Девушка кивнула, не желая выглядеть неблагодарной, и поднесла чашку к губам. Миссис Даулинг не заслужила такого отношения, ведь эта вдова всецело была предана викарию и его оставшейся без материнской опеки дочери с тех самых пор, как они поселились в Риллингтоне, маленькой уютной деревушке на склонах Мендипских гор. И сколько Кэтрин помнила себя, миссис Даулинг всегда была рядом и заботилась о них.Теперь этому пришел конец, подумала Кэтрин. Не будет службы в церкви, не будет маленькой деревни, чьих простодушных обитателей наставлял ее отец не только в делах духовных, но и зачастую в житейских. Некто преподобный Уотсон вскоре приедет сюда со своим семейством. И дни Кэтрин в Риллингтоне отныне сочтены.Все еще колеблясь, она снова взглянула на письмо. Может быть, это послание от епископа, уведомляющее о дне прибытия Уотсонов – и о ее выселении? «Не желаю его читать», – подумала она вдруг, охваченная внезапным гневом. Разве церковь потрудилась что-нибудь сделать для меня? Мой отец положил жизнь на служение ее делу, и ради чего? Ради нищенской пенсии, которая лишь способна обречь нас на жалкое прозябание без малейшей надежды выбраться из нужды?Викарий и его дочь, воспитанная и образованная, – хотя, пожалуй, слегка эксцентричная. Она могла днями пропадать в горах, словно заправский бродяга, всегда находила верный тон с теми отверженными, которых страсть к выпивке заставляла тратить на алкоголь последние гроши, вместо того чтобы жертвовать их на дела церкви. Поведение, никак не подходящее истинной леди, – и Кэтрин, прекрасно это осознавая, немало развлекалась тем, что была постоянным объектом для сплетен и фантазий местных кумушек, любивших собираться в магазине на углу, где продавалось все, что угодно, – от почтовых марок до бельевой резинки.Да, я часто давала им повод пошептаться, размышляла Кэтрин, особенно когда собирала еду и обноски для Бет Карпентер, деревенской неряхи, как ее здесь называли, – хорошенькой добродушной Бет, обитавшей со своим незаконнорожденным ребенком в развалюхе у самого края леса. Отец никогда не упрекал ее, он всегда был добр к тем, кто в этом нуждался. Пусть себе старые сплетницы чешут языки, сказал бы он. Разве сам Всевышний не снисходил до помощи падшим женщинам?Боль утраты снова сковала ей сердце. Отец! Отец! – кричало все ее существо. Как все это несправедливо! Ты был доктором философии и мог сделать блестящую карьеру в университете, ты был создан для науки, а не для пастырских трудов и религии. Когда ты работал в Лондоне, мать умерла во время эпидемии холеры. И ты стал отшельником в этой глухой деревушке. Стараясь сохранить мое здоровье, ты похоронил себя здесь, – а ведь Бог знает, каких высот ты мог бы достичь, сложись твоя жизнь иначе. А ты оставил незавершенным труд своей жизни, ты так и не закончил книгу, полную такой мудрости, что меня охватывал благоговейный трепет всякий раз, когда ты читал мне отдельные главы!Кэтрин знала, что книга до последнего дня заботила его. Беспомощный, как дитя, а некогда сильный и деятельный, он безотрывно следил за ней глубоко запавшими глазами, умоляя ее о чем-то. Она знала, что он хочет сказать ей: «Посмотри, я почти завершил свой труд. Все записи, все заметки здесь. Передай же их лорду Батли. Он сможет собрать их в книгу».Прежде они, часто в шутку, обсуждали, что случится, когда книгу напечатают. Это были счастливые дни, когда они вдвоем бродили по горам, удили в речке рыбу или сидели возле уютно потрескивавшего костра. Смерть тогда казалась далекой, за миллион миль отсюда. Джона Энсона никто не назвал бы стариком, а его единственная дочь, Кэтрин, которая родилась, когда ему было тридцать лет, едва справила свой девятнадцатый день рожденья. Оба были уверены, что у них впереди еще многие годы, что отец по-прежнему сможет заниматься образованием дочери, чтобы со временем она по праву вошла в сокровищницу его мудрости и разделила с ним все, чем одарен был он сам. И никто не мог знать, как скоро и неумолимо обрушится на них жестокий рок.Глаза ее застлали слезы, но она не дала им воли.