37 разыграли исключительно для меня! О проделке с часами
любой мог догадаться - к этому трюку часто прибегают в детективных рома-
нах. Они предполагали, что я догадаюсь о проделке с часами и, придя в
восторг от собственной проницательности, сделаю вывод, что раз Рэтчетт
не говорил по-французски, следовательно, в 12.37 из купе откликнулся не
он. А значит, Рэтчетт к этому времени был уже убит. Но я уверен, что без
двадцати трех минут час Рэтчетт, приняв снотворное, еще крепко спал.
И тем не менее их хитрость сыграла свою роль. Я открыл дверь в кори-
дор. Я действительно услышал французскую фразу. И если б я оказался неп-
роходимо глуп и не догадался, что же все это значит, меня можно было бы
ткнуть носом. В крайнем случае Маккуин мог пойти в открытую и сказать:
"Извините, мсье Пуаро, но это не мог быть мистер Рэтчетт. Он не говорил
по-французски". Так вот, когда же на самом деле было совершено преступ-
ление? И кто убийца?
Я предполагаю, но это всего лишь предположение, что Рэтчетта убили
около двух часов, ибо, по мнению доктора, позже его убить не могли.
Что же касается того, кто его убил...
И он замолчал, оглядывая аудиторию. На недостаток внимания жаловаться
не приходилось. Все взоры были прикованы к нему. Тишина стояла такая,
что пролети муха, и то было бы слышно.
- Прежде всего мое внимание привлекли два обстоятельства, - продолжал
Пуаро. - Первое: как необычайно трудно доказать вину любого отдельно
взятого пассажира, и второе: в каждом случае показания, подтверждающие
алиби того или иного лица, исходили от самого, если можно так выра-
зиться, неподходящего лица. Так, например, Маккуин и полковник Арбэтнот,
которые никак не могли быть прежде знакомы, подтвердили алиби друг дру-
га. Так же поступили и лакей-англичанин и итальянец, и шведка и английс-
кая гувернантка И тогда я сказал себе: "Это невероятно, не могут же они
в сев этом участвовать!"
И тут, господа, меня осенило. Все до одного пассажиры были замешаны в
убийстве, потому что не только маловероятно, но и просто невозможно,
чтобы случай свел в одном вагоне стольких людей, причастных к делу
Армстронгов. Тут уже просматривается не случай, а умысел. Я вспомнил
слова полковника Арбэтнота о суде присяжных. Для суда присяжных нужно
двенадцать человек - в вагоне едет двенадцать пассажиров. На теле Рэт-
четта обнаружено двенадцать ножевых ран. И тут прояснилось еще одно обс-
тоятельство, не дававшее мне покоя: почему сейчас, в мертвый сезон, ва-
гон СТАМБУЛ - КАЛЕ полон?
Рэтчетту удалось избегнуть расплаты за свое преступление в Америке,
хотя его вина была доказана. И я представил себе самостийный суд присяж-
ных из двенадцати человек, которые приговорили Рэтчетта к смерти и вы-
нуждены были сами привести приговор в исполнение. После этого все стало
на свои места.
Дело это представилось мне в виде мозаики, где каждое лицо занимало
отведенное ему место. Все было задумано так, что, если подозрение падало
на кого-нибудь одного, показания остальных доказывали бы его непричаст-
ность и запутывали следствие. Показания Хардмана были необходимы на тот
случай, если в преступлении заподозрят какого-нибудь чужака, который не
сможет доказать свое алиби. Пассажиры вагона СТАМБУЛ - КАЛЕ никакой
опасности не подвергались Мельчайшие детали их показаний были заранее
разработаны. Преступление напоминало хитроумную головоломку, сработанную
с таким расчетом, что, чем больше мы узнавали, тем больше усложнялась
разгадка. Как уже заметил мсье Бук, дело это невероятное. Но ведь именно
такое впечатление оно и должно было производить.
Объясняет ли эта версия все? Да, объясняет. Она объясняет характер
ранений, потому что они наносились разными лицами. Объясняет подложные
письма с угрозами, подложные, потому что они были написаны лишь для то-
го, чтобы предъявить их следствию. Вместе с тем письма, в которых Рэт-
четта предупреждали о том, что его ждет, несомненно, существовали, но
Маккуин их уничтожил и заменил подложными.
