Мир представляется ей переполненным сверх всякой меры идиотами, полудурками, пошляками и сумасбродами, от которых она не ожидает какого-то значимого смысла, но если и находит, то держит его при себе, никому не навязывая. Аристократка-итальянка ещё и внушает себе, что мужчина любит её по-настоящему, если ради неё готов совершить даже преступление. Впрочем, в данном случае она судит о других по себе, а это уже не совсем разумно.
Джулия посмотрела на Алексея, и он уловил в её взгляде искорки печальной иронии. Такое иногда у неё бывало и раньше, но проходило как-то быстро, незаметно. Сейчас же могло означать гораздо больше обычного.
- Ты, видно, думаешь, сидит рядом с тобою вдова не первой молодости, но ещё хорошенькая и в самый раз для тебя, - сказала она, не отрывая от него своих больших карих глаз. - Вот только чего она хочет? Мне кажется, для тебя и здесь нет большой загадки. Ну так, что? Как ты думаешь?
- Если всё, то всё. Если ничего, то ничего. Всё и ничего! Без всяких "или". Вот что ей нужно.
- Сущий демон! Точнее, чем ты, никто не скажет.
- В твоем обществе мне все надо делать с достоинством, даже щеголять своим ограниченным умом.
- Кому бы ты это говорил, но не мне.
- Говорю это женщине красивой, умной и доброй, с обворожительными глазами, за душу берущей улыбкой, точеной шеей и стройной фигурой.
- И без каких-либо изъянов или слабостей?
- Она убеждена в исключительности своих слабостей, превратившихся в достоинства. Свободу и независимость свою высоко ценит, потому ей не подходит придаточная роль в супружестве. Покажите мужчину, который всех вокруг уверяет, будто жена его вот уже более десяти лет живет с ним душа в душу, и она иронически заметит: говорить можно и не такое. Ей прекрасно известно, что даже самый идеальный муж рано или поздно нарушит обет верности в браке, ибо ему наскучит слушать постоянно, изо дня в день одну и ту же ставшую заезженной пластинку, пусть даже на ней записаны шедевры всех времен и народов. В молодости она училась считать любовное чувство грешным, если к нему примешано плотское влечение, но потом убедилась, что все проблемы отношений между мужчиной и женщиной рождаются в извилинах мозга, а решаются ниже пояса. Будучи дамой независимого склада ума, предпочла бы иметь молодого, страстного и умного бамбинелло.
- Оопс, здесь-то Ты, Алексей, и промахнулся. Потому сейчас сам рассказывай, но уже о себе.
- Не возражаю, да мне и скрывать нечего. С тех пор как себя хорошо помню, чрезмерной сексуальностью я не страдал, девчонок поначалу даже стеснялся, но страшно был влюбчив. Помню, со мной в университетской группе училась одна испанка, дочь политических эмигрантов из Страны басков. По ревности она меня чуть не убила, а я сам, из чувства взаимности, был с ней чуть ли не на грани функционального расстройства.
- И чем же все это кончилось?
- К счастью, обошлось без жертв, разошлись мирно. Не суждено было мне стать и завсегдатаем притонов, а в бордель, я имею в виду настоящий бордель, пришлось попасть всего однажды, да и то случайно. Кстати, именно здесь в Вене зашли как-то с приятелем в ресторанчик поужинать. Сели, смотрим - подплывают к нам девицы на любой вкус и все разной национальности. Словом, поужинали мы тогда весьма необычно и пришли в себя на следующий день только к обеду. Однако сейчас мне хочется говорить не об этом. Знаешь, о чем?
- Это ты научился меня "читать", а я все ещё только учусь.
- Благодаря тебе было у меня время пофантазировать насчет будущих проектов моего бюро расследований. Захотелось почему-то сделать этакую вещицу вроде прикладной всемирной энциклопедии несуразиц в делах и мыслях человека. То есть разного рода блажи и нелепостей на грани идиотизма, капризов, чудачеств, странностей разных времен и народов, или всего того, что делает людей неподдельно живыми, а саму нашу жизнь - столь же удивительной, сколь и логически необъяснимой. Заодно, почему бы не опробовать на прочность монументы известным историческим личностям, не поместить рядом с помпезными, отлитыми в бронзе фигурами их личные странности, мелкие мыслишки, пороки, слабости и страстишки. Все должно быть засвидетельствовано голым жизненным материалом, но и не чуждаться художественных версий. Тут даже принятая на сегодня трактовка событий может несколько поменяться.