– Смерть – это ничто, – сказал ей однажды отец во время их очередной философской беседы. – И когда я уйду, я не хотел бы, чтобы ты сожалела обо мне. Посмотри на это с другой стороны, Кэти. Представь себе, что я ожидаю тебя в соседней комнате. Я не хочу, чтобы ты убивалась и тосковала. Я по-прежнему останусь собою. Окликай меня по имени, беседуй со мной, как прежде. Смейся, как мы обычно смеялись, шути, как мы обычно шутили. Наши души бессмертны, дитя. И все будет хорошо.Нет, все совсем не хорошо, мысленно возразила она отцу. Я ужасно тоскую по тебе. И что я теперь буду делать?К ней тут же пришел ответ: «Прочти письмо. Не трусь, Кэти, ты ведь не робкого десятка».Она взяла нож и вскрыла конверт. Чувствуя беспокойство от выжидательного молчания миссис Даулинг, которое казалось невыносимым из-за оглушительного щебетания птиц за окном, она извлекла узкую полоску плотной тисненой бумаги и пробежала глазами строчки убористого каллиграфического почерка.Сперва адрес: «Бизли, Питлайк и Браун, стряпчие. 21. Тауэр Гэйт, Лондон». Затем шла дата – письмо было написано неделю назад, – и наконец сам текст:
«Уважаемая мисс Энсон, позвольте уведомить вас о наличии обстоятельств, требующих немедленного вашего присутствия по указанному адресу. Дело необычайной важности настоятельно требует, чтобы мы могли обсудить его с вами в личной беседе. Прошу вас поставить меня в известность о том, когда следует ожидать вашего визита. Остаюсь искренне ваш, Ралф Бизли».
Далее следовала весьма витиеватая, но совершенно неразборчивая подпись.Кэтрин с любопытством перечитала послание. Никогда прежде она не слышала о конторе Бизли, Пит-лайка и Брауна. Конечно, ее отец пользовался услугами стряпчих, но сей джентльмен жил в Бристоле, а поскольку Джона Энсона нельзя было назвать богачом, то и к услугам юриста он прибегал крайне редко. Все, чем располагал Энсон, наследовала его дочь, и наследство это состояло в нескольких фунтах мелкой монетой – если не считать кладези мыслей.Кэтрин осталась совершенно одна: если у них и были какие-то дальние родственники, она никогда о них не слыхала. Джон был последним в роде Энсонов, да и у матери не оставалось родных – по крайней мере, таких, кто желал бы с ними знаться, хотя отец и рассказывал Кэтрин, что мать принадлежала к весьма аристократическому семейству, и он не был ей ровней. Умерли и те, кто были крестными отцом и матерью Кэтрин. Неожиданно она поняла, что ей теперь не к кому даже обратиться за советом, и это открытие едва не лишило девушку самообладания.С самого дня похорон Кэтрин старалась привыкнуть к мысли о том, что ей необходимо найти работу, чтобы выжить. А для одинокой леди в ее положении для этого имелось чересчур мало возможностей. Удобнее всего было бы устроиться гувернанткой, воспитывать детей в какой-нибудь приличной семье, – и она старательно штудировала все газеты, где можно было бы найти нужное объявление. В ее возрасте молодые леди, как правило, уже обзаводятся мужьями, но Кэтрин проявляла странное безразличие к лицам другого пола. К тому же эта глушь не изобиловала достойными претендентами. Джон Энсон частенько сокрушался об этом и, как подобает заботливому отцу, пытался ввести ее в общество, – но всякий раз она убеждала его, что совершенно не желает выходить замуж и хочет остаться с ним.Миссис Даулинг склонилась над ее плечом, снедаемая любопытством. Кэтрин прочла письмо вслух.– Что бы это значило, милочка? – заметила экономка, заинтригованная не меньше девушки. – И как вы доберетесь до Лондона? – спросила она так, словно речь шла о путешествии на край света.– Поездом. Не верхом же на помеле, – сухо отвечала Кэтрин.– Только не одна! Это же совершенно неприлично – для юной леди – такой, как вы! – И Кэтрин почувствовала, что, обратившись к чувству юмора миссис Даулинг, она уже почти уговорила ее.– Значит, вы станете моей дуэньей. – И Кэтрин спрятала письмо в конверт, не в силах догадаться, что за дело ждет ее в конторе мистера Бизли.– Вас должен сопровождать джентльмен, старше вас и достаточно представительный, – упрямо выпятила губы миссис Даулинг, скрестив руки на переднике. – Боже правый, ведь Лондон просто ужасный город, где две одиноких дамы ни за что не смогут чувствовать себя в безопасности!– Может быть, мне стоит позвать с собою Бет Карпентер? – беззаботно обронила Кэтрин. – Я уверена, что уж она-то не растеряется в любой ситуации.