Сэрел и Бремет
обнялись, не сдержав радостных восклицаний. Медвин и Боср обходили
разбуженных воинов, то и дело приветствуя старых знакомых. Норисса
оставалась среди них все утро, сидя на маленьком походном кресле, укрытом
меховым пологом. Она улыбалась и разговаривала с каждым, кто подходил
поклясться ей в верности, но лицо ее выдавало ее усталость. Байдевин
заметил, что она все чаще вздрагивает, словно от холода, несмотря на
теплый мех и жар, который исходит от алтаря. Через некоторое время
усталость взяла свое, и Бремет помог ей перебраться на кровать в ее
комнате.
Норисса сидела на кровати, сжимая в руке несколько старых
пергаментов, которые она достала из ларца подле кровати, потягивая вино, в
которое Медвин добавил какую-то из своих трав. Пока Медвин с Иллой
ухаживали за ней, Бремет бесцельно торчал у дверей, время от времени
улыбаясь.
Посовещавшись вполголоса с Нориссой, Медвин собрался уходить. Заметив
это, Бремет вышел впереди него, и Байдевин тоже поднялся. Норисса положила
руку ему на плечо.
- Останься со мной на минутку, Байдевин.
При этих словах Илла посмотрела на гнома, но ничего не сказала. С
выражением легкого неодобрения на лице она тоже вышла за дверь; было
слышно, как она возится в своей комнатке-прихожей, потом все стихло.
- Присядь со мной, - голос Нориссы был чуть громче тихого шепота.
Байдевин поспешно схватил низенький табурет и придвинул его вплотную
к кровати. К тому моменту, как он уселся, Норисса уже вытянулась на
постели, прикрыв глаза, ее дыхание было медленным и неглубоким. Байдевин
медлил, полагая, что Норисса уснула, и не желая разбудить ее своим уходом.
Он был рад возможности побыть рядом с ней, когда никто другой не требовал
ежеминутно ее внимания. Это был редкий шанс просто насладиться видом ее
лица.
Волосы Нориссы были перекинуты через плечо и темной волнистой массой
лежали на одеяле, слегка завиваясь у бедер. Единственная свеча отбрасывала
на ее лицо колеблющиеся тени, и Байдевину виделось среди них мягкое,
немного детское лицо той Нориссы, которую он впервые встретил весной. То
была Норисса, которая легко и радостно смеялась, Норисса, которая готова
была верить каждому встреченному ей человеку. В ее лице была видна наивная
уверенность в том, что успех ждет тебя потому, что ты стоишь за правое
дело. Та Норисса сверкала как драгоценный гранит, вырубленный из
материнской породы. Теперь же она не была столь наивна, познав жестокость
этого мира, ей было не так легко весело рассмеяться, а доверие умерялось
осторожностью. Горький опыт, словно рука опытного ювелира, гранящего сырой
гранит, чтобы превратить его в мерцающую драгоценность, точил и шлифовал
Нориссу.
Байдевину горько было смотреть на следы работы этого ювелира. Ее
изможденный вид и серые тени под глазами не были просто игрой недостаточно
яркого света. Она, казалось, исхудала еще сильнее с тех пор, как они
оказались в этой пещере. Черты лица заострились от усталости, а губы были
решительно сжаты даже во сне. Что за силу использовала она, чтобы
доставить их сюда и пробудить от долгого сна армию Камня? Несомненно, эта
сила требовала, чтобы тот, кто воспользуется ею, истратил частицу самого
себя, а не просто прочел подобающее заклинание. Он мог надеяться, что у
Нориссы достанет внутренних сил, чтобы продержаться до конца этой осады.
Если она останется в живых, она будет полностью готова занять трон Сайдры.
Если?..
Байдевин судорожно вздохнул, поймав себя на непрошеном сомнении.
Норисса открыла глаза.
Ее худая рука стиснула пергаменты, и Норисса быстро посмотрела на
них, словно для того, чтобы увериться, что они никуда не пропали. Словно
испытав значительное облегчение, она откинулась на подушку и снова закрыла
глаза. Она заговорила внезапно, словно во сне, и Байдевин в изумлении
застыл.
- Ты должен держать армию внутри защитного барьера как можно дольше.
Пусть умение моих воинов не пропадет без пользы. Очень скоро Фелея
преодолеет нашу оборону, и тогда...
