- Но ваш король, - заметил Байдевин, - наверное, он не поручил охрану
королевства своей супруге?
- Нет, он возглавил половину войск и преградил Фелее путь в районе
южной пустыни, у самой границы. На протяжении трех лунных циклов, когда
луна становилась полной, Брайдон, казалось, одерживал победу, но лишь
только луна шла на ущерб, как армия Фелеи продвигалась в глубь страны. Я
провел с Бреанной многие часы, помогая ей при помощи колдовства остановить
ее сестру, но этого было недостаточно. Растущий в ее чреве ребенок отнимал
у нее немало сил, а Фелея прибегала к помощи таких сил, которые моя
королева не решалась призвать. Наши армии таяли, но Бреанна посылала и
посылала людей на помощь Брайдону.
Медвин поднялся и подошел к окну, уставившись на беспорядочную смесь
крыш домов, спускающихся к гавани по крутому склону холма.
- Когда королева была на седьмом месяце, прибыл очередной гонец с
просьбой о подкреплении. К тому времени у королевы оставалось всего около
четырех сотен солдат. Половину она послала Брайдону, а сама, оставив меня
удерживать поместье, отправилась с оставшимися воинами на северо-восток.
Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы прекратить появившиеся слухи,
будто бы королева покинула страну и короля. Прошло два месяца, прежде чем
она и Сэлет вернулись... без армии. Ни слова она не сказала ни о том, что
сталось с ее воинами, ни о том, куда она ездила.
- А что же ребенок? - перебила Норисса. - Ей уже пора разрешиться...
Медвин возвратился на скамью возле стола.
- Мне пришлось сказать ей, что Брайдон пал в битве и что Фелея со
своей армией ускоренным маршем движутся на замок и находятся на расстоянии
двух дней пути. Было очевидно, что Бреанна во время своего путешествия
подверглась суровым испытаниям, а мое сообщение было последним ударом.
Королева слегла в постель, и в ту же ночь родился ее ребенок.
- И вы забрали ее ребенка, бросив королеву? - Байдевин не сумел
скрыть осуждения, прозвучавшего в его голосе.
Медвин поднял голову и встретился с его глазами, но в его взгляде не
было ни гнева, ни вины, а одна только застарелая боль.
- Бреанна знала, что умирает. Передовые отряды Фелеи уже подожгли
деревушку Лингейт и вскоре осадили бы замок. Лишь только я и Сэлет
покинули замок, Бреанна собрала остатки своей волшебной силы и последних
солдат, которые отступили к замку под ударами превосходящего противника,
чтобы заставить Фелею как можно дольше осаждать замок. Время да еще знак
принадлежности к клану Драконьей Крови - вот и все, что могла Бреанна
подарить своему дитя.
- Очевидно, что вам удалось благополучно скрыться, - перебил
Байдевин. - Но что же стало с ребенком?
Норисса взяла со стола амулет и осторожно погладила его поверхность
большим пальцем. Медвин сказал, что медальон принадлежит ей по праву
наследования... Она сжала украшение в ладони и тихо молилась про себя,
чтобы ответ волшебника был другим, не тем, которого она страшилась.
- Мы добрались до Дромунда и расстались, пообещав друг другу
встречаться каждую весну на рынке в Таррагоне. Сэлет забрала ребенка с
собой. Когда мы встретились с ней через год, она рассказала, что поместила
младенца в крестьянскую семью, которая потеряла своего ребенка. Я так и не
узнал тогда, родилась ли у Бреанны дочь, или это был сын, и как было имя
ребенка. Я знал только, что у ребенка, как и у Бреанны, должны быть серые
глаза, прекрасная тонкая кожа и черные как смоль волосы.
Теперь настал черед Нориссы встать и в одиночестве подойти к окну.
Внизу она увидела корабли с высокими мачтами и изогнутыми бортами,
толпящиеся у причалов и заполняющие гавань вплоть до самого рейда, где уже
начиналась зыбь открытого моря, и почувствовала, как противоречивые эмоции
овладевают ею. Она одновременно испытывала гнев, печаль, даже восхищение.
