все войны, все беды, все скандалы, все провалы рыцарей плаща и кинжала — от них, бестий, чарующих своими формами слабые мужские сердца.
Как это ни грустно, мне надо было выполнять задание. Конечно, приятнее качаться на волнах с любимой дельфиночкой, чем рыться в чужих вещах. Увы, долг! А он превыше всех прелестниц, вернувшихся в родные пенаты из Африки.
Не будем нервничать — будем действовать. Каким-то удивительным образом мне удалось отправить супругов в горы. Канатной дорогой. Они уплыли в кабинке на двоих; уплыли в заоблачную даль. Я же легкой трусцой побежал мимо кипарисов и пальм в генеральский номер. Там провел необходимую оперативную работу, а проще говоря, слямзил путем фотосъемки документы, представляющие интерес в свете алмазного блеска Феникса. Через час я, как часовой любви, встречал утомленных горным воздухом супругов. Семен Петрович Батов качался, как боцман после трех литров грога.
— Друзья, умный в гору не пойдет… умный помрет сразу…
— Сима, впереди у нас жизнь, а ты скис душой, — тревожилась Лика. Тебе надо отдохнуть, милый…
— На кладбище наш отдых, — был пессимистичен генерал. — Хотя чертовски хочется работать, друзья…
Генерал был прав: работа прежде всего. Это закон нашего индустриально развитого колхозного общества. И с этим надо считаться. Тем более погода испортилась — заштормило. Вода была мутная, с обжигающими, крапивными медузами. Волны выбрасывали скользкие, желеобразные сгустки на берег, и солнце разлагало их до состояния ничего.
Мы прощались с Ликой. Ветер орудийно хлопал парусиной тентов. Пылевой смерч плясал у подножия горы. Медузы плавились под нашими ногами.
— Прощай, — сказала женщина.
— Я тебе позвоню, — сказал я.
— Зачем?
— Не знаю, — ответил я.
— Прощай, — повторила она и зашла в море по колено. Крепкие, напряженные волны пытались её сбить. Она держала удар. Лишь на лице Лики была мука, словно она забрела в заросли крапивы.
На привокзальном ларьке тоже орудийно хлопала парусина. Погода испортилась окончательно, и смысла оставаться на побережье не было. Такие, как я, люди долга — они же пассажиры — скупали на дорогу бутылки с водой, пирожки и сувениры моря. Запах моря уже перебивался суетой, волнениями, железом и мазутом. Я стоял у окна с фирменными занавесками и смотрел на перрон, по которому катились южный мусор и семечная шелуха.
— Так, за постель прошу… И билеты сразу, граждане и гражданки хорошие…
С мятыми деньгами я выудил из кармана бумажную четвертушку счастливого билетика, приобретенного у гадальщика-пирата, похожего на моего НГ. На словах «любовь до гроба» крупным женским почерком были выведены цифры телефонного номера. Я посмотрел на эти цифры, запоминая их навсегда, и смял бумажное счастье.
Столица встречала теплым дождем, толпами гостей, автомобильными пробками и каким-то всеобщим нервным напряжением. Общество ждало перемен. А их не было, перемен. Вероятно, они застряли на каком-то запущенном полустанке истории.
В квартире я обнаружил пыль запустения и пустые шкафы. Бывшая жена ушла к другому. Со своим приданым. Что радовало. Холостяцкая жизнь бодрит, как рюмка водки на скрипичном концерте. Бывшая жена любила скрипку как инструмент. И посещала концерты знаменитых деятелей вождения смычком по струнам. Вместе со мной. Я выдержал всего одно посещение муз. На втором сбежал в буфет и наклюкался, как скрипач на футбольном матче. После этого наша любовь увяла, как искусственная роза в серной кислоте.
Я собирался на службу, когда зазвонил телефон. Это была она. Нет, не Лика, она не знала моего номера телефона, она ничего обо мне не знала, она лишь знала, что я не люблю скрипичных концертов. Звонила жена. Бывшая в употреблении.
— Прости. Мне нужны вещи… Я хочу забрать пальто там… куртки… Ты дома будешь?..
— Да, — ответил я.
Какое пальто? Какие куртки?.. Быть может, квартиру ограбили?.. Нет, голос звонившей был чересчур напряжен. Так говорит человек, когда рядом с ним находятся другие. И эти другие знают, чего они хотят. А все хотят одного — чтобы не было проблем. Нет человека — нет и проблем, таков лозунг дня.
Я бросил свое старое пальто на диван, прикрыл его пледом — теперь в неверном свете телевизора лежал, отдыхая, обыватель с нафталинной судьбой.
