Запершись в спальне, она сделала инъекцию и облегченно вздохнула - все! Погоня за звездной славой окончена...
Через три месяца, кое-как отработав заключенные контракты, Мона покинула Лос-Анджелес, простившись со своим домом и верным Мартином.
- Наконец ты станешь моей женой. Нам пора завести бэби и подумать о том, где устроить свое гнездышко. - Сказал Берт, обняв жену в аэропорте Буэнос-Айреса, где готовился очередной чемпионат.
Гнездышка они не завели. Став боевой подругой пилота Уэлси, неумолимо прокладывающего путь к лидерству, Мона следовала за ним по всему земному шару. Все чаще в обществе фанатов-гонщиков, зацикленных на своем деле, она чувствовала себя лишней. Попытки вырваться из наркотической зависимости оканчивались неудачами, даже Берт оказался бессильным заполнить жизнь Моны.
К трехлетию их брак превратился в кошмар. Находясь в трансе, Мона пыталась вскрыть себе вены, обвиняя во всех своих неудачах Берта.
- Это ты изломал мою жизнь. Ты, как вампир, питался моей кровью, чтобы прорваться в герои. Ты - безумный робот, Берт, а я - кусок истерзанного мяса! - Вопила Мона, отбиваясь от уводящих её санитаров.
Мона попала в клинику, где провела несколько месяцев, отвыкая от своей пагубной привычки. Забрав её оттуда, Берт привез супругу в маленькую квартирку в Женеве, которую арендовал в течении нескольких лет, и выложил перед ней кругленькую сумму.
- Мне бы хотелось, чтобы наше гнездышко находилось на берегу озера. Вокруг - сосны, а среди них - сиреневый туман цветущего вереска. Сосновый воздух очень полезен для детей. Дети любят кататься на велосипедах в тенистых аллеях и кормить с ладони белочек... - Он говорил, говорил, настороженно присматриваясь к жене, выглядевшей так безрадостно и тускло, как опустевший дом с темными окнами.
Она подняла на него спокойные глаза и покорно придвинула к себе банковскую карточку с премиальным вкладом Берта.
- Я позабочусь о покупке дома... Но я никогда не смогу заполучить тебя, Берт... Я видела, как ты целовал на финише свою тачку... Она твоя настоящая жена, милый.
- Ну, это уже лучше, детка! - Обрадовался Берт. - Значительно лучше, чем ревновать меня к несуществующим любовницам. Ведь ты же знаешь, что для меня не существует других женщин. Уж так получилось - ты приворожила меня, Мона... Машина - это совсем другая страсть... Знаешь, что я сделаю? - Да разобью к чертовой матери эту треклятую железку! - Он прижал к себе жену, но она отстранилась, криво усмехнувшись.
- Я помню, как ты буквально заболел, повредив на тренировке какую-то подвеску и носовой обтекатель... К шлюхам ты куда менее внимателен. И, думаю, беспощаден, как и ко мне...
Берт тяжело вздохнул - тема его супружеской неверности и потребительского отношения к жене стала навязчивым бредом Моны. Она подозревала его в бесчисленных изменах и обвиняла в жестокости. Иногда, сдерживая тонкие руки Моны, стремящейся нанести ему удар, Берт и вправду чувствовал себя виновным. Ведь он всегда знал, что посвятив себя гонкам, не имеет права на семейное счастье. Эта женщина пожертвовала своей карьерой, блестящим обществом, славой, работой ради того, чтобы стать подругой фанатика, слишком часто заигрывающего со смертью.
Но дом Мона купила и даже повеселела, занявшись обустройством семейного очага. Сквозь сосновый лес проглядывало синее озеро с песчаными берегами, поросшими ежевикой. В устилающем землю зеленом мхе, словно пасхальные яички, лежали яркоголовые круглые сыроежки, а в августе все вокруг благоухало медовым запахом вереска.
Они были очень счастливы здесь, вернув горячую страсть первых дней своей любовной истории. Но теперь её вдохновлял иной смысл - тела Моны и Берта сливались, чтобы дать начало новой жизни.
Однажды, стоя в лучах вечернего солнца, пронизывающего копну шелковистых волос, легкое платье, сквозящее светом, Мона сказала:
- Скоро ты станешь отцом.
В порыве нежности Берт целовал её пальцы и губы, посиневшие от ягод черники, и твердил:
- Спасибо, девочка. Теперь все, наконец, будет хорошо...