– Мисс Кэтрин! Вы шутите! Да как вам только такое в голову пришло?! Боже мой, Бет Карпентер!!! – Миссис Даулинг была так возмущена, что затрепетал даже белоснежный чепец, покрывавший ее седины. Кэтрин почувствовала, что не стоило ее так шокировать.– Конечно, я пошутила. Не надо слишком серьезно относиться к каждому моему слову. – И она легко встала из-за стола: милая девушка, облаченная в траур, с темно-каштановыми волосами, собранными в тугой узел на затылке.– Это ужасно. Я никогда не поспеваю за вашими шутками, мисс, – пожаловалась миссис Даулинг. – Вы такая же бесстыдница, как и его преподобие (упокой, Господи, его душу!). А уж он-то вечно шутил – и к месту, и не к месту.Сжав письмо в руке, Кэтрин подошла к окну, прошелестев подолом юбки по устилавшему пол ковру. Это привычный вид ее всегда успокаивал: ухоженная лужайка, обрамленная цветочными клумбами, на которых кивали своими желтыми головками нарциссы вперемежку с пурпурными и белоснежными крокусами. Кларк старательно воевал с сорняками, но те каждый год предпринимали новую атаку на клумбы после зимних холодов. Кларк был и садовником, и конюхом, и слугой. Кроме него, в доме жили горничная и миссис Даулинг, которым часто помогала сама Кэтрин.За лужайкой расположилась деревянная беседка, затененная кедрами и соснами и давно ставшая прибежищем множества пауков, теперь она была завалена принадлежностями для крикета, тенниса, крокетными молотками, плетеными стульями и столиками. Память снова вернула Кэтрин в прошлое, – и вот уже она во власти безделья, развалившись в гамаке, натянутом между стволами каштана и березы, прислушивается сквозь одолевающую ее дрему к резким ударам молотка по шарам, шутливым репликам отца и звучному, красивому голосу его собеседника.– Дядя Седрик, – решительно произнесла Кэтрин, не сводя глаз с миссис Даулинг, собиравшей со стола остатки завтрака. – Я сию же минуту ему напишу. Он наверняка знает, что следует предпринять.
Уоллер, камердинер лорда Седрика Гамильтона, доставил письмо от Кэтрин в спальню хозяина, в особняке восемнадцатого века в центре Бристоля. Дом этот был расположен на редкость удачно, и из окон гостиной на третьем этаже открывался восхитительный вид на устье Эйвона, опоясанное чудом инженерной техники – подвесным мостом Клифтона.Седрик едва проснулся, широко зевал и собирался выпить чашечку черного кофе, дабы облегчить страдания после пирушки, имевшей место прошлой ночью. Он поднялся с завешенной пологом резной кровати красного дерева, накинул халат на медвежьи плечи и принялся шарить по туалетному столику в поисках сигарет.– Ваша корреспонденция, сэр, – произнес Уоллер тоном, полным неодобрения.– Черт бы тебя побрал, парень, ну чего ты уставился на меня? – отвечал Седрик, взяв письмо. – Да, я снова напился. Слишком много портвейна, слишком много сигар и слишком много проституток. – Он скривился, глядя на конверт. – Это еще что? Приглашение на очередную проклятую вечеринку? Неужели нельзя оставить меня в покое? Эти чертовы ведьмы мамаши то и дело пытаются свести меня со своими целомудренными до отвращения девицами. И что прикажешь делать с этими курицами, спрашиваю я тебя? Ведь не дай Бог, я женюсь на одной из них – тут же окажусь под каблуком! – Наконец, не без труда остановив покрасневшие глаза на письме, он прочел обратный адрес, написанный четким, хотя и не совсем устоявшимся почерком. – Господи, да это от Кэтрин! Посмотрим, что она пишет!Он не был ей родным дядей. С университетских времен они с Джоном Энсоном были неразлучны, и даже влюбились в одну девушку, но Дебора Джоллиан отдала руку и сердце молодому священнику. И хотя в глазах света Седрик был завидным женихом – он был знатен, фантастически богат, успел обрасти связями, – сам-то он понимал, что Дебора выбрала лучшего. Стоически приняв свое поражение, он присутствовал на свадьбе Джона, но наотрез отказался стать крестным отцом для Кэтрин.– Это не для меня, старина, – сказал он, когда Энсон предложил ему год спустя эту роль, про себя же подумал: «Боже, как он гордится своим отцовством!» – Я слишком непоседлив, чтобы брать на себя такую ответственность. Как ты представляешь, чтобы такой закоренелый грешник, как я, давал кому-то наставления в области религии? Нет уж, лучше я подарю малышке на Рождество серебряную чашечку, но на большее я не способен.