Дед Иван, лысый, болезненный старичок с монгольской раздвоенной бородкой и редкими желтыми усами, долго мял товар в руках, хмыкал, затем сказал, покашливая:
- Можно построить. Построим. И будут сапоги. Русского фасону: чтоб на вид - выходной, а на ноге - рабочий.
- А когда же вы "построите"? - спросил Давлят.
- Быстро нужно, дед Иван, - вмешался Садыков.
- Вот тут, против нас, - портняжная мастерская, - сказал старик, портняжки, значит, там работают. Так они даже штаны не к спеху шьют. А вот сколько сшил я за жизнь сапог этих - не пересчитать. И всегда чтоб срочно, чтоб к завтрему. Не может человек ждать, пока сапоги сошьют... - он улыбнулся снисходительно и ласково, посмотрел на Шарипова голубыми, ничуть не выцветшими детскими глазами. - Ладно уж... За двенадцать дней построим.
- Почему же за двенадцать?
- Работа такая, - с достоинством ответил сапожник. - Вот сейчас размеры снимем, а через три дня на подробную примерку придешь.
Через три дня заинтересованный Давлят снова пришел к деду Ивану. "Строительство" сапог оказалось и впрямь делом необыкновенно сложным и ответственным.
- Вот сюда, - объяснил старик, - между верхами и подкладкой рыбий пузырь кладется. Он у рыбы такой, что в одну сторону, наружу, значит, всякий дух пропускает, а в другую все сдерживает. А в голенище тоже своя прокладка идет - холст, в олифе варенный. Шьется все дратвою самодельною, а каблук на медных гвоздиках. Тогда настоящий сапог и получится.
Шарипов осмотрел рыбий пузырь, провел пальцем по жирному холсту, предназначенному на прокладку, и с удивлением спросил:
- И так вы все сапоги делаете?
- Только так и делаю. В моих сапогах по далеким краям, да не по одному году люди ходили.
- А фасон какой?
- А фасон у русского сапога только один бывает. Правильнее сказать два: рабочий или выходной. Это всякие туфли, или ботинки, или вот теперь босоножки стали робить на разные фасоны. А настоящий сапог, как человек, на один фасон делается.
...Когда Шарипов надел новые, просторные и вместе с тем ловко сидевшие на ноге сапоги и нерешительно полез в карман за деньгами - он понимал, что за такую работу старику следует заплатить особо, - дед Иван сказал:
- С этим ты погоди. Выйдем-ка сначала. Сапожки замочить надо.
- Как замочить? Неужели ты, дедушка, водку пьешь?
- Случается, что и пью. А как замочить, сейчас повидишь.
Он подвел Давлята к неглубокому арыку во дворе и предложил:
- Вот ты войди в воду да походи по канавке. Так только, чтобы водица за голенище не перехлестывала.
Шарипов вошел в арык. Это было странное ощущение - прохладно и сухо.
- Можешь так хоть день ходить, хоть два, а воды не почувствуешь, сказал старик.
Когда Шарипов вышел из арыка, старик предложил:
- А теперь стукни ногой о землю. Покрепче!
Шарипов притопнул каблуками.
- Попробуй рукою сапог. Помни его рукой.
Давлят попробовал. Сапоги были совершенно сухими. Капли воды скатывались с них, как ртуть.
Шарипов полез рукой не в тот карман, где лежали предназначенные для старика деньги, а в другой, где денег было значительно больше.
"А ведь это мне бы следовало организовать строительство сапог для Садыкова, - подумал он, - а не ему для меня".
Г л а в а т р и н а д ц а т а я, о таракане, мученике
науки
С э р П и р с: Нет, нет, война
у всех нас вызвала необыкновенный
душевный подъем. Мир уже никогда не
будет прежним. Это невозможно после
такой войны.
О'Ф л а э р т и: Все так
говорят, сэр. Но я-то никакой разницы
не вижу. Это все страх и возбуждение,
а когда страсти поулягутся, люди
опять примутся за старое...
Б. Ш о у
- Природа вовсе не обделила тараканов, - сказал Николай Иванович. Мы просто еще очень мало знаем о тараканах. И о природе.
- Это мученик науки, а не просто таракан, - с улыбкой заметила Таня. - Но все равно, если это подтвердится, я поверю в телепатию.
- Телепатия здесь ни при чем.
