Это у святого на иконе лик спокоен, неподвижен, словно не от мира сего Он же, по его собственным словам, человек приземленный, от сохи. Во время разговора, например, возьмет да зевнет вдруг. Правда, обычно прикрывает рот рукой, как бы давая понять - хорошо бы и передохнуть маленько.
Наверное, лоб Максимыча рожден, чтоб творить на нем крестное знамение. Прямой, открытый, высокий, квадратный, с впадиной посередине и морщинами-птичками. Однако вряд ли он когда-нибудь крестится, да и потребности в этом не испытывает, отшучиваясь: "Ребята, я присягал другому знамени."
Нос его напоминает ну просто клюв царственного орла, причем с такой сакральной значимостью, что одно время не обходилось даже без шуток сослуживцев, называвших его "косвенным свидетельством идеологической нестабильности". Впрочем, все подобные намеки на демонические знаки он и сейчас воспринимает спокойно, "с поправкой на идиота".
Шутить Максимыч и сам любит. Пошутив же, улыбается, сверкая игривыми глазами китайского мандарина. Ни чванства, ни надменности за ним не числится. По его убеждению, всё это если и вписывается органично в натуру, только не в русскую. То есть чванства и надменности в ней может быть даже с избытком, но не смотреться, как смотрится, к примеру, у англичанина.
Мы не ошибемся, наделив его генеральским званием. На работе он действительно ходил в лампасах красных, кои получил не волею удачно сложившейся карьеры только, а пройдя все полагающиеся ступени опыта, знаний и служебного роста. В общем, приспособлядством не страдал и научился мгновенно улавливать настроение подчиненных, особенно когда у них что-то не ладится на работе или дома. Умел ли он читать глаза своих начальников, мне не ведомо, хотя можно предположить, что благодаря и этой способности быстро реагировать на начальственные предписания на пенсию его не торопили.
Где именно генерал служил, спросите? В каких войсках? Был бы человек хороший, а свято место для него всегда найдется, в том числе и в "теневых". Большего сказать я, к сожалению не могу, но знаю, что привилегий у него все же чуток побольше, чем у монахов - кармелитов...
- Ядрены корень! - бросил себя Максимыч на новый участок прорыва в схватке с незримым противником. - Да в чем же эта мистика нашей загадочной русской души? Говорят, в терпении. Да не в терпении, а в терпеливом подчинении нашем сильным мира сего и одновременно в готовности послать их всех к чертовой матери.
- Вот и я говорю, есть ли у меня право требовать от других высокой морали, - риторически поддержал Алексей. - Обладай я возможностью воскресить любого из моих родителей, то откровенно поостерегусь это делать, чтобы их просто не расстраивать тем, что они могут увидеть.
- И действительно, живем как в блажнице, - пробурчал генерал. Отупляем себя лотереями беспроигрышными, финансовыми пирамидами, идиотскими телесериалами для полудурков. Мужи наши государственные пытаются родить хоть какую-нибудь стоящую большую захватывающую идею, а мы, блаженные, затаились и все ждем от них откровений. Тут ещё разные "эдички" присоединяются после длительной отсидки за границей. Помахивают прохиндеи сразу двумя паспортами, подзуживают идти на баррикады в бой последний и решительный, изображая из себя комиссаров во главе отряда разбушевавшихся матросов.
- Что ты думаешь, сделают себе рекламу и слиняют, чуть порохом запахнет, на свою вторую родину.
- Есть и такие, кто везде успевает, - продолжал наступление Максимыч, для жару подбрасывая поленья в камин. - Возьми нашего утомленного кинопремиями и нареченного в честь незабвенного Хрущева. Нечего придумывать что-то новое для России, призывает он, просто нынешним правителям нужно дать почувствовать себя правопреемниками "самодержавия, православия и народности". Президент же должен стать хотя бы регентом при наследнике трона. Размечтался, поди, о премии в виде княжеского титула со всеми полагающимися привилегиями. Такие сынки дворянских родов не грехом и сейчас считают всучить какой-нибудь деревенской старушке на две бутылки водки взамен иконы стоимостью раз этак в тысячу подороже.
- Это все потешные. Но вот вступают на политическую арену и военные. Не обессудь, Максимыч, к ним тоже надо присматриваться повнимательнее.
