К какому-то предмету разговора не грех снова вернуться, осветить его с другой стороны. Вариаций множество. Читатель не должен уставать слушать героев, думать, чувствовать, ходить туда, куда они ходят. Ему не скучно, ему кажется, именно для него все и написано, даже если не входило в авторское намерение. Об этом намерении об вообще думает в последнюю очередь.
Выдав тираду почти на одном выдохе, Джулия вопросительно взглянула на Алексея.
- Сейчас меня больше волнует возникшее предчувствие, что я не смогу отказаться от твоего предложения, - сказала она.
- Надеюсь только на твое согласие, - обрадовался Алексей. - И на одну тему, которая сама нашла нас. О том, как хотят оградить мир монастырской стеной, объявить его своей вотчиной, принять обязательный для всех граждан устав монашеский с жесткой дисциплиной подчинения. Это для нас повод пригласить всех желающих предпринять отчаянную экспедицию по лабиринту подсознания человеческого в поисках новых залежей нетривиальных мыслей.
- И друг друга? - переспросила Джулия.
- Что друг друга?
- Пригласить друг друга.
- Что получится, то получится.
- Ловлю тебя на слове.
- Тогда под конец одно мое такое соображение. В словесном рисовании возникают искушения увлечься разного рода благоглупостью, типа предоставления психам и сумасшедшим права выступать со свидетельскими показаниями на суде. Подчас даже кажется, чем глупее кто-то ведет себя, тем больший интерес представляет и автору можно тратить уйму времени на поиск эзотерического смысла в его бредовых поступках и словах. В итоге, вместо психологизма получается патология с поросячьим визгом и сатанинской игрой в острые ощущения. Послушать таких авторов, так предстает этакий проповедник истинного здравомыслия по принципу от обратного. Говорит он обычно бессвязно, усеченными фразами, непонятно о чем. Оптимист постмодернизма с бешенным воображением, обгоняющим рассудок, он, не моргнув глазом, продает чудом сохранившиеся части тернового венца Искупителя и святого смертного креста, посоха Моисея и кружев с подвенечного платья Девы Марии. Думаю, это нам не подходит.
- Абсолютно. А что, по-твоему, подходит?
- Мне почему-то вспоминается твой соотечественник Умберто Эко, его роман "Имя розы". Как ты помнишь, по ходу расследования убийств в монастыре, один монах-францисканец и следователь признает, что общим духом веет от святых проповедников покаяния и от грешников, проводящих эту проповедь в жизнь за чужой счет, что все они подменяют покаяние души покаянием воображения, вызывают в себе видение адовых мук, дабы страхом удержать свою душу от греха.
- Помнится, он даже подметил в итальянцах довольно такую неприглядную черту, как отсутствие сильно развитого чувства собственного достоинства. И ты знаешь, к сожалению, он прав, хотя бы потому что удержать их от согрешения может только Святой Антоний. Его они, то есть мы, боимся больше, чем самого Господа Бога.
- Другие тоже не блистают этим чувством, а у тех, кто блистает, масса своих недостатков. Но давай лучше вернемся к нашей затее. Монах Вильгельм Баскервильский склонялся к совершенно недопустимому для него, францисканца, заключению: Господь есть пленник действующего в мире порядка вещей, хотя вроде бы должен быть в силах его изменить. Вот что меня привлекает больше всего в этой затее - переосмыслить почитаемые безусловными представления и посмотреть, не выйдет ли из пересмотра нечто достойное внимания.
- В свое время Умберто Эко говорил мне: "Если ты одержима не правоведением, а писательской лихорадкой, то следуй обязательному для такого занятия чутью и не упускай ни одной минуты."
- Ты была с ним знакома?
- Мы все ещё переписываемся время от времени. Ну а сейчас нам с тобой ничего не остается, как наметить план, распределить и сделать каждому свой кусок, потом собрать все вместе, утрясти и почистить, задать ритмическое дыхание фразам и покрыть поверху едва заметным лачком, чтобы швы не просвечивали. Скорее всего, царство изящной словесности вряд ли обогатиться нашим сочинение, ибо, как я понимаю, у нас несколько иная задача преподнести соблазнительный идеал благого самозабвения, когда человек грешит сам и позволяет другим грешить, в то же время страстно желая следовать примеру святых. По-моему, нам предстоит заняться ничем иным, как игрой в придумывание с целью...
