* * *
Когда они летели в самолете, направляясь в Холлистер, у них состоялся разговор:
— Раньше мне казалось все проще. Хилари — жертва. А Фрай — убийца. Теперь же я думаю, что и Фрай, в некоторой степени, жертва, — сказал Тони.
— Да, когда я слушала пленку, мне было его очень жаль.
— Хорошо жалеть, когда он далеко, — усмехнулся Джошуа.
* * *
Холлистер напоминал тысячи других городов Калифорнии. Такой же красивый центр и такие же отвратительные окраины. Особняки и трущобы. Пальмы и дубы. Разве что пыли на улицах больше, это было особенно заметно, когда дул сильный ветер. В отличие от других городов Холлистер находился в опасной сейсмической зоне.
Холлистер — это город в движении. Здесь почти каждый день случаются землетрясения. В основном это почти незаметные колебания, но они никогда не прекращаются и кажется, что весь город дрожит и не может успокоиться. Тротуары потрескались и разрушаются. Их ремонтируют в понедельник, а во вторник нужно начинать все сначала. Местные жители, как правило, не замечают этих ежедневных встрясок. За долгие десятилетия даже улицы в Холлистере изменили свое направление: некогда прямые авеню изогнулись, как ноги карлика. В магазинах устраивают полки с барьерчиками, чтобы товар не полетел на пол при очередном землетрясении. Некоторые люди живут в домах, которые медленно погружаются под землю. Но так как это погружение происходит очень медленно, они не торопятся приискать новое место. Они лишь заделывают трещины в стенах и поднимают дверной проем. Иногда пристраивают к дому комнату, не зная, что она может оказаться по другую сторону от трещины в земле; и в результате через некоторое время эта комната медленно, но верно отъезжает в сторону, в то время как дом стоит на месте или даже ползет совсем в другую сторону. В конце концов вся конструкция заваливается. Земля таит в себе бесчисленные провалы, которые когда-нибудь поглотят помещения, в которых живут и работают люди. Другие бы ужаснулись, если бы им предложили жить в городе, где «спишь и слышишь шепот земли». Однако жители Холлистера переносят все с завидным спокойствием.
Вот он настоящий калифорнийский оптимизм.
Рита Янси жила в угловом доме на тихой улице. Перед домом были разбиты клумбы с цветами.
Джошуа позвонил.
Дверь открыла пожилая женщина. Ее седые волосы были уложены на затылке. Морщинистое лицо улыбалось. Ее голубые глаза смотрели на незнакомцев пронзительно. На ней был белый передник и тапочки. Вытерев руки о полотенце, она спросила:
— Вам кого?
— Миссис Янси? — спросил Джошуа.
— Да.
— Меня зовут Джошуа Райнхарт.
Она кивнула:
— Я знала, что вы приедете.
— Я должен был с вами поговорить.
— Я сразу поняла, что вы не отстанете от меня. Я очень много думала о нашем разговоре. Вы ничего мне не сделаете. Ничего. Мне семьдесят пять и меня не бросят в тюрьму. Мне нечего бояться, я все расскажу. Она отступила в глубину прихожей, приглашая их войти.
* * *
Комната под крышей огласилась воплем Фрая. Он вскочил, тяжело дыша.
Кромешная тьма. Фонарик, который он оставил зажженным, потух. Бормотание. Вокруг него. Обволакивающее, зловещее бормотание. Хлопая себя по лицу, груди, шее, пытаясь сбить отвратительных существ, которые ползали по нему, Бруно упал с кровати. Но на полу этих существ оказалось еще больше: они шуршали, скреблись, от них исходил непонятный шепот. Фрай взвыл, зажал нос и рот руками, чтобы они не лезли ему в голову.
Свет. Полоски света. Тонкие полоски света робко пробивались сквозь мрак комнаты. Их было немного, но они были. Все-таки лучше, чем кромешная тьма. Фрай бросился к свету, сбрасывая с себя существ, и наткнулся на окно. Оно было закрыто жалюзи. Свет просачивался сквозь тонкие щели.
Бруно, покачиваясь, дрожащей рукой искал задвижку. Наконец он ухватился за нее, но она не поддалась: окно давно не открывали и она заржавела.
С воплями, размахивая руками, он ринулся к кровати, нашел лампу, стоявшую на тумбочке, вернулся и ударил подставкой по задвижке. Стекла задрожали. Отшвырнув лампу, он изо всех сил надавил на замок. Из-под ногтей выступила кровь. Рама поползла вверх, и в комнату полился лунный свет.
Фрай облегченно вздохнул. Шепот стих.