- Ну например.
- Вот, скажем, одна из загадок Ордена храмовников, бедных братьев Христа из Храма Соломона. Около двух столетий разбросанные по Европе и Ближнему Востоку эти рыцарствующие монахи собирали огромные богатства не только грабежом, но и ростовщичеством. Тамплиеры, как тебе известно, ещё в эпоху Раннего Средневековья изобрели безналичный перевод денежных средств, систему банковских представительств, чеков, аккредитивов и текущих счетов. После же ареста руководителей Ордена в 1307 году король Франции хотел было наложить лапу на всю его казну, но её не нашли и о судьбе золота тамплиеров спорят до сих пор.
- Хорошо, но какое это имеет отношение к России?
- Самое непосредственное. Идем дальше. Незадолго до расправы с храмовниками в Европе потомок русского князя Александра Невского получает в наследство третьестепенное и довольно бедное Московское княжество, а к концу жизни именует себя уже Великим Князем Всея Руси. Возносит он свое захудалое владение выше всех других княжеств, делает Москву столицей Русской Православной Церкви, переведя туда митрополию из города Владимира. За столь короткий срок и такие успехи!? Без золота, разумеется, такие дела просто немыслимы. Не случайно за небывалую щедрость вознаграждений для служилых людей этот князь получает в народе прозвище Калита, или мешок с деньгами.
- Интересно, откуда же появляются в Москве настоящие мешки с деньгами?
- Законный вопрос непредвзятого наблюдателя. Итак, согласно официальной версии, князь Иван Калита втирается в доверие к Золотой Орде, получает право собирать с русских княжеств дань для хана, но часть оставляет себе, за счет чего прикупает соседние земли и нанимает отовсюду воинство себе на службу. Версия мне представляется малодостоверной хотя бы потому, что нет у Москвы ни золотых, ни алмазных копий, ни особо ценной пушнины в лесах, а сам город вообще стоит в то время вдали от основных торговых путей.
- Да, но при чем здесь тамплиеры?
- Конечно, не за красивые глаза князя Московского перебазируется в Москву штаб Православной Церкви, тянутся туда профессионалы русского рукопашного боя из мест ближних и облаченные в рыцарские доспехи наемники из дальнего зарубежья, в первую голову из Западной Европы. Русские летописи фиксируют в 1312 году один из случаев массового прибытия в столицу княжества отряда из тысячи семисот иноземных воинов в рыцарских доспехах во главе с неким Родионом Батриным, привезшим с собой и передавшим князю бесчисленное множество золота.
- Кто такой Батрин? Что о нем известно?
- Да практически ничего. Имя и фамилия, скорее всего, придуманы. Спросишь, почему именно в Москву устремляются вместе со своей казной загадочные рыцари и воины-банкиры?
- Действительно, почему?
- Для них это единственное надежное убежище, ибо там можно укрыться от кары Папы Римского, в чью вотчину православное государство не входит, а самого первосвященника католического в грош не ставит. Профинансировав возвышение Московского княжества, большая часть тамплиеров там и оседает, постепенно ассимилируясь с русскими. На их золото, в частности, князь Дмитрий Донской (возможно, один из них) собирает хорошо вооруженную дружину для решающей битвы на Куликовом поле с ратью хана Мамая. Тут невольно задумаешься: не из символики ли тамплиеров заимствован Георгий Победоносец для герба Москвы?
- Дерзкое предположение, ничего не скажешь.
- И несть числа таким белым пятнам в истории моего отечества. Помнишь, мы стояли с тобой в Москве у собора Василия Блаженного рядом с памятником двум национальным героям-освободителям от польского нашествия? Один из них призывал своих сограждан закладывать все их движимое и недвижимое имущество вместе с живыми душами своих родственников, а вырученные средства передавать на дело спасения родины. Люди стали закладывать и передавать. Только вот любопытно, кто имел средства, чтобы купить это их имущество? Не само ли государство в лице монарха и высших правителей? Из стыдливости, наверное, историки хранят молчание.
