Морган закрыл глаза, потер лоб, как бы желая стереть все тревоги и
печали прошлых недель, затем покачал головой:
- Прости, Дерри, я хочу немного побыть один.
- Конечно, сэр.
Дерри посмотрел ему вслед, и Морган выскользнул из толпы и исчез в
саду, примыкающему к церкви. Пройдя никем не замеченным по дорожкам сада,
он наконец очутился у часовни, где была похоронена его мать, и прошел в
тяжелые дубовые ворота.
Он давно уже здесь не бывал - так давно, что даже не мог вспомнить,
когда это было в последний раз - но он сразу вспомнил эту комнату, полную
света и воздуха. Кто-то открыл окно с цветными стеклами, и теперь
солнечный свет играл в золоте и серебре усыпальницы, наполняя жизнью
изображение его матери.
Все это пробудило в Моргане счастливые воспоминания. Ведь в детстве
он любил приходить сюда с Бронвин и леди Верой. Они приносили цветы,
слушали чудесные рассказы леди Веры о том, какой замечательной женщиной
была леди Алиса де Корвин де Морган, и у него появлялось чувство, что их
мать никогда не оставляет детей, что ее незримое присутствие сопровождает
их в играх.
Он вспомнил те счастливые времена, а затем лег на спину в бассейне
света, который создавали на полу солнечные лучи, проникавшие сквозь
открытое окно. Он прислушался к своему дыханию, шелесту листвы деревьев:
память каким-то образом внесла успокоение в его душу. Внезапно он подумал,
а что если бы его мать сейчас узнала, что ее единственная дочь лежит в
каменной гробнице совсем недалеко отсюда.
Тяжелые медные цепи окружали саркофаг. Морган подошел к нему и долго
стоял, печально опустив голову и взявшись за цепь. Затем он откинул конец
цепи на мраморный пол, пробежал пальцами по высеченной из камня руке
матери и вдруг услышал какие-то ритмичные звуки в саду.
Это была знакомая мелодия - одна из самых известных песен Гвидона -
но когда Морган закрыл глаза, приготовившись слушать, зазвучали совсем
иные слова, которых он никогда не слышал. Пел Гвидон - его голос
невозможно было спутать. Он смешивался с красивыми аккордами лютни,
создавая впечатление чего-то невыразимо красивого. Но в его голосе было
что-то необычное. И Моргану потребовалось время, чтобы понять, что Гвидон
плачет.
Морган не мог разобрать слов: слова терялись во всхлипывании певца, а
их выразительность была такова, что можно было без труда разобраться, что
за чувства владеют певцом, что выплескивает он песней из своей груди.
Он пел о весне и пел о войне. Он пел о золотоволосой девушке, которая
похитила его сердце, о молодом прекрасном лорде, который любил девушку и
умер вместе с ней... Он пел о том, что война слепа, что она поражает как
тех, кто воюет, так и безвинных. И если смерть приходит, то люди должны
оплакивать потерю. Ибо только печаль и горе придают смерти смысл, зовут к
отмщению и победе.
У Моргана перехватило дыхание. Он опустил голову на гробницу матери.
Трубадур прав. Они ведут войну, и многие погибнут, прежде чем она
закончится. Это необходимо для того, чтобы Свет восторжествовал над Тьмой.
Но окружающие не должны забывать ни на секунду, какой ценой они
добились победы над тьмой, сколько слез пролито над погибшими во имя
победы. И слезы тоже необходимы. Они смывают все: боль, вину, освобождают
сердце от тяжести и тревоги.
Он открыл глаза, посмотрел на солнце, ощутил, как щемящая пустота
заполнила его, почувствовал, как у него перехватило горло, когда он вновь
осознал горечь потерь.
Бронвин, Кевин, Брион, которого он любил как отца и как брата, юный
Ричард Фиц Вильям - их уже нет. Он пали жертвой этой жестокой,
бессмысленной борьбы, которая сейчас усиливается, угрожает спокойствию
всего государства.
Но сейчас, когда есть возможность перевести дух, сейчас человек
должен оплакивать свои потери в этой борьбе.
Золотой свет поплыл перед глазами, и зрение Моргана затуманилось. На
этот раз он не стал сдерживать себя, и слезы хлынули из глаз бурным
потоком. Вскоре он понял, что певец замолк, и на гравийной дорожке
послышались шаги.
Он услышал их задолго до того, как они приблизились к двери часовни.
Он понял, что его ищут. К тому времени, как дверь стала медленно
открываться, он уже взял себя в руки и вернул своему лицу свое обычное
выражение. Морган глубоко вздохнул и повернулся к двери. В проеме двери,
на фоне яркого солнечного дня виднелся силуэт Келсона. Рядом с ним стоял
курьер в грязной тунике. Джаред, Эван, Дерри и несколько других военных
советников сопровождали Келсона. Но они держались на почтительном
расстоянии от своего юного короля, который вошел в часовню. Свиток
пергамента с большим количеством подписей и печатей был у него в руке.
- Курия в Джассе рассмотрела вопрос об интердикте, Морган, - сказал
Келсон.
Его серые глаза внимательно смотрели на Моргана.
- Епископы Кардиель, Арлиан, Толливер и еще трое других порвали с
Лорисом в знак несогласия с его решением. Они готовы встретить нас в
Джассе через неделю. Арлиан уверен, что они соберут к концу месяца
пятитысячную армию.
Морган опустил глаза, отвел их в сторону и стал нервно теребить
перчатки.
- Это хорошо, мой принц.
- Да, хорошо, - сказал Келсон, улыбнувшись краткости ответа. Он
подошел вплотную к Моргану. - Ты думаешь, нам следует выступить против
Барина? А если так, то смогут ли Джаред и Эван сдержать натиск Венсита из
Торента на севере, пока мы помогаем восставшим епископам?
