Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, черт вас возьми?
Джордан засмеялся.
– Я же ее не принуждал. Можно подумать, что я собираюсь соблазнить пятнадцатилетнюю девочку. Ну, пока! Может, я зайду, еще, а может и нет.
– Скатертью дорога, – пробормотала Лия.
– Слушая Шопена, – сказала Айрис, когда поток людей вынес их из концертного зала, – мне всегда хочется танцевать вальс. – И она сделала по тротуару несколько па.
Джордан, взяв ее под руку, перевел на другую сторону улицы.
– Я рад, что вам понравилось.
– Это было чудесно. Такая радостная и в то же время печальная музыка. Когда думаешь о пребывании Шопена и Жорж Санд на Мальорке, об их любви, вспоминаешь, как он умирал, такой молодой, сердце наполняется светлой печалью. Наверное, это звучит сентиментально?
– Нет, это звучит очаровательно. Вам говорили, что у вас очень мелодичный голос?
– Иногда говорили.
Тео не раз повторял, что сначала влюбился в ее голос. Где-то сейчас Тео? «Работает» в своем кабинете, так же, как пару дней назад? Айрис была в приподнятом настроении, идя в столь поздний час рядом с мужчиной под розоватым мягким летним небом, и не испытывала ни малейших угрызений совести.
– Вы принадлежите к веку вальса, – заметил Джордан. – В вас есть грация, которую утратили многие современные женщины. Я представляю вас в более спокойном и замкнутом мире, например, в университетском городке Старого Света, студенткой консерватории или преподавательницей.
– Я была преподавательницей, вы верно угадали.
– Это не догадка, это понимание. За короткое время я узнал о вас больше, чем вы можете предположить. Значит, вы преподавали?
– Да, и мне это нравилось. Мне бы очень хотелось получить степень магистра или даже докторскую и вернуться к преподаванию.
– За чем же дело стало? Поколебавшись, Айрис ответила:
– Все не так просто.
– А, ваш муж против, – и так как она не опровергла, не подтвердила его слова, он продолжал: – Но это же устаревший подход. Сейчас как-никак 1968 год.
– О, значит, вы одобряете? – с надеждой спросила Айрис.
– Безоговорочно. Ваши способности – это ваши способности, и вы вправе распоряжаться ими по своему усмотрению. – Он защищал ее! Даже мама, бывшая «на ее стороне», подрывала ее решимость, постоянно напоминая, что на первом месте должны стоять ее обязанности по отношению к Тео, и с течением времени Айрис стала все меньше и меньше думать о собственных устремлениях. Теперь этот мужчина всего несколькими словами завоевал ее горячую благодарность.
Они подошли к гаражу и стояли в ярком свете ламп, дожидаясь, когда выведут машину Айрис. Джордан протянул ей небольшой сверток.
– Я бы хотел сделать вам подарок, – серьезно сказал он.
Айрис еще раньше заметила у него в руках этот обернутый в глянцевую бумагу сверток, но ей и в голову не пришло, что это может быть подарок для нее. Она совсем смутилась, узнав вдруг фирменную бумагу Леа.
– Нет, нет, вы не должны, – запротестовала она.
– Почему же? Это доставит мне удовольствие. Не обижайте меня отказом, – в свою очередь возразил Джордан.
Она была в нерешительности, размышляя про себя: я понятия не имею, как следует поступать в таких случаях; абсурдно не знать этого в мои годы. Возможно, он влюбился в меня, но, с другой стороны, я буду идиоткой, вообразив такое.
Он все еще держал сверток в протянутой руке, и она была вынуждена посмотреть на него. Волевое лицо с энергичным ртом, выпуклым лбом и густыми бровями – его нельзя было назвать красивым, но он, безусловно, был видным мужчиной. Никогда ни за что не выходи замуж за красивых мужчин, они, как магнит, притягивают женщин. Она до боли прикусила губу.
– Не расстраивайтесь вы так. Я кладу его на заднее сиденье, и вопрос решен. Когда я увижу вас, Айрис? Вы сказали, что собираетесь к дантисту.
Должно быть, она упомянула об этом, сама того не заметив.
– Да, послезавтра.
– Давайте пообедаем вместе. У нас будет время поговорить. Приезжайте поездом. Это безопаснее, чем возвращаться одной на машине поздно вечером.
Она уже сидела за рулем, когда он, наклонившись через окно, поцеловал ее в губы.
– Вы пахнете розами.
– Нет, это жасмин.