- Еще одна дерзкая версия!
- Или взять хотя бы последнего российского монарха. Сколько слез умиления пролито по Николаю Второму. Но это же он поклялся отцу и матери отречься от престола немедленно, как только младшему брату Михаилу исполнится двадцать один од. Родители Николая считали, что на троне самодержца Всея Руси он приведет империю к гибели. Так и произошло обладая кругозором поручика кавалерии, император оказался полностью беспомощным в делах государственного правления. Не пожелав отдавать корону своему брату, он отрекся от престола в его пользу, когда уже все развалилось. Вот и верь на слово коронованным особам! За два века до этого царевич Алексей поверил клятвенному, именем Бога обещанию своего отца Петра Первого не наказывать его, если тот добровольно вернется в Россию. Когда же тот, поверив, вернулся, царь не стал наказывать сына судом Божиим, а покарал судом собственным.
- Итальянских кумиров тоже есть в чем упрекнуть. Моего божественного Леонардо, к примеру. Сколько ума своего он вкладывает в создание новых типов пушек, катапульт, осадных таранов, метательных машин и прочих "изумительных средств" массового уничтожения: видимо, не меньше, чем ваш академик Сахаров в создание водородной бомбы. Художник числится главным конструктором при верховном главнокомандующем папского войска, герцоге Чезаре Борджиа, известного среди врачей своими попытками избавиться от сифилиса путем ртутного лечения. Величайший в истории человечества творческий ум, Леонардо да Винчи любит сопровождать преступников на казнь, чтобы запечатлеть на их лицах крайний ужас. Но ещё сильнее пленяет его лицо Джаконды, чьей моделью в реальной жизни служит скромная, благочестивая, верная жена, оказавшаяся замужем по воле отца за одним разорившимся дворянином. Ведет она себя настолько просто, что многие считают её неумной. Казалось, что еще, помимо равнодушия и бессмыслицы, может скрываться в её улыбке, но Леонардо усматривает в ней тайну вечной женственности и того всеведения, с которым мертвые глядят на живых.
- Теперь уже с твоей стороны, Джулия, выходит, хоть и непатриотично, но безжалостно объективно. Кстати, в свое время, когда я работал в Нью-Йорке, что меня поражало в тамошних выходцах из Италии, так это неуемная страстность их натуры под покровом внешнего спокойствия и даже безразличия ко всему на свете. Они мне нравились своей уверенностью в себе, широкой эрудицией, непосредственностью, юмором, чувством собственного достоинства. Синьорины казались неунывающими фаталистками, даже более уверенными в себе, чем их соотечественники-мужчины. Они знали себе цену, но на нежность у них не хватало времени. У итальянцев в Америке я чувствовал какой-то свой особый нервный настрой, который под влиянием янки делал их речь несколько язвительной. На мой взгляд, это лишь маска. Под нею скрывается добродушие. Или я ошибся?
- Нет, почему, ты прав. У нас хватает своих изъянов, только мании величия чуть поменьше, чем у французов или англичан. Характерная наша особенность - склонность к разнообразию интересов и взглядов. Однако разнообразие это может быстро надоесть и нам самим и окружающим. Нас также укоряют чрезмерной жестокостью к животным. Так оно, по всей видимости, и есть. Своей заботой о Крусе я как бы бросаю вызов этому изъяну. А теперь скажи мне, чем вы, русские, отличаетесь от других?
- Если и отличаемся, то в оттенках. Например, загнанным в печенку убеждением, будто спешить нам некуда, времени у нас навалом. Что там минуты, дни не считаем! Живем в полной уверенности: всегда можем зачерпнуть из бездонной бочки столько времени, сколько захочется. Аналогичное происходит у нас и с деньгами, вот только бочка часто оказывается не своей, а чужой.
- Много говорят и пишут о загадочной русской душе. Что это за феномен такой, если без хвастовства и мистики?
- Вся загадка происходит от беспорядочно понабросанных в этой душе веры и неверия, раболепства и бунтарства, щедрости и скопидомства, бесшабашности и расчетливости, пуританства и распутства, мужества и трусости, ума и блажи.
- И никакой мистики?