История, рассказанная Медвином, объясняла ежегодные путешествия ее отца в
Таррагон, объясняла она и то, откуда взялось все золото, которое он ей
оставил. Теперь ей стал понятен его интерес к любым новостям из Сайдры,
настойчивое желание, чтобы она выучилась тому, что необязательно знать
дочери охотника. Теперь Норисса смогла бы объяснить причины странных
настроений, которые овладевали отцом в последние годы жизни; иногда мать
посылала ее за ним, и она часто находила отца на склоне горы, сидящим
возле небольшой кучки камней... Ей стал ясен и смысл его слов, когда она
долгими зимними вечерами сидела у отца на коленях, а он гладил ее по
голове и приговаривал:
- У тебя должна была бы быть сестричка, чтобы ты могла играть с ней
этими длинными одинокими вечерами...
Когда же Норисса протестовала и заявляла ему, что вовсе не чувствует
себя одинокой, он только улыбался и качал головой.
Байдевин слез со скамейки и подошел к ней.
- Стало быть, в тебе течет королевская кровь, Норисса. Это - заветная
мечта каждой девчонки, а ты ведешь себя так, как будто в этом есть что-то
постыдное. Может быть, ты винишь своих родителей, я имею в виду приемных
родителей, что они не сказали тебе всей правды? Но, может быть, они просто
боялись, что, зная правду, ты станешь добиваться своих наследственных прав
и будешь для них навсегда потеряна...
Норисса вздохнула, припоминая отцовское терпение и внимательную
опеку.
- Моя мать не знала об этом. Все эти годы один отец знал о смерти их
настоящего ребенка и нес на себе все бремя забот обо мне. Он истратил всю
свою жизнь на то, чтобы подготовить меня к этому.
- Тогда тебе должно быть ясно, что тебе следует делать, - заявил
Байдевин. - Ты должна требовать того, что принадлежит тебе по праву. Или
это не так, волшебник?
- Она должна сама выбрать свой путь, - отозвался Медвин. - Если она
объявит себя наследницей королевы и станет добиваться того, что должно ей
принадлежать, - это будет означать для нее величайшую опасность, но
одновременно, в случае победы, награда ее будет велика. Если она откажется
от этого пути, то это будет означать для нее неминуемую гибель, потому что
она является живым олицетворением всего того, что ненавидит Фелея и что
она пыталась уничтожить. Она не успокоится до тех пор, пока не покончит с
этим.
- Отец знал, что у меня есть только одна дорога. - Норисса ощутила
внутри себя настойчивый зов далекого голоса. - Да! И этот путь может
послужить для достижения двух целей!
Байдевин положил ладонь на ее руку.
- Мы должны вместе сражаться против общего врага, сражаться за то,
что было у нас отнято. Я могу собрать армию, чтобы разбить Тайлека. Будь
со мной, пока мы не победим колдуна, а потом я помогу тебе в борьбе против
этой Фелеи.
Норисса благодарно улыбнулась и повернулась к Медвину:
- Ты не дал мне произнести мою клятву несколько минут назад,
волшебник, так что выслушай же меня теперь, когда я полностью осознаю все,
что бы я ни говорила. - Она чувствовала, как все ее тело сотрясает
экстатический восторг; лежащий на ее раскрытой ладони амулет нагрелся так,
что в иных обстоятельствах она ощутила бы боль, но теперь она не
чувствовала ее. - Клянусь высшими силами, я отдам все свои силы и все, что
во мне есть, решению этой задачи. Клянусь дыханием, я потребую
восстановить все права, вытекающие из принадлежности к клану Драконьей
Крови!
На протяжении нескольких долгих секунд после того, как Норисса
произнесла свою клятву, воздух еще продолжал вибрировать, а драгоценный
камень, вставленный в медальон, светился алым огнем.

Резкая дрожь пронзила все тело Фелеи и буквально выбросила ее прочь
из неодушевленного великолепия изукрашенного драгоценными каменьями и
резьбой трона. В некоем удаленном месте ее Компаньон проревел свой трубный
вызов, задрав к ней голову. Фелея снова уселась на трон, ее тонкие губы
растянулись в холодную, ненавидящую улыбку.

8
Появление Тайлека в Таррагоне вызвало сенсацию. Пэшет ясно видел, что
даже торговый город, привыкший ко всякого рода необычным зрелищам, проявил
немалый интерес к благородному господину, путешествующему в сопровождении
двух десятков мрачных телохранителей. Стоило только любой молодой девушке,
достаточно дерзкой, чтобы попасться Тайлеку на глаза, увидать его
сдержанную улыбку и крутой разлет его бровей, как дыхание ее перехватывало
и она попадала в плен. Пэшет всегда завидовал этой особенности колдуна, но
сегодня его мрачное настроение не позволяло ему по пустякам расходовать
свои эмоции.