- Абсолютно с тобою согласен. Уповают на сильную власть, чтобы предотвратить полный крах. Вот только особо ярких мыслей я из этого стана как-то не улавливаю. Одному такому претенденту в главкомы прямо сказал: "Ты, Сашек, ещё не созрел до такой должности." А он мне на это: "Смелость города берет!" Его дерзость меня умиляет. Замах большой, опыта и знаний как у дивизионного генерала, в лучшем случае. Может, и приобретет со временем, если "звездной болезнью" не захворает.
- Находятся и охочие поиграть в "пиночета", - подбросил Алесей своё "поленце" в костер без того жаркого разговора. - Вот и на Западе снова стали поговаривать о нас: привыкли, мол, к византийской деспотии и интриганству, генетически склонны не к демократии, а к диктатуре.
- Ну и пусть себе говорят на здоровье, лишь бы в наши дела не совались с видом познавших все прелести демократии. Ты знаешь, больше меня беспокоит другое. Суперпатриотический наш озноб с приступами тщеславия, национальной самовлюбленности и превосходства над другими.
- А ведь опаснейшая же эта штука, согласись. Воспевание и признание святости только своего народа, в этом есть что-то от дьявола. В угаре самовосхваления обычно кончают предъявлением претензий ко всему миру. Пока эту черту не переходят. А если перейдут? Вот тогда и окажутся в объятиях своего "пиночета", для которого верность стране отождествляется с верностью ему самому.
- Тоже не хочу перед тобою лукавить и скажу вот что. Вместо натравливания правых на левых, вешания друг на друга непристойных ярлыков надо бы объявить войну рабской своей душонке. Враг наш не чеченец. Враг этот есть холоп в душе каждого из нас, послушливый и услужливый любой власти, хоть самого сатаны. Не ахать и охать нам нужно. Не за икону, бутылки водки или оружие хвататься. За ум свой! Или как говорил незабвенный полководец от сохи, "Соображать надо!" - заключил Максимыч, вознеся вверх правую руку с тремя простертыми перстами. - Не то так и останемся блаженными бунтарями, пока черти нам на ноги совсем не связали. Короче, уже до ветру бежать пора, а мы ещё не ели.
Генерал медленно поднялся, расправил плечи, одел свою импортную кожанку, словно китель после долгого сидения, и выдохнул:
- Что-то у меня язык совсем развязался. За парную радость спасибо, Михалыч. Душу отвел, от блажи очистился, пора и домой топать. До сих пор никого так не боюсь, как супружницу свою в гневе. Она у меня хоть и своенравная, но добрая, отходит быстро и зла не держит. Вот, думает, наклюкались мы здесь и выйти не можем. Ну что, встретимся уж только летом. Я тут в одну страну намылился ума-разума набираться, да и самому в долгу не ходить.
- Будем надеться, свидимся.
- Да, хочешь до лета загадку? Чего никогда не было и не будет, но если будет, то всех нас, мужиков, погубит? Не знаю, как ты, я лично отгадал не сразу.
Покидав в сумку банные причиндалы, Максимыч перекинул её через плечо и отправился удивлять супругу приливом новых сил, подобревшей, очищенной добела душой.
И верно ведь, если есть изобретение, авторское право на которое принадлежит всему человечеству, то одно из них - парилка. После неё приходит ощущение, будто всё в тебе и ты во всём. Потому и дорога нам жизнь земная.
На этом можно было ставить точку, но есть ещё одно обстоятельство. Перед самым уходом оставил генерал на рабочем столе Алексея несколько листков рукописного текста. "Так на всякий случай, - объяснил он. - Автора уже нет в живых, а по назначению передать не пришлось. Можешь использовать в своих сочинениях и без огласки откуда взял. Мне ж тоже пенсия пригодится."
Вернувшись к себе в кабинет, Алексей расправил листочки, стал разбираться в написанных мелким убористым подчерком записях.
Дорогой батя, здравствуй! - говорилось в них. - Как там у тебя дела? Как со здоровьем? Надеюсь, справляешься.
Ну а мне пришел вот черед идти на исповедь. Не в церковь и не к полковому комиссару. К тебе.