- Не надо пока ставить никаких целей. Пусть все идет как идет.
- Согласна, пусть все идет как идет.
- Кстати, ты так красиво говорила, что можно кончить, не начав.
- Ладно тебе, шалун. Пойдем лучше поужинаем. Не зря же ты любишь говорить: "Питание - основа жизни".
- Я уже думал, ты никогда этого не скажешь.
ЗНАК ОДИННАДЦАТЫЙ
Г Е Н Е Р А Л И Е Г О В О И Н С Т В О
Верхом на конях, испускавших из пасти
облака серого дыма, въехали нищенству
монахи, и у каждого на поясе висел кошель
с золотыми, и посредством тех золотых
они превращали волков в агнцев, агнцев в
волков и тех волков короновали
императорами при всеобщей поддержке
народной ассамблеи, распевавшей гимны
во славу неизъяснимого всемогущества
Господня.
Умберто Эко. Имя розы.
Рим, конец ноября. В это время года лучи солнца над Вечным Городом особенно сквозисты, а звезды ночью блистают столь ярко, что кажется, будто горят лампочки.
С приближением глубоких сумерек в доме Каса де ла Страда рядом с церковью Святой Девы Марии воцаряется мертвая тишина. Ровно в полночь раздается размеренный стук металла о камень - сначала в комнатах и коридоре, потом на лестнице, ведущей на крышу. Это самый почитаемый житель дома поднимается наверх подышать свежим воздухом после сидения весь день у себя за рабочим столом.
Там, на специально сделанной для него площадке - пьяззале, он снимает свою черную шляпу-треуголку, садится на скамейку и, запрокинув голову смотрит на синий купол сияющих звезд. Затем опирается на трость, медленно спускается на колени, складывает у груди ладони, что-то шепчет. Однако острая боль в ноге заставляет его подняться, снова сесть на скамейку и застыть в позе послушника, наблюдающего за тем, как тайны небесные переплетаются с земными в одну Великую Тайну.
Отраженные луной солнечные лучи едва освещают человека, явно перешагнувшего через свои шестидесятые именины. Лицо у него цвета оливкового масла, по щекам из-под опущенных век скатываются слезы. Маститые сыщики назвали бы это похожее на восковую маску лицо иероглифом, который надо уметь прочесть. По их опыту, наиболее верное впечатление обычно складывается при первом на него взгляде, как истинный вкус вина ощущается при первом пробном глотке, и взгляде именно в тот момент, когда объект наблюдения предоставлен самому себе и не подозревает о слежке за ним. Желательно, конечно, помнить, что, хотя порок и оставляет следы на челе человека, личность с одухотворенными чертами благочестия на лице тоже бывает способной сделать какую-нибудь гадость или даже совершить тяжкое преступление. Субъект может казаться умным и благородным просто потому, что ему приходится серьезно, продуманно вести свои дела, да и только
Так вот, даже при первом незаметном взгляде на того старца вряд ли подметишь в его сверкающих, глубоко сидящих глазах следы скорби, тоски или гнева. Темные, опавшие усы над чуть припухшими влажными губами резко выделяются на фоне впалых щек, почти облысевшего черепа, покатистого лба и крупного римского носа, придающего выражению лица известную настороженность. Собственно, лишь это в темноте и видно. Все остальное укрыто черным плащом, правую полу которого он поддерживает рукой так, чтобы скрыть тонкие, костлявые пальцы.
Встав рядом с ним, можно почувствовать исходящий из-под плаща резкий запах, обычно сопровождающий людей с серьезным расстройством желудка и печени. От бренной плоти по ходу превращения её под землей в минеральную мумию пахнет, конечно, позабористей, только не надо думать, будто времена, о которых идет речь, к запахам относятся придирчиво: уровень тогдашней гигиены и санитарии настолько низок, что помои частенько выбрасывают из окон прямо на улицы, потому редко кто ворочает от запахов нос.
Преодолеем же в себе аллергическую податливость к запахам и, продолжая наблюдать за старцем, вспомним кое-что о нем, известное из заслуживающих доверия источников.