– Ну, все равно, запах такой сладкий. Вы сама сладкая. Итак, я буду ждать вас послезавтра в «Уолдорфе» в переднем холле. В шесть, чтобы мы смогли пораньше пообедать и подольше побыть вместе, прежде чем вам нужно будет возвращаться.
Всю дорогу домой она перебирала в уме события вечера. Что-то происходило между Виктором Джорданом и ею, но что – она не знала. Она поняла, что ей и не хочется этого знать, а хочется лишь наслаждаться новизной происходящего, этой немного пугающей, но такой волнующей тайной, обострившей все ее чувства.
В доме было тихо. Однако едва она поднялась на второй этаж, из комнаты Джимми вышел Тео, все еще в деловом костюме.
– Я не мог заснуть. Где, черт возьми, ты пропадала?
– Не разговаривай со мной таким тоном, – ответила она, вздернув подбородок.
– Послушай, Айрис. Это продолжается уже целую неделю, и я сыт по горло. Где ты была?
– А где ты был? Тоже вопрос.
– Здесь. Я пришел домой и пообедал в одиночестве. Пирл сказала, что ты уехала в четыре часа. И вчера ты тоже уезжала.
– Ну и что? Ты же сам сказал, что мне нужно купить платье.
Он посмотрел на сверток, который она держала под мышкой.
– Но не до полуночи же ты ходила по магазинам.
– Я ходила в кино.
– Что-то ты слишком разоделась для кино. Что ты смотрела?
– Не приставай ко мне с расспросами, Тео. Я этого не потерплю.
– Айрис, ты… – он запнулся. – Если ты прекратишь эту нелепую смехотворную демонстрацию, я вернусь в нашу спальню. Я не понимаю… ты никогда прежде так себя не вела.
– Когда-то все случается в первый раз, не так ли? И, торжествующе посмотрев на мужа, она ушла в спальню и закрыла за собой дверь, оставив того в полнейшем изумлении.
Знал бы он, подумала она, что в любой момент я могу сделать то же, что и он, это поколебало бы его уверенность в себе. Ничего, он узнает, и он перестанет быть таким спесивым. И тогда… тогда мы будем квиты.
В день свидания Айрис решила надеть красное платье. Прелестное платье, в котором она, по выражению Тео, выглядела как стройный алый восклицательный знак. Тео увидел как-то это платье в витрине магазина, когда они вместе ездили за чем-то в город, и настоял, чтобы она купила его. Какая же ирония заключалась в том, что благодаря его вкусу она выглядела привлекательной в глазах другого мужчины. При этой мысли сердце се болезненно сжалось от горя, И она решила, что, должно быть, это своего рода мазохизм – страдать самой, чтобы заставить страдать Тео. Но в то же время она находила удовольствие в самом процессе подготовки к свиданию – в том, как она одевалась, как застегивала перед зеркалом жемчужные с бриллиантами серьги. За окном в ветвях дерева чирикали птички. Прохладный день был чудесным, и впереди был вечер.
Подаренная сумочка все еще лежала в коробке. С детства Айрис усвоила определенные правила касательно того, что можно дарить и что принимать в подарок. Сумочка вызывала у нее сомнение. Она, судя по всему, дорогая, ее нельзя принять так же просто, как, допустим, коробку конфет. Но Виктор был богатым человеком, так что для него покупка этой сумочки значила, возможно, не больше, чем для другого покупка коробки конфет. Было бы грубо не принять в подарок коробку конфет. Но, с другой стороны, зачем ему вообще делать ей подарок? А раз так, сумочку надо вернуть.
– Я оставлю машину на станции, – сказала она Пирл, – и поеду в город поездом.
– Вы вернетесь к обеду? – на смуглом лице Пирл явственно отразилось неодобрение.
– Нет. Я вернусь поздно.
Ну что, Тео, вот тебе! Помучайся-ка еще несколько дней. Занятая этими мыслями, она в спешке забыла взять подарок Джордана. Ничего, верну в следующий раз, подумала она и сама удивилась своей уверенности в том, что этот следующий раз вообще будет.
Кровь прилила ей к лицу. Она почувствовала укол страха, но это был такой незначительный, булавочный укол, что она тут же о нем забыла.
Вино ударило Айрис в голову, лицо ее пылало.
– Я легко краснею, – извинилась она.
– Ничего, вам идет. Вам не скучно?
– Как же мне может быть скучно? Сейчас я живу, рискуя.
– Держу пари, что впервые в жизни.
– Я пьяна, – сказала она. Бутылка шампанского в ведерке со льдом была почти пуста.
– Ничего подобного. Вы испытываете приятную легкость, только и всего.