Действительно, он вышел в пятерку лидеров на трех последних чемпионатах, теперь никто не сомневался в победе Берта Уэлси на мировом первенстве. В их доме воцарился покой и уют. Мона под попечительством пожилой валлийки Карлы, исполнявшей обязанности домоправительницы, превратилась в очаровательную супругу с едва обозначившимся животиком.
Навестивший их Мартин застал молодую женщину в саду. Сидя в удобном шезлонге, она вязала что-то крошечное, в лукошке у её ног прыгали клубки голубой шерсти.
- Сыночка ждем, мадам Уэлси? - Улыбнулся Мартин, уже знавший о том. что после лечения в клинике Мона окончательно "завязала" с наркотиками. Он протянул будущей матери большой пакет с ушастым Микки Маусом и поделился планами относительно будущего Моны.
Мартину удалось договориться со Спилбергом, планировавшим съемки грандиозной ленты.
- Он помнит тебя, детка. И полгода ещё потерпит с выбором главной героини. - "Мне виделось в роли Тифани нечто вроде Моны - нервной девственницы с ледяным ужасом в крови", - сказал мэтр. Думаю, трехмесячный бэби не остановит тебя. И не нарушит имидж святой невинности.
- Вообще-то я жду девочку. И хочу выкормить её сама. К черту Спилберга, к черту всю эту голливудскую свору. Здесь мое место... - Она обвела взглядом садик и сосновую рощу за ним. Между красноватыми стволами поблескивала слюдяная гладь озера. Но Мартину показалось, что в глазах будущей матери таится какой-то страх, словно за кустами жимолости спрятались страшные чудовища, дожидающиеся сумеречного часа. Он улыбнулся репликам Моны и не стал переубеждать ее... "Время покажет", - решил Мартин, покидая Лозанну.
Через месяц чудовище протянуло к Моне когтистую лапу: случилось то, чего она давно ждала. Боязнь потерять мужа стала навязчивой манией беременной. Раньше Мона относилась к опасностям профессии Берта спокойно она верила, что провидение спасет их.
"Фортуна - баба хмельная и взбалмошная, да к тому же ещё и слепая, а потому сама не ведает, что творит", - любил повторять Берт популярное у гонщиков высказывание Сервантеса. То же самое, словно извиняясь, сказал Моне коллега Берта, принимавший участие в "Гран-при Испании". И добавил:
- Держись, Мона, у нас это часто случается. Берт - парень крепкий, он не сдастся.
Прилетев в Барселону, Мона тут же помчалась в клинику, куда доставили пострадавших на трассе гонщиков. Медсестра проводила её в отделение экстренной помощи и предложила подождать, протянув стакан с водой. Мону трясло, она не могла сделать глоток, стуча зубами о тонкое стекло. Страшные подробности катастрофы, в которой разбились, столкнувшись, шесть машин, постоянно муссировались по радио и в телепередачах. Когда на экране телевизора, подвешенного в салоне "Боинга", Мона увидела санитаров, вытаскивающих из металлических обломком окровавленные тела, она едва не потеряла сознание. Только взрыв и столб пламени, взвившийся над одним из разбившихся болидов, вывел её из шока - Мона уже точно знала, что провидение, обещавшее им обоим так много, обмануло ее: ещё не став матерью, она стала вдовой.
В приемной экстренной помощи она дрожала, как затравленный зверь, безуспешно стараясь собрать разбегающиеся мысли. Чувство смертельного ужаса заставляло её бежать, спрятаться от того, что не в силах перенести потрясенное сознание.
Когда из двери операционной санитары выкатили закрытое простыней тело, Мона направилась по коридору прямо к зияющему в тупике черному окну. Прежде, чем люди в холле сообразили, что произошло, молодая женщина с гривой развевающихся волос стояла на подоконнике в раме распахнутого окна. Еще секунда - и женщина исчезла, сделав шаг в пустоту...
Вышедшего из комы на вторые сутки Берта поджидал доктор с печальным смуглым лицом.
- "Фортуна - баба хмельная..." - испанец начал было цитировать Сервантеса, но Берт прервал.
- Знаю, знаю. На этот раз она вышибла меня из седла. Но я в порядке, док. У меня так и чешутся руки разобраться кое с кем из ребят. - Берт побледнел от негодования, вспомнив, как поджал его сзади финский гонщик, толкнув в колесо. Болид развернуло, одна за другой с жутким грохотом врезались в него машины, итальянец на "Феррари" рухнул, перевернувшись в воздухе, а японского гонщика вынесло за оградительный барьер. Берт услышал взрыв и свирепый вой взметнувшегося пламени...
- У меня для вас печальная новость, сеньор Уэлси. - Доктор замялся. Вы действительно чувствуете в себе достаточно сил, чтобы выслушать меня?