Прежде всего, перед нами выходец знатного испанского рода. В свои молодые годы он служил пажем у короля Кастилии Фердинанда Пятого Католика, слыл пылким и ловким покорителем дамских сердец, не раз наказывался за неподобающее поведение в отношениях со знатными замужними женщинами. Несколько остепенившись, идальго заступил на службу в войско короля Наварры, где отличался тонким, умелым обращением с солдатами, самоуверенностью, гордым и независимым нравом, отчаянной смелостью. Замечалась за ним и одна странность: он постоянно докучал офицеров своими невнятными рассказами о Пречистой Деве вперемежку с высокопарными призывами дать достойный отпор французским захватчикам. Задиристый капитан королевской рати жаждал подвигов, мечтал о воинской славе и совсем не думал стать монахом-отшельником.
Как все рыцари без страха и упрека, он видел себя справедливым стражем закона, преисполненным долгом чести. Потомственный дворянин-католик, разумеется, грешил, каялся, снова грешил, подобно детям тогдашней эпохи. Жизнь его шла своим чередом, пока при осаде французами крепости в Памплоне он не взобрался на бруствер со шпагой в одной руке и молитвенником в другой, сделав из себя прекрасную мишень для стрельбы. Осколками пушечного ядра ему раздробило ноги, и пришел он в сознание уже на операционном столе во французском плену. Кости сращивались плохо, одна стала короче, отчаянный вояка остался хромым на всю оставшуюся жизнь с постоянно ноющей болью в суставах. Мечты о воинской доблести на зависть всей Кастилии пришлось ему умерщвлять в себе и подбирать полем брани нечто иное.
В ту пору его соотечественник Эрнан Кортес почти завоевал Мексику, начав свою экспедицию со всего лишь пятью сотнями солдат, шестнадцатью всадниками и четырнадцатью пушками. В Европе во всю печатали книги по методу Гуттенберга, наперекор запрету римского первосвященника Коперник объявил о вращении Земли вокруг Солнца. Папа Римский грозил отлучением тем государствам, которые пытались избавиться от его духовного верховенства...
О чем мог мечтать стремившийся к подвигам хромой идальго? Его братья сражались за экспансию империи, родовитые предки никогда не унижали себя крестьянским трудом, торговлей, ростовщичеством и порочащими связями с мавританками или еврейками. В руках дворянина должны быть либо шпага, либо крест! Мысль же о посвящении себя служению Всевышнему пришла к нему в момент посещения его апостолом Петром, обещавшим свое покровительство, как раз в это время испанцу вправляли кости без наркоза и приходилось ему лежать в полубреду на ортопедической койке.
Подлечившись, отставной офицер-калека выдвинул своим жизненным кредо то, что на латинском звучит "Винсере се ипсум!" (Победи себя!) и принялся за написание "Духовных упражнений", или наставления как надо искать в себе силу воли, дабы одолеть дьявола и стать рыцарем дамы сердца, Святой Девы Марии. С непреклонной решимостью взялся он и учить своих друзей, о чем можно или нельзя говорить на исповеди. Тут-то шпики Святейшей Инквизиции и накрыли его своим невидимым колпаком, как подозрительной личности, готовой покушаться на незыблемые основы Римской Церкви. Только подумайте, этот доброхот-проповедник пытается учить Закону Божиему, по-своему трактовать понятие смертного греха! Монахи-доминиканцы не особо вникали в суть и первым делом ржавыми клещами вырвали у него вместе с гнилыми несколько здоровых зубов. Пусть не присваивает себе право отпущения грехов! На допросе ему дали понять, что он слишком усердно служит Деве Марии и забывает об Иисусе Сладчайшем. Ко всеобщему изумлению инквизиторов, идальго мастерски доказал отсутствие ереси в его толковании догматов христианства. К счастью для него, следователи не ведали о его тайных посещениях молелен мавров и ведении им богословских дискуссий с раввинами. Знай они об этом не отделаться бы ему только зубами.