Объясняет она и рассказ Хардмана о том, как Рэтчетт нанял его на
службу, - от начала до конца вымышленный; описание мифического врага -
"темноволосого мужчины невысокого роста с писклявым голосом" - весьма
удобное описание, потому что оно не подходит ни к одному из проводников
и может быть легко отнесено как к мужчине, так и к женщине.
Выбор кинжала в качестве орудия убийства может поначалу удивить, но
по зрелом размышлении убеждаешься, что в данных обстоятельствах это вы-
бор вполне оправданный. Кинжалом может пользоваться и слабый и сильный,
и от него нет шума. Я представляю, хотя могу и ошибиться, что все по
очереди проходили в темное купе Рэтчетта через купе миссис Хаббард и на-
носили по одному удару.
Я думаю, никто из них никогда не узнает, чей удар прикончил Рэтчетта.
Последнее письмо, которое, по-видимому, подложили Рэтчетту на подуш-
ку, сожгли. Не будь улик, указывающих, что убийство имело отношение к
трагедии Армстронгов, не было бы никаких оснований заподозрить кого-ни-
будь из пассажиров. Решили бы, что кто-то проник в вагон, и вдобавок
один, а может, и не один пассажир увидел бы, как "темноволосый мужчина
небольшого роста с писклявым голосом" сошел с поезда в Броде, и ему-то и
приписали бы убийство.
Не знаю точно, что произошло, когда заговорщики обнаружили, что эта
часть их плана сорвалась из-за заносов. Думаю, что, наспех посовещав-
шись, они решили всетаки привести приговор в исполнение. Правда, теперь
могли заподозрить любого из них, но они это предвидели и на такой случай
разработали ряд мер, еще больше запутывающих дело. В купе убитого подб-
росили две так называемые "улики" - одну, ставящую под удар полковника
Арбэтнота (у него было стопроцентное алиби и его знакомство с семьей
Армстронгов было почти невозможно доказать), и вторую - платок, ставящий
под удар княгиню Драгомирову, которая благодаря своему высокому положе-
нию, хрупкости и алиби, которое подтверждали ее горничная и проводник,
практически не подвергалась опасности. А чтобы еще больше запутать, нас
направили по еще одному ложному следу - на сцену выпустили таинственную
женщину в красном кимоно. И тут опять же все было подстроено так, чтобы
я сам убедился в существовании этой женщины. В мою дверь громко постуча-
ли. Я вскочил, выглянул и увидел, как по коридору удаляется красное ки-
моно. Его должны были увидеть такие заслуживающие доверия люди, как мисс
Дебенхэм, проводник и Маккуин. Потом, пока я допрашивал пассажиров в ре-
сторане, какой-то шутник весьма находчиво засунул красное кимоно в мой
чемодан. Чье это кимоно, не знаю. Подозреваю, что оно принадлежит графи-
не Андрени, потому что в ее багаже нашлось лишь изысканное шифоновое
неглиже, которое вряд ли можно использовать как халат.
Когда Маккуин узнал, что клочок письма, которое они так тщательно
сожгли, уцелел и что в нем упоминалось о деле Армстронгов, он тут же со-
общил об этом остальным. Это обстоятельство сразу поставило под угрозу
графиню Андрени, и ее муж поспешил подделать свой паспорт. Тут их во
второй раз постигла неудача. Они договорились все как один отрицать свою
связь с семейством Армстронгов. Им было известно, что я не смогу прове-
рить их показания, и они полагали, что я не буду вникать в детали, разве
что кто-то из них вызовет у меня подозрения.
Осталось рассмотреть еще одну деталь. Если предположить, что я пра-
вильно восстановил картину преступления, - а я верю, что именно так и
есть, - из этого неизбежно следует, что проводник был участником загово-
ра.
Но в таком случае у нас получается не двенадцать присяжных, а тринад-
цать. И вместо обычного вопроса: "Кто из этих людей виновен?" - передо
мной встает вопрос:
"Кто же из этих тринадцати невиновен?" Так вот, кто же этот человек?
И тут мысль моя пошла несколько необычным путем.
Я решил, что именно та особа, которая, казалось бы, и должна была со-
вершить убийство, не принимала в нем участия. Я имею в виду графиню Анд-
рени. Я поверил графу, когда он поклялся мне честью, что его жена не вы-
ходила всю ночь из купе. И я решил, что граф Андрени, что называется,
заступил на место жены.
А если так, значит, одним из присяжных был Пьер Мишель.
