Они с какой-то лихорадочной жадностью и поспешностью набросились друг на друга. Не было ни ласк, ни нежных слов, лишь грубая откровенная похоть, и все кончилось слишком быстро.
– Ты был великолепен, – улыбнувшись, сказала она.
Он пробормотал что-то неразборчивое.
Говорят, что после сексуальной близости мужчина всегда испытывает смутную печаль, но это неверно. Бывает, что, израсходовав свою страсть, ты чувствуешь сладкое умиротворение. Сейчас этого не было. Он посмотрел ей в лицо: глаза, лишенные глубины, механическая улыбка. В конце концов, они ничего не значили друг для друга.
Он встал, привел в порядок одежду и стал ждать, скрывая нетерпение и какое-то уныние, пока она тоже оденется и подкрасит губы своей персикового цвета помадой.
Глядя на него в зеркальце, она объяснила:
– Я иду домой, но кто знает, вдруг встретишь кого-нибудь по дороге. С ненакрашенными губами я чувствую себя голой.
Она мне даже не нравится, подумал Тео и вздрогнул: кто-то застучал в дверь. Элис застыла с расческой в руке.
– Что за черт… – начала она.
– Тише, пожалуйста.
Стук, настолько громкий, что его можно было услышать и через три комнаты, не прекращался. На лице Элис появилось испуганное выражение.
– Кто это может быть, как ты думаешь?
– Не знаю.
Неужели Айрис приехала сюда среди ночи? Нет, невозможно, решил он. Она бы не поехала одна так поздно. Дожидалась бы, пока он вернется, чтобы высказать то, что не успела до его отъезда. Нет, это не Айрис. Наконец стук прекратился. Прошло пять минут, десять. Все было тихо. Тео вздохнул с облегчением.
– Какая-то ошибка. Это не грабитель, тот бы не стал стучаться. Может, кому-то срочно понадобилась медицинская помощь. Увидели свет в окне и решили попытать счастья. Пойдем. – И добавил, увидев, что она колеблется: – Я выйду первым, посмотрю что к чему. Если все спокойно, я тебя позову.
На стоянке он увидел лишь две машины – Элис и свою собственную, стоявшие у самого входа. Вернувшись в кабинет, он выключил свет и повел Элис по коридору, повторяя про себя, что отныне ни за что не будет приезжать в клинику по ночам. Можно попасть в очень неприятную ситуацию. Он испытывал гнев и стыд, удивляясь происшедшей в нем перемене: в былые времена он сразу же выбросил бы подобный эпизод из головы, словно его и не было.
Он подождал, пока Элис открыла машину и уже собирался пожелать ей спокойной ночи, когда она обернулась и, обняв его за шею, поцеловала долгим поцелуем.
– Ты чудесный, и все было изумительно, – прошептала она.
И тут их ослепил свет фар – какая-то машина, появившаяся неизвестно откуда, пронеслась мимо и, завернув за угол, исчезла.
– Вот это нервы! – вскрикнула Элис. – Ну, счастливо. Увидимся.
– Обязательно. Спокойной ночи.
Ни за что, подумал он про себя, если я замечу тебя первым. Его недовольство собой усилилось. Какого черта он позволил себе такое?!
После того как дверь за Тео захлопнулась, Айрис долго плакала. Но в конце концов она преисполнилась отвращения к самой себе. Что за жалкое зрелище она являет, сидя скрючившись в кресле с поджатыми ногами и скомканным мокрым носовым платком в руке. Она встала, умылась холодной водой, подкрасилась, причесалась и мысленно подвела итог случившемуся вечером.
Оба они были вне себя и начали ссориться как раз в тот момент, когда им следовало поддерживать друг друга. Сейчас она упрекала себя за то, что потеряла над собой контроль. Если подумать, может, Тео и прав. Он ведь любит Стива ничуть не меньше, чем она. Одиннадцать, а он еще не вернулся. А через несколько часов ему предстоит заниматься делом, требующим собранности и внимания. Да, подвергать нервы мужчины таким колоссальным нагрузкам – слишком жестоко. У нее возникла непреодолимая потребность сказать ему о своей любви, уверить в том, что они всегда будут вместе и ни Стив, ни кто другой не разъединит их.
Она начала набирать номер клиники, но положила трубку, подумав, что в такой час Тео не будет снимать трубку. Он пошел туда, чтобы побыть одному. Она спустилась в гараж, завела машину и поехала в клинику, мысленно рисуя картину того, как подойдет к Тео и обнимет его.
