видно сигнальных огней, даже звуки увязали, словно в вате. Бочаров принял решение временно прекратить полеты.
На аэродром не вернулись командир первой эскадрильи капитан Кузнецов со штурманом Шурыгиным, летчики Шаповаленко и Красненков со штурманами Гончаром и Щелкуном. Они улетели еще при хорошей видимости.
Всю ночь ждали какого-нибудь сообщения о них. Радиостанций У-2 не имели. Если летчики благополучно посадили машины в расположении наших войск, они непременно из ближайшей воинской части свяжутся по телефону со штабом армии, а оттуда позвонят нам.
Я ни на минуту не выходил из комнаты командира полка. Смотрел на телефон, а сам думал о своих трудностях. БАО еще не подтянулся; где его лазарет, неизвестно; медикаментов в моем медпункте осталось мало, хирургических инструментов совсем нет. Немного утешало то, что я успел разузнать, где находится ближайший медсанбат.
Вид санитарной сумки с красным крестом, которую я положил на один из столов, видимо, раздражал Бочарова, иногда он бросал на нее сердитые взгляды. Заметив это, я ее убрал. Савенков заглянул на минуту к командиру и снова ушел: видимо, направился к летчикам, собравшимся в клубе.
Только утром стало известно, что Шаповаленко и Красненков при слепой посадке в степи поломали свои машины. Хуже сложились дела у Кузнецова: его самолет был подбит, сам капитан ранен в руку. Перетянуть через передний край ему удалось, но при приземлении уже на нашей стороне, он угодил в занесенную снегом балку. Машина разбилась, комэск и штурман получили тяжелые ушибы.
Узнав об этом, я попросил у командира полка разрешения отправиться в тот медсанбат, куда пехотинцы доставили летчиков.
- Вы уже сутки на ногах, Александр Николаевич, отдохните, - попытался отговорить меня Савенков. Но, подумав немного, сказал: - Степанов и Пахомов пусть собираются к Шаповаленко и Красненкову. А вы поезжайте к Кузнецову и Шурыгину.
Через несколько минут я с двумя воентехниками отправился к шоссе, чтобы поймать попутную автомашину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33