Рядом со мной сейчас на грязной подстилке тихо стонет от боли в плече мой связной Костя, младший лейтенант из Подмосковья. В разбитое окно дома вижу внизу зажаренного заживо водителя одного из наших бэтээров. Кругом мертвые, разрушенные дома. Ветер гоняет по улицам листовки с призывом вступать на путь "священной войны", помнить, что воин аллаха может взять с собой в рай души семидесяти родных и близких, Кружатся в воздухе и воззвания на русском к солдатам уходить из воинских частей, принимать обычаи гор. В городе пахнет трупами, порохом, гарью, наркотиками, бандитами, наемниками и просто охотниками за головами. За нашими головами.
Там за окном смердит человеческой ненавистью и злобой, не оставляя шансов ничему другому. Мой разведбат, вернее остатки от него, завяз в развалинах рядом с городской больницей. Мы перенесли туда раненых, заняли круговую оборону. Трупы сложили в ряд во дворе, накрыли их. Уже несколько часов действует взаимная договоренность не стрелять. В ходе переговоров я даже припугнул "шайтана" в маске, что если нам не дадут выйти и не передадут всех пленных, жизнь их заложников я не гарантирую. Услышав об этом, парень с зеленой повязкой вытаращил на меня глаза, однако вел себя сдержанно, на все мои предложения отвечал - ладно, сторгуемся.
Здесь, батя, торгуют людьми, как обычным товаром. Кто по десять тысяч баксов за душу, кто - по шесть. Иногда дарят друг другу погасить вражду между родами. С наемниками из бывших советских республик особо не церемонятся. Считают, чем быстрее мы их отстреляем, тем меньше им платить. Вот иностранцев, что приехали с Ближнего Востока, берегут, используют лишь в особых случаях, потому и платят значительно больше, плюс за каждого убитого военного или милиционера.
Садистам здесь (ненормативное выраженгие) одно раздолье. Поиздевавшись над человеком, обязательно его прикончат. Где ещё так умеют (неразборчиво).
Спец вроде меня всегда найдет на гражданке доходное местечко в какой-нибудь фирме. Там сейчас все решают хватательные рефлексы, побеждают и наслаждаются жизнью крепкие бычки, умеющие брать нахрапом. Один мой бывший сослуживец прислал мне недавно письмишко, дал понять, что дожидается меня новенький БМВ и через полгода моей работы, если хозяин доволен, авто уже будет моим. Да я скорее пойду с протянутой рукой по электричкам, чем буду холуйствовать перед каким-нибудь новым русским (неразборчиво).
Последнее время стал замечать, что нередко сам себя унижаю. Где-то внутри меня вдруг исчезает граница между добром и злом. Чувствую, как чернуха насилия переливается и в меня, старается сбить цену моей чести и достоинства. Один "людовед" из нашего подразделения как-то сослался на некую невидимую пробоину в душе каждого офицера спецназа. В результате, мы стали, мол, непотопляемыми утопленниками, сами выбираемся на берег, чуть отдышимся, откашляемся и снова в воду непонятно зачем. С этой пробоиной даже легче укрощать всяких там быков и шакалов. Чем я и занимался весьма успешно, пока сам не попал в устроенную ими (ненормативное выражение).
Сижу сейчас, батя, и гадаю, не из этой ли пробоины вылетает из меня дерзкая удаль. Не потому ли смех вдруг переходит у меня в надрывную тоску и я невольно начинаю разыгрывать из себя хитрого Иванушку-дурачка со слоновой уверенностью, будто в России всё, включая спецназ, изобретено впервые в мире, но ещё до патентования кем-то у нас украдено...
К лихим боевикам о мафии местного пошиба я отношусь безразлично. Они как бы убеждают меня: "Брось ты это свое дело, Саша! Они там с властью повязаны и ради неё родную маму под пулю поставят. От нас никуда не денешься, нами всё схвачено. А я им отвечаю: "Бредни это, братки. В свое время тоже считали, что все схвачено КГБ, а на деле оказался пшик один."
Ты, как старый коммуняка, меня извини, но мне кажется, что это исконный наш позыв искать во всем главного организатора и вдохновителя. Раньше в государях и партии искали, теперь - в мафии. Одуряем сами себя, будто бездарей руководить страной не ставят. Ставят, да и ещё как!
Вот уже светает за окном. Из нор этих нам все же надо выбираться. Даже у морской пехоты от голода и недосыпа туман в глазах. Я должен вытаскивать ребят живыми, на то и командовать поставили. И, может быть, нет у меня другого выхода, как только положить погибших в бэтээры, затащить на броню их стариков и под живым щитом прорываться к своим.