На стоянке оказались две машины. Здание было темным, и лишь в окне кабинета Тео мерцал слабый свет. Должно быть, он работал в библиотеке и горела всего одна лампа. Мысль о том, как он сидит там в этот поздний час один со своими тревогами, наполнила ее печалью. Она вошла в здание и постучала в дверь его кабинета.
Никто не отозвался, и она постучала сильнее, а потом подергала ручку двери. Странно, что в этой мертвой тишине он не услышал ее громкого стука. Ее охватил страх: вдруг ему стало плохо, вдруг на него напали. Может, ей следует позвать кого-нибудь на помощь или даже позвонить в полицию?
Она вернулась на стоянку. Машина его была там, новый «мерседес» кремового цвета. Если бы на него напали, то уж наверняка угнали бы такую дорогую машину. И, кстати, что это за машина стоит рядом. Похоже, она принадлежит женщине – недорогой марки, но броская нежно-голубого цвета. Значит, в здании есть еще кто-то.
Она села в свою машину и, отъехав к дальнему концу стоянки, остановилась под густым деревом и выключила фары. Страх, которому не было названия, сковывал ее, лишая способности действовать. Она не решалась звонить в полицию, хотя и знала, что должна это сделать. Вдруг случилось что-то ужасное?.. Да, она должна немедленно ехать в полицию.
В этот момент свет в кабинете погас. Спустя несколько секунд в дверях появился Тео с женщиной. Они подошли к нежно-голубой машине и что-то сказали друг другу. Потом женщина – молодая, стройная, в белой сестринской униформе – обняла Тео за шею и поцеловала его в губы. На мгновение сердце у Айрис остановилось. Затем забилось снова, заколотилось с такой силой, словно хотело вырваться из груди. Дальше она действовала в приступе безумия. Включив на полную мощность фары, нажала на акселератор, мотор взревел, машина резко рванулась с места и на двух колесах свернула за угол.
Негодяй! Негодяй! В ночь, когда на них свалилось такое несчастье, он был в этой задней комнате, где горела лампа, где был кожаный диван, где на полке стояла фотография Айрис с детьми, и он мог смотреть на них, лежа на какой-то потаскушке, ворующей чужого мужа… О, у него в кабинете повсюду расставлены их фотографии, и эта фотография Айрис с Лаурой в одинаковых ситцевых платьях с набивным рисунком в виде веточек перед клумбой с розовыми азалиями – Лауре тогда было шесть – тоже там… может, на нее он и смотрел, лежа… негодяй!
Он вполне мог спланировать это заранее и сегодня только притворился, что едет в клинику, чтобы немного успокоиться… Не держи она руки на руле, она бы сжала их в кулаки. Итак, это произошло. Подозрения, за которые она так Часто и так жестоко упрекала себя, от которых пыталась избавиться, все-таки оправдались.
«Ревность, – предупреждала мама, – это яд, который медленно отравляет все твое существо». Ну что ж, пусть яд проникнет в кровь, вкуси его черно-зеленую горечь. Вкуси ее!
Да, подумала она, сейчас я безумна. Но это безумие не лишит меня хитрости, это безумие женщины, жаждущей мщения и способной вынашивать планы мести. Не будет никаких слез, никаких признаков слабости… на сей раз – только решимость и холодная месть.
Вернувшись домой, она прошла в ванную и закрыла дверь. Наполнив ванну водой, легла в нее, но не для того, чтобы вымыться. Лежала абсолютно неподвижно, а в голове бешеным вихрем кружились мысли. Она была в такой ярости, что даже не испытывала боли. Позже, она знала, боль придет и будет рвать ее на части, но сейчас она думала лишь о том, как отомстить, как причинить боль ему, не показывая собственного страдания. Для этого еще будет время… более подходящее время…
Он стучал в дверь, дергал ручку.
– Айрис! С тобой все в порядке? Почему дверь заперта?
– Потому что мне так захотелось, – процедила она.
– Айрис, я знаю, ты все еще сердишься, но разве ты не слышала телефонный звонок? Есть новости.
– Да?
– О Стиве. За него внесли залог. Я как раз шел из гаража, когда зазвонил телефон. Это был Джимми.
Айрис вылезла из ванной и завернулась в полотенце. Она не собиралась появляться перед мужем голой сейчас, когда он только что вернулся от другой голой женщины. Затем открыла дверь.
– Ну?
– Джимми говорит, это один из профессоров, тот самый Пауэрс, будь он проклят, хотя на сей раз нам надо его благодарить. Не знаю, у меня в голове полная неразбериха. Он, вроде бы, внес залог за целую группу ребят. Как бы там ни было, Стива отпустили, и он возвращается в университет.