- Придется, наверное, ставить памятник вашему таракану, так же как поставили памятник павловской собаке, - сказал Володя. - Но неужели только это насекомое обладает способностью так реагировать на человеческий взгляд?
- Не думаю. Необходимо проделать еще тысячи и тысячи экспериментов на разных насекомых, а может быть, и животных, нужно создать новые методики и новые приборы. Я давно замечал, что этот вид таракана - а я избрал его для экспериментов еще в тридцатых годах - он неприхотлив, хорошо размножается, легко поддается обучению, - что этот вид таракана обладает любопытным свойством: под действием человеческого взгляда он на какое-то небольшое время - на секунду, на две, на три - замирает. Но лишь после того, как мы научились вводить в нервные окончания насекомого тончайшие электроды, соединенные с катодным осциллографом, то есть только теперь, удалось установить, какие же органы таракана воспринимают этот взгляд - вернее, излучение, природу которого мы еще не знаем.
- И ваша лаборатория сейчас устанавливает природу этих излучений?
- Да, совместно с физиками-электрониками. Вавилов писал когда-то, что глаз представляет собой модель солнца. Если это так - а это, несомненно, так, - то он должен не только воспринимать лучи, но и излучать.
- Не понимаю, - сказала Таня. - Чем же глаз похож на солнце? Только тем, что круглый? И с ресничками, как с лучиками?
Николай Иванович посмотрел на Таню с искренним удивлением.
- Но зачем же так прямолинейно? - сказал он не сразу. - Ну вот, скажем, швейная машина является, бесспорно, моделью пальцев швеи. Но разве она похожа на пальцы? Речь идет не об этом, а о том, что только на планете, освещаемой солнцем, в результате эволюции мог возникнуть глаз, и именно такой глаз.
- Но что же все-таки излучает этот глаз?
- Не знаю... Какую-то нервную энергию. Вот недавно президент английского королевского научного общества лорд Адриан установил, что над различными участками человеческого черепа можно обнаружить электромагнитные волны с частотой от одного до двадцати периодов в секунду. Он считает, что волны эти, эти излучения как-то связаны с эмоциональным состоянием человека.
- И может быть, эта нервная энергия, эти излучения проникают сквозь все, как космические лучи, - медленно сказала Таня.
- Ну уж сразу - как космические.
- Да, - вызывающе сказала Таня. - И вот можно представить себе, как наш космический корабль, ну вроде того, что описал Ефремов, вылетел далеко за пределы солнечной системы на планету, населенную какими-то разумными существами... Поговорили о том, о сем, а затем жители этой Альфы Центавра и спрашивают: "А что служит у вас источником энергии?" - "Солнце, отвечают наши. - А у вас?" - "А у нас Земля". - "То есть как это Земля?" И вот окажется, что их мельницы и карусели, колеса трамваев и паруса судов что все на свете у них движется нервной энергией, излучаемой с Земли, нервной энергией людей. И тамошние центаврские ученые удивляются, что никак не могут установить закономерности в поступлении энергии, почти так же, как наши ученые толком не определили закономерностей деятельности Солнца. Эти центаврские ученые жалуются нашим на то, что время от времени происходят спады. Вот как сейчас, например, когда населению из-за недостатка энергии приходится во всяких "удобствах" ставить лампочки поменьше. Но зато с 1941 по 1945 земной год у них было такое изобилие энергии, что на улицах горел свет даже днем, а фонтаны работали и зимой.
- Э, да ты милитаристка, - перебил Таню Николай Иванович.
Беседа неожиданно приняла новый поворот: действительно ли взлеты нервной энергии свойственны только периодам войны?
- Можете называть меня как угодно, - в конце концов сказала Таня, милитаристом, поджигателем, но я убеждена, что единство народа, которое сложилось у нас во время войны, является прообразом того единства людей, которое будет достигнуто лишь при коммунизме.
Володя слушал Таню со все возрастающим удивлением. Он видел ее на сцене, и ему тогда показалось, что ей не хватает энергии, что ли. Или не энергии, а, вернее, жизненной силы. Нет, и не этого - просто не хватало обаяния, он нашел, наконец, это слово.
Но сейчас в ней было все: и энергия, и сила, и удивительное обаяние все смотрели на нее с удовольствием, любовались ею и ждали, что она скажет.