Потом, проверив всегда боеспособного «стечкина», я выбрался на лестничную клетку, пропахшую щами, котами и сплетнями; поднялся вверх на один пролет. Присел у бойницы окошка…
В нашем многотрудном деле интуиция играет вторую, если не первую скрипку (тьфу ты, пропасть). Это врожденное чувство. Без него все заканчивается скорым выносом тела. И ты в качестве пепла обречен на вечное поселение. В колумбарии.
У подъезда заскрипела суставами и тормозами лихая малолитражка. Из неё выбрались трое. Осмотрелись по сторонам. Двое в макинтошах пропали из моего обзора; водитель закурил — синий дымок пыхнул над его головой, как нимб. В данной ситуации первый претендент в колумбарий.
Повторюсь, я убиваю только в крайних случаях. Зачем брать лишний грех на душу? Я всегда пытаюсь серьезную ситуацию превратить в нелепую. Для своих врагов. Те, как правило, сами попадают в ловушки. По своей глупости и недальновидности. Это тоже врожденное чувство: читать ситуацию.
Например, сейчас двое пыхтят на лестничной клетке, как два бронепоезда на запасном пути. Разумеется, мой сосед-пенсионер, вредный дедок из бывших чекистов, приоткрывает дверь и бубнит в щель:
— Кто такие? Сейчас вызову наряд, еть вашу мать!
Боевой такой старичок. И очень любопытный. По классовому убеждению, что вокруг одни враги народа и борьба с ними продолжается. Ему что-то тихо объясняют, и он радостно горланит на весь дом:
— Сынки, а может, помочь? У меня маузер. От комиссара товарища Альтшулера!..
И смех и грех. В тяжелых условиях трудятся продолжатели дела товарища Альтшулера.
Кое-как затолкав любопытного дедушку обратно в его дом-крепость, мои недруги открывают дверь квартиры. Моей. Ключами! (Отбирайте ключи у бывших жен.) И пропадают. Лестничная площадка пуста. Я спускаюсь к двери. Прислушиваюсь: там, в квартире, раздаются характерные звуки, точно хлопают бутылки с шампанским… Двое сообразили на троих?.. Я закрываю дверь на ключ. Ключ оставляю в замке. Ловушка захлопнулась — швейцарские замки самые надежные. И бегу по лестнице вниз. Люблю темповые упражнения. Темп, импровизация и натиск — и враг побежит с поля боя.
Тот, кто вредил своему здоровью сигаретами, вовсю, паразит, флиртовал с моей женой. Обидно. Было мне. Быть может, поэтому я локтевым приемом сжал горло врага. Тот побрыкался для видимости, потом обмяк и стих. Как известно, никотин убивает лошадь. А здесь слабый человек. Ему не повезло. Это был не его день.
На заднем сиденье малолитражки ойкала женщина. Кто такая? К своему удивлению, я узнал жену. Бывшую супругу. Она тоже любила курить. Но я её пожалел. Наверное, я поверил словам:
— Я… я… я не знаю, кто они такие… Я не хотела… Они меня заставили… Я же тебя предупредила…
— Спасибо, — признался я.
Малолитражка мчалась по праздному, беспечному городу. Мне нравится быстрая езда. На чужой машине. Ее можно не жалеть и разбить вдребезги. Мне нравится быстрая езда. С чужой женщиной. В любую минуту можно притормозить и попрощаться с пассажиркой. Что я и делаю у перекрестка — рывком открываю дверцу машины.
— Прощай.
— Уходить?
— И постарайся больше не курить, — любезно предупредил я. — Сама же убедилась во вреде табака…
— Да-да-да, — поспешно ответила женщина и пропала в праздной толчее улицы; от неё в салоне машины остался лишь стойкий запах духов, которые, признаться, никогда не нравились мне. У духов был удушливый запашок…
Потом так получилось, что я встретился с непосредственным руководителем Николаем Григорьевичем. Встретились мы за городом. В дачной местности. У железнодорожного переезда. Проклятая малолитражка, пока я договаривался о встрече, у неё отказали тормоза, и тарахтелка навернулась в глубокий, как Марианская впадина, кювет. Жаль, хорошая была машина; у вещей, как и людей, свои судьбы. И тут ничего не поделаешь.
Генерал-лейтенант приехал на встречу один. Был замаскирован под дачника, любителя-садовода; был в свитере и джинсах. Не хватало только лопаты и черенков.
— Ну, что, сынок? Из огня да в полымя? — спросил НГ.
— Едва не получил свинцовый привет от Сынишки, — согласился я. — Что такие все нервные? Неужели птичку нашли?
— Птичка? — покосился на меня дядя Коля. — Эта птаха — тьфу, мелочь! Камешек для забавы идиотов… Тут, брат, другое…
— Оружие?