– Слава Богу! Ну а дальше что? Ты знаешь? – Она говорила ровным, без эмоции голосом.
– Джимми, ну и голова у этого парня, все разузнал. Он говорит, Стиву надо вернуться в Чикаго. Ему придется заплатить штраф, он получит строгое предупреждение и…
Все это Айрис пропустила мимо ушей. Детали не имели значения. Главное – Стив на свободе. Тео сел и снял ботинки.
– Боже, что за день! Что за вечер! Наш Джимми такой молодец. Мне мучительна мысль о том, что на него столько свалилось из-за Стива. Рано ему брать на себя такую ответственность. – Тео чуть не плакал. – Ну, Стив более или менее выпутался из неприятностей, во всяком случае, до поры до времени. – Он посмотрел на Айрис, все еще завернутую в полотенце. – Теперь-то ты должна воспрять духом.
– Я бы чувствовала себя значительно лучше, если бы залог внес отец мальчика, а не чужой человек.
Он вздохнул.
– Мне жаль. Жаль, что все так получилось.
– Правда? Что «все»?
– А ты как думаешь? Жаль, что это вообще случилось, что мы весь вечер наскакивали друг на друга. Но мы со всем справимся, все будет хорошо.
Он улыбнулся ей знакомой улыбкой. Легкая мечтательная улыбка, которая нравится всем женщинам. Она попала под обаяние этой улыбки в первую же их встречу в доме ее родителей.
– Что ты стоишь там? Пойдем спать, Айрис. Нам необходим отдых.
Но сейчас, защищенная броней своей ярости, она про себя издевалась над ним. Устал? Еще бы, ты, должно быть, израсходовал массу энергии за сегодняшний Вечер. Лжец. Лжец! Я заставлю тебя страдать, и ты никогда не узнаешь почему, не узнаешь до тех пор, пока я сама не пожелаю сказать тебе.
И она не прольет при нем ни одной слезинки, что бы ни творилось у нее на душе. А какие только страхи ее не терзали: что у него давно роман на стороне, что он все время притворялся, занимаясь с ней любовью, что в один прекрасный день он с виноватым видом с жалостью в голосе попросит у нее развода. Да, вполне возможно, он бросит ее. Такое происходит постоянно.
– Когда ты намерена начать разговор со мной? – спросил Тео после четырех дней молчания.
– Я дам тебе знать, когда буду к этому готова.
– По моей просьбе одна адвокатская контора связалась с Чикаго. Все оказалось не так уж страшно. Стив находился с теми, кто просто маршировал по улице, мешая движению транспорта, ничего больше! Ему вынесут порицание и оштрафуют. Штраф я заплачу.
– Поздравляю! – ответила она.
– Айрис, это на тебя не похоже. Почему ты так ко мне относишься?
Она холодно взглянула на его губы, губы, которые целовали другую женщину, потом посмотрела на руки, ласкавшие эту женщину, ее груди, ее… Это было начало спуска по скользкому склону горы, у подножия которой притаилась ненависть. Тео и Айрис возненавидят друг друга. Такое тоже вполне возможно.
Все утро она бесцельно бродила по дому. Лицо Пирл ничего не выражало, и это-то и выдавало се любопытство. Может, Айрис испытала бы облегчение, рассказав обо всем Пирл, но та – неподходящий человек для исповеди. Подходящего вообще не было. Друзья отпадали, потому что ни в коем случае нельзя было подрывать репутацию Тео, хотя бы ради детей. Маму не следует обременять подобным признанием, да и потом в качестве совета она предложит кучу банальностей. Только папа мог бы помочь, но его больше нет с ней.
Не в силах ничем заняться, Айрис вышла во двор. Стояло чудесное утро, одно из тех, которые навевают на вас легкую грусть уже потому, что природа дарит их так редко: голубое небо, чистое и прозрачное как дорогой фарфор, влажный блеск густой листвы, прохладный воздух, легкие дуновения ветерка. Пирл позвала ее к телефону: – Доктор на проводе, миссис Штерн.
– Я звоню, – с формальной вежливостью проговорил Тео, – чтобы сообщить тебе, что меня назначили главным хирургом.
Это было признанием его заслуг и завидным достижением для человека в середине четвертого десятка. Такое событие необходимо отпраздновать, но она не сможет отдаться этому празднованию всей душой.
– Это замечательно, – ответила она так же вежливо.
– И это все, что ты можешь сказать? И таким равнодушным тоном?