Перебирая в уме события прошлого по мере того, как он читал письмо от Кэтрин, Седрик не мог не признаться себе, что в душе его осталась незаживающая рана. Дебора, эта чудесная, редкостная женщина, скончалась от отвратительного недуга, который подхватила, выхаживая во время эпидемии какого-то бродяжку. И предупреждал ведь Джона, насколько это опасно, да разве он прислушался! Вечно носился со своими проклятыми бедняками!Седрик вспомнил, какое отчаяние и бессильная ярость охватили его, когда он получил то письмо. Он отсиживался в Париже, стараясь избежать ужасов холеры, развлекаясь вовсю и не жалея на это денег. Когда пришло горестное письмо от Джона, Дебору уже успели похоронить. И Седрик не торопился возвращаться. Да и зачем? Тайная страсть его жизни навеки ушла под покров ночи, которая не знает рассвета.С той поры он стал завзятым путешественником. Он побывал в Биаррице, Монте-Карло, Венеции, Александрии – словом, повсюду, были бы хорошие казино и легкодоступные женщины. Он вращался в высшем свете, ведь такого богатого блистательного холостяка были готовы привечать и в салонах куртизанок, и в великосветских гостиных. Ему, близкому приятелю распутного престолонаследника принца Альберта Эдуарда, стоило лишь мигнуть, и он мог получить все, что угодно. Весь мир был к его услугам.И все же, среди самых умопомрачительных похождений, он частенько вспоминал о Джоне и его маленькой дочери, прозябавших в сельской глуши. Во время своих редких наездов в Англию он непременно навещал их, и хотя Кэтрин росла сильной и здоровой девочкой, он находил в ней все больше сходства с нежной и милой Деборой, навеки завладевшей его мятежной душой. Со времени его последнего визита пролетело почти пять лет, – и вот уже в сырую землю опускают гроб с телом его друга, а вокруг стоят плакальщицы, прячась от дождя под черными зонтами. Его немало потрясло открытие, что из Кэтрин выросла неотразимая красавица: конечно, сейчас она выглядела слишком худой и измученной, но ведь ей только что пришлось пережить на редкость тяжелые дни.Не зная толком, чем ей помочь, он с чувством выразил свои соболезнования, просидел за поминальной трапезой столько, сколько требовали приличия, а потом, веря в добродетели миссис Даулинг, которая, судя по всему, вполне справлялась с ситуацией, облегченно вздохнул и поспешил вернуться в Бристоль.Кивком Седрик указал на кофейный прибор, и Уоллер наполнил серебряную чашку. В голове немного прояснилось, и Седрик смог сосредоточиться на содержании письма. Кэтрин переписала полученное ею уведомление от присяжного поверенного и сделала короткую приписку от себя, прося его совета.Седрик устроился в кресле и протянул ноги в домашних туфлях поближе к исходившем жаром углям за бронзовой полированной решеткой мраморного камина.– Хм-м-м, чертовски запутанный случай, Уоллер, – заметил он, имея привычку рассуждать вслух, ограничивая аудиторию своим камердинером.– Мисс Кэтрин в опасности? – Безукоризненно одетый Уоллер, как и подобает слуге такого джентльмена, замер в готовности выполнить любое приказание хозяина. Он пользовался полным доверием лорда Седрика и гордился своим положением, возвышавшим его над остальными слугами.– Не уверен. – Седрик сорвал обертку со своей золотой сигареты и зажал ее в губах. Уоллер тут же зажег спичку и поднес ее в сложенных руках. – Я не должен был предоставлять ее самой себе после похорон, но она так чертовски независима. Я приглашал ее сюда, но понял, что она не приедет. И я буду беспокоиться об этой неопытной девушке, Уоллер. Я спросил ее о деньгах, но она сказала, что всем обеспечена, и я решил, что Энсон успел что-то ей оставить – купить кусок земли или что-нибудь в этом роде.– Возможно, так оно и есть, – отвечал Уоллер, хотя за время их непродолжительного визита во время похорон успел прийти к убеждению, что вряд ли у викария водились деньги и что будущее Кэтрин весьма туманно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
«Уважаемая мисс Энсон, позвольте уведомить вас о наличии обстоятельств, требующих немедленного вашего присутствия по указанному адресу. Дело необычайной важности настоятельно требует, чтобы мы могли обсудить его с вами в личной беседе. Прошу вас поставить меня в известность о том, когда следует ожидать вашего визита. Остаюсь искренне ваш, Ралф Бизли».