Изнемогая от терзающей боли в ногах, закутавшись в подпоясанный веревкой задрипанный плащ, бродил нештатный проповедник по пыльным дорогам Испании, побирался Христа ради, укрощал в себе плотские страсти, часто оказывался на грани голодной смерти. Проповедовать без церковной лицензии было категорически запрещено, и, чтобы её получить, он отправился в Париж изучать богословие. Там, в одном из университетских колледжей Сарбонны, собрал вокруг себя единомышленников, учил их накапливать силы для будущего служения в рядах честного воинства Христова, совершенствовать свой собственный механизм оказания воздействия на людей. На двери комнаты студенческого общежития, где он проживал с друзьями, висело изображение Христа-Спасителя, отчего и называли их студенты "Обществом Иисуса".
Получил ли студент степень бакалавра богословия, с полной уверенностью сказать трудно. Доподлинно известно, что вернулся он на родину, недолго пребывал в своем родовом замке к югу от Сан-Себастьяна и, будучи последним, тринадцатым ребенком в семье, отказался от права наследования. Позднее совершил рискованную паломническую миссию через кишевшее пиратами Средиземное море в святую землю Иерусалима. В Испанию уже не возвращался и перебрался в Рим. Не прошло и двух лет, как он закрепил за собой славу проповедника-эксперта по раскрытию самых запутанных козней дьявола и благодаря поддержке нужных людей в нужный момент удостоился от Папы Римского благословения на создание под тиарой католического первосвященника нового ордена нищенствующих монахов под названием "Общество Иисуса".
Чума и голод косили людей на улицах итальянских городов. Члены Ордена работали бесплатно в госпиталях, рыли могилы для жертв эпидемии, содержали приют для сирот и подкидышей. Не чурался черновой работы и сам основатель, чьим излюбленным делом было искоренять прелюбы среди замужних римлянок, отпускать грехи проституткам, пожелавшим отойти от своего ремесла и выйти замуж. Он даже объявил себя заступником тех, кого в Риме можно было узнать по желтого цвета волосам, роскошному наряду и золотому аксельбанту на левой сторону груди - официальному, выданному властями свидетельству их доступности для любого мужчины. Попутно будь сказано, Римская Церковь соитие с ними грехом не считала. Пороком - да, но только не грехом.
За Папой Римским уже давно закрепился верховный сан Наместника Христа и царствующий престол в Католической Церкви. Сомневаться в непогрешимости первосвященника приравнивалось к злокозненному святотатству. Власть пастыря-учителя всех христиан на земле была выше власти святых и ангелов. Он мог из неправды сотворить правду, делать все ему угодное против правды, без правды и вопреки правде, даже возражать откровениям апостолов. Он волен был исправлять текст Нового Завета, изменять таинства Христовы, канонизировать в святые вопреки мнению кардиналов и эпископов. Главу римской курии поставили на равных с апостолом Петром, полномочия его распространялись на ангелов небесных, простых смертных и бесов в аду.
Ярмо такой власти непомерно тяжело, потому носителю тиары нужны были "дворовые псы" клыками вырывать из людей богомерзкую ересь, особенно лютеранскую. Для этого, вскоре после создания Ордена иезуитов, учредили в Риме свою Святейшую Римскую и Всеобщую Инквизицию во главе с Генерал-комиссаром. Ее задача проста - выжигать бесовскую злую хитрость и заточать подозреваемых в вероотступничестве, а уж на том свете рассудят, кто католик, кто нет. Ревнитель её создания Папа Римский Павел Четвертый сам составил правила для инквизиторов под названием "Истинные Аксиомы": суть их в том, что в делах веры надо приступать к розыску тотчас же по обнаружению ереси и с крайней строгостью, не обращать внимание на светский или церковный сан обвиняемого, наказывать сурово, не унижаться ни до какой пощады к носителям ереси. В Неаполе, правда, Инквизиция контролировалась светской властью. Осужденных за преступления веры в Венеции вместо сожжения на костре топили в канале.
И все же, вопреки смертельной опасности простые смертные вступали в тайные общества выразить свой протест несметному богатству и бесстыдному своекорыстию служителей папского престола. В узком кругу единомышленников они превозносили апостольскую скромность и простоту образа жизни, настаивали на использовании местного языка при отправлении церковных обрядов, по-своему истолковывали жизнь Иисуса Христа. Отдельные общества брались осуществить заимствованную у древнехристианского учения идею коммуны и называли свои попытки "строительством Царства Божия на началах свободы, равенства и чистосердечия".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Выдав тираду почти на одном выдохе, Джулия вопросительно взглянула на Алексея.