И это было действительно так. Вокруг них в этой великолепной комнате с мягкой мебелью, где повсюду стояли цветы в сверкающем хрустале, сидели шикарные, искрящиеся весельем пары. Она подумала про себя, много ли среди них таких же пар, как она с Джорданом. Если такие и были, то их это, судя по всему, никак не смущало – все оживленно болтали, то и дело раздавались взрывы смеха.
Виктор наблюдал за ней с интересом, к которому примешивалось удивление.
– Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Мне нравится вас слушать.
– О чем? О чем-то конкретном?
– О вас. О вашей семье. В конце концов, именно об этом люди любят говорить больше всего.
До этого она рассказывала ему о своих родителях, а вернее, отвечала на его вопросы.
– Значит, вы из еврейской семьи.
– Да. А вы нет.
– Нет. Мои предки – европейцы, но кого только среди них нет: и итальянцы, и немцы, и даже греки. Расскажите мне что-нибудь еще о вашем отце.
Она понимала, что, с одной стороны, его вопросы объясняются любезностью человека незаурядного, стремящегося в любой ситуации узнать что-нибудь новое, с другой – он просто старался, чтобы разговор не был ей в тягость. У него хватило проницательности понять, что ей не хотелось говорить о муже.
– Ну, мой отец… я его очень любила. Он был добрым и мудрым человеком. Образования он не получил, был самоучкой. Начал с нуля и, как говорится, сам себя сделал. Он был строителем. Ему принадлежали одни из лучших жилых домов в нашем городе, но во время Депрессии он их, потерял, – закончила она печально.
– Строитель – интересная профессия.
– Да, мне тоже так кажется. Можно воочию увидеть результат своих трудов, буквально потрогать их руками. А чем вы занимаетесь, Виктор?
– Ничем конкретным. Я инвестор. Международные инвестиции. Поэтому столько и разъезжаю. Еще кофе?
– Нет, спасибо.
– Я бы с удовольствием выпил бренди. У меня наверху есть прекрасный старый бренди. Давайте поднимемся, может, и вам понравится, когда попробуете.
– Поднимемся? – озадаченно спросила она. – Но мне же нужно успеть на поезд.
– Сейчас восемь. Многие только садятся за стол. Времени у нас достаточно. Мне хочется показать вам вид сверху. Он впечатляет.
Айрис послушно пошла за ним. Странные мысли вспыхивали у нее в мозгу одна за другой. Я иду за ним, потому что я привыкла к послушанию… Нет, просто я не могу быть невежливой и уйти сразу же после изумительного обеда… Нет, я иду за ним, потому, что он рассердится, если я откажусь. Хотя какая мне разница, рассердится он или нет… Нет, я иду, потому что ввязалась в это приключение и должна довести его до конца…
Все время, пока они поднимались в кабине лифта, малюсенькой, как коробочка для ювелирных изделий, она дрожала. Они стояли так близко друг к другу, что Айрис ощущала запах бритвенного лосьона – свежий, острый, возбуждающий. Но, скорее всего, это шампанское горячило ей кровь, от него она чувствовала такую расслабленность во всем теле.
Она все еще дрожала, когда они вошли в номер, и очертания предметов слегка расплывались у нее в глазах. Она увидела просторную роскошную комнату в изумрудно-белых тонах. На полу лежал ковер снежной белизны; на инкрустированных столах стояли белые цветы. Длинный – во всю стену – буфет из редкой породы дерева, с подсветкой, был заполнен какими-то сверкающими предметами. На стенах висели большие красочные картины, среди которых она узнала Матисса.
Джордан внимательно наблюдал за ней.
– Нравится?
Ей никогда не приходилось видеть столь экстравагантной обстановки. На ее вкус, здесь все было чересчур роскошным, рассчитано на внешний эффект, но тем не менее комната произвела на нее впечатление, и она, кивнув, пробормотала:
– Никогда не видела такой роскоши.
– Я привез все из Европы. Пойдемте посмотрим, какой отсюда вид.
Внизу раскинулся город, прочерченный линиями рек. Расцвеченный огнями, он был похож на темную скатерть, украшенную блестками. Айрис стояла, замерев от восхищения, будто никогда не видела его таким и с такой высоты. За спиной она слышала тяжелое дыхание Джордана; от его тела, казалось, исходил жар. Повернись она сейчас, и оказалась бы прижатой к нему, поэтому она стояла, глядя вниз, на длинную, уходящую на север ленту Парк-авеню, и ждала, что будет дальше.
Положив руки ей на плечи, он повернул ее к себе, и ее бедра соприкоснулись с его бедрами.