— Поберечь тебя надо, дурака, — вздохнул генерал. — Прогуляемся, предложил, и мы отошли от автомобиля в пролесок. Так, на всякий случай. Далеко на стыках стучал железнодорожный состав. На деревьях и кустах лежала пожелтевшая печать осени. — А ты, сынок, загорел и обматерел… Как там генерал Батов?..
— На боевом посту, — улыбнулся я. — Закончил воспоминания. Вы будете первый читатель, — и отдал микропленку.
— Хорошо, поглядим. Все пойдет в корзинку… Так о чем это я?..
— Оружие, Николай Григорьевич.
— Я сам думал: оружие… Поставки-то само собой: дальнобойные реактивные системы залпового огня «Ураган», «Смерч», танковые управляемые снаряды, вертолеты… и ещё там по мелочи…
— Детишкам на молочишко…
— Мелочь, Саша, мелочь… Дело такое раскручивается… Опасное для здоровья…
— Не томите, дядя Коля.
— Обогащаем уран и обратно отправляем… морями-океанами…
Я несдержанно присвистнул — из кустов мне ответила какая-то пичужка. Я рассмеялся.
— Южноафриканская птичка снесла ядерное яичко… Хлебов ещё тогда знал что-то… Алмаз плюс уран… Это же мировой скандалец… Если мир узнает, конец благородному семейству…
— Конец будет нам, — сказал Николай Григорьевич. — Насмерть узелок завязывается, предупреждаю.
— Николай Григорьевич, — обиделся я, — поздно меня пугать. Пуганый.
— М-да, — покачал головой Нач. — Много ты знаешь?.. Ничего не знаешь.
— Чист, как младенец, — хмыкнул я.
— Вот именно. А кто-то считает, что знаешь… Вот беда в чем…
Издалека наступала по рельсам мощная, стальная сила, мы же возвращались к автомобилю, на котором садоводы-любители не ездят. На таких разъезжают или начальники спецслужб, или денежные барыги.
— Слушай меня, сынок, внимательно, — проговорил дядя Коля.
Товарняк смял, уничтожил пригородную тишину, заглушил слова. Проходил мимо нас неотвратимой, всесокрушающей лавиной…
Что же мне сказал генерал-лейтенант? Сие осталось тайной. Для всех, кто хотел увидеть меня в колумбарии. Это радовало. Прежде всего меня. У меня слишком много было дел, чтобы отдыхать в алюминиевом кубке пепельной трухой.
Был уже вечер. Город после своей агрессивно-созидающей деятельности отходил ко сну. Рекламные огни ресторанов пылали впустую — нищие влюбленные проходили мимо. Вместе со мной. Я кружил по улицам, переулкам, дворикам. Зачем? Так, на всякий случай. Хотя был вечер, и тени искажали лица, и меня трудно было узнать. Иногда мне казалось, что я — это не я. А кто же тогда?
Наконец, когда я убедился, что я — это я и за мной нет хвоста, то нашел нужный мне дом, нужную квартиру, нужную кнопку дверного звонка. Дверь конспиративной квартиры открыла невзрачная, спокойная женщина с домашним пучком волос. Из коридора тянуло домашними пирогами и уютом. Люблю пирожки. С грибами. Съел и окочурился. Если не повезло. Легкая смерть.
— Вот, тетя Люся, проходил мимо, решил проведать, — сказал я пароль. Как вы тут без племянника живете-поживаете?
— Скучаем, дорогой племянничек, — и пригласила в дом. К пирожкам.
Я прошел в гостиную. Она была напичкана всевозможной видео-, радиоаппаратурой. Окно было плотно зашторенным. Мутным квадратом светился телевизионный экран. На экране — картинка: внушительная барская комната, заставленная антикварной мебелью, посудой, картинами, иконами. Над камином пестреет юбилейная афиша Укротителя цирка.
— Вот таким образом, Саша, — улыбнулась тетя Люся. — Чувствуй себя как дома.
— Спасибо. Уже чувствую.
— Пироги любишь?
— Люблю, — признался.
— С грибами? Или с картошкой?
Признаюсь, я выбрал второе. С картошкой. Береженого Бог бережет. Какая-нибудь маленькая, скользкая сморчковая сволочь может испортить всю Операцию. Какая может быть работа, когда маешься болями в желудке? Или тебя промывают посредством клизм? И поэтому, обожравшись домашних пирожков с родным и надежным продуктом, я заснул с легкой душой. Как человек, добросовестно выполнивший свой долг.
Сновидения меня не посещали. Видимо, они не поспели за мной на новое местоположение.