* * *
Гостиная Риты Янси — или то, что она называла гостиной, — не отвечало истинному значению этого слова. Это была обычная комната, которую старые люди видят своим тихим пристанищем на закате лет. Тяжелые гардины. Салфетки с вышитыми на них цветочками и птичками — свидетельства доброго характера и отсутствия вкуса. Плетеные стулья. Корзинка с клубками шерсти и спицами для вязания. Цветастый ковер на стене. Глухое тиканье напольных часов.
Хилари и Тони присели на краешек дивана, точно боялись, прислонившись к чехлам, запачкать их. Все в комнате сияло чистотой, и царил абсолютный порядок. Хилари представила себе, как Рита, заметив пылинку, торопится стереть ее. Что бы с ней случилось, если бы кто-нибудь из посетителей осмелился прикоснуться к ее вещам!
Джошуа развалился в кресле. Миссис Янси опустилась на свой любимый стул. Они в чем-то были похожи, она и стул. Хилари представила себе, как миссис Янси срастается со стулом в одно существо с шестью ногами и шелковой обивкой. Женщина накрыла ноги пледом.
Минуту они молчали. Было слышно глухое тиканье часов. Люди в комнате точно замерли, как экспонаты в музее.
Наконец Рита Янси заговорила. Ее виду совсем не соответствовали те слова, которые она произнесла.
— Какого черта нам тянуть кота за хвост. Мне не хочется тратить время на этот дурацкий разговор. Давайте напрямую. Вы хотите знать, почему Фрай платил мне пять сотен в месяц. Он платил, чтобы я молчала. Почти тридцать пять лет его мать платила мне ту же самую сумму. А после ее смерти чеки стал присылать Бруно. Черт возьми, странное дело! Редко встретишь такого сына, который ради материнской репутации будет платить, особенно после того, как она сыграла в ящик.
— Что же, вы шантажировали Кэтрин, а потом и Бруно? — спросил Тони.
— Называй это, как хочешь.
— На основании ваших слов, — сказал Тони, — японял, что закон называет это шантажом, и никак иначе.
Рита Янси улыбнулась.
— Думаешь, я испугалась? Вся дрожу? Сынок, меня не раз обвиняли в худшем. Шантаж? Да, пусть будет так. Шантаж, Мне незачем лгать. Но только не пытайтесь засадить меня в тюрьму, на суде я произнесу совсем другие слова. Я скажу, что очень давно оказала большую услугу Кэтрин Фрай и что она сама решила присылать мне эти чеки. Ведь у вас нет никаких доказательств. Все шантажисты хватают сразу много денег и затыкаются. Но кто же поверит, что шантажист согласится на скромные ежемесячные выплаты?
— Мы вовсе вас ни в чем не обвиняем, — успокоил ее Джошуа. — Ваши деньги нас не интересуют.
— Хорошо, — сказала миссис Янси, — я выцарапаю глаза всякому, кто сунется в мои дела.
Миссис Янси сурово посмотрела на него, потом перевела взгляд на Тони. Наконец, она кивнула удовлетворенно, словно убедилась в истинности его слов, и сказала:
— Я верю вам. Задавайте вопросы.
— Сначала хотелось бы узнать, почему Кэтрин Фрай выплатила вам за последние сорок лет почти четверть миллиона? — спросил Джошуа.
— Для этого, — сказала Янси, — нам следует вернуться в прошлое. Моя молодость пришлась на годы великой депрессии, поэтому я искала любую возможность, чтобы заработать на хлеб. Я едва сводила концы с концами. Мне была уготована судьба нищей. Оставался последний шанс: заняться древнейшей профессией. Тогда мне было восемнадцать. В то время нас называли «женщинами легкого поведения». Сейчас не церемонятся и употребляют самые грубые слова. Странно, как быстро все меняется. Я чертовски была красивой девчонкой. Я не работала ни на улицах, ни в барах, а состояла в штате одного из лучших домов в Сан-Франциско. Самые состоятельные мужчины. Нас было не много, но все мы были как на подбор. Я хорошо зарабатывала. Но к двадцати четырем годам я решила, что теперь пора заняться чем-нибудь другим. Я нашла чудесный дом и потратила почти все свои деньги на его благоустройство. Потом набрала табунок юных девиц. Так я стала мадам, хозяйкой чертовски хорошего заведения. Пятнадцать лет назад, когда мне было шестьдесят, я оставила эту работу, так как хотела переехать в Холлистер, где живет моя дочь с мужем. Хотелось быть поближе к внукам.
Хилари спокойно откинулась на спинку дивана, ничуть не беспокоясь о белизне чехлов.
Джошуа сказал:
— Все это очень интересно, но какое это отношение имеет к Кэтрин?