Чем же объяснить его участие? Он степенный человек, много лет состоит
на службе в компании. Такого не подкупишь для участия в убийстве. А раз
так, значит, Пьер Мишель должен иметь отношение к делу Армстронгов. Но
вот какое, этого я не представлял. И тут я вспомнил о погибшей горничной
- ведь она была француженкой. Предположим, что несчастная девушка была
дочерью Пьера Мишеля. И тогда объясняется все, включая и выбор места
преступления. Чьи роли в этой трагедии оставались нам еще неясны?
Полковника Арбэтнота я представил другом Армстронгов. Он, наверное,
воевал вместе с полковником.
О роли Хильдегарды Шмидт в доме Армстронгов я догадался легко. Как
гурман я сразу чую хорошую кухарку.
Я расставил фрейлейн Шмидт ловушку, и она не замедлила в нее попасть.
Я сказал, что убежден в том, что она отличная кухарка. Она ответила:
"Это правда, все мои хозяйки так говорили". Но когда служишь горничной,
хозяйка не знает, хорошо ли ты готовишь.
Оставался еще Хардман. Я решительно не мог подыскать ему места в доме
Армстронгов. Но я представил, что он мог быть влюблен во француженку. Я
завел с ним разговор об обаянии француженок, и это произвело ожидаемое
впечатление. У него на глазах выступили слезы, и он притворился, будто
его слепит снег.
И наконец миссис Хаббард. А миссис Хаббард, должен вам сказать, игра-
ла в этой трагедии весьма важную роль. Благодаря тому, что она занимала
смежное с Рэтчеттом купе, подозрение должно было прежде всего пасть на
нее. По плану никто не мог подтвердить ее алиби. Сыграть роль заурядной,
слегка смешной американки, сумасшедшей матери и бабушки, могла лишь нас-
тоящая артистка. Но ведь в семье Армстронгов была артистка - мать миссис
Армстронг, актриса Линда Арден, - и Пуаро перевел дух.
И тут миссис Хаббард звучным вибрирующим голосом, столь отличным от
ее обычного голоса, мечтательно сказала:
- А мне всегда хотелось играть комедийные роли. Конечно, с умывальной
сумочкой вышло глупо. Это еще раз доказывает, что нужно репетировать как
следует. Мы разыграли эту сцену по дороге сюда, но, наверное, я тогда
занимала четное купе. Мне в голову не пришло, что засовы могут поме-
щаться в разных местах. - Она уселась поудобнее и поглядела в глаза Пуа-
ро: - Вы знаете о нас все, мсье Пуаро. Вы замечательный человек. Но даже
вы не можете представить себе, что мы пережили в тот страшный день. Я
обезумела от горя, слуги горевали вместе со мной... полковник гостил
тогда у нас. Он был лучшим другом Джона Армстронга.
- Джон спас мне жизнь в войну, - сказал Арбэтнот.
- И тогда мы решили - может быть, мы и сошли с ума, не знаю... но мы
решили привести в исполнение смертный приговор, от которого Кассетти
удалось бежать. Нас было тогда двенадцать, вернее одиннадцать - отец Сю-
занны был, разумеется, во Франции. Сначала мы думали бросить жребий, ко-
му убить Кассетти, но потом нашему шоферу Антонио пришла в голову мысль
о суде присяжных. А Мэри разработала весь план в деталях с Гектором Мак-
куином. Он обожал Соню, мою дочь... это он объяснил нам, как Кассетти с
помощью денег улизнул от расплаты.
Немало времени ушло на то, чтобы осуществить наш план. Сначала нужно
было выследить Рэтчетта. Это в конце концов удалось Хардману. Затем мы
попытались определить на службу к Кассетти Гектора и Мастермэна или хотя
бы одного из них. И это нам удалось. Потом мы посоветовались с отцом Сю-
занны. Полковник Арбэтнот настаивал, чтобы нас было ровно двенадцать.