- Что ещё там? - Поднялся на локтях Берт, потянув прибинтованные к запястьям проводки приборов.
- Ваша жена, сеньор... Она будет жить. Но вы потеряли ребенка. Очень сожалею, сеньор Уэлси, но у нас не было ни единого шанса спасти его...
Покидая с Моной клинику, Берт мельком взглянул на роковое окно и похолодел, представив себе, как тяжело рухнуло тело беременной женщины на бетонный навес у второго этажа. Если бы не он, Моны уже не было бы в живых... Но радость не захлестывала Берта. Он никогда уже не будет отцом и вряд ли сумеет вернуть себе прежнюю Мону. Хотя, наверно, её никогда и не было - той окрыленной жизненной радостью, задорной, страстной девушки, которую Берт повстречал в Монако. Врачи установили, что Мона Барроу, перенесшая в детстве тяжелое нервное заболевание, психически неуравновешенна. Негативные изменения, произошедшие под воздействием наркотиков, сделали недуг хроническим, а последствия нервного срыва, по всей вероятности, не замедлят проявиться.
- У вашей супруги возможны рецидивы. Я бы даже сказал, - они неизбежны. - Сказал психиатр. - Бережное отношение со стороны близких, хорошее взаимопонимание с мужем, ну, конечно - постоянный медицинский контроль, могут со временем придать заболеванию вполне безопасную для жизни, вялотекущую форму.
"Бережное отношение", "взаимопонимание" - да, Берт не мог убедить себя в том, что когда-либо был способен дать это Моне. Тем более - теперь, когда он не находил в себе никаких иных чувств к этой женщине, кроме вины и жалости. Глядя в её огромные голубые глаза с остановившимися черными зрачками, Берт видел в них свое отражение - хладнокровного убийцы, монстра, загубившего жизнь любимой.
Но, как ни странно, сосуществование Берта и Моны принесло, наконец, желанную стабильность. Они уже знали, что могут ждать от себя и друг от друга, ничему не удивлялись и ничего не боялись. Приступы депрессии, регулярно сражавшие Мону, сменялись периодами агрессии, сочетавшимися с гиперсексуальностью. Она становилась настоящей чертовкой - опасной, жадной, ненавидящей Берта и жаждущей его близости. В такие дни Мона была ненасытна, возбуждая у Берта какие-то новые ощущения, замешанные на садо-мазохистских комплексах. Отвращение к бешеной фурии, изрыгающей оскорбления и брань, чувство вины перед ней и презрение к самому себе, смешивалось с сильнейшим желанием. Обладая Моной в такие моменты, он уничтожал что-то в себе остатки трепетной нежности, ответственной любви, которые мешали ему жить.
Вытащив Берта из швейцарского санатория, Мона заперлась с ним в гостинице Гриндельвельда. Трое суток прошли как в бреду. От выпитого виски у Берта ломило голову, перед глазами стоял туман. Его лицо покрылось колючей щетиной, от слабости подкашивались колени, но он продолжал хотеть Мону, занимаясь любовью, как одержимый.
Под вечер третьего дня, сжимая в объятиях жену, Берт понял, что она в обмороке. Но не мог вспомнить, как долго он обладал покрывшимся холодной испариной, безжизненным телом.
"Так дальше нельзя. Мы погибнем оба". - Решил Берт, распахивая окно. Прохладный осенний воздух ворвался в душную, смердящую испарениями комнату.
Вернувшись домой, Берт подумал, что жуткие гостиничные сцены скорее всего приснились ему. Бледная, слабенькая, но нежная и робкая, как Гретхен, Мона ничем не напоминала безумную нимфоманку, завладевшую им в швейцарском отеле.
...Они завтракали на террасе, обсуждая перепланировку цветника и необходимую реконструкцию дома. Запертую детскую комнату, о которой они боялись вспоминать целых три года, было решено превратить в спальню для гостей. Мона все ждала появления Мартина, который не появлялся после её попытки самоубийства и последующего лечения в психиатрической больнице. Других гостей, вроде, не предвиделось.
Во время поездки в августе на фестиваль MTV в Лос-Анджелес Мона возобновила кое-какие голливудские знакомства. Но через неделю Берт оказался в больнице и ещё почти месяц долечивался в "Кленовой роще". Отснявшись в незначительном эпизоде, Мона ринулась в Гриндельвальд, чувствуя нарастающую агрессивность. Она регулярно навещала искалеченного мужа и пришла в бешенство, когда бинты были сняты. Он все-таки умудрился ещё раз насолить ей, изуродовав рубцами свое тело. Он решил ускользнуть от её притязаний под прикрытие болезни и слабости.