Байдевин изо всех сил старался понять ее. Она говорила так, словно
все то, о чем теперь шла речь, будет происходить без нее. Неужели она
чувствует, что в последней битве ее не будет с ними? Байдевин вздрогнул от
страха. Среди них Норисса была главной силой. Если она не противопоставит
свою силу могуществу ведьмы, то им не на что было более рассчитывать. И,
как это часто случалось, его страх превратился в гнев.
"Почему она говорит об этом мне? - спросил сам себя Байдевин. -
Почему не Босру? Боср командует армией. Или Бремету, потому что Бремет..."
Норисса молча смотрела на Байдевина. Ее серые глаза потемнели и
напоминали собой грозовое небо.
- Байдевин, в этой войне между кровными родственниками ты мой
старейший друг. Мы с тобой каким-то образом так тесно связаны, что и
Медвин не может объяснить эту связь. Я доверяю тебе во всем, и Боср тоже
доверится тебе. Прежде чем я смогу помериться силами с Фелеей, меня
ожидает последнее испытание. Я не знаю, сколько для этого понадобится
времени. Ты нужен мне для поддержания моей верховной власти в мое
отсутствие. Байдевин, мне нужна твоя сила.
Ее голос становился все тише, и, когда она замолчала, Байдевин
подумал, что она, быть может, снова уснула. Он смотрел на нее, оглушенный
ее словами. Неужели он произнес свои мысли вслух, не заметив этого? Или
Норисса умеет читать в его мыслях так, что он даже не замечает этого?
Сумела ли она заглянуть в те потайные уголки его души, куда он и сам не
осмеливается заглядывать? Байдевин припомнил то утро в замке Фелеи, когда
ее разум лежал перед ним как раскрытая книга, в которой он мог свободно
читать. Теперь он осознал, насколько легко уязвимым может быть и он сам.
Пристально вглядываясь в лицо Нориссы, Байдевин подумал, что, быть может,
она просто предвидела его вопросы и...
И тут до него дошел смысл сказанного.
- Куда ты уходишь? Насколько? Не хочешь ли ты сказать, что должна
покинуть нас? Как же мы сможем сражаться с Фелеей без тебя?
Норисса не ответила, и Байдевин потряс ее за плечо, громко шепча:
"Норисса!" Она вздрогнула и, узнав его, со вздохом вытянулась под одеялом.
- Прости меня, Байдевин, мне приходится время от времени
собираться...
Байдевин, чувствуя стыд за ту панику, которая овладела им, не
ответил. Норисса тем временем собирала рассыпавшиеся по кровати свитки
пергамента. На лице ее появилась неподдельная нежность, когда она
прикоснулась к обтрепанному краю рукописи.
- Теперь я лучше знаю, кем была моя мать. В этих пергаментах она
оставила мне исследование своего Таланта, своего мастерства, оставила
руководство, как использовать нашу магию против Фелеи. Она рассказала о
том, как она пришла в этот край и сделала его своим домом. Теперь я знаю
ее мечты, знаю, что хотела она дать своему народу, и знаю, как она любила
моего отца. - Глаза Нориссы наполнились слезами, когда она протянула руку
к медальону на шее. - Она была сильной женщиной, Байдевин. С самого начала
она обладала достаточной силой, чтобы погубить свою сестру, но Фелея была
хитра! Она выжидала до тех пор, пока использование этой силы не стало
стоить чересчур дорого.
На лице Нориссы появилось жестокое выражение. Байдевин вновь
содрогнулся, увидев, как сильно повлияла на Нориссу ее новая сила. Он
понял, во что обошлось бы использование этих сил женщине, ждущей ребенка.
- Ты... - прошептал он.
Норисса кивнула. Выражение жесткости исчезло с ее лица, смытое
обильными слезами, ринувшими вниз по ее щекам.
- Она могла бы подарить отцу еще немало наследников, наш народ жил бы
мирно и спокойно, среди цветущих земель. Не был бы разрушен союз между
нашими королевствами - разве это не та цель, к которой должна стремиться
всякая королева? Почему она посмела пожертвовать всем этим ради жизни
одного-единственного ребенка, пусть даже своего собственного?
Байдевин не успел понять, откуда пришли слова ответа, как они уже
тихо соскользнули у него с языка:
- Наверное, леди Бреанна знала, что ее дитя будет очень похожим на
нее, еще одна душа, с любовью относящаяся к живому...