Далее следовала весьма витиеватая, но совершенно неразборчивая подпись.Кэтрин с любопытством перечитала послание. Никогда прежде она не слышала о конторе Бизли, Пит-лайка и Брауна. Конечно, ее отец пользовался услугами стряпчих, но сей джентльмен жил в Бристоле, а поскольку Джона Энсона нельзя было назвать богачом, то и к услугам юриста он прибегал крайне редко. Все, чем располагал Энсон, наследовала его дочь, и наследство это состояло в нескольких фунтах мелкой монетой – если не считать кладези мыслей.Кэтрин осталась совершенно одна: если у них и были какие-то дальние родственники, она никогда о них не слыхала. Джон был последним в роде Энсонов, да и у матери не оставалось родных – по крайней мере, таких, кто желал бы с ними знаться, хотя отец и рассказывал Кэтрин, что мать принадлежала к весьма аристократическому семейству, и он не был ей ровней. Умерли и те, кто были крестными отцом и матерью Кэтрин. Неожиданно она поняла, что ей теперь не к кому даже обратиться за советом, и это открытие едва не лишило девушку самообладания.С самого дня похорон Кэтрин старалась привыкнуть к мысли о том, что ей необходимо найти работу, чтобы выжить. А для одинокой леди в ее положении для этого имелось чересчур мало возможностей. Удобнее всего было бы устроиться гувернанткой, воспитывать детей в какой-нибудь приличной семье, – и она старательно штудировала все газеты, где можно было бы найти нужное объявление. В ее возрасте молодые леди, как правило, уже обзаводятся мужьями, но Кэтрин проявляла странное безразличие к лицам другого пола. К тому же эта глушь не изобиловала достойными претендентами. Джон Энсон частенько сокрушался об этом и, как подобает заботливому отцу, пытался ввести ее в общество, – но всякий раз она убеждала его, что совершенно не желает выходить замуж и хочет остаться с ним.Миссис Даулинг склонилась над ее плечом, снедаемая любопытством. Кэтрин прочла письмо вслух.– Что бы это значило, милочка? – заметила экономка, заинтригованная не меньше девушки. – И как вы доберетесь до Лондона? – спросила она так, словно речь шла о путешествии на край света.– Поездом. Не верхом же на помеле, – сухо отвечала Кэтрин.– Только не одна! Это же совершенно неприлично – для юной леди – такой, как вы! – И Кэтрин почувствовала, что, обратившись к чувству юмора миссис Даулинг, она уже почти уговорила ее.– Значит, вы станете моей дуэньей. – И Кэтрин спрятала письмо в конверт, не в силах догадаться, что за дело ждет ее в конторе мистера Бизли.– Вас должен сопровождать джентльмен, старше вас и достаточно представительный, – упрямо выпятила губы миссис Даулинг, скрестив руки на переднике. – Боже правый, ведь Лондон просто ужасный город, где две одиноких дамы ни за что не смогут чувствовать себя в безопасности!– Может быть, мне стоит позвать с собою Бет Карпентер? – беззаботно обронила Кэтрин. – Я уверена, что уж она-то не растеряется в любой ситуации.– Мисс Кэтрин! Вы шутите! Да как вам только такое в голову пришло?! Боже мой, Бет Карпентер!!! – Миссис Даулинг была так возмущена, что затрепетал даже белоснежный чепец, покрывавший ее седины. Кэтрин почувствовала, что не стоило ее так шокировать.– Конечно, я пошутила. Не надо слишком серьезно относиться к каждому моему слову. – И она легко встала из-за стола: милая девушка, облаченная в траур, с темно-каштановыми волосами, собранными в тугой узел на затылке.– Это ужасно. Я никогда не поспеваю за вашими шутками, мисс, – пожаловалась миссис Даулинг. – Вы такая же бесстыдница, как и его преподобие (упокой, Господи, его душу!). А уж он-то вечно шутил – и к месту, и не к месту.