Бедняжка застонала суставами, заюзила, точно по льду. Для полного счастья мне осталось сесть в лужу. В буквальном смысле этого слова. Осенью на таких дорогах мертвый сезон. Хлеба убраны, бензин кончился, ждите лета. Ждать я не мог. К моей гордости, отечественное авто выдержало испытание отечественными ухабами. Я удачно припарковал машину под защиту густого ещё кустарника и с небольшим школьным ранцем за плечами отправился на разведку местности. Уже был поздний вечер — я брел на характерный трудолюбивый звук винтокрылых, как пишут газетчики, машин. Существенный недостаток всех аэродромов: шуметь надо. Без шума и труда — улетишь не туда. А как же быть с агентами ЦРУ? Видимо, все агенты спецслужб отдыхали в теплых и уютных барах «Националя», потому что в кромешной мгле перелеска я никого не встретил. За идею никто не хотел страдать во тьме ночной. Кроме меня, романтика родных угодий.
Наконец сквозь кусты и деревья я увидел световые пятна. Прожектора освещали колючую проволоку. Она казалась серебряной. Я оторопел: где же это я нахожусь? То ли в зоне? То ли перед зоной?
К счастью, вышек с вертушками не было. Что радовало: мы в зоне, но с щадящим режимом охраны.
Я устроился на сухом валежнике, вытащил из ранца полевой бинокль и принялся изучать местность и обстановку на ней. КПП, административное здание, башня слежения, радиолокационные станции, бензовозы, перевозящие керосин, самолетные туши, летный и обслуживающий персонал, местная собачья стайка… Иногда над полем возникала тишина, и тогда было слышно дыхание и людей, и домашне-производственных зверей. Потом снова трубно и величаво ревели турбины летательного монстра и казалось, что сейчас весь окружающий мир взлетит к мглистому небу. И я вместе с ним. Обидно, так хочется сделать ещё многое…
Я прошел вдоль проволочного забора, он проржавел и был дыряв, как память. Я увидел цистерны топливного хранилища, они наполовину были зарыты в землю. Рядом грудился металлолом — кладбище летательных аппаратов. Мне нужно было приблизиться к месту предполагаемых событий. Вдруг все произойдет без моего участия? Что я буду рассказывать внукам?
Марш-броском я достиг железных гор и спрятался в их отрогах. Минуты ожидания превратились в часы, как утверждают романисты.
У меня даже возникло сомнение, а не обманулся ли я? Или хитрый Виктор с бесценным грузом стартует из Байконура? Или отправится поездом Москва Чикаго? К моей душевной радости, когда над полем шелковым парашютом вспухла тишина, раздался настойчивый далекий звук. В ночи заплясали характерные радужные огни фар. По скоростной трассе не спеша двигалась колонна. Полевой бинокль приблизил меня к ней. Две машины-контейнеры, охраняемые военными грузовиками, БМВ и легковыми автомобилями милиции. И это правильно: золото требует к себе уважительного отношения. Мало ли какому тихушнику захочется грабануть десять тонн драгметалла. На карманные расходы.
Я не учел профессиональных навыков своих недругов. Над защитой желтого железа трудились самые мудрые мозги Госбезопасности и МВД. (Мудрые — я называю условно.) Бравые бойцы ОМОНа плотной, бронетанковой стеной окружили место разгрузки и брюхатый «Антей». Мне оставалось только отслеживать ситуацию, как любит выражаться полковник Орешко. Любое мое неосторожное движение вызвало бы такой заградительный огонь, что от меня бы остались одни керамические зубы. И то вряд ли.
Что же делать? Ситуация выходила из-под моего контроля. Солдатики-грузчики весело метали в самолет деревянные длинные ящики. Под строгими взорами автоматчиков и людей в штатском. Было такое впечатление, что никто из присутствующих не знает о желтой пшеничке. Я уж хотел выйти из укрытия и сказать всю правду о проклятом металле. И не успел — подъехал белый, как яблоневый сад, лимузин. Из него выбралась славная троица: Виктор, Фроликов и банкир Утинский. Я порадовался за старых знакомых — выглядели они в свете прожекторов великолепно. Эту бы троицу да в президиум ткацкой фабрики имени Клары Цеткин. Все бы ткачихи, прядильщицы, валяльщицы, обмотчицы и другие были бы до крайности счастливы и перевыполнили бы план по ткани на двадцать пять и семь десятых процента. Однако, кажется, я отвлекаюсь. С улыбками трое деляг наблюдали за погрузкой. В руке Кроликова был «дипломат», набитый, вероятно, попугайчиками. Появился гибкий человечек-лакей с подносом, на котором искрились фужеры с шампанским. Красиво, черт бы их побрал! Значит, уже гуляют господа! Не рано ли, товарищи?