Чувствую, сам сатанею. Не на боевиков, их мне просто жаль. На тех в Кремле, для кого жизнь убитого здесь солдата - так, тьфу, что и растирать не обязательно.
Прости меня, отец! Свою долю вины я беру на себя и не верю ни в бога, ни в аллаха, ни в дьявола. Даже если они есть на самом деле, ни в кого из них не верю.
Увидимся или нет, не знаю. Единственное прошу тебя, не мсти никому за меня. Но и не прощай.
Люблю тебя и верю в тебя.
Александр.
ЗНАК ВОСЬМОЙ
И З П Е Р Е П И С К И С Д Р У З Ь Я М И
Сейчас мне предстоит сделать нечто не совсем приличное в этическом плане. Я хотел бы ознакомить вас с отдельными местами из личной переписки по электронной почте между действующими лицами этой истории. Просто вынужден сделать это, иначе повествование плохо склеивается.
"Джентльмены чужих писем не читают", - скажите вы. Поверьте, иногда и они читают. А потом, лично я на сие звание даже не претендую. Так что, коли есть желание, знакомьтесь. Если нет, можете воздержаться, ибо не зря же перед нами "ЗНАК ВОСЬМОЙ", а в восьмерке, если вспомнить, шотландка Памела Флетчер усматривала "неотвратимость порочного круга".
* * *
Лонг-Айленд - Москва.
Дорогой Алексей! Вот решил дать знать о себе в слегка необычном для меня формате. Получится или нет, не знаю, но уже начал, а там видно будет.
Надеюсь, всё у тебя окей, или, как ты говоришь, твоя "система главного командования работает нормально". В моей же не так давно произошел сбой.
Рождество я встретил с приятелями, бывшими своими сослуживцами, в Калифорнии. Вернувшись домой, я увидел, что все там перевернуто вверх дном, со стен сорван антиквариат, разбит компьютер, часть досье исчезло. На полу лежал с удавкой на шее Макс. Перед смертью, он, видно, отчаянно сопротивлялся, оставив у себя на когтях следы чужой крови.
Такой злости я не испытывал никогда и был уже готов просить у Господа прощения за то, что сразу захотел сделать с собой. Мне пришла в голову шальная мысль уплыть вместе с Максом на лодке в океан и там вместе с ним окунуться в небытие, дабы не отягощать никого заботами о моем погребении. Сделать же это не из презрения к тем подонкам, а просто из чрезмерного пристрастья к себе самому. Проще говоря, из эгоизма.
Согласен, эгоизм может быть и дезертирством. В эгоизме усматривается к тому же и грех. Не случайно, наверное, любовь тоже вынуждена мириться с этим изначальным позывом в натуре человеческой, а попытки реформаторов установить разумные отношения между людьми без эгоизма обречены на провал.
Есть случаи в жизни, когда невольно обращаешься за помощью к государству и знаешь, что только его служители могут помочь выкарабкаться тебе из большой неприятности. Тут нет с их стороны никакой любезности - за это ты платишь государству налоги. Именно в таком безвыходном положении я и оказался, обратившись к своим знакомым из военной контрразведки. Подсказал и мой сосед Володя, о ком я тебе уже рассказывал: в тот вечер, точнее ночью, он видел, как напротив моего дома дважды останавливалась одна и та же машина.
Проникшие в мой дом "призраки" оставили не только образец своей крови, но и другие следы, будто были уверены, что отпечатков их пальцев в ФБР и военной контрразведке нет. Ведется расследование. Мне уже намекали на всю ту же "Святую веру", но держат меня пока в неведении относительно того, что та из себя представляет. Это понятно, я к ним не в претензии. Я в претензии к тем скотам, которые явно хотели воздействовать на мою психику, убив Макса.
Ты знаешь, видимо, чертовски был прав мой соотечественник Генри Торо. Большинство граждан и в самом деле служат государству точно так же, как камни, машины, лошади и собаки. Масса, огромная масса государственных чиновников, политиков, адвокатов, судей, полицейских, священников готова, в принципе, работать на любое правительство без особых угрызений совести, если видит в нем гаранта своих льгот и привилегий. Очень немногие служат сознательно, да и те наталкиваются на непреодолимые бюрократические препятствия. Поэтому мудрый человек никогда не делает больших ставок на государство и правительство: он считает, что эти "священные коровы" должны снискать сначала доверие у него, заручиться его согласием уступить им часть своей независимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38