Утром я чувствовал себя прекрасно. Где-то вместе со мной проснулся город и шумел трудовой, кипучей деятельностью: ревели мусоровозы, дребезжали трамваи, кричали на стройке каменщики, оставшиеся без бетонного раствора… Кричали они на понятном мне латинском языке, от которого вяли уши… Милая сердцу, родная сторона… Наверное, я патриот… Я люблю запах отечественного нужника, вечно и одиноко стоящего под дождем на бесконечном картофельном поле среднерусской равнины. Впрочем, зачем слова? Их можно обменять на тридцать мелких сребреников. И поэтому лучше помолчать. В одиночестве.
Картинка телевизионного экрана ожила лишь к вечеру. В хоромах появились двое. Известный мне Укротитель людей и зверей. И она — Дочь самого выдающегося государственно-политического деятеля всех времен и народностей. Была похожа на циркового борца и на родного папу. Дама нервничала, швырнула на пол норковое манто, потоптала его, капризничала:
— А я хочу! Хочу и требую!
— Прекрати, малышка, — морщился Укротитель. — Ты, право, невыносима…
— Налей, говорю, — требовала Дочь. — Или я за себя не отвечаю. Укушу!
— Нет. — Циркач был тверд. — Сделаем дело, будем гулять смело!
— Ну, киса, я тебя умоляю…
И цирковой деятель не сумел укротить свою спутницу, сдался; золотым ключиком открыл сейф-бар. Радостно зазвенело хрустальное стекло — в рюмку плеснулась янтарная жидкость.
— Родная, предупреждаю: будь сдержанна. Ты же умеешь держать себя в руках. Только ленишься…
— Буду держаться, как крейсер «Варяг», — пообещала невыдержанная женщина, цапнула рюмку, жадно проглотила янтарное содержимое, крякнула и, подняв с пола манто, шумно им занюхала. — Вооот, теперь можно и жить, икнула. — Только ты не сильно ему потрафляй… Не очень…
— Хорошо. Но я тебя тоже прошу: молчи.
— Как партизан?
— Именно, милая. Молчание — золото!
— Ох, люблю я золото, золото мое! — фальшиво затянула Дочь.
К счастью, дверь открылась и появился тяжеловесный телохранитель, за ним протискивался Сын… со своей развязно-паразитической улыбочкой.
— И чего это, братья и сестры, забаррикадировались? Боитесь гнева народного?..
Укротитель щелкнул пальцами — и телохранитель исчез; остались одни родственные души.
— Ну вооот, — дурашливо проговорил Сын, осматривая апартаменты. Пришел попрощаться… А богато живете, товарищи… На нетрудовые доходы…
— Говно, — не выдержала Дочь. И была права: если тебя пригласили в гости, будь сдержан в своих чувствах.
— Вот-вот, может, больше и не увидимся, — развел руками Сынишка. Покидаю любимую Родину… Жаль, но надо…
— С собой? — поинтересовался Укротитель.
— Все родное всегда со мной! — последовал твердый ответ.
— Что пить? — неосторожно спросил циркач. Это была его роковая ошибка.
— Все! — горячо ответила Дама.
— Потом, — ответил Сын, — сделаем дело…
— …гулять будем смело! — хихикнула Дочь.
Заслуженный деятель циркового искусства поморщился.
— Где камешек?
— Где чек?
— Чек здесь. — Укротитель вытащил из внутреннего кармана бордового пиджака бумажник. — Камень?
— А камешек тут. — Сын похлопал себя по груди. И удивился: — Вы что, братцы, не верите мне?
— Не верим! — буркнула Дочь. И была права.
— Как и я вам! — проговорил Сын. И тоже был прав.
— Ну ты!..
— Ну я!
— Тихххааа! — гаркнул Укротитель.
Все присутствующие тотчас же успокоились, лишь с ненавистью зыркали друг на друга. Укротитель выложил на стол бумажную четвертушку.
— Пожалуйста!.. Чек… на лимон…
— И сто тысяч тугриков наличными, — напомнил Сын. — Это, товарищи, на всякий случай. Хотя я вам верю, как вы мне…
— Наглый парниша, — заныла Дочь. — Ты у меня… у параши гнить будешь!.. — и цапнула врага за руку.
— Отпусти, зараза такая! — вырвался. — На мне в рай въезжаете?! За бесценок багрю вам…
— Умолкни, — обрезал собеседника Укротитель, подошел к сейфу-бару, вырвал оттуда полиэтиленовый пакет. — Будет тебе, козел, «капуста». Здесь сто! — и швырнул пакет.
Сын этот пакет ловко поймал, открыл его, картинно нюхнул.
— Свободой, граждане заключенные, пахнет!
— Феникс! — потребовал Укротитель.