Между тем погрузка заканчивалась. Друзья по удачной сделке сердечно прощались. Охрана усилила бдительность. А что же я, сидящий в металлоломе, как дурак с ранцем? Мне ничего не оставалось делать, как сидеть и ждать. Ждать, когда судьба повернется ко мне хотя бы в профиль.
Сын ГПЧ и сопровождающие его лица взошли, как боги, в самолетное нутро. Помахали ручкой родине и провожающим. К топливному хранилищу подкатил бензовоз приятного оранжевого цвета. Из кабины выпрыгнул водитель в комбинезоне. Был молодцеват и симпатичен; из дембелей Советской Армии. С таким можно поговорить по душам. Пока он занимался производственными делами, я приблизился к огнеопасному месту.
— Здорово, братишка. Тссс!.. — проговорил я. — Есть работа. На баксы.
— Тьфу ты, — ругнулся дембель. — Напугал же, дядя…
— Извини, больше не буду…
— Ты что, из этих?.. — кивнул в сторону предлетной суеты. — Опять что-то ссслямзили… (Конечно же, словцо было употреблено совсем другое, более емкое и эмоциональное. Какое? Думаю, человеку с фантазией несложно будет догадаться.)
— Нет, я из других, — признался я.
— И что за работенка?.. — подозрительно ухмыльнулся паренек. — Только, чур, зелень вперед!.. И не фальшивую, дядя…
— Обижаешь, командир, — и выудил из куртки несколько сотенок с овальным портретом мордатого, малопривлекательного гражданина Соединенных Штатов Америки.
Винтовые лопасти разрубили ночной влажный воздух. Взревели турбины. Смерч завьюжил по бетонному полю. Самолетная туша медленно выруливала на полосу, освещенную дежурными новогодними фонарями. Провожающие в штатском разбредались по персональным авто. Бойцы ОМОНа, выполнив непонятную для них задачу, прыгали в крытые брезентом грузовики. Зачадили БМП (боевые машины пехоты).
Я же находился в кабине бензовоза, скрытого в тени складского помещения, и пытался угадать мгновение удачи. Я ждал, когда возникнет мертвая зона. Такая зона сделает меня невидимым для провожающих, решивших, что самолет уже поднялся в воздух и можно со спокойной совестью отправляться по казармам; а тот, кто взлетает в керосиновой бомбе, занят исключительно своими чувствами и переживаниями и в иллюминатор, как правило, не смотрит.
— Вперед, братишка! — рявкнул я, почувствовав долгожданный миг удачи. — С Богом!..
Вопрос: способен ли малотонный тягач-керосинщик соревноваться в скорости с многотонным летательным аппаратом?
Ответ: да; более того, способен догнать и перегнать. С Божьей помощью.
Даже под угрозой расстрела я бы не повторил того, что сделал в глубокую осеннюю ночь.
Когда тяжелая крылатая машина начала свой мучительный разбег и когда она, по моему разумению, попала в мертвую зону, наш бензовоз рванулся к ней…
Нырнув под край правого крыла, заправщик уравнял скорость. Всего на несколько секунд. Я уже был готов к такому маневру, находясь на лесенке бензовозной цистерны. Было такое впечатление, что я нахожусь под лапой бегущего динозавра. Вот-вот симпатичное, ревущее дурным голосом животное опустит ножку…
Каким-то невероятным образом мне удалось влепить мину в эту опасную железную лапу… Через несколько мгновений летательное чудовище с громовыми раскатами вздыбилось в ночной, мрачный мир.
— Ну, ты, дядя, каскадер, — заорал дембель-водитель. — Смертельные номера… После такого дорога только на Ваганьково!..
— Это ты, командир, угадал, — сказал я. — Но не для нас, для других…
— Как в кино, — приходил в себя паренек. — Может, фильм снимали, а я, как дурак, без выходного костюмчика?..