Пэшет продолжал размышлять о том, как он расстался с Джаабеном.
Прощание это не было ласковым, напротив, последние слова, которые Пэшет
сказал брату, были достаточно резкими, но и в этом Пэшет склонен был
обвинить Тайлека.
Джаабен расхаживал по полу своей палатки туда и сюда, поигрывая мечом
в ножнах. Пэшет сидел за столом и выслушивал его тираду.
- Говорю тебе, Пэшет, однажды Тайлек зайдет чересчур далеко, и тогда
уж я отыграюсь! Я прикажу раздеть его и высечь, а потом, когда он будет
удирать от моих собак, я...
- Ты должен исполнять приказы, Джаабен. У тебя нет другого выбора, -
перебил брата Пэшет.
Джаабен резко повернулся к нему, весь дрожа от гнева, и погрозил
Пэшету сжатым кулаком.
- Не смей насмехаться надо мной, Пэшет! Достаточно того, что надо
мной издевается этот бездушный дьявол. Я не потерплю насмешек ни от кого
другого, даже от своего собственного брата.
Пэшет отлично понимал, что причина гнева Джаабена кроется вовсе не в
его действительном отношении к брату, а в его подчиненном положении. Он
вынужден был подчиняться Тайлеку. Некоторое время братья в упор
рассматривали друг друга, и Пэшет подумал о том, как, оказывается, легко
уязвим его брат. Они были очень разными, хотя в их жилах текло немало
общей крови. В самом деле, отец у них был один - вечно пьяный,
огненно-рыжий распутник, который однажды провел недельный отпуск и
истратил месячную получку, развлекаясь с двумя дочерьми хозяина постоялого
двора. И хотя Пэшет был старше брата на каких-то два дня, с самого детства
он принужден был нести на своих плечах весь груз забот о брате. Иногда он
даже ловил себя на мысли, что считает Джаабена своим близнецом,
распущенным и необузданным, а вовсе не сводным братом, каковым тот на
самом деле являлся. Ему не составляло труда догадаться, что у того на уме,
он прекрасно знал все его настроения и умел с ними управляться. И теперь
он отчетливо понимал, насколько опасным будет позволить Джаабену поддаться
гневу именно сейчас, хотя он и разделял ненависть брата к Тайлеку.
Чувствуя, однако, что гнев брата начал охватывать и его, Пэшет задержал
дыхание, опустил и расслабил плечи и взглянул на Джаабена с усталой
терпеливостью в глазах. Джаабен с отвращением фыркнул и отвернулся, но
Пэшет, не меняя позы, продолжал слушать брата с насмешливым вниманием.
Несколько мгновений спустя он привстал, обнял Джаабена за шею и силой
усадил на один из стульев, что стояли рядом со складным походным столиком.
- Успокойся, Джаабен. И не думай, что во мне говорит надменность,
прислушайся к голосу разума... - Джаабен только хмыкнул, и Пэшет налил
себе и брату по кубку вина из стоящего на столе кувшина. - Если ты немного
пораскинешь мозгами, то поймешь, что Тайлек был совершенно прав, настаивая
на том, чтобы мы расстались именно здесь. Такой большой армии не позволят
войти в город, но странный аристократ в сопровождении своих телохранителей
возбудит к себе только романтический интерес молоденьких девиц. Вряд ли
кто-либо заподозрит, что он проник в город с военными целями...
Джаабен опустошил свой кубок одним долгим глотком и теперь сидел,
уставившись в пол. Пэшет уселся напротив него и снова наполнил опустевшую
посудину. Он знал, когда лучше помолчать и предоставить Джаабену самому
справиться со своим характером.
- Тайлек намеренно отправился в путь, чтобы провоцировать меня.
- Возможно.
- Ты знаешь это точно так же, как и я. Зачем же еще он заставил нас
целый день двигаться в сторону Таррагона, а на его окраине заявил, что нас
слишком много? Мы могли бы разделиться еще у подножья гор. Он сделал это
нарочно, чтобы спровоцировать меня!
- Только потому что ему известно, что тебя можно спровоцировать.