- Сейчас меня больше волнует возникшее предчувствие, что я не смогу отказаться от твоего предложения, - сказала она.
- Надеюсь только на твое согласие, - обрадовался Алексей. - И на одну тему, которая сама нашла нас. О том, как хотят оградить мир монастырской стеной, объявить его своей вотчиной, принять обязательный для всех граждан устав монашеский с жесткой дисциплиной подчинения. Это для нас повод пригласить всех желающих предпринять отчаянную экспедицию по лабиринту подсознания человеческого в поисках новых залежей нетривиальных мыслей.
- И друг друга? - переспросила Джулия.
- Что друг друга?
- Пригласить друг друга.
- Что получится, то получится.
- Ловлю тебя на слове.
- Тогда под конец одно мое такое соображение. В словесном рисовании возникают искушения увлечься разного рода благоглупостью, типа предоставления психам и сумасшедшим права выступать со свидетельскими показаниями на суде. Подчас даже кажется, чем глупее кто-то ведет себя, тем больший интерес представляет и автору можно тратить уйму времени на поиск эзотерического смысла в его бредовых поступках и словах. В итоге, вместо психологизма получается патология с поросячьим визгом и сатанинской игрой в острые ощущения. Послушать таких авторов, так предстает этакий проповедник истинного здравомыслия по принципу от обратного. Говорит он обычно бессвязно, усеченными фразами, непонятно о чем. Оптимист постмодернизма с бешенным воображением, обгоняющим рассудок, он, не моргнув глазом, продает чудом сохранившиеся части тернового венца Искупителя и святого смертного креста, посоха Моисея и кружев с подвенечного платья Девы Марии. Думаю, это нам не подходит.
- Абсолютно. А что, по-твоему, подходит?
- Мне почему-то вспоминается твой соотечественник Умберто Эко, его роман "Имя розы". Как ты помнишь, по ходу расследования убийств в монастыре, один монах-францисканец и следователь признает, что общим духом веет от святых проповедников покаяния и от грешников, проводящих эту проповедь в жизнь за чужой счет, что все они подменяют покаяние души покаянием воображения, вызывают в себе видение адовых мук, дабы страхом удержать свою душу от греха.
- Помнится, он даже подметил в итальянцах довольно такую неприглядную черту, как отсутствие сильно развитого чувства собственного достоинства. И ты знаешь, к сожалению, он прав, хотя бы потому что удержать их от согрешения может только Святой Антоний. Его они, то есть мы, боимся больше, чем самого Господа Бога.
- Другие тоже не блистают этим чувством, а у тех, кто блистает, масса своих недостатков. Но давай лучше вернемся к нашей затее. Монах Вильгельм Баскервильский склонялся к совершенно недопустимому для него, францисканца, заключению: Господь есть пленник действующего в мире порядка вещей, хотя вроде бы должен быть в силах его изменить. Вот что меня привлекает больше всего в этой затее - переосмыслить почитаемые безусловными представления и посмотреть, не выйдет ли из пересмотра нечто достойное внимания.
- В свое время Умберто Эко говорил мне: "Если ты одержима не правоведением, а писательской лихорадкой, то следуй обязательному для такого занятия чутью и не упускай ни одной минуты."
- Ты была с ним знакома?
- Мы все ещё переписываемся время от времени. Ну а сейчас нам с тобой ничего не остается, как наметить план, распределить и сделать каждому свой кусок, потом собрать все вместе, утрясти и почистить, задать ритмическое дыхание фразам и покрыть поверху едва заметным лачком, чтобы швы не просвечивали. Скорее всего, царство изящной словесности вряд ли обогатиться нашим сочинение, ибо, как я понимаю, у нас несколько иная задача преподнести соблазнительный идеал благого самозабвения, когда человек грешит сам и позволяет другим грешить, в то же время страстно желая следовать примеру святых. По-моему, нам предстоит заняться ничем иным, как игрой в придумывание с целью...