Я прервал его переживания, попросив притормозить вверенный ему грузовой транспорт. Прыгнул с огнеопасной бочки на колесах — и ринулся в спасительный пролесок. У меня было мало времени. Но я позволил себе задержаться. Приблизив ночное небо с помощью полевого бинокля, я увидел на темной небесной ткани черный силуэт самолета с пульсирующим бортовым сигналом. Я ждал взрыва этой керосиновой бомбы. Жаль, что не могу предупредить Сына ГПЧ о грядущем событии. Люблю доставлять радость людям. Я бы ему сказал: «Рвач рваный, тебе можно позавидовать. Через минуту поджаришься в золотом саркофаге вечности…»
Надеюсь, он меня поймет.
Раз-два-три-четыре!.. Что за чертовщина? Неужели мина протухла в тайнике? И я останусь в дураках? Обидно. Ан нет! Высоко-высоко, у мглистых облаков вскипел ослепительный шар смерти. Потом, подобно фейерверку, раздробился на огненно-золотистые кометные осколки.
И мертвый дождь пал на землю; так, кажется, в Библии?
Золотой дождь, не дающий всходов.
Я вернулся к машине. Торопился. Возвращать долги надо вовремя.
По трассе двигалась военизированная колонна. Ее обгоняли казенные легковые автомобили. В одном из лимузинов, я знал, находился без пяти минут генерал Фроликов, мой должник по гроб жизни. Вероятно, у него хорошее настроение: так удачно обтяпать дельце! Я решил его поздравить. Во что бы то ни стало.
Изображая средство передвижения дачника, моя автостарушка тоже обогнала орденоносную колонну. Вскоре я обнаружил нужный мне автомобиль. Как? По государственному номеру. Менять номера-то рекомендуется, товарищ без пяти минут труп. В таких простых делах, как правило, подводит самоуверенность будущего покойника. Да, мир у его ног. Только есть маленькая поправка: мир по-прежнему живет, как цветы в дендрарии, а счастливчик разлагается в деревянном тулупе.
Столица встречала новым мелким дождем и пустыми, холодными улицами. Мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы себя не обнаружить.
Казенный лимузин подкатил к Лубянской площади. К моему удивлению, притормозил у автостоянки для простых смертных. Из лимузина с энергичной беспечностью выбрался Фроликов, бросив на произвол судьбы телохранителя и водителя. В руках хитрого нувориша качался все тот же «дипломат»-чемоданчик. Очевидно, господин Кроликов никому не доверял. И ни с кем не хотел делиться. В этом заключалась его трагическая ошибка. Для самого себя. А пока он с видом победителя прошествовал к личному авто. Авто было «вольво». Что доказывало, что мой враг окончательно потерял совесть и чувство меры, я уж молчу об уме. Разве государственный клерк может себе позволить такую роскошную игрушку в импортном исполнении? Нет. Следовательно, перед публикой выступает шкурный воришка. Обыкновенная шушара. Такие в зоне долго не ходили…
Полковник на генеральской должности плюхнулся в кожаный удобный салон, заерзал от удовольствия за рулевым колесом, повернул ключ зажигания — звук мотора нежил слух ласковым урчанием. Фроликов решил закурить после трудового дня. Он никогда не курил, оберегал свою язву от вредных излишеств, и вот, пожалуйста, что с человеком делают власть и материальные блага. Странное время, создавшее питательную среду для всевозможных гнилых людишек.
Тиснув мальборовский хабарик в хаву, полковник-покойник зашлепал по своим карманам. И тут случайно мимо проходил я.
С зажигалкой. И «стечкиным».
Не буду говорить о тех чувствах, которые обуяли моего бывшего коллегу. Он онемел навсегда. Сигарета выпала. Наверное, мой враг сразу понял, что этот хабарик последний в его иссаленной жизни.
— Кажется, меня не ждали? — сказал я. — Удачный денек или как? — И реквизировал личное оружие врага.
— Се-селихов?.. Саша?..
— Добрый улов, Фроликов? — поинтересовался я и цапнул чемоданчик. Моего собеседника передернуло, точно от электрического удара. — Тихо-тихо, кролик, — и с помощью наручников сделал надежную и крепкую связку: машина-человек.
— Селихов, прекрати!.. Ты не знаешь, с кем я связан… От тебя даже мокрого места…
Я легким ударом остановил истерику и сказал, что я почти все знаю о бурной деятельности Фроликова-суки и компании. Единственное, что меня интересует: почему убили Лику?
— Это не я… не я… приказал… Саша, ты меня знаешь?..