– Жаль, что тебе не нравится мой тон. Я сказала, что замечательно, что же еще?
– Ну, если тебе ничего больше не приходит в голову, тогда не важно. В клинике устроят торжественный вечер с танцами, на нем и объявят о моем назначении. Думаю, ради такого случая тебе надо выглядеть как можно лучше.
Так же, как твоя шлюха, вертелось у нее на языке, но вместо этого она сказала:
– Большинство находят, что я и так хорошо выгляжу.
– Я имел в виду новое платье, ничего больше.
– Очень хорошо, – отчеканила она, – я закажу новое платье.
В магазине было затишье, которое обычно наступает в конце лета, когда осенние модели только начинают поступать, поэтому Леа (для покупателей ее имя звучало именно так) уделила Айрис все свое внимание. Все стулья и вешалки в просторной жемчужно-серой примерочной были заняты: роскошные шелковые, гипюровые, атласные вечерние туалеты, твидовые костюмы, платья из французского трикотажа, свитеры ручной вязки.
Айрис со всех сторон осматривала себя в зеркальных стенах. На ней было черное гипюровое платье с широкими оборками по всей длине – от низкого выреза до пола; юбка украшена голубыми атласными бантиками; такие же бантики скрепляли у локтя широкие, замысловатого фасона, рукава. Она улыбалась своему отражению. Она разрумянилась, широко открытые глаза блестели от удовольствия, и лишь в глубине их затаилась горечь, почти незаметная для постороннего человека.
– Оно вам очень идет, – сказала Леа. – Но и платье цвета лаванды чудесно на вас смотрится. Трудный выбор, правда?
– Нет. Я возьму оба.
– О, – протянула Леа, придав этому междометию выражение восклицания и вопроса одновременно.
– Вы, кажется, удивлены?
– Нет, нет, что вы. Я рада, что снова вижу вас в своем магазине. Вы давно у меня не были, хотя ваша мама наведывается регулярно. Как она поживает?
– Неплохо. Но отец умер.
– Я не знала. Как жаль. Ваша мать чудесная женщина. Не думает о переезде?
– Нет, она любит свой дом.
Эта модная хитрая женщина задавала слишком много вопросов. Из-за ее любопытства Айрис и не любила приходить сюда. Но такая уж у нее манера поведения, воспитанной ее не назовешь, видимо, иначе она не может. Зато в ее магазине лучший выбор – тут возразить нечего.
– Я подумала… многие вдовы уезжают во Флориду, – заметила Леа, и так как Айрис ничего не ответила, добавила: – По-моему, к этому платью прекрасно подойдет бледно-голубой атласный шарф; его можно накинуть на плечи, если вдруг станет прохладнее, или перекинуть через руку – впечатление будет потрясающим.
– Пожалуй, – согласилась Айрис.
Она растрачивала целое состояние. Бежево-розовый кашемировый костюм, голубое платье из джерси, три свитера, клетчатый твидовый жакет, платье из белого шелка в полоску и два вечерних платья обойдутся в несколько тысяч долларов, не меньше. Но она не собиралась утруждать себя подсчетами. Пусть Тео заплатит. Сам-то он тратил деньга, как пьяный матрос. Бог его знает, сколько он выбросил на эту свою шлюху.
– Пройдите в зал, посмотрите на шарфы. Кроме того, мы недавно получили изумительные итальянские сумочки.
В это удушающе-жаркое утро покупателей в магазине было меньше, чем продавцов. Собственно, кроме Айрис там был всего один покупатель – мужчина, выбиравший что-то у прилавка.
Леа накинула на плечи Айрис голубой шарф. На его фоне ее чернью глаза, алые губы и белая шея казались еще ярче.
– Видите, что я имею в виду, – сказала Леа.
– Да. Это великолепно.
Айрис рассматривала себя в большом, в человеческий рост, зеркале. Удивительно, как кусок ткани может изменить внешний вид женщины. Ее лицо и фигура остались прежними, и все же ЧТО-ТО в них изменилось. Лицо было полно жизни, оно сияло. Какие бы чувства ни вдохнули в се лицо эту жизнь – гнев, решимость, отчаяние, или все они вместе взятые – но оно утратило свое обычное спокойно-серьезное выражение, стало одухотворенным и страстным.
Затем она встретилась в зеркале взглядом с мужчиной у прилавка. Он даже не пытался сделать вид, что взглянул на нее случайно. Она опустила глаза, перебирая тонкую бахрому на конце шарфа, потом снова подняла их – мужчина по-прежнему смотрел на нее. Прошло не больше трех-четырех секунд, и Айрис опять отвела глаза, но за этот короткий промежуток времени она успела понять две вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Ты был великолепен, – улыбнувшись, сказала она.