– Ты боишься, – сказал мужчина.
– Нет, не боюсь.
– Боишься, потому что это запретно.
Он прижался горячими губами к ее рту в мягком, но настойчивом поцелуе. Она почувствовала фруктовый запах вина. Его руки умело и нежно ласкали ее тело… так нежно… все плыло вокруг.
Голос словно гипнотизировал ее.
– Еще, еще!
Она положила голову ему на плечо; ноги отказывались держать ее. Это был долгий поцелуй, но вот он оторвался от нее.
– Пойдем в спальню. Я подожду, но прошу, поторопись.
Он открыл дверь, и опять она пошла за ним. В другой просторной комнате стояла огромная кровать, накрытая шелковым покрывалом с вышитыми по нему неяркими цветами. Высокое зеркало в позолоченной раме в стиле рококо стояло напротив кровати. В комнате горела единственная лампа, отбрасывавшая на стену круг розоватого света, да через окно с незадернутыми шторами проникал свет с улицы.
Айрис постояла, глядя на кровать, затем перевела взгляд на стул, стоявший рядом с кроватью, на котором лежал женский пеньюар из плиссированного розового шифона. Она поняла, что ей надо раздеться, надеть этот пеньюар и ждать, когда он войдет и снимет его.
Она нагнулась, чтобы снять туфли: но рука ее замерла. Еще раз Айрис посмотрела на кровать, и ей вдруг показалось, что длинная низкая спинка в изголовье кровати приняла очертания гигантского гримасничающего лица. Это испугало. Неужели она теряет рассудок? Что она делает в этой комнате, на этой кровати? И внутренний жар и томная расслабленность вдруг исчезли, «словно кто-то сделал ей анестезирующий укол. Бесчувственная, застывшая, она уставилась на кровать, не двигаясь с места.
Не может быть, чтобы она, Айрис, стояла в этой комнате. Она была не в силах пошевелиться, не в силах думать, лишь смутно сознавая, что должна уйти, и не зная как. Во рту пересохло, ладони вспотели. Ужас и стыд охватили ее.
В дверь постучали. Когда она не ответила, стук повторился. Затем дверь открылась, и на пороге появился обнаженный Джордан. Его вид вызвал у нее отвращение. Казалось невероятным, что всего несколько минут назад, в другой комнате, она желала этого мужчину. И, однако, это было так.
– В чем дело? – требовательно спросил он.
– Я… я не могу. – Губы у нее дрожали. – Мне жаль. Очень жаль.
– Что значит, ты не можешь? Что, черт возьми, это значит?
Глаза Айрис наполнились слезами.
– Я не знаю. Я ошиблась. Я думала…
– Да? Мне очень интересно. Мне действительно хочется узнать, что ты думала.
– Не сердись. Пожалуйста.
– Ты что, не слышала, что мне интересно, что ты думала?
– Я думала… наверное, я не понимала сама себя. Губы Джордана скривились в издевательской ухмылке.
– Да, видимо, не понимала, – презрительно процедил он. – Я и не знал, что есть такие женщины. Ты на десятилетия отстала от времени. О, я, конечно, разобрался, что ты из себя представляешь, но всему же есть мера. Твое место в музее.
Айрис со страхом смотрела на него. Этот человек был в ярости. Он загораживал дверь, она была в ловушке. Он шагнул к ней, и она отпрянула.
– Убирайся отсюда, ты, идиотка! – заорал он. – Ты что, думаешь, я собираюсь изнасиловать или избить тебя? Нет, такого рода реклама мне не нужна. Выкатывайся отсюда, я сказал, да побыстрее.
Она побежала, и у входной двери он толкнул ее в спину, так что она споткнулась и ударилась щекой о противоположную стену. Дверь за ней захлопнулась.
Выйдя из лифта, она помчалась так быстро, как позволяли трехдюймовые каблуки. На Парк-авеню, над которой возвышалось здание «Пан-Ам» с отливающей золотом плоской крышей, было оживленно: по тротуару неторопливо шли пешеходы, мужчины и женщины, внешний вид которых свидетельствовал о достатке и преуспевании, ловили такси, чтобы ехать по своим серьезным важным делам. Какой-то пьянчужка, нетвердо держась на ногах, выбрел вдруг из боковой улочки. Я так же неуместна в этом окружении, как и он, подумала Айрис.
Она бежала домой, под защиту Тео, во что трудно было поверить, так как ярость ее к нему нисколько не уменьшилась. Это из-за него она в самый решительный момент поняла, что не способна к близости с мужчиной, казавшимся раньше желанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46