Ему казалось, что так будет законнее. Он говорил, что ему претит орудо-
вать кинжалом, но ему пришлось согласиться с тем, что это сильно упрос-
тит нашу задачу. Отец Сюзанны охотно к нам присоединился. Кроме Сюзанны,
у него не было детей. Мы узнали от Гектора, что Рэтчетт вскоре покинет
Восток и при этом обязательно поедет Восточным экспрессом. Пьер Мишель
работал на этом экспрессе проводником - такой случай нельзя было упус-
тить. Вдобавок тем самым исключалась возможность навлечь подозрения на
людей, не причастных к убийству. Мужа моей дочери, конечно, пришлось
посвятить, и он настоял на том, чтобы поехать с ней. Гектору удалось
подгадать так, чтобы Рэтчетт выбрал для отъезда день, когда дежурил Ми-
шель. Мы хотели скупить все места в вагоне СТАМБУЛ - КАЛЕ, но нам не по-
везло: одно купе было заказано. Его держали для директора компании. Мис-
тер Харрис - это конечно же выдумка чистейшей воды. Видите ли, если бы в
купе Гектора был посторонний, это нам очень помешало бы. Но в последнюю
минуту появились вы... - она запнулась. - Ну что ж, - продолжала она. -
Теперь вы все знаете, мсье Пуаро. Что вы собираетесь предпринять? Если
вы должны поставить в известность полицию, нельзя ли переложить всю вину
на меня, и только на меня? Да, я охотно проткнула бы его кинжалом и две-
надцать раз. Ведь он виновен не только в смерти моей дочери и внучки, но
и в смерти другого ребенка, который мог бы жить и радоваться. Но и это
еще не все. Жертвами Кассетти были многие дети и до Дейзи; у него могли
оказаться и другие жертвы в будущем. Общество вынесло ему приговор: мы
только привели его в исполнение. Зачем привлекать к этому делу всех? Они
все верные друзья - и бедняга Мишель... а Мэри и полковник Арбэтнот -
ведь они любят друг друга...
Ее красивый голос эхом отдавался в переполненном вагоне - низкий,
волнующий, хватающий за душу, голос, многие годы потрясавший
нью-йоркскую публику.
Пуаро посмотрел на своего друга:
- Вы директор компании, мсье Бук. Что вы на это скажете?
Мсье Бук откашлялся:
- По моему мнению, мсье Пуаро, - сказал он, - ваша первая версия была
верной, совершенно верной, И я предлагаю, когда явится югославская поли-
ция, изложить эту версию. Вы не возражаете, доктор?
- Разумеется, - сказал доктор Константин, - а что касается... э...
медицинской экспертизы, мне кажется, я допустил в ней одну-две ошибки.
- А теперь, - сказал Пуаро, - я изложил вам разгадку этого убийства и
имею честь откланяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
любой мог догадаться - к этому трюку часто прибегают в детективных рома-
нах. Они предполагали, что я догадаюсь о проделке с часами и, придя в
восторг от собственной проницательности, сделаю вывод, что раз Рэтчетт
не говорил по-французски, следовательно, в 12.37 из купе откликнулся не
он. А значит, Рэтчетт к этому времени был уже убит. Но я уверен, что без
двадцати трех минут час Рэтчетт, приняв снотворное, еще крепко спал.
И тем не менее их хитрость сыграла свою роль. Я открыл дверь в кори-
дор. Я действительно услышал французскую фразу. И если б я оказался неп-
роходимо глуп и не догадался, что же все это значит, меня можно было бы
ткнуть носом. В крайнем случае Маккуин мог пойти в открытую и сказать:
"Извините, мсье Пуаро, но это не мог быть мистер Рэтчетт. Он не говорил
по-французски". Так вот, когда же на самом деле было совершено преступ-
ление? И кто убийца?
Я предполагаю, но это всего лишь предположение, что Рэтчетта убили
около двух часов, ибо, по мнению доктора, позже его убить не могли.
Что же касается того, кто его убил...
И он замолчал, оглядывая аудиторию. На недостаток внимания жаловаться
не приходилось. Все взоры были прикованы к нему. Тишина стояла такая,
что пролети муха, и то было бы слышно.
- Прежде всего мое внимание привлекли два обстоятельства, - продолжал
Пуаро. - Первое: как необычайно трудно доказать вину любого отдельно
взятого пассажира, и второе: в каждом случае показания, подтверждающие
алиби того или иного лица, исходили от самого, если можно так выра-
зиться, неподходящего лица. Так, например, Маккуин и полковник Арбэтнот,
которые никак не могли быть прежде знакомы, подтвердили алиби друг дру-
га. Так же поступили и лакей-англичанин и итальянец, и шведка и английс-
кая гувернантка И тогда я сказал себе: "Это невероятно, не могут же они
в сев этом участвовать!"