— Ее отец постоянно навещал мое заведение в Сан-Франциско.
— Лео Фрай?
— Да. Очень странный мужчина. Правда, я никогда его не обслуживала. Став мадам, я почти этим не занималась: у меня появились новые заботы. Но о нем мне рассказывали мои девочки. Ну и сукин же сын он был! Как он любил оскорблять их и грязно обзывать. Он вытворял самые отвратительные вещи, но платил хорошо. В апреле 1940 года Кэтрин, его дочь, пришла ко мне. Я даже не знала, что у Лео есть дочь. Он прислал ее, чтобы она родила у меня и об этом никто не узнал в их городе.
Джошуа удивился.
— Она была беременна?
— Да.
— А Мэри Гюнтер? — спросила Хилари.
— Не было никакой Мэри Гюнтер. Эту историю выдумали Кэтрин и Лео. В Санта-Хелене ничего не знали, так как она носила бандаж. Бедняжка, как она стягивала себя. Она голодала, чтобы скрыть живот.
— И вы ее взяли? — спросил Тони.
— Конечно, не из доброго сердца. Ненавижу этих набожных старух, рассуждающих о христианском долге. История Кэтрин оставила меня равнодушной. Я приняла ее, но не из уважения к ее отцу. Я впустила ее совсем по другой причине. У нее было три тысячи баксов. По тем временам это были большие деньги.
Джошуа покачал головой.
— Кэтрин была холодна, как рыба. Она терпеть не могла мужчин. Кто же отец ребенка?
— Лео, — ответила Янси.
— Господи! — воскликнула Хилари.
— Вы уверены? — спросил Джошуа.
— Конечно. Он развратил свою дочь. Когда она повзрослела, он делал с ней все, что угодно. Что угодно.
* * *
Бруно надеялся, что сон освежит его, прогонит усталость и вернет силы. Но сейчас, стоя перед открытым окном и всматриваясь вдаль, он пребывал в еще худшем положении, чем вечером. Мысли в голове путались. Отвратительные воспоминания, как черви, сплетались в клубок, в уме проносились странные образы.
Он был один. Абсолютно один. Разорван пополам. Часть его умерла, а другая мучилась и страдала. С утратой своей половины его существо лишилось источника силы. Как он ни старался, у него ничего не выходило.
Он отошел от окна и, спотыкаясь, приблизился к кровати, потом опустился на колени и положил голову на грудь трупа.
— Скажи что-нибудь. Скажи, что мне делать?
Но мертвый Бруно ничего не мог сказать живому.
* * *
Гостиная миссис Янси. Тиканье часов. В комнату вошел белый кот и прыгнул хозяйке на колени.
— Откуда вы взяли, что Лео совратил Кэтрин? — спросил Джошуа. — Сам же он об этом не говорил?
— Нет. Все рассказала Кэтрин. Она была в ужасном состоянии. Ее должен был привезти отец, но он внезапно умер. Она здорово себе навредила, стягивая себе живот. Я вызвала доктора. Он сказал, что она родит мертвого ребенка. Эти ужасные роды продолжались четырнадцать часов. Страшно себе представить, как она мучилась. Кэтрин пролежала несколько дней в горячке, а когда пришла в себя, сразу же рассказала мне об отце. Она боялась умереть и унести с собой в могилу эту тайну. Кэтрин говорила, точно исповедовалась священнику. Вскоре после смерти матери, еще девочкой, она была совращена отцом. Он полностью подчинил ее своей воле. Когда она подросла, Лео был очень осторожен, но все-таки сделал ошибку: она забеременела.
Миссис Янси погладила кота, и тот довольно замурлыкал.
— Кое-что мне не ясно, — сказал Джошуа. — Почему Лео не послал Кэтрин к вам, как только узнал о беременности? Ведь можно было сделать аборт?
— Да. По роду занятий я была знакома с некоторыми врачами. Не знаю, почему Лео не обратился ко мне. Думаю, он надеялся, что у Кэтрин родится хорошенькая девочка.
— Не понимаю, — сказал Джошуа.
— Разве не ясно? — спросила миссис Янси. Через несколько лет он мог бы сделать с ней то же, что сделал с Кэтрин. Маленький домашний гарем.
* * *
Не получив ответа, Бруно встал, бесцельно прошел по комнате, поднимая ногами толстый слой пыли. Вдруг он заметил пару пятидесятифунтовых гирь. У него был целый набор гимнастических снарядов, с которыми он занимался в продолжение десяти лет. Сейчас все они были свалены в подвале. Но пару гирь он всегда держал в своей комнате, чтобы физическим напряжением снимать эмоциональное.