— А я знаю почему… Просто так…
— Александр, я не виноват…
— А пеленг, Фроликов? Радиопеленг…
— Я только охотился за алмазом… Исключительно за Фениксом… каялся мой собеседник. — Вот… если хочешь… Возьми все… — кивнул на «дипломат». — Все твое…
Я открыл чемоданчик. Он был забит тугими пачками банкнот производства США. Зеленолиственная мечта идиотов.
— И сколько здесь фантиков?
— Два миллиона.
— Два? — удивился я. — Был же один…
— Инфляция, — уклончиво ответил Фроликов.
— Жадность фраера сгубила, — сказал я. — А вот алмазик за что? И для кого?
— Не для меня, — поспешил откреститься полковник.
— Тогда кому?
— Надо начинать с самого начала, — вздохнул Фроликов. — С рождения Адамы и Евы.
Он шутил, сукин сын. С перепугу. И я его чувства понимал.
— А я не тороплюсь; можно начинать с искушения…
Мой собеседник всхлипнул и принялся рассказывать душещипательную историю о трудном детстве, отрочестве и юности. О жене и детях, которых надо кормить калорийной пищей. Об опасной профессии, малооплачиваемой. О проклятом Сыне ГПЧ, этом изощренном искусителе… Однажды Виктор заявил, что желает приобрести недвижимость в центре столицы. Всего три магазинчика…
— Магазинчики? — удивился я.
— Да. ГУМ… ЦУМ… Петровский пассаж… Разумеется, через подставные фирмы…
— Купить столичные сельпо? — хмыкнул я. — Это же невозможно.
— Теперь все возможно, Александр, — ответил Фроликов. — Время безграничных возможностей… Для этого нужно всего иметь эти фантики, кивнул на «дипломат». — И власть…
— Ну, с тугриками все в порядке, — сказал я. — А что с ней, властью народа?
— А её тоже можно купить…
— Глубокая мысль, — заметил я. — И что же? В нашем интересном случае?
— Кто может отдать на откуп центральные сельпо? — последовал встречный вопрос. — Кто хозяин в стране?
— Неужели? — удивился я.
— Или хозяйка?..
— Хозяйка?
— Да, — вздохнул Фроликов. — Только вот беда: алмаз — йок! А мы практически договорились о купле-продаже… Мне Сынок ещё миллион… на поиски камушка…
— Многовато будет. Чтобы меня одного урыть?
— Мало. Для ликвидации таких, как ты, Александр, — польстили мне. Что-то на тебя Сынок осерчал, мечтает тебя сделать.
— Отсерчал свое Виктор, — сказал я.
— В каком смысле?
— В самом прямом: Сыну — тоже йок! — ответил я и рассказал вкратце о золотом взрыве в мглистом небе вечности.
Мой собеседник покрылся испариной. Он поверил мне безоговорочно. И был прав: я вру в исключительных случаях. Он поверил и занервничал:
— Саша-Саша, это все твое… Мне ничего не надо…
— Надо. Моя жизнь, — проговорил я. — Тесно нам двоим, Фроликов, как в автобусе…
— Нет-нет… Два же миллиона, Саша. На них жить и жить…
— Ничего ты не понял, Фроликов, — сказал я.
— Ну, я тебя заклинаю… Прошу… У меня дети… Я клянусь детьми… Человек разлагался на глазах, и зрелище это было крайне неприятное. Он разлагался, подобно медузе под жарким южным солнцем. Я вспомнил берег моря, и на этом берегу были мы, я и Лика; мы были молоды и живы, мы были прекрасная пара… И что же теперь?..
— У тебя, полковник, будет легкая смерть, — выбирался я из удобного во всех отношениях автомобиля. — Я даже тебе завидую.
Мой враг смотрел кроличьими, беззащитными глазами. Такие глаза встречаются только у животных. Известно, что я не воюю с братьями нашими меньшими. И хотел пожалеть человека, превратившегося в тварь бессловесную. Ан нет, человек — он всегда человек; Фроликов зашипел от ненависти и бессилия:
— Это я приказал твою сссуку забить!..
И что же я? Я промолчал. Зачем разговаривать с трупом? Я лишь влепил на капот у лобового стекла то, что привело в состояние невменяемости моего врага. Он забился в истерике, пытаясь разорвать стальную цепь наручников. Завизжал — так визжат только люди. С подобострастной лютой ненавистью.