И тут, господа, меня осенило. Все до одного пассажиры были замешаны в
убийстве, потому что не только маловероятно, но и просто невозможно,
чтобы случай свел в одном вагоне стольких людей, причастных к делу
Армстронгов. Тут уже просматривается не случай, а умысел. Я вспомнил
слова полковника Арбэтнота о суде присяжных. Для суда присяжных нужно
двенадцать человек - в вагоне едет двенадцать пассажиров. На теле Рэт-
четта обнаружено двенадцать ножевых ран. И тут прояснилось еще одно обс-
тоятельство, не дававшее мне покоя: почему сейчас, в мертвый сезон, ва-
гон СТАМБУЛ - КАЛЕ полон?
Рэтчетту удалось избегнуть расплаты за свое преступление в Америке,
хотя его вина была доказана. И я представил себе самостийный суд присяж-
ных из двенадцати человек, которые приговорили Рэтчетта к смерти и вы-
нуждены были сами привести приговор в исполнение. После этого все стало
на свои места.
Дело это представилось мне в виде мозаики, где каждое лицо занимало
отведенное ему место. Все было задумано так, что, если подозрение падало
на кого-нибудь одного, показания остальных доказывали бы его непричаст-
ность и запутывали следствие. Показания Хардмана были необходимы на тот
случай, если в преступлении заподозрят какого-нибудь чужака, который не
сможет доказать свое алиби. Пассажиры вагона СТАМБУЛ - КАЛЕ никакой
опасности не подвергались Мельчайшие детали их показаний были заранее
разработаны. Преступление напоминало хитроумную головоломку, сработанную
с таким расчетом, что, чем больше мы узнавали, тем больше усложнялась
разгадка. Как уже заметил мсье Бук, дело это невероятное. Но ведь именно
такое впечатление оно и должно было производить.
Объясняет ли эта версия все? Да, объясняет. Она объясняет характер
ранений, потому что они наносились разными лицами. Объясняет подложные
письма с угрозами, подложные, потому что они были написаны лишь для то-
го, чтобы предъявить их следствию. Вместе с тем письма, в которых Рэт-
четта предупреждали о том, что его ждет, несомненно, существовали, но
Маккуин их уничтожил и заменил подложными.
Объясняет она и рассказ Хардмана о том, как Рэтчетт нанял его на
службу, - от начала до конца вымышленный; описание мифического врага -
"темноволосого мужчины невысокого роста с писклявым голосом" - весьма
удобное описание, потому что оно не подходит ни к одному из проводников
и может быть легко отнесено как к мужчине, так и к женщине.
Выбор кинжала в качестве орудия убийства может поначалу удивить, но
по зрелом размышлении убеждаешься, что в данных обстоятельствах это вы-
бор вполне оправданный. Кинжалом может пользоваться и слабый и сильный,
и от него нет шума. Я представляю, хотя могу и ошибиться, что все по
очереди проходили в темное купе Рэтчетта через купе миссис Хаббард и на-
носили по одному удару.
Я думаю, никто из них никогда не узнает, чей удар прикончил Рэтчетта.
Последнее письмо, которое, по-видимому, подложили Рэтчетту на подуш-
ку, сожгли. Не будь улик, указывающих, что убийство имело отношение к
трагедии Армстронгов, не было бы никаких оснований заподозрить кого-ни-
будь из пассажиров. Решили бы, что кто-то проник в вагон, и вдобавок
один, а может, и не один пассажир увидел бы, как "темноволосый мужчина
небольшого роста с писклявым голосом" сошел с поезда в Броде, и ему-то и
приписали бы убийство.
Не знаю точно, что произошло, когда заговорщики обнаружили, что эта
часть их плана сорвалась из-за заносов. Думаю, что, наспех посовещав-
шись, они решили всетаки привести приговор в исполнение. Правда, теперь
могли заподозрить любого из них, но они это предвидели и на такой случай
разработали ряд мер, еще больше запутывающих дело. В купе убитого подб-
росили две так называемые "улики" - одну, ставящую под удар полковника
Арбэтнота (у него было стопроцентное алиби и его знакомство с семьей
Армстронгов было почти невозможно доказать), и вторую - платок, ставящий
под удар княгиню Драгомирову, которая благодаря своему высокому положе-
нию, хрупкости и алиби, которое подтверждали ее горничная и проводник,
практически не подвергалась опасности. А чтобы еще больше запутать, нас
направили по еще одному ложному следу - на сцену выпустили таинственную
женщину в красном кимоно. И тут опять же все было подстроено так, чтобы
я сам убедился в существовании этой женщины. В мою дверь громко постуча-
ли. Я вскочил, выглянул и увидел, как по коридору удаляется красное ки-
моно. Его должны были увидеть такие заслуживающие доверия люди, как мисс
Дебенхэм, проводник и Маккуин. Потом, пока я допрашивал пассажиров в ре-
сторане, какой-то шутник весьма находчиво засунул красное кимоно в мой
чемодан. Чье это кимоно, не знаю. Подозреваю, что оно принадлежит графи-
не Андрени, потому что в ее багаже нашлось лишь изысканное шифоновое
неглиже, которое вряд ли можно использовать как халат.