— Всегда рад помочь голодающим, — хмыкнул Сын и, как иллюзионист, извлек из воздуха ювелирную коробочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Как это ни грустно, мне надо было выполнять задание. Конечно, приятнее качаться на волнах с любимой дельфиночкой, чем рыться в чужих вещах. Увы, долг! А он превыше всех прелестниц, вернувшихся в родные пенаты из Африки.
Не будем нервничать — будем действовать. Каким-то удивительным образом мне удалось отправить супругов в горы. Канатной дорогой. Они уплыли в кабинке на двоих; уплыли в заоблачную даль. Я же легкой трусцой побежал мимо кипарисов и пальм в генеральский номер. Там провел необходимую оперативную работу, а проще говоря, слямзил путем фотосъемки документы, представляющие интерес в свете алмазного блеска Феникса. Через час я, как часовой любви, встречал утомленных горным воздухом супругов. Семен Петрович Батов качался, как боцман после трех литров грога.
— Друзья, умный в гору не пойдет… умный помрет сразу…
— Сима, впереди у нас жизнь, а ты скис душой, — тревожилась Лика. Тебе надо отдохнуть, милый…
— На кладбище наш отдых, — был пессимистичен генерал. — Хотя чертовски хочется работать, друзья…
Генерал был прав: работа прежде всего. Это закон нашего индустриально развитого колхозного общества. И с этим надо считаться. Тем более погода испортилась — заштормило. Вода была мутная, с обжигающими, крапивными медузами. Волны выбрасывали скользкие, желеобразные сгустки на берег, и солнце разлагало их до состояния ничего.
Мы прощались с Ликой. Ветер орудийно хлопал парусиной тентов. Пылевой смерч плясал у подножия горы. Медузы плавились под нашими ногами.
— Прощай, — сказала женщина.
— Я тебе позвоню, — сказал я.
— Зачем?
— Не знаю, — ответил я.
— Прощай, — повторила она и зашла в море по колено. Крепкие, напряженные волны пытались её сбить. Она держала удар. Лишь на лице Лики была мука, словно она забрела в заросли крапивы.
На привокзальном ларьке тоже орудийно хлопала парусина. Погода испортилась окончательно, и смысла оставаться на побережье не было. Такие, как я, люди долга — они же пассажиры — скупали на дорогу бутылки с водой, пирожки и сувениры моря. Запах моря уже перебивался суетой, волнениями, железом и мазутом. Я стоял у окна с фирменными занавесками и смотрел на перрон, по которому катились южный мусор и семечная шелуха.
— Так, за постель прошу… И билеты сразу, граждане и гражданки хорошие…
С мятыми деньгами я выудил из кармана бумажную четвертушку счастливого билетика, приобретенного у гадальщика-пирата, похожего на моего НГ. На словах «любовь до гроба» крупным женским почерком были выведены цифры телефонного номера. Я посмотрел на эти цифры, запоминая их навсегда, и смял бумажное счастье.
Столица встречала теплым дождем, толпами гостей, автомобильными пробками и каким-то всеобщим нервным напряжением. Общество ждало перемен. А их не было, перемен. Вероятно, они застряли на каком-то запущенном полустанке истории.
В квартире я обнаружил пыль запустения и пустые шкафы. Бывшая жена ушла к другому. Со своим приданым. Что радовало. Холостяцкая жизнь бодрит, как рюмка водки на скрипичном концерте. Бывшая жена любила скрипку как инструмент. И посещала концерты знаменитых деятелей вождения смычком по струнам. Вместе со мной. Я выдержал всего одно посещение муз. На втором сбежал в буфет и наклюкался, как скрипач на футбольном матче. После этого наша любовь увяла, как искусственная роза в серной кислоте.
Я собирался на службу, когда зазвонил телефон. Это была она. Нет, не Лика, она не знала моего номера телефона, она ничего обо мне не знала, она лишь знала, что я не люблю скрипичных концертов. Звонила жена. Бывшая в употреблении.
— Прости. Мне нужны вещи… Я хочу забрать пальто там… куртки… Ты дома будешь?..
— Да, — ответил я.
Какое пальто? Какие куртки?.. Быть может, квартиру ограбили?.. Нет, голос звонившей был чересчур напряжен. Так говорит человек, когда рядом с ним находятся другие. И эти другие знают, чего они хотят. А все хотят одного — чтобы не было проблем. Нет человека — нет и проблем, таков лозунг дня.
Я бросил свое старое пальто на диван, прикрыл его пледом — теперь в неверном свете телевизора лежал, отдыхая, обыватель с нафталинной судьбой.