Я не уходил. Устал, как говорят в таких случаях, смертельно. Когда за спиной ударил взрыв и завьюжил горячий смерч, опалявший ночь, я не оглянулся. Зачем? Это дети радуются неожиданному огненному представлению. Я же знал, что после очистительного пламени всегда остается отвратительное, грязное пепелище… И жить на этом пепелище?.. Чтобы на нем жить, надо иметь мужество… Сохранилось ли оно у меня? Не знаю.
* * *
Я спал как убитый. Как убитый. Сны бродили где-то в стороне от меня, временно отключившегося от активной общественной деятельности.
Разбудил меня неприятный звук звонка в коридоре. Я был у себя дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Наконец сквозь кусты и деревья я увидел световые пятна. Прожектора освещали колючую проволоку. Она казалась серебряной. Я оторопел: где же это я нахожусь? То ли в зоне? То ли перед зоной?
К счастью, вышек с вертушками не было. Что радовало: мы в зоне, но с щадящим режимом охраны.
Я устроился на сухом валежнике, вытащил из ранца полевой бинокль и принялся изучать местность и обстановку на ней. КПП, административное здание, башня слежения, радиолокационные станции, бензовозы, перевозящие керосин, самолетные туши, летный и обслуживающий персонал, местная собачья стайка… Иногда над полем возникала тишина, и тогда было слышно дыхание и людей, и домашне-производственных зверей. Потом снова трубно и величаво ревели турбины летательного монстра и казалось, что сейчас весь окружающий мир взлетит к мглистому небу. И я вместе с ним. Обидно, так хочется сделать ещё многое…
Я прошел вдоль проволочного забора, он проржавел и был дыряв, как память. Я увидел цистерны топливного хранилища, они наполовину были зарыты в землю. Рядом грудился металлолом — кладбище летательных аппаратов. Мне нужно было приблизиться к месту предполагаемых событий. Вдруг все произойдет без моего участия? Что я буду рассказывать внукам?
Марш-броском я достиг железных гор и спрятался в их отрогах. Минуты ожидания превратились в часы, как утверждают романисты.
У меня даже возникло сомнение, а не обманулся ли я? Или хитрый Виктор с бесценным грузом стартует из Байконура? Или отправится поездом Москва Чикаго? К моей душевной радости, когда над полем шелковым парашютом вспухла тишина, раздался настойчивый далекий звук. В ночи заплясали характерные радужные огни фар. По скоростной трассе не спеша двигалась колонна. Полевой бинокль приблизил меня к ней. Две машины-контейнеры, охраняемые военными грузовиками, БМВ и легковыми автомобилями милиции. И это правильно: золото требует к себе уважительного отношения. Мало ли какому тихушнику захочется грабануть десять тонн драгметалла. На карманные расходы.
Я не учел профессиональных навыков своих недругов. Над защитой желтого железа трудились самые мудрые мозги Госбезопасности и МВД. (Мудрые — я называю условно.) Бравые бойцы ОМОНа плотной, бронетанковой стеной окружили место разгрузки и брюхатый «Антей». Мне оставалось только отслеживать ситуацию, как любит выражаться полковник Орешко. Любое мое неосторожное движение вызвало бы такой заградительный огонь, что от меня бы остались одни керамические зубы. И то вряд ли.
Что же делать? Ситуация выходила из-под моего контроля. Солдатики-грузчики весело метали в самолет деревянные длинные ящики. Под строгими взорами автоматчиков и людей в штатском. Было такое впечатление, что никто из присутствующих не знает о желтой пшеничке. Я уж хотел выйти из укрытия и сказать всю правду о проклятом металле. И не успел — подъехал белый, как яблоневый сад, лимузин. Из него выбралась славная троица: Виктор, Фроликов и банкир Утинский. Я порадовался за старых знакомых — выглядели они в свете прожекторов великолепно. Эту бы троицу да в президиум ткацкой фабрики имени Клары Цеткин. Все бы ткачихи, прядильщицы, валяльщицы, обмотчицы и другие были бы до крайности счастливы и перевыполнили бы план по ткани на двадцать пять и семь десятых процента. Однако, кажется, я отвлекаюсь. С улыбками трое деляг наблюдали за погрузкой. В руке Кроликова был «дипломат», набитый, вероятно, попугайчиками. Появился гибкий человечек-лакей с подносом, на котором искрились фужеры с шампанским. Красиво, черт бы их побрал! Значит, уже гуляют господа! Не рано ли, товарищи?