Когда Маккуин узнал, что клочок письма, которое они так тщательно
сожгли, уцелел и что в нем упоминалось о деле Армстронгов, он тут же со-
общил об этом остальным. Это обстоятельство сразу поставило под угрозу
графиню Андрени, и ее муж поспешил подделать свой паспорт. Тут их во
второй раз постигла неудача. Они договорились все как один отрицать свою
связь с семейством Армстронгов. Им было известно, что я не смогу прове-
рить их показания, и они полагали, что я не буду вникать в детали, разве
что кто-то из них вызовет у меня подозрения.
Осталось рассмотреть еще одну деталь. Если предположить, что я пра-
вильно восстановил картину преступления, - а я верю, что именно так и
есть, - из этого неизбежно следует, что проводник был участником загово-
ра.
Но в таком случае у нас получается не двенадцать присяжных, а тринад-
цать. И вместо обычного вопроса: "Кто из этих людей виновен?" - передо
мной встает вопрос:
"Кто же из этих тринадцати невиновен?" Так вот, кто же этот человек?
И тут мысль моя пошла несколько необычным путем.
Я решил, что именно та особа, которая, казалось бы, и должна была со-
вершить убийство, не принимала в нем участия. Я имею в виду графиню Анд-
рени. Я поверил графу, когда он поклялся мне честью, что его жена не вы-
ходила всю ночь из купе. И я решил, что граф Андрени, что называется,
заступил на место жены.
А если так, значит, одним из присяжных был Пьер Мишель.
Чем же объяснить его участие? Он степенный человек, много лет состоит
на службе в компании. Такого не подкупишь для участия в убийстве. А раз
так, значит, Пьер Мишель должен иметь отношение к делу Армстронгов. Но
вот какое, этого я не представлял. И тут я вспомнил о погибшей горничной
- ведь она была француженкой. Предположим, что несчастная девушка была
дочерью Пьера Мишеля. И тогда объясняется все, включая и выбор места
преступления. Чьи роли в этой трагедии оставались нам еще неясны?
Полковника Арбэтнота я представил другом Армстронгов. Он, наверное,
воевал вместе с полковником.
О роли Хильдегарды Шмидт в доме Армстронгов я догадался легко. Как
гурман я сразу чую хорошую кухарку.
Я расставил фрейлейн Шмидт ловушку, и она не замедлила в нее попасть.
Я сказал, что убежден в том, что она отличная кухарка. Она ответила:
"Это правда, все мои хозяйки так говорили". Но когда служишь горничной,
хозяйка не знает, хорошо ли ты готовишь.
Оставался еще Хардман. Я решительно не мог подыскать ему места в доме
Армстронгов. Но я представил, что он мог быть влюблен во француженку. Я
завел с ним разговор об обаянии француженок, и это произвело ожидаемое
впечатление. У него на глазах выступили слезы, и он притворился, будто
его слепит снег.
И наконец миссис Хаббард. А миссис Хаббард, должен вам сказать, игра-
ла в этой трагедии весьма важную роль. Благодаря тому, что она занимала
смежное с Рэтчеттом купе, подозрение должно было прежде всего пасть на
нее. По плану никто не мог подтвердить ее алиби. Сыграть роль заурядной,
слегка смешной американки, сумасшедшей матери и бабушки, могла лишь нас-
тоящая артистка. Но ведь в семье Армстронгов была артистка - мать миссис
Армстронг, актриса Линда Арден, - и Пуаро перевел дух.