- По существу никакой, а загадок не больше, чем у других наций. Как всех на земле созданий, обуревает нас тяга проехаться при случае за чужой счет, раздирают все известные на сегодня нестыковки между плотью и духом. В государстве нашем невиновны разве лишь грудные младенцы.
- А взрослые?
- Эти живут в состоянии хорошо или плохо скрываемого соперничества между собой, борются за свое место под солнцем и, если побеждают, то исключительно с целью вести этот вечный бой до последнего вздоха. По ходу же дела невольно превращают цель в средство, средство в цель.
- В России мне приходилось слышать, будто русские, по природе своей, способны глубже других народов воспринять заповеди Христовы, лучше понять значение и смысл жизни. Скажи мне, Алексей, неужели природа не наделила вас порождениями невежества?
- С избытком, как и всего остального. Моим соотечественникам желательно было бы избавиться от чрезмерного возвеличивания себя и склонности к скороспелым заключениям, сущую же правду научиться говорить не только тогда, когда их уж больно рассердили.
- Признаюсь, в прошлом у меня складывались свои впечатления, преимущественно не очень благоприятные. Вот, скажем, такие. Больше они прозорливы, чем рассудительны. В массе своей работают не столько ради достижения конечного результата, сколько ради вознаграждения в самых разных формах. Без личной заинтересованности или страха наказания у них вообще нет стимула что-либо делать. Крестное знамение - чаще всего лишь формальное выражение их благочестия. Милосердие хоть ими и почитается, но считается слабостью.
- И что, впечатления эти так и не изменились?
- Я пришла к выводу, что вопреки всем предубеждениям у нас в Европе против русских, своим обаянием они относительно легко завладевают чужим сердцем. Обаяние это особенно неотразимо действует на иностранца, который убежден, что русские вообще мало чем отличаются от него. Их желание понравиться иностранцам мне показалось не искусственным. Если они играют, то играют вдохновенно, ибо актерский дар у них от природы. К продолжительной же дружбе или интимной любовной связи они не очень стремятся, будто опасаются какого-то подвоха или чего-то еще. Вот я и хотела бы знать, если они боятся, то чего именно?
- Действительно, чего же мы боимся? Наверное, как бы ненароком не выплыла наружу лень нашего ума и непоследовательность, когда живется днем сегодняшним и легко выветривается из памяти день вчерашний, когда слишком часто заносишься, хвалишь себя и завидуешь более удачливым. Стоит ли удивляться после этого нашей забывчивости вовремя заплатить долги. Скажи мне, живут ли где-нибудь так не по средствам, как у нас? В каком другом государстве расходы настолько превышают официальные доходы? Где ещё столь наплевательски подходят к своему здоровью, искренность ценят больше в других, чем в себе, а маститые прохвосты от политики и бизнеса пользуются такой широкой популярностью?
- Будто не знаешь! В моей родной Италии среди самого одаренного эстетическим чувством народа! Мы с русскими можем потягаться не только в плутовстве, но и во многих других пороках. И все же, Алексей, страшно хочется знать, в чем именно ваша русская тайна?
- Русская тайна? Надо крепко подумать прежде, чем меня куда-то понесет.
- Ну вот, всю жизнь раскапывал чужие тайны, а о своей не задумывался.
- Просто времени не хватало. Тут я должен ещё раз с тобой выпить. И, конечно, за тебя.
- Нет, давай лучше за нас.
- Давай.
В комнате раздался звон хрустальных бокалов. Воцарилась тишина, но не надолго.
- А черт её знает! - продолжил Алексей. - Видно, у каждого своя, хотя и есть нечто общее. Скажем, в семье растет ребенок, он всегда прекрасен, может нравиться и сам влюбляться. Однако любить глубоко и надолго, а одновременно усердно воспитывать себя желания испытывает уже поменьше. Это ещё и оттого, что с детства мы приучены жить больше в мире не реальных вещей, а их толкований. Не любим мы вялые слова, нам подавай забористые, ради которых иногда и отца родного не жалеем. Вразумительному объяснению предпочитаем этакое чувственное умиление, наполненное страстями в ущерб благоразумию. Что ещё у нас получается как бы само собой, так это говорить одно, подразумевать другое, делать третье, прикрывая каким-нибудь авторитетом слабость собственных нравственных и умственных усилий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38