Сжав письмо в руке, Кэтрин подошла к окну, прошелестев подолом юбки по устилавшему пол ковру. Это привычный вид ее всегда успокаивал: ухоженная лужайка, обрамленная цветочными клумбами, на которых кивали своими желтыми головками нарциссы вперемежку с пурпурными и белоснежными крокусами. Кларк старательно воевал с сорняками, но те каждый год предпринимали новую атаку на клумбы после зимних холодов. Кларк был и садовником, и конюхом, и слугой. Кроме него, в доме жили горничная и миссис Даулинг, которым часто помогала сама Кэтрин.За лужайкой расположилась деревянная беседка, затененная кедрами и соснами и давно ставшая прибежищем множества пауков, теперь она была завалена принадлежностями для крикета, тенниса, крокетными молотками, плетеными стульями и столиками. Память снова вернула Кэтрин в прошлое, – и вот уже она во власти безделья, развалившись в гамаке, натянутом между стволами каштана и березы, прислушивается сквозь одолевающую ее дрему к резким ударам молотка по шарам, шутливым репликам отца и звучному, красивому голосу его собеседника.– Дядя Седрик, – решительно произнесла Кэтрин, не сводя глаз с миссис Даулинг, собиравшей со стола остатки завтрака. – Я сию же минуту ему напишу. Он наверняка знает, что следует предпринять.
Уоллер, камердинер лорда Седрика Гамильтона, доставил письмо от Кэтрин в спальню хозяина, в особняке восемнадцатого века в центре Бристоля. Дом этот был расположен на редкость удачно, и из окон гостиной на третьем этаже открывался восхитительный вид на устье Эйвона, опоясанное чудом инженерной техники – подвесным мостом Клифтона.Седрик едва проснулся, широко зевал и собирался выпить чашечку черного кофе, дабы облегчить страдания после пирушки, имевшей место прошлой ночью. Он поднялся с завешенной пологом резной кровати красного дерева, накинул халат на медвежьи плечи и принялся шарить по туалетному столику в поисках сигарет.– Ваша корреспонденция, сэр, – произнес Уоллер тоном, полным неодобрения.– Черт бы тебя побрал, парень, ну чего ты уставился на меня? – отвечал Седрик, взяв письмо. – Да, я снова напился. Слишком много портвейна, слишком много сигар и слишком много проституток. – Он скривился, глядя на конверт. – Это еще что? Приглашение на очередную проклятую вечеринку? Неужели нельзя оставить меня в покое? Эти чертовы ведьмы мамаши то и дело пытаются свести меня со своими целомудренными до отвращения девицами. И что прикажешь делать с этими курицами, спрашиваю я тебя? Ведь не дай Бог, я женюсь на одной из них – тут же окажусь под каблуком! – Наконец, не без труда остановив покрасневшие глаза на письме, он прочел обратный адрес, написанный четким, хотя и не совсем устоявшимся почерком. – Господи, да это от Кэтрин! Посмотрим, что она пишет!Он не был ей родным дядей. С университетских времен они с Джоном Энсоном были неразлучны, и даже влюбились в одну девушку, но Дебора Джоллиан отдала руку и сердце молодому священнику. И хотя в глазах света Седрик был завидным женихом – он был знатен, фантастически богат, успел обрасти связями, – сам-то он понимал, что Дебора выбрала лучшего. Стоически приняв свое поражение, он присутствовал на свадьбе Джона, но наотрез отказался стать крестным отцом для Кэтрин.– Это не для меня, старина, – сказал он, когда Энсон предложил ему год спустя эту роль, про себя же подумал: «Боже, как он гордится своим отцовством!» – Я слишком непоседлив, чтобы брать на себя такую ответственность. Как ты представляешь, чтобы такой закоренелый грешник, как я, давал кому-то наставления в области религии? Нет уж, лучше я подарю малышке на Рождество серебряную чашечку, но на большее я не способен.Перебирая в уме события прошлого по мере того, как он читал письмо от Кэтрин, Седрик не мог не признаться себе, что в душе его осталась незаживающая рана. Дебора, эта чудесная, редкостная женщина, скончалась от отвратительного недуга, который подхватила, выхаживая во время эпидемии какого-то бродяжку. И предупреждал ведь Джона, насколько это опасно, да разве он прислушался! Вечно носился со своими проклятыми бедняками!