Рыдания сотрясали Нориссу. Пергаменты скатились на пол, и Норисса
села на кровати, протянув к нему руки. Байдевин вскочил и прижал ее к
себе.
Он принял в себя ее ненависть к Фелее. Его не смутил ее гнев по
отношению к Медвину и к нему самому, которых она обвиняла в том, что они
неверно указывали ей на то, где лежит ее долг. Он поглотил все ее страхи -
страх смерти, страх оказаться несостоятельной в глазах всех, кто верил в
нее. Они вместе боролись с ее сожалением относительно всех, кого она
любила, и с ее стыдом за то, что она оставалась жива, в то время как ее
приемные родители умерли.
Он упорно сопротивлялся яростному напору ее эмоций, не в силах ничего
предпринять, кроме как удерживать их на плаву в бушующем море ее боли.
Когда ураган стих, он заполнил образовавшуюся внутри нее пустоту картинами
жизни, стараясь, чтобы простые радости бытия - поющий на камнях ручей,
тяжесть новорожденного младенца, тепло горящих углей в очаге свежим
весенним утром - пронизали ее естество и укрепились в нем. Так он
вытягивал из нее дурные предчувствия и воображаемые картины страшного
будущего, до тех пор пока Норисса не перестала цепляться за него, а просто
прильнула к его плечу, изредка громко всхлипывая.
Она не проснулась, когда Байдевин уложил ее обратно на кровать и
отвел с лица влажные пряди волос. Некоторое время гном стоял неподвижно,
все еще чувствуя в мышцах рук тяжесть ее тела.
Знакомое ощущение одиночества овладело им. Боль тщетных усилий
заставила его снова покрыться щитом гнева, спасаясь от испепеляющего
пламени рушащихся надежд. Он смотрел на спящую Нориссу и боролся с самим
собой. Знакомые доводы снова победили в борьбе с острым желанием иметь
больше, чем он имел теперь. Неужели ему не достаточно того, чем он уже
стал? Разве не стремился он и не достиг в жизни того положения, которого
хотел? Маг, советник, доверенное лицо, оратор, посол, а теперь еще и
регент на период, пока королева будет отсутствовать. Почему он так
стремился завоевать авторитет и признание в глазах девчонки, стараясь
стать ее советником двора? Она встретилась ему в то время, когда была еще
слабой и неуверенной, и он хорошо послужил ей. Она верила в него больше,
чем во всех остальных. Неужели этого ему не достаточно?
Этого должно было хватить тщеславному гному. Ничего сверх этого от
него не требовалось, и ничего сверх этого ему не будет позволено, его
рвение и пыл не будут восприняты и снова окажутся отвергнуты и забыты. Он
был аристократом и умным человеком, который не нуждается в обожании
простолюдинов!
Он наклонился и подобрал несколько скрученных пергаментов. Медленно
взвесил их на ладони. Здесь, в этих свитках, была магия и такие
заклинания, которые могли бы дать ему могущество, которое ему и не
снилось. Гном долго стоял и размышлял, потом сложил свитки в ларец и
накинул петлю замка. Они не были предназначены для него.
Норисса зашевелилась и забормотала во сне, ворочаясь беспокойно.
Байдевин заботливо укрыл ее плечи одеялом, нежно прикоснулся к щеке.
Слишком многое было в этом мире не для него.
Покачиваясь, Байдевин вышел из комнаты Нориссы, пройдя мимо Иллы,
уснувшей на своей кровати. Оказавшись в главной пещере, среди
устраивающихся на ночлег солдат, он обнаружил, что день прошел.
Боль, которую испытывал он, не давала ему сомкнуть глаз и отдохнуть.
Она выгнала его ко входу в пещеру, где он, ничего не видя, вглядывался в
бесконечный дождь. Он все еще был там, когда крики Иллы, сообщавшие об
исчезновении Нориссы, подняли всех на ноги.

35
Колдун и колдунья оставались в своих шатрах два дня кряду, собирая
силы. Пэшет тоже не покидал своей штабной палатки, леча руки и пестуя
ненависть.
На исходе второго дня Фелея снова вызвала к себе Тайлека, и они
погрузились в магию уже вдвоем. Фелея намеревалась пробить защитный
барьер, который не позволял ей пробиться к горе с пещерой.