И тут миссис Хаббард звучным вибрирующим голосом, столь отличным от
ее обычного голоса, мечтательно сказала:
- А мне всегда хотелось играть комедийные роли. Конечно, с умывальной
сумочкой вышло глупо. Это еще раз доказывает, что нужно репетировать как
следует. Мы разыграли эту сцену по дороге сюда, но, наверное, я тогда
занимала четное купе. Мне в голову не пришло, что засовы могут поме-
щаться в разных местах. - Она уселась поудобнее и поглядела в глаза Пуа-
ро: - Вы знаете о нас все, мсье Пуаро. Вы замечательный человек. Но даже
вы не можете представить себе, что мы пережили в тот страшный день. Я
обезумела от горя, слуги горевали вместе со мной... полковник гостил
тогда у нас. Он был лучшим другом Джона Армстронга.
- Джон спас мне жизнь в войну, - сказал Арбэтнот.
- И тогда мы решили - может быть, мы и сошли с ума, не знаю... но мы
решили привести в исполнение смертный приговор, от которого Кассетти
удалось бежать. Нас было тогда двенадцать, вернее одиннадцать - отец Сю-
занны был, разумеется, во Франции. Сначала мы думали бросить жребий, ко-
му убить Кассетти, но потом нашему шоферу Антонио пришла в голову мысль
о суде присяжных. А Мэри разработала весь план в деталях с Гектором Мак-
куином. Он обожал Соню, мою дочь... это он объяснил нам, как Кассетти с
помощью денег улизнул от расплаты.
Немало времени ушло на то, чтобы осуществить наш план. Сначала нужно
было выследить Рэтчетта. Это в конце концов удалось Хардману. Затем мы
попытались определить на службу к Кассетти Гектора и Мастермэна или хотя
бы одного из них. И это нам удалось. Потом мы посоветовались с отцом Сю-
занны. Полковник Арбэтнот настаивал, чтобы нас было ровно двенадцать.
Ему казалось, что так будет законнее. Он говорил, что ему претит орудо-
вать кинжалом, но ему пришлось согласиться с тем, что это сильно упрос-
тит нашу задачу. Отец Сюзанны охотно к нам присоединился. Кроме Сюзанны,
у него не было детей. Мы узнали от Гектора, что Рэтчетт вскоре покинет
Восток и при этом обязательно поедет Восточным экспрессом. Пьер Мишель
работал на этом экспрессе проводником - такой случай нельзя было упус-
тить. Вдобавок тем самым исключалась возможность навлечь подозрения на
людей, не причастных к убийству. Мужа моей дочери, конечно, пришлось
посвятить, и он настоял на том, чтобы поехать с ней. Гектору удалось
подгадать так, чтобы Рэтчетт выбрал для отъезда день, когда дежурил Ми-
шель. Мы хотели скупить все места в вагоне СТАМБУЛ - КАЛЕ, но нам не по-
везло: одно купе было заказано. Его держали для директора компании. Мис-
тер Харрис - это конечно же выдумка чистейшей воды. Видите ли, если бы в
купе Гектора был посторонний, это нам очень помешало бы. Но в последнюю
минуту появились вы... - она запнулась. - Ну что ж, - продолжала она. -
Теперь вы все знаете, мсье Пуаро. Что вы собираетесь предпринять? Если
вы должны поставить в известность полицию, нельзя ли переложить всю вину
на меня, и только на меня? Да, я охотно проткнула бы его кинжалом и две-
надцать раз. Ведь он виновен не только в смерти моей дочери и внучки, но
и в смерти другого ребенка, который мог бы жить и радоваться. Но и это
еще не все. Жертвами Кассетти были многие дети и до Дейзи; у него могли
оказаться и другие жертвы в будущем. Общество вынесло ему приговор: мы
только привели его в исполнение. Зачем привлекать к этому делу всех? Они
все верные друзья - и бедняга Мишель... а Мэри и полковник Арбэтнот -
ведь они любят друг друга...
Ее красивый голос эхом отдавался в переполненном вагоне - низкий,
волнующий, хватающий за душу, голос, многие годы потрясавший
нью-йоркскую публику.
Пуаро посмотрел на своего друга:
- Вы директор компании, мсье Бук. Что вы на это скажете?
Мсье Бук откашлялся:
- По моему мнению, мсье Пуаро, - сказал он, - ваша первая версия была
верной, совершенно верной, И я предлагаю, когда явится югославская поли-
ция, изложить эту версию. Вы не возражаете, доктор?
- Разумеется, - сказал доктор Константин, - а что касается... э...
медицинской экспертизы, мне кажется, я допустил в ней одну-две ошибки.
- А теперь, - сказал Пуаро, - я изложил вам разгадку этого убийства и
имею честь откланяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20