Потом, проверив всегда боеспособного «стечкина», я выбрался на лестничную клетку, пропахшую щами, котами и сплетнями; поднялся вверх на один пролет. Присел у бойницы окошка…
В нашем многотрудном деле интуиция играет вторую, если не первую скрипку (тьфу ты, пропасть). Это врожденное чувство. Без него все заканчивается скорым выносом тела. И ты в качестве пепла обречен на вечное поселение. В колумбарии.
У подъезда заскрипела суставами и тормозами лихая малолитражка. Из неё выбрались трое. Осмотрелись по сторонам. Двое в макинтошах пропали из моего обзора; водитель закурил — синий дымок пыхнул над его головой, как нимб. В данной ситуации первый претендент в колумбарий.
Повторюсь, я убиваю только в крайних случаях. Зачем брать лишний грех на душу? Я всегда пытаюсь серьезную ситуацию превратить в нелепую. Для своих врагов. Те, как правило, сами попадают в ловушки. По своей глупости и недальновидности. Это тоже врожденное чувство: читать ситуацию.
Например, сейчас двое пыхтят на лестничной клетке, как два бронепоезда на запасном пути. Разумеется, мой сосед-пенсионер, вредный дедок из бывших чекистов, приоткрывает дверь и бубнит в щель:
— Кто такие? Сейчас вызову наряд, еть вашу мать!
Боевой такой старичок. И очень любопытный. По классовому убеждению, что вокруг одни враги народа и борьба с ними продолжается. Ему что-то тихо объясняют, и он радостно горланит на весь дом:
— Сынки, а может, помочь? У меня маузер. От комиссара товарища Альтшулера!..
И смех и грех. В тяжелых условиях трудятся продолжатели дела товарища Альтшулера.
Кое-как затолкав любопытного дедушку обратно в его дом-крепость, мои недруги открывают дверь квартиры. Моей. Ключами! (Отбирайте ключи у бывших жен.) И пропадают. Лестничная площадка пуста. Я спускаюсь к двери. Прислушиваюсь: там, в квартире, раздаются характерные звуки, точно хлопают бутылки с шампанским… Двое сообразили на троих?.. Я закрываю дверь на ключ. Ключ оставляю в замке. Ловушка захлопнулась — швейцарские замки самые надежные. И бегу по лестнице вниз. Люблю темповые упражнения. Темп, импровизация и натиск — и враг побежит с поля боя.
Тот, кто вредил своему здоровью сигаретами, вовсю, паразит, флиртовал с моей женой. Обидно. Было мне. Быть может, поэтому я локтевым приемом сжал горло врага. Тот побрыкался для видимости, потом обмяк и стих. Как известно, никотин убивает лошадь. А здесь слабый человек. Ему не повезло. Это был не его день.
На заднем сиденье малолитражки ойкала женщина. Кто такая? К своему удивлению, я узнал жену. Бывшую супругу. Она тоже любила курить. Но я её пожалел. Наверное, я поверил словам:
— Я… я… я не знаю, кто они такие… Я не хотела… Они меня заставили… Я же тебя предупредила…
— Спасибо, — признался я.
Малолитражка мчалась по праздному, беспечному городу. Мне нравится быстрая езда. На чужой машине. Ее можно не жалеть и разбить вдребезги. Мне нравится быстрая езда. С чужой женщиной. В любую минуту можно притормозить и попрощаться с пассажиркой. Что я и делаю у перекрестка — рывком открываю дверцу машины.
— Прощай.
— Уходить?
— И постарайся больше не курить, — любезно предупредил я. — Сама же убедилась во вреде табака…
— Да-да-да, — поспешно ответила женщина и пропала в праздной толчее улицы; от неё в салоне машины остался лишь стойкий запах духов, которые, признаться, никогда не нравились мне. У духов был удушливый запашок…
Потом так получилось, что я встретился с непосредственным руководителем Николаем Григорьевичем. Встретились мы за городом. В дачной местности. У железнодорожного переезда. Проклятая малолитражка, пока я договаривался о встрече, у неё отказали тормоза, и тарахтелка навернулась в глубокий, как Марианская впадина, кювет. Жаль, хорошая была машина; у вещей, как и людей, свои судьбы. И тут ничего не поделаешь.
Генерал-лейтенант приехал на встречу один. Был замаскирован под дачника, любителя-садовода; был в свитере и джинсах. Не хватало только лопаты и черенков.
— Ну, что, сынок? Из огня да в полымя? — спросил НГ.
— Едва не получил свинцовый привет от Сынишки, — согласился я. — Что такие все нервные? Неужели птичку нашли?
— Птичка? — покосился на меня дядя Коля. — Эта птаха — тьфу, мелочь! Камешек для забавы идиотов… Тут, брат, другое…
— Оружие?