Между тем погрузка заканчивалась. Друзья по удачной сделке сердечно прощались. Охрана усилила бдительность. А что же я, сидящий в металлоломе, как дурак с ранцем? Мне ничего не оставалось делать, как сидеть и ждать. Ждать, когда судьба повернется ко мне хотя бы в профиль.
Сын ГПЧ и сопровождающие его лица взошли, как боги, в самолетное нутро. Помахали ручкой родине и провожающим. К топливному хранилищу подкатил бензовоз приятного оранжевого цвета. Из кабины выпрыгнул водитель в комбинезоне. Был молодцеват и симпатичен; из дембелей Советской Армии. С таким можно поговорить по душам. Пока он занимался производственными делами, я приблизился к огнеопасному месту.
— Здорово, братишка. Тссс!.. — проговорил я. — Есть работа. На баксы.
— Тьфу ты, — ругнулся дембель. — Напугал же, дядя…
— Извини, больше не буду…
— Ты что, из этих?.. — кивнул в сторону предлетной суеты. — Опять что-то ссслямзили… (Конечно же, словцо было употреблено совсем другое, более емкое и эмоциональное. Какое? Думаю, человеку с фантазией несложно будет догадаться.)
— Нет, я из других, — признался я.
— И что за работенка?.. — подозрительно ухмыльнулся паренек. — Только, чур, зелень вперед!.. И не фальшивую, дядя…
— Обижаешь, командир, — и выудил из куртки несколько сотенок с овальным портретом мордатого, малопривлекательного гражданина Соединенных Штатов Америки.
Винтовые лопасти разрубили ночной влажный воздух. Взревели турбины. Смерч завьюжил по бетонному полю. Самолетная туша медленно выруливала на полосу, освещенную дежурными новогодними фонарями. Провожающие в штатском разбредались по персональным авто. Бойцы ОМОНа, выполнив непонятную для них задачу, прыгали в крытые брезентом грузовики. Зачадили БМП (боевые машины пехоты).
Я же находился в кабине бензовоза, скрытого в тени складского помещения, и пытался угадать мгновение удачи. Я ждал, когда возникнет мертвая зона. Такая зона сделает меня невидимым для провожающих, решивших, что самолет уже поднялся в воздух и можно со спокойной совестью отправляться по казармам; а тот, кто взлетает в керосиновой бомбе, занят исключительно своими чувствами и переживаниями и в иллюминатор, как правило, не смотрит.
— Вперед, братишка! — рявкнул я, почувствовав долгожданный миг удачи. — С Богом!..
Вопрос: способен ли малотонный тягач-керосинщик соревноваться в скорости с многотонным летательным аппаратом?
Ответ: да; более того, способен догнать и перегнать. С Божьей помощью.
Даже под угрозой расстрела я бы не повторил того, что сделал в глубокую осеннюю ночь.
Когда тяжелая крылатая машина начала свой мучительный разбег и когда она, по моему разумению, попала в мертвую зону, наш бензовоз рванулся к ней…
Нырнув под край правого крыла, заправщик уравнял скорость. Всего на несколько секунд. Я уже был готов к такому маневру, находясь на лесенке бензовозной цистерны. Было такое впечатление, что я нахожусь под лапой бегущего динозавра. Вот-вот симпатичное, ревущее дурным голосом животное опустит ножку…
Каким-то невероятным образом мне удалось влепить мину в эту опасную железную лапу… Через несколько мгновений летательное чудовище с громовыми раскатами вздыбилось в ночной, мрачный мир.
— Ну, ты, дядя, каскадер, — заорал дембель-водитель. — Смертельные номера… После такого дорога только на Ваганьково!..
— Это ты, командир, угадал, — сказал я. — Но не для нас, для других…
— Как в кино, — приходил в себя паренек. — Может, фильм снимали, а я, как дурак, без выходного костюмчика?..
Я прервал его переживания, попросив притормозить вверенный ему грузовой транспорт. Прыгнул с огнеопасной бочки на колесах — и ринулся в спасительный пролесок. У меня было мало времени. Но я позволил себе задержаться. Приблизив ночное небо с помощью полевого бинокля, я увидел на темной небесной ткани черный силуэт самолета с пульсирующим бортовым сигналом. Я ждал взрыва этой керосиновой бомбы. Жаль, что не могу предупредить Сына ГПЧ о грядущем событии. Люблю доставлять радость людям. Я бы ему сказал: «Рвач рваный, тебе можно позавидовать. Через минуту поджаришься в золотом саркофаге вечности…»
Надеюсь, он меня поймет.