- Да, - подтвердил Шарипов, - несмотря на все трудности, несмотря на всю жестокость этого времени, люди тогда совсем по-особому относились друг к другу. Я тоже думал об этом. Может быть, потому что тогда произошла какая-то, как говорится, переоценка ценностей. Оказалось, что человеку не нужны ни машина, ни квартира, ни деньги, а нужно одно: победа.
У него и сейчас было трудное время. Может быть, труднее, чем для иных в войну. Нужно было скорей, как можно скорей, нужно было немедленно решить целый ряд совершенно неразрешимых вопросов. Не за что было уцепиться. Какие-то обрывки нитей, ведущих туда - к мине, поставленной на боевой взвод. Нужно было их обрезать. И всегда и постоянно работа его состояла в поисках этих нитей, как для геолога - в поисках нефти, для энтомолога жуков и бабочек и археолога - костей и черепков. Работа. Просто работа. Но если бы у него спросили, что было у него лучшего в жизни, кроме работы, он бы ответил: этот дом, Ольга, которая сидела на диване рядом с ним. Эти вечера со спорами даже о том, что всегда представлялось ему бесспорным.
- Война, - возразил Волынский, обращаясь не к Шарипову или Тане, а к Володе, - это было время, когда людьми двигал импульс страха. Наиболее стадный и отвратительный импульс. И я вообще не понимаю, как могут здравомыслящие люди вспоминать о войне иначе, чем о времени ужаса и безумия. Я уверен, что историки будущего вообще пропустят годы, занятые войнами, как годы, ничего не давшие истории, как годы, тянувшие человечество назад, как годы, когда время остановилось.
- В таком случае историкам пришлось бы вовсе отказаться от своей науки, - поправил очки Володя. - Подсчитано, что со времен Пунических войн, то есть с 264 года до нашей эры, мирных лет было всего шесть с половиной. И однако, время не остановилось, человечество развивалось и сейчас - на пороге использования атомной энергии и освоения космоса...
- Это все верно, - улыбнулась Анна Тимофеевна. И Володя подумал, что у Татьяны такая же обезоруживающая и добрая улыбка. - Но лучше все-таки, когда единство людей вызвано миром, а не войной. Я читала где-то, что в будущем люди будут воевать только с природой. Может быть, оно уже наступило, это будущее? Странно, мы вчера говорили об этом с Николаем Ивановичем, но чем больше люди знают, тем меньше они знают. Перед дикарем никогда не стояло столько неясных вопросов, столько загадок природы, как перед современным человеком. Мы вот подсчитывали... В астрономии мы не знаем, что собой представляют иные галактики и почему они удаляются от нас. Как возникают сверхновые звезды. У нас гостил академик Богоявленский - он говорит, что астрономия делает первые шаги. Геологи не могут пока объяснить, чем были вызваны ледники, занимавшие пространства от Скандинавских гор до Средиземного моря. Чем объясняется такое похолодание Земли. Мы не знаем, как зародилась жизнь на Земле, почему из микроскопической клетки вырастает человек, как образуются и действуют ферменты, мы не можем различить одних простейших частиц материи от других простейших частиц.
- И мы часто не можем отличить правду от лжи, - сумрачно, словно про себя, сказал Шарипов.
- Узнавать все это - это и значит различать правду от лжи, - строго сказала Анна Тимофеевна. - И такие вопросы мы с Николаем Ивановичем перечисляли целый вечер, а чем дальше, тем их будет больше. Как это ты говорил о дыне? - обратилась она к мужу.
- Я говорил, что некоторые люди считают, - сказал Николай Иванович, будто бы полоски на дыне лишь для того, чтобы семье было удобнее разделить ее за обедом. Другие думают, что они ошибаются, и ищут иной целесообразности. Мы все сводим к целесообразности. Но целесообразность это не так просто. Цветы привлекают насекомых. Ну, а плоды? Почему каштаны окрашены в такой цвет, что нет ему иного названия, кроме "каштановый"? Почему яблоки румяные, а сливы фиолетовые? И еще сто тысяч почему. Ученые отвечают: "игра природы". Но не может же природа постоянно играть. И в действительности никто не знает, почему на дыне полоски. А когда мы это выясним, мы, быть может, дойдем до самых глубоких тайн жизни, в сравнении с которыми открытие атомной энергии покажется незначительным этапом в истории цивилизации.
Все молчали.
- А что бы это нам дало? - спросил Володя.