Джаабен ничего не ответил, и Пэшет продолжал:
- Даже сейчас ты играешь ему на руку, братец. Уже почти полдень, а
лагерь до сих пор не свернут. К этому времени ты должен был быть уже на
расстоянии примерно трех лиг отсюда, на пути к поместью Стаггета. Не
сомневаюсь, что об этом непременно доложат госпоже.
- Армией командую я, - проворчал Джаабен, - и я скажу, когда надо
выступать.
Пэшет начал терять терпение.
- Ты командуешь, но подчиняешься моим приказам. А я подчиняюсь
Тайлеку. И все мы отвечаем перед ней. Уже два дня прошло с тех пор, как
мальчишка ускользнул от нас, и Тайлек нисколько в этом не виноват. Тебе и
мне - вот кому придется отвечать за это. С помощью моего гнома мальчишка
вполне мог успеть поднять тревогу, и тогда нашей армии пришлось бы
сражаться и отступить. Нашим людям пришлось бы страдать - чтобы оказаться
в безопасности на нашей территории, нужно скакать три дня без отдыха. И
эта безопасность весьма относительна, по крайней мере, для нас двоих, ибо
нам пришлось бы предстать перед госпожой с пустыми руками.
- Не читай мне нотаций. Пашет! Я не ребенок, которого можно отругать!
- Джаабен стукнул по столу кулаком, кувшин с вином подпрыгнул и
опрокинулся. Красное, густое вино выплеснулось на стол и на колени Пэшету,
потекло по ногам. Пэшет проворно вскочил.
Он едва удержался, чтобы не броситься на брата, хотя желание намять
ему бока было необыкновенно сильным. Гнев, однако, проявился только в его
словах:
- Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, Джаабен, я бы здорово
избил его и оставил здесь, в луже крови и соплей, предаваться
самосожалению. Но ты мой брат и предводитель войска. Эти два преимущества
предполагают изрядную меру ответственности. Если ты не в силах нести эту
ответственность, то я ничего не могу с этим поделать. Тайлек найдет
человека, который ему лучше подходит.
Пэшет оставил Джаабена созерцать на столе винную лужу, а сам вернулся
в свою палатку. Чтобы успокоиться, он налил и выпил две чашки вина подряд.
Когда он пил третью, прибыл вестовой с известием, что солдаты Джаабена
начали сворачивать лагерь. Прежде чем эти работы были завершены, Пэшет и
двадцать его лучших людей выехали с Тайлеком в Таррагон.
И вот теперь они ехали по городу по направлению к гавани. Тайлек,
хотя это не было заметно постороннему глазу, следовал за своей птицей -
эбротом, который парил высоко в небе, не привлекая к себе ничьего
внимания. Они уже добрались почти до конца длинной улицы, когда Пэшет
заметил, что птица уселась на кронштейн, с которого свисал деревянный щит
с эмблемой гостиницы.
Слух об их приближении летел впереди. Хозяин гостиницы, низкорослый
толстяк с раздутым животом стоял у дверей вместе с несколькими зеваками.
Его от природы выпученные глаза совершенно вылезли из орбит, когда он
осознал, что незнакомый аристократ остановил кайфара и подзывает его
жестом. Хозяин ринулся вперед и забормотал что-то подобострастное.
- Добрый день, мой господин. Добро пожаловать в гостиницу "Голубая
Жемчужина". Я совершенно уверен, что вашей милости будет у нас уютнее
всего. Чем могу служить вам... - Тайлек слегка приподнял руку, и толстяк
замолчал.
- Я не собираюсь останавливаться здесь, хозяин, если только не найду
тех, кто мне нужен. Я ищу двух приятелей.
- Ваша милость полагает, что я их знаю? - хозяин гостиницы заломил
руки.
- Мне сказали, что они были здесь. Молодой человек, охотник, и гном.
- А, гном! - воскликнул толстяк, на его заплывшем жиром лице возникло
некое подобие улыбки. - Да, сэр, я их видел. Благородный юноша с такими
ласковыми серыми глазами, что они могли бы разбить сердце любой матери.
- Это они! - воскликнул Тайлек. - Я хочу их видеть.
- Но их здесь нет! - хозяин гостиницы раболепно поклонился. - Сегодня
утром они ушли, мой господин.
- Когда же они вернутся? - в голосе Тайлека впервые послышались
нетерпеливые нотки.
Пэшет с отвращением наблюдал, как маленький ожиревший хозяин нервно
ломает свои пухлые ручки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46