Мона была готова убить этого человека. Но вечером в ресторане Берт ужинал с другой - с несчастной уродиной, глядящей на него влюбленными глазами. И он смеялся, смеялся так, как уже давно не умел смеяться с Моной! Берт остался мужчиной и этот мужчина мог принадлежать только ей.
В маленьком номере провинциального отельчика Мона взяла реванш за причиненную ей боль. Она стала ненасытной фурией, мечтая умереть в его объятиях. Длительный обморок принес разрядку. Наступил период расслабленного покоя, поддерживаемый транквилизаторами. Мона снова почувствовала себя ласковой женой и заботливой хозяйкой уютного дома, который требовал реконструкции.
- Не беспокойся, дорогой, комнаты для гостей не будут пустовать. Нам надо быть готовыми к встрече с твоей славой. - С обожанием посмотрела на мужа Мона. - Друзья, поклонники, журналисты - обычное окружение спортивных звезд... Кстати, тот симпатичный блондин, что затащил нас пообедать в Лос-Анджелесе и все бубнил про таинственных спутников человека, - он, кажется, собирался писать книгу об автомобилях...
- Да нет, малышка, ты не поняла, не об автомобилях вообще, и тем более, не о гоночном спорте, а о тех роковых машинах, которых преследует проклятье. Моя карьера его вряд ли заинтересует... Тебе подлить молока?
- Пожалуй, этот "рокфор" чересчур солоноват. Надо сказать Карле, чтобы не брала продукты в "Энтоне". Мне кажется, мы можем позволить себе более дорогие магазины. Даже без наследства твоего милого батюшки.
- Конечно, детка. Я получаю достаточно, чтобы не вспоминать об экономии и скаредности моего отца. - Берт порадовался смирению Моны. Обычно она называла старика Уэлси "мерзавцем", "жмотом", "маньяком", помешавшемся на вонючей стерве и выгнавшим из дома единственного сына.
- Ну, я ведь сам ушел. Ушел, чтобы сделать свою жизнь собственными руками. - Говорил он, избегая подробных объяснений.
- Не прикидывайся бескорыстным святошей, Берт, ты получил коленом под зад и вылетел без гроша. Это и заставило тебя вцепиться зубами в глотку удачи... Или, как у вас говорят, "хмельной бабе Фортуне".
... - Интересно, - задумалась Мона, - старик Уэлси знает о твоих успехах или затыкает уши, когда по радио или телевизору произносят твое имя?
- Думаю, его больше интересуют биржевые новости. И, к тому же, в офисе Дика Уэлси телевизор не бубнит с утра до вечера, как у нас. - Он кивнул в сторону дверей, распахнутых в столовую, и вдруг рванулся к телевизору.
- Что случилось, Берт? - Встревожилась Мона, поспешив в комнату. На экране передавали спортивные новости.
- Детка... - У Берта был ошарашенный вид. - Детка, сейчас сказали, что погибла Линда Керри...
- Керри? - Мона сморщила лобик. - Она что, - гонщица?
- Ах, нет же! Помнишь ту даму на выставке, что потом обедала с нами и рассказывала про свой загадочный камень - "бриллиант Хоупа"?
- Да! Она ещё утверждала, что все невзгоды её семейства отнюдь не от камня... И правда... - Мона печально посмотрела на Берта. - Мы не владеем ничем таким, и вот... ну, как-то не все ладится...
- Верно, но ведь её нашли мертвой в собственной постели! В августе она выглядела такой бодрой и совсем не старой... А до этого погибли её муж, сын, сестра... И ведь все они не состояли в "группе риска" и даже не были гонщиками... Мона! - Глаза Берта сузились в темные щелки.
- Что, дорогой?
- Мона, я, кажется, знаю, кто будет следующим... - Берт растерянно потер лоб. - Ты с ней знакома... - Он резко умолк.
- Ну, с кем, договаривай же, черт возьми! - В голосе Моны появились визгливые нотки, и по тому, как напряглись её локти, прижавшиеся к туловищу, Берт почувствовал, что жена близка к истерике. Каким-то невероятно обостренным нюхом она улавливала "горячие точки" в окружающем её психологическом пространстве. И теперь скорее ощутила, чем поняла то, что хотел от неё скрыть Берт.
- Пойдем на воздух, милая. Может, ещё кофе? - Он усадил Мону за стол и придвинул к ней чашку. Сгорбившись над своим прибором, Мона усиленно ковыряла ножом скатерть, не поднимая глаз на мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44