— Поберечь тебя надо, дурака, — вздохнул генерал. — Прогуляемся, предложил, и мы отошли от автомобиля в пролесок. Так, на всякий случай. Далеко на стыках стучал железнодорожный состав. На деревьях и кустах лежала пожелтевшая печать осени. — А ты, сынок, загорел и обматерел… Как там генерал Батов?..
— На боевом посту, — улыбнулся я. — Закончил воспоминания. Вы будете первый читатель, — и отдал микропленку.
— Хорошо, поглядим. Все пойдет в корзинку… Так о чем это я?..
— Оружие, Николай Григорьевич.
— Я сам думал: оружие… Поставки-то само собой: дальнобойные реактивные системы залпового огня «Ураган», «Смерч», танковые управляемые снаряды, вертолеты… и ещё там по мелочи…
— Детишкам на молочишко…
— Мелочь, Саша, мелочь… Дело такое раскручивается… Опасное для здоровья…
— Не томите, дядя Коля.
— Обогащаем уран и обратно отправляем… морями-океанами…
Я несдержанно присвистнул — из кустов мне ответила какая-то пичужка. Я рассмеялся.
— Южноафриканская птичка снесла ядерное яичко… Хлебов ещё тогда знал что-то… Алмаз плюс уран… Это же мировой скандалец… Если мир узнает, конец благородному семейству…
— Конец будет нам, — сказал Николай Григорьевич. — Насмерть узелок завязывается, предупреждаю.
— Николай Григорьевич, — обиделся я, — поздно меня пугать. Пуганый.
— М-да, — покачал головой Нач. — Много ты знаешь?.. Ничего не знаешь.
— Чист, как младенец, — хмыкнул я.
— Вот именно. А кто-то считает, что знаешь… Вот беда в чем…
Издалека наступала по рельсам мощная, стальная сила, мы же возвращались к автомобилю, на котором садоводы-любители не ездят. На таких разъезжают или начальники спецслужб, или денежные барыги.
— Слушай меня, сынок, внимательно, — проговорил дядя Коля.
Товарняк смял, уничтожил пригородную тишину, заглушил слова. Проходил мимо нас неотвратимой, всесокрушающей лавиной…
Что же мне сказал генерал-лейтенант? Сие осталось тайной. Для всех, кто хотел увидеть меня в колумбарии. Это радовало. Прежде всего меня. У меня слишком много было дел, чтобы отдыхать в алюминиевом кубке пепельной трухой.
Был уже вечер. Город после своей агрессивно-созидающей деятельности отходил ко сну. Рекламные огни ресторанов пылали впустую — нищие влюбленные проходили мимо. Вместе со мной. Я кружил по улицам, переулкам, дворикам. Зачем? Так, на всякий случай. Хотя был вечер, и тени искажали лица, и меня трудно было узнать. Иногда мне казалось, что я — это не я. А кто же тогда?
Наконец, когда я убедился, что я — это я и за мной нет хвоста, то нашел нужный мне дом, нужную квартиру, нужную кнопку дверного звонка. Дверь конспиративной квартиры открыла невзрачная, спокойная женщина с домашним пучком волос. Из коридора тянуло домашними пирогами и уютом. Люблю пирожки. С грибами. Съел и окочурился. Если не повезло. Легкая смерть.
— Вот, тетя Люся, проходил мимо, решил проведать, — сказал я пароль. Как вы тут без племянника живете-поживаете?
— Скучаем, дорогой племянничек, — и пригласила в дом. К пирожкам.
Я прошел в гостиную. Она была напичкана всевозможной видео-, радиоаппаратурой. Окно было плотно зашторенным. Мутным квадратом светился телевизионный экран. На экране — картинка: внушительная барская комната, заставленная антикварной мебелью, посудой, картинами, иконами. Над камином пестреет юбилейная афиша Укротителя цирка.
— Вот таким образом, Саша, — улыбнулась тетя Люся. — Чувствуй себя как дома.
— Спасибо. Уже чувствую.
— Пироги любишь?
— Люблю, — признался.
— С грибами? Или с картошкой?
Признаюсь, я выбрал второе. С картошкой. Береженого Бог бережет. Какая-нибудь маленькая, скользкая сморчковая сволочь может испортить всю Операцию. Какая может быть работа, когда маешься болями в желудке? Или тебя промывают посредством клизм? И поэтому, обожравшись домашних пирожков с родным и надежным продуктом, я заснул с легкой душой. Как человек, добросовестно выполнивший свой долг.
Сновидения меня не посещали. Видимо, они не поспели за мной на новое местоположение.