- Не надо пока ставить никаких целей. Пусть все идет как идет.
- Согласна, пусть все идет как идет.
- Кстати, ты так красиво говорила, что можно кончить, не начав.
- Ладно тебе, шалун. Пойдем лучше поужинаем. Не зря же ты любишь говорить: "Питание - основа жизни".
- Я уже думал, ты никогда этого не скажешь.
ЗНАК ОДИННАДЦАТЫЙ
Г Е Н Е Р А Л И Е Г О В О И Н С Т В О
Верхом на конях, испускавших из пасти
облака серого дыма, въехали нищенству
монахи, и у каждого на поясе висел кошель
с золотыми, и посредством тех золотых
они превращали волков в агнцев, агнцев в
волков и тех волков короновали
императорами при всеобщей поддержке
народной ассамблеи, распевавшей гимны
во славу неизъяснимого всемогущества
Господня.
Умберто Эко. Имя розы.
Рим, конец ноября. В это время года лучи солнца над Вечным Городом особенно сквозисты, а звезды ночью блистают столь ярко, что кажется, будто горят лампочки.
С приближением глубоких сумерек в доме Каса де ла Страда рядом с церковью Святой Девы Марии воцаряется мертвая тишина. Ровно в полночь раздается размеренный стук металла о камень - сначала в комнатах и коридоре, потом на лестнице, ведущей на крышу. Это самый почитаемый житель дома поднимается наверх подышать свежим воздухом после сидения весь день у себя за рабочим столом.
Там, на специально сделанной для него площадке - пьяззале, он снимает свою черную шляпу-треуголку, садится на скамейку и, запрокинув голову смотрит на синий купол сияющих звезд. Затем опирается на трость, медленно спускается на колени, складывает у груди ладони, что-то шепчет. Однако острая боль в ноге заставляет его подняться, снова сесть на скамейку и застыть в позе послушника, наблюдающего за тем, как тайны небесные переплетаются с земными в одну Великую Тайну.
Отраженные луной солнечные лучи едва освещают человека, явно перешагнувшего через свои шестидесятые именины. Лицо у него цвета оливкового масла, по щекам из-под опущенных век скатываются слезы. Маститые сыщики назвали бы это похожее на восковую маску лицо иероглифом, который надо уметь прочесть. По их опыту, наиболее верное впечатление обычно складывается при первом на него взгляде, как истинный вкус вина ощущается при первом пробном глотке, и взгляде именно в тот момент, когда объект наблюдения предоставлен самому себе и не подозревает о слежке за ним. Желательно, конечно, помнить, что, хотя порок и оставляет следы на челе человека, личность с одухотворенными чертами благочестия на лице тоже бывает способной сделать какую-нибудь гадость или даже совершить тяжкое преступление. Субъект может казаться умным и благородным просто потому, что ему приходится серьезно, продуманно вести свои дела, да и только
Так вот, даже при первом незаметном взгляде на того старца вряд ли подметишь в его сверкающих, глубоко сидящих глазах следы скорби, тоски или гнева. Темные, опавшие усы над чуть припухшими влажными губами резко выделяются на фоне впалых щек, почти облысевшего черепа, покатистого лба и крупного римского носа, придающего выражению лица известную настороженность. Собственно, лишь это в темноте и видно. Все остальное укрыто черным плащом, правую полу которого он поддерживает рукой так, чтобы скрыть тонкие, костлявые пальцы.
Встав рядом с ним, можно почувствовать исходящий из-под плаща резкий запах, обычно сопровождающий людей с серьезным расстройством желудка и печени. От бренной плоти по ходу превращения её под землей в минеральную мумию пахнет, конечно, позабористей, только не надо думать, будто времена, о которых идет речь, к запахам относятся придирчиво: уровень тогдашней гигиены и санитарии настолько низок, что помои частенько выбрасывают из окон прямо на улицы, потому редко кто ворочает от запахов нос.
Преодолеем же в себе аллергическую податливость к запахам и, продолжая наблюдать за старцем, вспомним кое-что о нем, известное из заслуживающих доверия источников.