- Нужно думать, что мы бы научились тогда создавать из мертвой природы живую. Я не знаю, когда человечество достигнет этого. Но я уверен, что теория поведения, с которой, собственно, начался этот разговор, внесет вклад, во всяком случае, в более глубокое и правильное понимание природы.
"Теория поведения, - подумал Шарипов. - Я не смог бы назвать другую теорию, столь далекую от практики, как эта. Ведь это значит - теория поступков".
- Неужели, - спросил он, - вы считаете, что наступит время, когда можно будет заранее определить, как поступит каждый человек в каждом конкретном случае? - Он закурил. - Зажжет ли он спичку, чиркнув ею по коробке от себя или к себе, положит он коробку на стол или в карман. Встанет он после этого или останется на месте.
- Я не думаю, что науке придется выяснять такие вопросы, - ответил Николай Иванович. - Тем более что выяснять это практически, даже в далеком будущем, мне представляется почти невозможным. Кибернетическую машину, управляющую полетом самонаводящегося спутника, который движется, скажем, вокруг Земли, можно, очевидно, поставить на стол. Но если бы мы захотели создать машину, которая в совершенстве имитировала бы все, что делает обыкновенный муравей, нам пришлось бы создать установку таких размеров, что она не уместилась бы даже во всем здании Московского университета со всеми его крыльями и пристройками. А ведь муравей не очень сложное насекомое. Но если мы действительно стоим на материалистических позициях, если мы не индетерминисты и верим в причины всех явлений, то мы уверены и в том, что, определив все причины, можно предугадать явление. Таким образом, мы сможем со временем, при дальнейшем развитии науки создать теорию и предусмотреть поведение тех или иных живых существ, вначале таких простых, как насекомые, а со временем и таких сложных, как люди... В наше время - и это не мое наблюдение - все значительные открытия происходят на стыках наук. Вот я и думаю, что на стыке таких наук, как биология, психология и другие естественные науки, и кибернетики и будет создана такая теория.
- Мне трудно вам возражать, - сказал Волынский, - так как все это лишь область догадок, чистый полет фантазии. Но я вспоминаю - я закончил институт в Киеве, - как иногда у нас устраивали вечера отдыха вместе с политехниками. И политехники весело распевали песенку. В ней были такие слова:
Нам электричество сделать все сумеет,
Нам электричество мрак и тьму развеет,
Нам электричество наделает дела:
Надавишь кнопку - чик-чирик, поехала, пошла.
Я не помню следующего куплета, но дальше было так:
Не будет старых, нет, легко омолодиться.
Не будет пап и мам - мы сможем так родиться.
Не будет акушерок, не будет докторов:
Надавишь кнопку - чик-чирик, и человек готов.
Так вот то, что я слышу в последнее время о кибернетике, напоминает мне эту песенку.
Он запел чуть гнусаво, пародируя энтузиазм:
Нам кибернетика сделать все сумеет,
Нам кибернетика мрак и тьму развеет...
Я за практику. Может быть, со временем с помощью этой самой кибернетики достигнут даже регенерации человеческих органов. И хирурги больше не будут ампутировать гангренозные конечности. Наоборот, если человеку оторвет ногу, кибернетики отрастят ему новую. Но пока я больше всего доверяю моему скальпелю.
"Я тоже за практику, - подумал Шарипов. - И даже за скальпель. Но нужно знать, что именно ампутировать. - Он вспомнил, как перед уходом из управления перерыл целый ворох донесений - и хоть бы одна ниточка. Если бы они (про себя этих людей он всегда называл они) допустили какой-нибудь промах, - думал он. - Не могут же они не ошибаться... Нужны нити. Хоть бы одна. Придется выжидать. А ждать нельзя..."
Г л а в а ч е т ы р н а д ц а т а я, из которой
становится известно, какие же слова были пропущены в письме
Я передаю, а не сочиняю.
К о н ф у ц и й
Сэр,
В письме Вашем Вы позволяете мне, не стесняясь, высказать мое суждение о том, что может быть для Вас полезным в путешествии, поэтому и делаю это значительно свободнее, чем было бы прилично в ином случае. Я изложу сначала некоторые общие правила, из которых многое, думаю, Вам уже известно; но если хотя бы некоторые из них были бы для Вас новы, то они искупят остальное; если же окажется известным все, то буду наказан больше я, писавший письмо, чем Вы, его читающий.
Когда Вы будете в новом для Вас обществе, то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38