Сейчас он поднял гири и стал накачиваться. Широкие плечи и мощные руки задвигались в привычном ритме. Очень давно он мечтал заниматься атлетизмом. Матери понравилась его затея. Изнурительные упражнения сжигали половую энергию, которую начал вырабатывать его молодой организм. Он уходил в физические занятия и обо всем забывал. Кэтрин была довольна.
Позднее, когда Бруно превратился в сильного мощного мужчину, Кэтрин пожалела о том, что позволила ему заниматься. Она испугалась его и попыталась отнять у него гири. Но когда он разрыдался и стал ее умолять, чтобы она не делала этого, Кэтрин поняла, что ей нечего бояться Бруно.
А разве могло быть иначе? В конце концов у нее был ключ от двери в земле. Она запросто могла затолкать его в темную дыру.
Все равно, имея ключ, она была сильнее его. Несмотря на бицепсы и трицепсы. Именно тогда, когда он начал заниматься атлетизмом, Кэтрин сказала ему, что знает, как вернуться из могилы. Пусть он знает, что и после смерти она будет следить за ним; она поклялась, что вернется и накажет его, если он будет себя плохо вести, если не убережется и люди узнают о его демоническом происхождении. Тысячу раз она предупреждала его, что вернется, бросит его в яму, запрет дверь и оставит его там навеки.
Вдруг, опустив на пол гири, он подумал, а если она лгала ему? Обладала ли она сверхъестественной силой? Действительно ли она верила тому, что говорила? Или боялась его? Боялась, что он станет сильным — и свернет ей шею?
Эти вопросы лавиной обрушились на него, но Фрай был не в состоянии разобраться с собственными мыслями. Одно подозрение сменялось другим. И тотчас забывалось.
Наоборот, неизменным оставался только страх: он сковал его тело, волю и ум. Фрай вспомнил о последнем воплощении Кэтрин и понял, что должен найти Хилари. Пока она не нашла его. Фрая затрясло.
* * *
Кот лизнул миссис Янси в руку.
— Лео и Кэтрин выдумали целую историю о ребенке. Нельзя было признаться, что это сын Кэтрин. В противном случае пришлось бы указать пальцем на некоего молодого соблазнителя. Но никаких соблазнителей и в помине не было. Каким же надо быть мерзавцем, чтобы развращать собственную дочь. Этот скот начал, когда Кэтрин не было и шести лет. Девочка даже не понимала, что с ней делают. — Миссис Янси покачала головой. — Если бы я утверждала законы, то обязательно был бы принят такой, по которому этих подонков следовало бы кастрировать. Как отвратительно!
Джошуа спросил:
— Разве они не могли сказать, что Кэтрин была изнасилована сезонным рабочим или еще кем-нибудь? При этом никакой моральной ответственности Кэтрин не понесла бы. Ей было бы достаточно сочинить историю и описание внешности «насильника». Если вдруг, по невероятному стечению вещей, нашелся бы какой-нибудь несчастный, который бы подошел под описание, Кэтрин опять же могла сказать, что это не тот человек.
Миссис Янси погладила кота.
— Заявление об изнасиловании означало бы вмешательство полиции, — сказала миссис Янси. — Лео боялся, что полицейские обязательно что-нибудь пронюхают, найдут какую-нибудь лазейку в состряпанной истории. Лео не хотел рисковать свободой, если вдруг откроется вся правда.
— Это рассказала Кэтрин? — спросила Хилари.
— Она. Когда Кэтрин почувствовала, что может умереть во время родов, она испугалась, что унесет с собой в могилу тайну их семьи. Хилари начала проникаться сочувствием к Кэтрин, сочувствием, которого она не знала, отправляясь в Холлистер.
— Отец прикрыл себя страданиями дочери, — сказала она.
Миссис Янси продолжала:
— Она никогда не смела слова сказать против него. Делала все, что он хотел. Это Лео придумал — диету и бандажи. Как она, бедняжка, страдала! Однако послушалась Лео. Кэтрин его очень боялась. Дух ее был сломлен. Она стала настоящей рабыней.
Часы ударили один раз. Тихий звон разнесся по комнате и затих. Джошуа, сидевший на краешке кресла, откинулся назад на широкую спинку. Его лицо побледнело, под глазами резко обозначились голубоватые круги. Только сейчас Хилари увидела, как стар был Джошуа. Рассказ ошеломил Райнхарта.
В коротком разговоре ему открылась чудовищная подноготная человека, которого все знали как порядочного и почтенного жителя Санта-Хелены. Так часто страшная правда скрывается за искусственным фасадом благопристойности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39