Утром я чувствовал себя прекрасно. Где-то вместе со мной проснулся город и шумел трудовой, кипучей деятельностью: ревели мусоровозы, дребезжали трамваи, кричали на стройке каменщики, оставшиеся без бетонного раствора… Кричали они на понятном мне латинском языке, от которого вяли уши… Милая сердцу, родная сторона… Наверное, я патриот… Я люблю запах отечественного нужника, вечно и одиноко стоящего под дождем на бесконечном картофельном поле среднерусской равнины. Впрочем, зачем слова? Их можно обменять на тридцать мелких сребреников. И поэтому лучше помолчать. В одиночестве.
Картинка телевизионного экрана ожила лишь к вечеру. В хоромах появились двое. Известный мне Укротитель людей и зверей. И она — Дочь самого выдающегося государственно-политического деятеля всех времен и народностей. Была похожа на циркового борца и на родного папу. Дама нервничала, швырнула на пол норковое манто, потоптала его, капризничала:
— А я хочу! Хочу и требую!
— Прекрати, малышка, — морщился Укротитель. — Ты, право, невыносима…
— Налей, говорю, — требовала Дочь. — Или я за себя не отвечаю. Укушу!
— Нет. — Циркач был тверд. — Сделаем дело, будем гулять смело!
— Ну, киса, я тебя умоляю…
И цирковой деятель не сумел укротить свою спутницу, сдался; золотым ключиком открыл сейф-бар. Радостно зазвенело хрустальное стекло — в рюмку плеснулась янтарная жидкость.
— Родная, предупреждаю: будь сдержанна. Ты же умеешь держать себя в руках. Только ленишься…
— Буду держаться, как крейсер «Варяг», — пообещала невыдержанная женщина, цапнула рюмку, жадно проглотила янтарное содержимое, крякнула и, подняв с пола манто, шумно им занюхала. — Вооот, теперь можно и жить, икнула. — Только ты не сильно ему потрафляй… Не очень…
— Хорошо. Но я тебя тоже прошу: молчи.
— Как партизан?
— Именно, милая. Молчание — золото!
— Ох, люблю я золото, золото мое! — фальшиво затянула Дочь.
К счастью, дверь открылась и появился тяжеловесный телохранитель, за ним протискивался Сын… со своей развязно-паразитической улыбочкой.
— И чего это, братья и сестры, забаррикадировались? Боитесь гнева народного?..
Укротитель щелкнул пальцами — и телохранитель исчез; остались одни родственные души.
— Ну вооот, — дурашливо проговорил Сын, осматривая апартаменты. Пришел попрощаться… А богато живете, товарищи… На нетрудовые доходы…
— Говно, — не выдержала Дочь. И была права: если тебя пригласили в гости, будь сдержан в своих чувствах.
— Вот-вот, может, больше и не увидимся, — развел руками Сынишка. Покидаю любимую Родину… Жаль, но надо…
— С собой? — поинтересовался Укротитель.
— Все родное всегда со мной! — последовал твердый ответ.
— Что пить? — неосторожно спросил циркач. Это была его роковая ошибка.
— Все! — горячо ответила Дама.
— Потом, — ответил Сын, — сделаем дело…
— …гулять будем смело! — хихикнула Дочь.
Заслуженный деятель циркового искусства поморщился.
— Где камешек?
— Где чек?
— Чек здесь. — Укротитель вытащил из внутреннего кармана бордового пиджака бумажник. — Камень?
— А камешек тут. — Сын похлопал себя по груди. И удивился: — Вы что, братцы, не верите мне?
— Не верим! — буркнула Дочь. И была права.
— Как и я вам! — проговорил Сын. И тоже был прав.
— Ну ты!..
— Ну я!
— Тихххааа! — гаркнул Укротитель.
Все присутствующие тотчас же успокоились, лишь с ненавистью зыркали друг на друга. Укротитель выложил на стол бумажную четвертушку.
— Пожалуйста!.. Чек… на лимон…
— И сто тысяч тугриков наличными, — напомнил Сын. — Это, товарищи, на всякий случай. Хотя я вам верю, как вы мне…
— Наглый парниша, — заныла Дочь. — Ты у меня… у параши гнить будешь!.. — и цапнула врага за руку.
— Отпусти, зараза такая! — вырвался. — На мне в рай въезжаете?! За бесценок багрю вам…
— Умолкни, — обрезал собеседника Укротитель, подошел к сейфу-бару, вырвал оттуда полиэтиленовый пакет. — Будет тебе, козел, «капуста». Здесь сто! — и швырнул пакет.
Сын этот пакет ловко поймал, открыл его, картинно нюхнул.
— Свободой, граждане заключенные, пахнет!
— Феникс! — потребовал Укротитель.
— Всегда рад помочь голодающим, — хмыкнул Сын и, как иллюзионист, извлек из воздуха ювелирную коробочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65