Он пробормотал что-то неразборчивое.
Говорят, что после сексуальной близости мужчина всегда испытывает смутную печаль, но это неверно. Бывает, что, израсходовав свою страсть, ты чувствуешь сладкое умиротворение. Сейчас этого не было. Он посмотрел ей в лицо: глаза, лишенные глубины, механическая улыбка. В конце концов, они ничего не значили друг для друга.
Он встал, привел в порядок одежду и стал ждать, скрывая нетерпение и какое-то уныние, пока она тоже оденется и подкрасит губы своей персикового цвета помадой.
Глядя на него в зеркальце, она объяснила:
– Я иду домой, но кто знает, вдруг встретишь кого-нибудь по дороге. С ненакрашенными губами я чувствую себя голой.
Она мне даже не нравится, подумал Тео и вздрогнул: кто-то застучал в дверь. Элис застыла с расческой в руке.
– Что за черт… – начала она.
– Тише, пожалуйста.
Стук, настолько громкий, что его можно было услышать и через три комнаты, не прекращался. На лице Элис появилось испуганное выражение.
– Кто это может быть, как ты думаешь?
– Не знаю.
Неужели Айрис приехала сюда среди ночи? Нет, невозможно, решил он. Она бы не поехала одна так поздно. Дожидалась бы, пока он вернется, чтобы высказать то, что не успела до его отъезда. Нет, это не Айрис. Наконец стук прекратился. Прошло пять минут, десять. Все было тихо. Тео вздохнул с облегчением.
– Какая-то ошибка. Это не грабитель, тот бы не стал стучаться. Может, кому-то срочно понадобилась медицинская помощь. Увидели свет в окне и решили попытать счастья. Пойдем. – И добавил, увидев, что она колеблется: – Я выйду первым, посмотрю что к чему. Если все спокойно, я тебя позову.
На стоянке он увидел лишь две машины – Элис и свою собственную, стоявшие у самого входа. Вернувшись в кабинет, он выключил свет и повел Элис по коридору, повторяя про себя, что отныне ни за что не будет приезжать в клинику по ночам. Можно попасть в очень неприятную ситуацию. Он испытывал гнев и стыд, удивляясь происшедшей в нем перемене: в былые времена он сразу же выбросил бы подобный эпизод из головы, словно его и не было.
Он подождал, пока Элис открыла машину и уже собирался пожелать ей спокойной ночи, когда она обернулась и, обняв его за шею, поцеловала долгим поцелуем.
– Ты чудесный, и все было изумительно, – прошептала она.
И тут их ослепил свет фар – какая-то машина, появившаяся неизвестно откуда, пронеслась мимо и, завернув за угол, исчезла.
– Вот это нервы! – вскрикнула Элис. – Ну, счастливо. Увидимся.
– Обязательно. Спокойной ночи.
Ни за что, подумал он про себя, если я замечу тебя первым. Его недовольство собой усилилось. Какого черта он позволил себе такое?!
После того как дверь за Тео захлопнулась, Айрис долго плакала. Но в конце концов она преисполнилась отвращения к самой себе. Что за жалкое зрелище она являет, сидя скрючившись в кресле с поджатыми ногами и скомканным мокрым носовым платком в руке. Она встала, умылась холодной водой, подкрасилась, причесалась и мысленно подвела итог случившемуся вечером.
Оба они были вне себя и начали ссориться как раз в тот момент, когда им следовало поддерживать друг друга. Сейчас она упрекала себя за то, что потеряла над собой контроль. Если подумать, может, Тео и прав. Он ведь любит Стива ничуть не меньше, чем она. Одиннадцать, а он еще не вернулся. А через несколько часов ему предстоит заниматься делом, требующим собранности и внимания. Да, подвергать нервы мужчины таким колоссальным нагрузкам – слишком жестоко. У нее возникла непреодолимая потребность сказать ему о своей любви, уверить в том, что они всегда будут вместе и ни Стив, ни кто другой не разъединит их.
Она начала набирать номер клиники, но положила трубку, подумав, что в такой час Тео не будет снимать трубку. Он пошел туда, чтобы побыть одному. Она спустилась в гараж, завела машину и поехала в клинику, мысленно рисуя картину того, как подойдет к Тео и обнимет его.