Прежде всего, перед нами выходец знатного испанского рода. В свои молодые годы он служил пажем у короля Кастилии Фердинанда Пятого Католика, слыл пылким и ловким покорителем дамских сердец, не раз наказывался за неподобающее поведение в отношениях со знатными замужними женщинами. Несколько остепенившись, идальго заступил на службу в войско короля Наварры, где отличался тонким, умелым обращением с солдатами, самоуверенностью, гордым и независимым нравом, отчаянной смелостью. Замечалась за ним и одна странность: он постоянно докучал офицеров своими невнятными рассказами о Пречистой Деве вперемежку с высокопарными призывами дать достойный отпор французским захватчикам. Задиристый капитан королевской рати жаждал подвигов, мечтал о воинской славе и совсем не думал стать монахом-отшельником.
Как все рыцари без страха и упрека, он видел себя справедливым стражем закона, преисполненным долгом чести. Потомственный дворянин-католик, разумеется, грешил, каялся, снова грешил, подобно детям тогдашней эпохи. Жизнь его шла своим чередом, пока при осаде французами крепости в Памплоне он не взобрался на бруствер со шпагой в одной руке и молитвенником в другой, сделав из себя прекрасную мишень для стрельбы. Осколками пушечного ядра ему раздробило ноги, и пришел он в сознание уже на операционном столе во французском плену. Кости сращивались плохо, одна стала короче, отчаянный вояка остался хромым на всю оставшуюся жизнь с постоянно ноющей болью в суставах. Мечты о воинской доблести на зависть всей Кастилии пришлось ему умерщвлять в себе и подбирать полем брани нечто иное.
В ту пору его соотечественник Эрнан Кортес почти завоевал Мексику, начав свою экспедицию со всего лишь пятью сотнями солдат, шестнадцатью всадниками и четырнадцатью пушками. В Европе во всю печатали книги по методу Гуттенберга, наперекор запрету римского первосвященника Коперник объявил о вращении Земли вокруг Солнца. Папа Римский грозил отлучением тем государствам, которые пытались избавиться от его духовного верховенства...
О чем мог мечтать стремившийся к подвигам хромой идальго? Его братья сражались за экспансию империи, родовитые предки никогда не унижали себя крестьянским трудом, торговлей, ростовщичеством и порочащими связями с мавританками или еврейками. В руках дворянина должны быть либо шпага, либо крест! Мысль же о посвящении себя служению Всевышнему пришла к нему в момент посещения его апостолом Петром, обещавшим свое покровительство, как раз в это время испанцу вправляли кости без наркоза и приходилось ему лежать в полубреду на ортопедической койке.
Подлечившись, отставной офицер-калека выдвинул своим жизненным кредо то, что на латинском звучит "Винсере се ипсум!" (Победи себя!) и принялся за написание "Духовных упражнений", или наставления как надо искать в себе силу воли, дабы одолеть дьявола и стать рыцарем дамы сердца, Святой Девы Марии. С непреклонной решимостью взялся он и учить своих друзей, о чем можно или нельзя говорить на исповеди. Тут-то шпики Святейшей Инквизиции и накрыли его своим невидимым колпаком, как подозрительной личности, готовой покушаться на незыблемые основы Римской Церкви. Только подумайте, этот доброхот-проповедник пытается учить Закону Божиему, по-своему трактовать понятие смертного греха! Монахи-доминиканцы не особо вникали в суть и первым делом ржавыми клещами вырвали у него вместе с гнилыми несколько здоровых зубов. Пусть не присваивает себе право отпущения грехов! На допросе ему дали понять, что он слишком усердно служит Деве Марии и забывает об Иисусе Сладчайшем. Ко всеобщему изумлению инквизиторов, идальго мастерски доказал отсутствие ереси в его толковании догматов христианства. К счастью для него, следователи не ведали о его тайных посещениях молелен мавров и ведении им богословских дискуссий с раввинами. Знай они об этом не отделаться бы ему только зубами.