Раз-два-три-четыре!.. Что за чертовщина? Неужели мина протухла в тайнике? И я останусь в дураках? Обидно. Ан нет! Высоко-высоко, у мглистых облаков вскипел ослепительный шар смерти. Потом, подобно фейерверку, раздробился на огненно-золотистые кометные осколки.
И мертвый дождь пал на землю; так, кажется, в Библии?
Золотой дождь, не дающий всходов.
Я вернулся к машине. Торопился. Возвращать долги надо вовремя.
По трассе двигалась военизированная колонна. Ее обгоняли казенные легковые автомобили. В одном из лимузинов, я знал, находился без пяти минут генерал Фроликов, мой должник по гроб жизни. Вероятно, у него хорошее настроение: так удачно обтяпать дельце! Я решил его поздравить. Во что бы то ни стало.
Изображая средство передвижения дачника, моя автостарушка тоже обогнала орденоносную колонну. Вскоре я обнаружил нужный мне автомобиль. Как? По государственному номеру. Менять номера-то рекомендуется, товарищ без пяти минут труп. В таких простых делах, как правило, подводит самоуверенность будущего покойника. Да, мир у его ног. Только есть маленькая поправка: мир по-прежнему живет, как цветы в дендрарии, а счастливчик разлагается в деревянном тулупе.
Столица встречала новым мелким дождем и пустыми, холодными улицами. Мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы себя не обнаружить.
Казенный лимузин подкатил к Лубянской площади. К моему удивлению, притормозил у автостоянки для простых смертных. Из лимузина с энергичной беспечностью выбрался Фроликов, бросив на произвол судьбы телохранителя и водителя. В руках хитрого нувориша качался все тот же «дипломат»-чемоданчик. Очевидно, господин Кроликов никому не доверял. И ни с кем не хотел делиться. В этом заключалась его трагическая ошибка. Для самого себя. А пока он с видом победителя прошествовал к личному авто. Авто было «вольво». Что доказывало, что мой враг окончательно потерял совесть и чувство меры, я уж молчу об уме. Разве государственный клерк может себе позволить такую роскошную игрушку в импортном исполнении? Нет. Следовательно, перед публикой выступает шкурный воришка. Обыкновенная шушара. Такие в зоне долго не ходили…
Полковник на генеральской должности плюхнулся в кожаный удобный салон, заерзал от удовольствия за рулевым колесом, повернул ключ зажигания — звук мотора нежил слух ласковым урчанием. Фроликов решил закурить после трудового дня. Он никогда не курил, оберегал свою язву от вредных излишеств, и вот, пожалуйста, что с человеком делают власть и материальные блага. Странное время, создавшее питательную среду для всевозможных гнилых людишек.
Тиснув мальборовский хабарик в хаву, полковник-покойник зашлепал по своим карманам. И тут случайно мимо проходил я.
С зажигалкой. И «стечкиным».
Не буду говорить о тех чувствах, которые обуяли моего бывшего коллегу. Он онемел навсегда. Сигарета выпала. Наверное, мой враг сразу понял, что этот хабарик последний в его иссаленной жизни.
— Кажется, меня не ждали? — сказал я. — Удачный денек или как? — И реквизировал личное оружие врага.
— Се-селихов?.. Саша?..
— Добрый улов, Фроликов? — поинтересовался я и цапнул чемоданчик. Моего собеседника передернуло, точно от электрического удара. — Тихо-тихо, кролик, — и с помощью наручников сделал надежную и крепкую связку: машина-человек.
— Селихов, прекрати!.. Ты не знаешь, с кем я связан… От тебя даже мокрого места…
Я легким ударом остановил истерику и сказал, что я почти все знаю о бурной деятельности Фроликова-суки и компании. Единственное, что меня интересует: почему убили Лику?
— Это не я… не я… приказал… Саша, ты меня знаешь?..
— А я знаю почему… Просто так…
— Александр, я не виноват…
— А пеленг, Фроликов? Радиопеленг…
— Я только охотился за алмазом… Исключительно за Фениксом… каялся мой собеседник. — Вот… если хочешь… Возьми все… — кивнул на «дипломат». — Все твое…
Я открыл чемоданчик. Он был забит тугими пачками банкнот производства США. Зеленолиственная мечта идиотов.
— И сколько здесь фантиков?
— Два миллиона.
— Два? — удивился я. — Был же один…
— Инфляция, — уклончиво ответил Фроликов.