Седрик вспомнил, какое отчаяние и бессильная ярость охватили его, когда он получил то письмо. Он отсиживался в Париже, стараясь избежать ужасов холеры, развлекаясь вовсю и не жалея на это денег. Когда пришло горестное письмо от Джона, Дебору уже успели похоронить. И Седрик не торопился возвращаться. Да и зачем? Тайная страсть его жизни навеки ушла под покров ночи, которая не знает рассвета.С той поры он стал завзятым путешественником. Он побывал в Биаррице, Монте-Карло, Венеции, Александрии – словом, повсюду, были бы хорошие казино и легкодоступные женщины. Он вращался в высшем свете, ведь такого богатого блистательного холостяка были готовы привечать и в салонах куртизанок, и в великосветских гостиных. Ему, близкому приятелю распутного престолонаследника принца Альберта Эдуарда, стоило лишь мигнуть, и он мог получить все, что угодно. Весь мир был к его услугам.И все же, среди самых умопомрачительных похождений, он частенько вспоминал о Джоне и его маленькой дочери, прозябавших в сельской глуши. Во время своих редких наездов в Англию он непременно навещал их, и хотя Кэтрин росла сильной и здоровой девочкой, он находил в ней все больше сходства с нежной и милой Деборой, навеки завладевшей его мятежной душой. Со времени его последнего визита пролетело почти пять лет, – и вот уже в сырую землю опускают гроб с телом его друга, а вокруг стоят плакальщицы, прячась от дождя под черными зонтами. Его немало потрясло открытие, что из Кэтрин выросла неотразимая красавица: конечно, сейчас она выглядела слишком худой и измученной, но ведь ей только что пришлось пережить на редкость тяжелые дни.Не зная толком, чем ей помочь, он с чувством выразил свои соболезнования, просидел за поминальной трапезой столько, сколько требовали приличия, а потом, веря в добродетели миссис Даулинг, которая, судя по всему, вполне справлялась с ситуацией, облегченно вздохнул и поспешил вернуться в Бристоль.Кивком Седрик указал на кофейный прибор, и Уоллер наполнил серебряную чашку. В голове немного прояснилось, и Седрик смог сосредоточиться на содержании письма. Кэтрин переписала полученное ею уведомление от присяжного поверенного и сделала короткую приписку от себя, прося его совета.Седрик устроился в кресле и протянул ноги в домашних туфлях поближе к исходившем жаром углям за бронзовой полированной решеткой мраморного камина.– Хм-м-м, чертовски запутанный случай, Уоллер, – заметил он, имея привычку рассуждать вслух, ограничивая аудиторию своим камердинером.– Мисс Кэтрин в опасности? – Безукоризненно одетый Уоллер, как и подобает слуге такого джентльмена, замер в готовности выполнить любое приказание хозяина. Он пользовался полным доверием лорда Седрика и гордился своим положением, возвышавшим его над остальными слугами.– Не уверен. – Седрик сорвал обертку со своей золотой сигареты и зажал ее в губах. Уоллер тут же зажег спичку и поднес ее в сложенных руках. – Я не должен был предоставлять ее самой себе после похорон, но она так чертовски независима. Я приглашал ее сюда, но понял, что она не приедет. И я буду беспокоиться об этой неопытной девушке, Уоллер. Я спросил ее о деньгах, но она сказала, что всем обеспечена, и я решил, что Энсон успел что-то ей оставить – купить кусок земли или что-нибудь в этом роде.– Возможно, так оно и есть, – отвечал Уоллер, хотя за время их непродолжительного визита во время похорон успел прийти к убеждению, что вряд ли у викария водились деньги и что будущее Кэтрин весьма туманно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50