- Не знаю, мой принц, - тихо сказал Морган. Он поднял голову и
рассеяно посмотрел в открытое окно. - Я думаю, что Арлиану не следует
вести войну против Барина. Ведь сделать так - значит признать, что позиция
церкви относительно магий целых двести лет была ошибочной, что крестовый
поход Барина против Дерини неправилен. Я не уверен, что епископы захотят
заходить так далеко, даже Арлиан.
Келсон помолчал, ожидая, что Морган добавит что-нибудь еще, но тот,
казалось, закончил.
- Ну так что же ты предлагаешь? - спросил Келсон нетерпеливо. -
Фракция Арлиана предлагает нам помощь. А у нас не такое блестящее
положение, чтобы отказаться. - Морган опустил глаза: ему очень не хотелось
напоминать Келсону о причинах своих колебаний. Если молодой король будет
поддерживать его и Дункана, то отлучение и интердикт обрушатся на весь
Гвинед, тогда и восставшие епископы не смогут помочь ему. Он не может...
- Морган, я жду.
- Простите меня, сэр, но вам не следует спрашивать у меня совета по
этому вопросу. Я даже не имею права находиться здесь. Я не могу допустить,
чтобы вы рисковали своим положением, общаясь с теми, кто...
- Прекрати! - прошептал Келсон, хватая Моргана за руку и глядя ему в
глаза. - Мы еще не получили от курии официального уведомления о твоем
отлучении. И пока мы его не получим - и даже если получим, - я не желаю
лишиться такого слуги, как ты, из-за глупости архиепископа. Ну, Морган,
черт побери! Ты должен! Ты мне нужен!
Морган удивленно заморгал при этой вспышке гнева молодого короля. Ему
на мгновение показалось, что перед ним Брион, король, распекающий
непослушного пажа. Он опустил глаза: Морган внезапно понял, что в своем
эгоизме, в приступе жалости к себе он чуть не оставил Келсона на произвол
судьбы, лицом к лицу со страшной опасностью. Он также понял, что Келсон
хорошо видит надвигающуюся опасность и готов ее встретить. Он взглянул в
гневные серые глаза и увидел там знакомую решительность, которой раньше у
Келсона не замечал. Такие глаза были у Бриона. И Морган понял, что Келсон
перестал быть мальчиком.
- Ты настоящий сын своего отца, мой принц. Прости меня, что я на
мгновение забылся. Я... - Он помолчал. - Ты понимаешь, что значит твое
решение?
Келсон высокомерно кивнул:
- Это означает, что я доверяю тебе полностью, несмотря на осуждение
архиепископов. Это означает, что мы - Дерини - всегда должны держаться
вместе, ты и я, также, как это было у вас с моим отцом. Ты останешься,
Аларик? Ты поскачешь вместе со мной навстречу буре?
Морган медленно улыбнулся, затем кивнул:
- Хорошо, мой принц. Вот мои советы: войска Арлиана на северные
границы Корвина, чтобы защитить их от Венсита из Торента. Там опасность
весьма реальна. И к тому же им не придется принимать компромиссные решения
в вопросе относительно Барина. В самом Корвине против Барина, если там
возникнет конфликт, использовать армию Нигеля. Нигеля любят и уважают во
всех Одиннадцати Королевствах. Его имя ничем не запятнано. Ну, а что
касается севера, - он с доверительной улыбкой посмотрел на Джареда и
Эвана, - то я уверен, что Дюк Джаред и Дюк Эван защитят наши границы. Граф
Марки тоже к ним присоединится. Так что войска Халдана останутся в резерве
и могут быть брошены на тот участок, где в них возникнет нужда. Как вы
думаете, Ваше Величество?
Келсон улыбнулся, выпустил руку Моргана и с энтузиазмом хлопнул его
по плечу.
- Вот это я и хотел услышать. Джаред, Дерри, Девериль подойдите сюда.
Нам нужно немедленно послать курьера к Нигелю и к восставшим епископам.
Морган, ты идешь с нами?
- Немного погодя, мой принц. Я хочу повидать Дункана.
- Ясно. Приходи сразу же, как будешь готов.
Когда Келсон и все остальные ушли, Морган снова вошел в собор Святого
Телио.
Дункан взял плащ, накинул его на плечи, наморщил лоб и начал возиться
с пряжкой.
- Морган, будь реалистичен. Он не сказал этого пока? Но мы оба знаем,
что он не может оставить нас при себе, если мы отлучены от церкви. Если об
этом узнают архиепископы, они отлучат и его, - пряжка щелкнула,
закрывшись, а Морган засмеялся.
- Они, конечно, могут сделать это. Но при нынешней обстановке он
немного потеряет от этого.
- Немного потеряет... - Дункан с изумлением оборвал себя на
полуслове, и наконец понял, что говорит Морган. - Он уже решил рискнуть? -
спросил он, испытующе глядя на кузена.
Морган кивнул.
- И он не боится? - Дункан все еще не мог поверить тому, что услышал.
Морган вновь засмеялся.
- Боится. Но он видит и преимущества тоже, Дункан. И он решил пойти
на риск. Он хочет, чтобы мы остались.
Дункан долго смотрел на Моргана, затем медленно кивнул.
- Нам придется вести борьбу с жестоким и безжалостным врагом, ты
знаешь это?
- Мы Дерини. Нам к этому не привыкать.
Дункан последний раз окинул взглядом ризницу, нежно и с грустью
посмотрел на алтарь, на священные одежды, а затем медленно пошел к
Моргану, стоящему в дверях.
- Я готов, - сказал он, больше не оглядываясь назад.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27