— Жадность фраера сгубила, — сказал я. — А вот алмазик за что? И для кого?
— Не для меня, — поспешил откреститься полковник.
— Тогда кому?
— Надо начинать с самого начала, — вздохнул Фроликов. — С рождения Адамы и Евы.
Он шутил, сукин сын. С перепугу. И я его чувства понимал.
— А я не тороплюсь; можно начинать с искушения…
Мой собеседник всхлипнул и принялся рассказывать душещипательную историю о трудном детстве, отрочестве и юности. О жене и детях, которых надо кормить калорийной пищей. Об опасной профессии, малооплачиваемой. О проклятом Сыне ГПЧ, этом изощренном искусителе… Однажды Виктор заявил, что желает приобрести недвижимость в центре столицы. Всего три магазинчика…
— Магазинчики? — удивился я.
— Да. ГУМ… ЦУМ… Петровский пассаж… Разумеется, через подставные фирмы…
— Купить столичные сельпо? — хмыкнул я. — Это же невозможно.
— Теперь все возможно, Александр, — ответил Фроликов. — Время безграничных возможностей… Для этого нужно всего иметь эти фантики, кивнул на «дипломат». — И власть…
— Ну, с тугриками все в порядке, — сказал я. — А что с ней, властью народа?
— А её тоже можно купить…
— Глубокая мысль, — заметил я. — И что же? В нашем интересном случае?
— Кто может отдать на откуп центральные сельпо? — последовал встречный вопрос. — Кто хозяин в стране?
— Неужели? — удивился я.
— Или хозяйка?..
— Хозяйка?
— Да, — вздохнул Фроликов. — Только вот беда: алмаз — йок! А мы практически договорились о купле-продаже… Мне Сынок ещё миллион… на поиски камушка…
— Многовато будет. Чтобы меня одного урыть?
— Мало. Для ликвидации таких, как ты, Александр, — польстили мне. Что-то на тебя Сынок осерчал, мечтает тебя сделать.
— Отсерчал свое Виктор, — сказал я.
— В каком смысле?
— В самом прямом: Сыну — тоже йок! — ответил я и рассказал вкратце о золотом взрыве в мглистом небе вечности.
Мой собеседник покрылся испариной. Он поверил мне безоговорочно. И был прав: я вру в исключительных случаях. Он поверил и занервничал:
— Саша-Саша, это все твое… Мне ничего не надо…
— Надо. Моя жизнь, — проговорил я. — Тесно нам двоим, Фроликов, как в автобусе…
— Нет-нет… Два же миллиона, Саша. На них жить и жить…
— Ничего ты не понял, Фроликов, — сказал я.
— Ну, я тебя заклинаю… Прошу… У меня дети… Я клянусь детьми… Человек разлагался на глазах, и зрелище это было крайне неприятное. Он разлагался, подобно медузе под жарким южным солнцем. Я вспомнил берег моря, и на этом берегу были мы, я и Лика; мы были молоды и живы, мы были прекрасная пара… И что же теперь?..
— У тебя, полковник, будет легкая смерть, — выбирался я из удобного во всех отношениях автомобиля. — Я даже тебе завидую.
Мой враг смотрел кроличьими, беззащитными глазами. Такие глаза встречаются только у животных. Известно, что я не воюю с братьями нашими меньшими. И хотел пожалеть человека, превратившегося в тварь бессловесную. Ан нет, человек — он всегда человек; Фроликов зашипел от ненависти и бессилия:
— Это я приказал твою сссуку забить!..
И что же я? Я промолчал. Зачем разговаривать с трупом? Я лишь влепил на капот у лобового стекла то, что привело в состояние невменяемости моего врага. Он забился в истерике, пытаясь разорвать стальную цепь наручников. Завизжал — так визжат только люди. С подобострастной лютой ненавистью.
Я не уходил. Устал, как говорят в таких случаях, смертельно. Когда за спиной ударил взрыв и завьюжил горячий смерч, опалявший ночь, я не оглянулся. Зачем? Это дети радуются неожиданному огненному представлению. Я же знал, что после очистительного пламени всегда остается отвратительное, грязное пепелище… И жить на этом пепелище?.. Чтобы на нем жить, надо иметь мужество… Сохранилось ли оно у меня? Не знаю.
* * *
Я спал как убитый. Как убитый. Сны бродили где-то в стороне от меня, временно отключившегося от активной общественной деятельности.
Разбудил меня неприятный звук звонка в коридоре. Я был у себя дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65