На стоянке оказались две машины. Здание было темным, и лишь в окне кабинета Тео мерцал слабый свет. Должно быть, он работал в библиотеке и горела всего одна лампа. Мысль о том, как он сидит там в этот поздний час один со своими тревогами, наполнила ее печалью. Она вошла в здание и постучала в дверь его кабинета.
Никто не отозвался, и она постучала сильнее, а потом подергала ручку двери. Странно, что в этой мертвой тишине он не услышал ее громкого стука. Ее охватил страх: вдруг ему стало плохо, вдруг на него напали. Может, ей следует позвать кого-нибудь на помощь или даже позвонить в полицию?
Она вернулась на стоянку. Машина его была там, новый «мерседес» кремового цвета. Если бы на него напали, то уж наверняка угнали бы такую дорогую машину. И, кстати, что это за машина стоит рядом. Похоже, она принадлежит женщине – недорогой марки, но броская нежно-голубого цвета. Значит, в здании есть еще кто-то.
Она села в свою машину и, отъехав к дальнему концу стоянки, остановилась под густым деревом и выключила фары. Страх, которому не было названия, сковывал ее, лишая способности действовать. Она не решалась звонить в полицию, хотя и знала, что должна это сделать. Вдруг случилось что-то ужасное?.. Да, она должна немедленно ехать в полицию.
В этот момент свет в кабинете погас. Спустя несколько секунд в дверях появился Тео с женщиной. Они подошли к нежно-голубой машине и что-то сказали друг другу. Потом женщина – молодая, стройная, в белой сестринской униформе – обняла Тео за шею и поцеловала его в губы. На мгновение сердце у Айрис остановилось. Затем забилось снова, заколотилось с такой силой, словно хотело вырваться из груди. Дальше она действовала в приступе безумия. Включив на полную мощность фары, нажала на акселератор, мотор взревел, машина резко рванулась с места и на двух колесах свернула за угол.
Негодяй! Негодяй! В ночь, когда на них свалилось такое несчастье, он был в этой задней комнате, где горела лампа, где был кожаный диван, где на полке стояла фотография Айрис с детьми, и он мог смотреть на них, лежа на какой-то потаскушке, ворующей чужого мужа… О, у него в кабинете повсюду расставлены их фотографии, и эта фотография Айрис с Лаурой в одинаковых ситцевых платьях с набивным рисунком в виде веточек перед клумбой с розовыми азалиями – Лауре тогда было шесть – тоже там… может, на нее он и смотрел, лежа… негодяй!
Он вполне мог спланировать это заранее и сегодня только притворился, что едет в клинику, чтобы немного успокоиться… Не держи она руки на руле, она бы сжала их в кулаки. Итак, это произошло. Подозрения, за которые она так Часто и так жестоко упрекала себя, от которых пыталась избавиться, все-таки оправдались.
«Ревность, – предупреждала мама, – это яд, который медленно отравляет все твое существо». Ну что ж, пусть яд проникнет в кровь, вкуси его черно-зеленую горечь. Вкуси ее!
Да, подумала она, сейчас я безумна. Но это безумие не лишит меня хитрости, это безумие женщины, жаждущей мщения и способной вынашивать планы мести. Не будет никаких слез, никаких признаков слабости… на сей раз – только решимость и холодная месть.
Вернувшись домой, она прошла в ванную и закрыла дверь. Наполнив ванну водой, легла в нее, но не для того, чтобы вымыться. Лежала абсолютно неподвижно, а в голове бешеным вихрем кружились мысли. Она была в такой ярости, что даже не испытывала боли. Позже, она знала, боль придет и будет рвать ее на части, но сейчас она думала лишь о том, как отомстить, как причинить боль ему, не показывая собственного страдания. Для этого еще будет время… более подходящее время…
Он стучал в дверь, дергал ручку.
– Айрис! С тобой все в порядке? Почему дверь заперта?
– Потому что мне так захотелось, – процедила она.
– Айрис, я знаю, ты все еще сердишься, но разве ты не слышала телефонный звонок? Есть новости.
– Да?
– О Стиве. За него внесли залог. Я как раз шел из гаража, когда зазвонил телефон. Это был Джимми.
Айрис вылезла из ванной и завернулась в полотенце. Она не собиралась появляться перед мужем голой сейчас, когда он только что вернулся от другой голой женщины. Затем открыла дверь.
– Ну?
– Джимми говорит, это один из профессоров, тот самый Пауэрс, будь он проклят, хотя на сей раз нам надо его благодарить. Не знаю, у меня в голове полная неразбериха. Он, вроде бы, внес залог за целую группу ребят. Как бы там ни было, Стива отпустили, и он возвращается в университет.