Изнемогая от терзающей боли в ногах, закутавшись в подпоясанный веревкой задрипанный плащ, бродил нештатный проповедник по пыльным дорогам Испании, побирался Христа ради, укрощал в себе плотские страсти, часто оказывался на грани голодной смерти. Проповедовать без церковной лицензии было категорически запрещено, и, чтобы её получить, он отправился в Париж изучать богословие. Там, в одном из университетских колледжей Сарбонны, собрал вокруг себя единомышленников, учил их накапливать силы для будущего служения в рядах честного воинства Христова, совершенствовать свой собственный механизм оказания воздействия на людей. На двери комнаты студенческого общежития, где он проживал с друзьями, висело изображение Христа-Спасителя, отчего и называли их студенты "Обществом Иисуса".
Получил ли студент степень бакалавра богословия, с полной уверенностью сказать трудно. Доподлинно известно, что вернулся он на родину, недолго пребывал в своем родовом замке к югу от Сан-Себастьяна и, будучи последним, тринадцатым ребенком в семье, отказался от права наследования. Позднее совершил рискованную паломническую миссию через кишевшее пиратами Средиземное море в святую землю Иерусалима. В Испанию уже не возвращался и перебрался в Рим. Не прошло и двух лет, как он закрепил за собой славу проповедника-эксперта по раскрытию самых запутанных козней дьявола и благодаря поддержке нужных людей в нужный момент удостоился от Папы Римского благословения на создание под тиарой католического первосвященника нового ордена нищенствующих монахов под названием "Общество Иисуса".
Чума и голод косили людей на улицах итальянских городов. Члены Ордена работали бесплатно в госпиталях, рыли могилы для жертв эпидемии, содержали приют для сирот и подкидышей. Не чурался черновой работы и сам основатель, чьим излюбленным делом было искоренять прелюбы среди замужних римлянок, отпускать грехи проституткам, пожелавшим отойти от своего ремесла и выйти замуж. Он даже объявил себя заступником тех, кого в Риме можно было узнать по желтого цвета волосам, роскошному наряду и золотому аксельбанту на левой сторону груди - официальному, выданному властями свидетельству их доступности для любого мужчины. Попутно будь сказано, Римская Церковь соитие с ними грехом не считала. Пороком - да, но только не грехом.
За Папой Римским уже давно закрепился верховный сан Наместника Христа и царствующий престол в Католической Церкви. Сомневаться в непогрешимости первосвященника приравнивалось к злокозненному святотатству. Власть пастыря-учителя всех христиан на земле была выше власти святых и ангелов. Он мог из неправды сотворить правду, делать все ему угодное против правды, без правды и вопреки правде, даже возражать откровениям апостолов. Он волен был исправлять текст Нового Завета, изменять таинства Христовы, канонизировать в святые вопреки мнению кардиналов и эпископов. Главу римской курии поставили на равных с апостолом Петром, полномочия его распространялись на ангелов небесных, простых смертных и бесов в аду.
Ярмо такой власти непомерно тяжело, потому носителю тиары нужны были "дворовые псы" клыками вырывать из людей богомерзкую ересь, особенно лютеранскую. Для этого, вскоре после создания Ордена иезуитов, учредили в Риме свою Святейшую Римскую и Всеобщую Инквизицию во главе с Генерал-комиссаром. Ее задача проста - выжигать бесовскую злую хитрость и заточать подозреваемых в вероотступничестве, а уж на том свете рассудят, кто католик, кто нет. Ревнитель её создания Папа Римский Павел Четвертый сам составил правила для инквизиторов под названием "Истинные Аксиомы": суть их в том, что в делах веры надо приступать к розыску тотчас же по обнаружению ереси и с крайней строгостью, не обращать внимание на светский или церковный сан обвиняемого, наказывать сурово, не унижаться ни до какой пощады к носителям ереси. В Неаполе, правда, Инквизиция контролировалась светской властью. Осужденных за преступления веры в Венеции вместо сожжения на костре топили в канале.
И все же, вопреки смертельной опасности простые смертные вступали в тайные общества выразить свой протест несметному богатству и бесстыдному своекорыстию служителей папского престола. В узком кругу единомышленников они превозносили апостольскую скромность и простоту образа жизни, настаивали на использовании местного языка при отправлении церковных обрядов, по-своему истолковывали жизнь Иисуса Христа. Отдельные общества брались осуществить заимствованную у древнехристианского учения идею коммуны и называли свои попытки "строительством Царства Божия на началах свободы, равенства и чистосердечия".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38