Пашет и его люди могли только ждать, пока в воздухе концентрировались
мощные магические силы и земля вздрагивала все чаще.
Этой же ночью Пэшет наблюдал целую процессию факелов, которая
спустилась от устья пещеры вниз, к подножью горы. У края ущелья шествие не
остановилось, а двинулось через ущелье, образовав повисшее в пустоте
огненное полукольцо.
На рассвете давление магии Фелеи усилилось. Воздух на краю ущелья
засиял красным, которому противостояло голубое свечение. Пэшет физически
ощущал, как борются две могущественные силы. Потом непреодолимый барьер
рассыпался целым водопадом искр. Пэшет имел на этот случай приказ,
поэтому, как только барьер противника исчез, он уже стоял на краю ущелья
во главе своего войска.
Они увидели широкую каменную арку, соединяющую противоположные
стороны ущелья. С другой стороны ущелья их поджидала еще одна армия. Перед
рядом палаток в обычном порядке выстроились вооруженные воины. Пэшет
разглядел среди них фигуру своего гнома, рядом с которой стоял старик в
сером плаще мага. В левой руке волшебник держал посох, с конца которого
устремлялось вверх яркое сияние. Это сияние образовывало над солдатами
некое подобие тента, скрывающего их от капель дождя.
По рядам солдат Пэшета пронеслось легкое движение и шепот. Для них
появление армии было сюрпризом, и неприятным. Уверенные в могуществе
Фелеи, надеясь на защиту ее магии, солдаты рассчитывали на скорый и
победный конец их вылазки, после которой они в кратчайший срок смогут
вернуться в свои обжитые казармы в долине. Изрядно сбитые с толку
способом, которым их доставили в этот горный край, они испытывали
разочарование и тревогу, вызванную также непрекращающимися потоками
странного дождя. Но, прежде чем они осмелились открыто возроптать, Пэшет
направил их в бой.

36
Норисса уверенно шагала по неосвещенному тоннелю. Она шла босиком, но
холодный камень под ногами не причинял ей никакого неудобства. Если бы она
пользовалась только зрением, она бы не увидела ничего, но ее вел Он.
Прикосновение его "неслышной речи" вытащило ее из глубин сна. "Твой
путь не закончен, - произнес голос. - Иди, иди ко мне!" И Норисса, ответив
на его зов, всплыла к действительности сквозь сладкие воспоминания об
очищающих слезах и целебных объятиях. Она проснулась в окружении грубой
реальности своей маленькой комнаты, высеченной в скале.
Когда она проходила мимо, Илла не пошевелилась. Ни Медвин, ни Бремет,
ни один из солдат не заметил, как она шла между ними, словно она была
бесплотным духом за пределами их восприятия. Она прошла мимо алтаря и, ни
на мгновение не задумавшись, сквозь заднюю стену пещеры. Стена ли
отворилась, чтобы пропустить ее, или это она двигалась в самой ее толще,
не тревожа вещества, из которого была сложена гора, - этого Норисса не
знала. Даже теперь ее двойное зрение не могло подсказать ей, движется ли
она в промежутках между каменными стенами или прямо сквозь эти стены,
внутри камня. Но она видела теперь их как бы со стороны. В то время как
она сама видела, как бледнеют и исчезают каменные стены, ее другая
сущность наблюдала за ее собственным приближением, мечась и мигая между
"здесь" и "не здесь".
Он был похож на отдаленный сгусток мрака на границе ее видения, на
быстрый серебряный блеск в темноте. Воспоминания стали пробуждаться в ней.
А потом она попала туда, где был Он.
- Добро пожаловать, претендент и проситель. Я долго ждал тебя.
От него исходил буквально физически ощутимый запах ожидания, и в
темноте вспыхивали темно-зеленые огни.
- Я не спал все это время из боязни, что твоя жизнь угаснет и ты не
придешь разбудить меня. Но теперь я снова смогу уснуть с уверенностью,
зная свою цель.
Его слова окутали ее теплом. Его голос состоял не из звуков, а из
мягкого трепета, который прикасался к ее разуму. Его образ и его зрение
пропадало, оставляя ее наедине с тем, что видели ее собственные слабые
глаза. Она чувствовала, как он словно подавляет ее, но все равно его
присутствие ощущалось как прикосновение к чему-то сокровенному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46