– Слава Богу! Ну а дальше что? Ты знаешь? – Она говорила ровным, без эмоции голосом.
– Джимми, ну и голова у этого парня, все разузнал. Он говорит, Стиву надо вернуться в Чикаго. Ему придется заплатить штраф, он получит строгое предупреждение и…
Все это Айрис пропустила мимо ушей. Детали не имели значения. Главное – Стив на свободе. Тео сел и снял ботинки.
– Боже, что за день! Что за вечер! Наш Джимми такой молодец. Мне мучительна мысль о том, что на него столько свалилось из-за Стива. Рано ему брать на себя такую ответственность. – Тео чуть не плакал. – Ну, Стив более или менее выпутался из неприятностей, во всяком случае, до поры до времени. – Он посмотрел на Айрис, все еще завернутую в полотенце. – Теперь-то ты должна воспрять духом.
– Я бы чувствовала себя значительно лучше, если бы залог внес отец мальчика, а не чужой человек.
Он вздохнул.
– Мне жаль. Жаль, что все так получилось.
– Правда? Что «все»?
– А ты как думаешь? Жаль, что это вообще случилось, что мы весь вечер наскакивали друг на друга. Но мы со всем справимся, все будет хорошо.
Он улыбнулся ей знакомой улыбкой. Легкая мечтательная улыбка, которая нравится всем женщинам. Она попала под обаяние этой улыбки в первую же их встречу в доме ее родителей.
– Что ты стоишь там? Пойдем спать, Айрис. Нам необходим отдых.
Но сейчас, защищенная броней своей ярости, она про себя издевалась над ним. Устал? Еще бы, ты, должно быть, израсходовал массу энергии за сегодняшний Вечер. Лжец. Лжец! Я заставлю тебя страдать, и ты никогда не узнаешь почему, не узнаешь до тех пор, пока я сама не пожелаю сказать тебе.
И она не прольет при нем ни одной слезинки, что бы ни творилось у нее на душе. А какие только страхи ее не терзали: что у него давно роман на стороне, что он все время притворялся, занимаясь с ней любовью, что в один прекрасный день он с виноватым видом с жалостью в голосе попросит у нее развода. Да, вполне возможно, он бросит ее. Такое происходит постоянно.
– Когда ты намерена начать разговор со мной? – спросил Тео после четырех дней молчания.
– Я дам тебе знать, когда буду к этому готова.
– По моей просьбе одна адвокатская контора связалась с Чикаго. Все оказалось не так уж страшно. Стив находился с теми, кто просто маршировал по улице, мешая движению транспорта, ничего больше! Ему вынесут порицание и оштрафуют. Штраф я заплачу.
– Поздравляю! – ответила она.
– Айрис, это на тебя не похоже. Почему ты так ко мне относишься?
Она холодно взглянула на его губы, губы, которые целовали другую женщину, потом посмотрела на руки, ласкавшие эту женщину, ее груди, ее… Это было начало спуска по скользкому склону горы, у подножия которой притаилась ненависть. Тео и Айрис возненавидят друг друга. Такое тоже вполне возможно.
Все утро она бесцельно бродила по дому. Лицо Пирл ничего не выражало, и это-то и выдавало се любопытство. Может, Айрис испытала бы облегчение, рассказав обо всем Пирл, но та – неподходящий человек для исповеди. Подходящего вообще не было. Друзья отпадали, потому что ни в коем случае нельзя было подрывать репутацию Тео, хотя бы ради детей. Маму не следует обременять подобным признанием, да и потом в качестве совета она предложит кучу банальностей. Только папа мог бы помочь, но его больше нет с ней.
Не в силах ничем заняться, Айрис вышла во двор. Стояло чудесное утро, одно из тех, которые навевают на вас легкую грусть уже потому, что природа дарит их так редко: голубое небо, чистое и прозрачное как дорогой фарфор, влажный блеск густой листвы, прохладный воздух, легкие дуновения ветерка. Пирл позвала ее к телефону: – Доктор на проводе, миссис Штерн.
– Я звоню, – с формальной вежливостью проговорил Тео, – чтобы сообщить тебе, что меня назначили главным хирургом.
Это было признанием его заслуг и завидным достижением для человека в середине четвертого десятка. Такое событие необходимо отпраздновать, но она не сможет отдаться этому празднованию всей душой.
– Это замечательно, – ответила она так же вежливо.
– И это все, что ты можешь сказать? И таким равнодушным тоном?
– Жаль, что тебе не нравится мой тон. Я сказала, что замечательно, что же еще?
– Ну, если тебе ничего больше не приходит в голову, тогда не важно. В клинике устроят торжественный вечер с танцами, на нем и объявят о моем назначении. Думаю, ради такого случая тебе надо выглядеть как можно лучше.
Так же, как твоя шлюха, вертелось у нее на языке, но вместо этого она сказала:
– Большинство находят, что я и так хорошо выгляжу.
– Я имел в виду новое платье, ничего больше.
– Очень хорошо, – отчеканила она, – я закажу новое платье.
В магазине было затишье, которое обычно наступает в конце лета, когда осенние модели только начинают поступать, поэтому Леа (для покупателей ее имя звучало именно так) уделила Айрис все свое внимание. Все стулья и вешалки в просторной жемчужно-серой примерочной были заняты: роскошные шелковые, гипюровые, атласные вечерние туалеты, твидовые костюмы, платья из французского трикотажа, свитеры ручной вязки.
Айрис со всех сторон осматривала себя в зеркальных стенах. На ней было черное гипюровое платье с широкими оборками по всей длине – от низкого выреза до пола; юбка украшена голубыми атласными бантиками; такие же бантики скрепляли у локтя широкие, замысловатого фасона, рукава. Она улыбалась своему отражению. Она разрумянилась, широко открытые глаза блестели от удовольствия, и лишь в глубине их затаилась горечь, почти незаметная для постороннего человека.
– Оно вам очень идет, – сказала Леа. – Но и платье цвета лаванды чудесно на вас смотрится. Трудный выбор, правда?
– Нет. Я возьму оба.
– О, – протянула Леа, придав этому междометию выражение восклицания и вопроса одновременно.
– Вы, кажется, удивлены?
– Нет, нет, что вы. Я рада, что снова вижу вас в своем магазине. Вы давно у меня не были, хотя ваша мама наведывается регулярно. Как она поживает?
– Неплохо. Но отец умер.
– Я не знала. Как жаль. Ваша мать чудесная женщина. Не думает о переезде?
– Нет, она любит свой дом.
Эта модная хитрая женщина задавала слишком много вопросов. Из-за ее любопытства Айрис и не любила приходить сюда. Но такая уж у нее манера поведения, воспитанной ее не назовешь, видимо, иначе она не может. Зато в ее магазине лучший выбор – тут возразить нечего.
– Я подумала… многие вдовы уезжают во Флориду, – заметила Леа, и так как Айрис ничего не ответила, добавила: – По-моему, к этому платью прекрасно подойдет бледно-голубой атласный шарф; его можно накинуть на плечи, если вдруг станет прохладнее, или перекинуть через руку – впечатление будет потрясающим.
– Пожалуй, – согласилась Айрис.
Она растрачивала целое состояние. Бежево-розовый кашемировый костюм, голубое платье из джерси, три свитера, клетчатый твидовый жакет, платье из белого шелка в полоску и два вечерних платья обойдутся в несколько тысяч долларов, не меньше. Но она не собиралась утруждать себя подсчетами. Пусть Тео заплатит. Сам-то он тратил деньга, как пьяный матрос. Бог его знает, сколько он выбросил на эту свою шлюху.
– Пройдите в зал, посмотрите на шарфы. Кроме того, мы недавно получили изумительные итальянские сумочки.
В это удушающе-жаркое утро покупателей в магазине было меньше, чем продавцов. Собственно, кроме Айрис там был всего один покупатель – мужчина, выбиравший что-то у прилавка.
Леа накинула на плечи Айрис голубой шарф. На его фоне ее чернью глаза, алые губы и белая шея казались еще ярче.
– Видите, что я имею в виду, – сказала Леа.
– Да. Это великолепно.
Айрис рассматривала себя в большом, в человеческий рост, зеркале. Удивительно, как кусок ткани может изменить внешний вид женщины. Ее лицо и фигура остались прежними, и все же ЧТО-ТО в них изменилось. Лицо было полно жизни, оно сияло. Какие бы чувства ни вдохнули в се лицо эту жизнь – гнев, решимость, отчаяние, или все они вместе взятые – но оно утратило свое обычное спокойно-серьезное выражение, стало одухотворенным и страстным.
Затем она встретилась в зеркале взглядом с мужчиной у прилавка. Он даже не пытался сделать вид, что взглянул на нее случайно. Она опустила глаза, перебирая тонкую бахрому на конце шарфа, потом снова подняла их – мужчина по-прежнему смотрел на нее. Прошло не больше трех-четырех секунд, и Айрис опять отвела глаза, но за этот короткий промежуток времени она успела понять две вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46