Подняв глаза, она видит в зеркале свое лицо, побледневшее в лунном свете. Амира не находит себя красивой, но все считают, что она хороша. И муж Али Рашид называл ее красавицей и, умирая пять лет назад, уговаривал ее: «Ты молода и хороша, Амира, выходи замуж после моей смерти… Выходи за Скаураса, ты ведь влюблена в него…»
Андреас Скаурас! Как мог Али догадаться? Она так тщательно скрывала свое волнение, когда случайно видела его в комнате мужа. А сердце ее замирало… Выйти замуж за Скаураса? А как он к ней относится? Он, как и ее покойный муж, – приближенный короля, министр культуры.
Оправив одежду и пригладив волосы, Амира направилась к дверям спальни – она прилегла только передохнуть, чтобы возвратиться к постели молодой невестки, которая рожала ее сыну первого ребенка. Она остановилась у ночного столика, на котором стояла фотография в серебряной рамке, – ее муж, с пышными усами, крючковатым носом и умным, проницательным взглядом. Женщина взяла фотографию в руки – мысленный разговор с мужем всегда успокаивал ее в смятении духа.
– Что значит этот сон, супруг моего сердца? – прошептала она.
Тишина окутала большой дом, который днем звенел и гудел голосами и шумом многочисленных членов большой семьи.
Али Рашид, последний настоящий вельможа уходящего поколения, глядел на нее спокойно и твердо, но не мог ответить на вопросы, которые мучили ее со времени замужества, когда она тринадцатилетней девочкой вошла в его дом.
– Почему мне снится этот сон, когда в доме должен родиться ребенок? И кто эта девочка, которую я вижу во сне, – наверное, я сама? Ты привел меня в свой дом из гарема на улице Жемчужного Дерева и не поведал мне о моем прошлом, унес эту тайну с собой в могилу. – Амира так и не знала, из какой она семьи, не знала своего фамильного имени. Когда дети задавали ей вопросы о ее происхождении, она отвечала:
– Моя жизнь началась, когда я вышла замуж за вашего отца и его семья стала моей..
Воспоминаний о детстве у нее не сохранилось. Но были сны…
– Миссис… – раздался голос служанки.
Амира живо повернулась к пожилой женщине, которая всю жизнь прослужила семье Рашидов.
– Уже пора? – спросила она.
– Время подходит, – ответила та. – Уже скоро…
Амира скользила сквозь залы с серебряными зеркалами и золочеными канделябрами, туфельки ее утопали в ворсе богатых ковров.
У изголовья роженицы собрались все женщины дома, родные и приживалки. Они шептались, твердили молитвы, суетились. В темном углу астролог дома Кетта приготовила свои книги для точной записи момента рождения ребенка.
Амира подошла к изголовью роженицы. Впечатления сна еще не покинули ее. Как всегда, ей казалось, что она действительно была маленькой девочкой, сидящей в палаточном лагере в пустыне, подняв лицо к звездному небу. И она ощущала, как ее грубо и безжалостно вырывают из спасительного укрытия, из нежного объятия женских рук. Кто же была женщина этого повторяющегося сна? Эти любящие руки, – обнимали ее руки матери? Амира ничего не помнила о матери. Иногда ей казалось, что, может быть, она и не родилась от женщины, а сошла со звезды в такую же странную звездную ночь, которая ей постоянно снилась.
Но если мой сон рожден действительным воспоминанием, то как восстановить пробел? Что случилось со мной после того, как меня вырвали из рук женщины? Убили ли женщину? Произошло ли это при мне? Если да, то, может быть, страшный шок затмил в моей памяти прошлое и поэтому оно является мне только во сне…
Она сменила холодный компресс на лбу молодой женщины, которая мучилась уже несколько часов, чтобы дать жизнь внуку Амиры.
– Как ты себя чувствуешь, дитя мое? – спросила она невестку, поднося к ее губам травяной настой, сделанный по старинному рецепту: по преданию, его впервые приготовила для себя и пила во время родов мать пророка Моисея. Амира потрогала сквозь шелковое одеяло живот молодой женщины и забеспокоилась: что-то было не в порядке.
– Мать, – прошептала измученная женщина, отталкивая чашку, – где же мой супруг? – Лицо ее горело лихорадочным румянцем, и глаза светились, как черные жемчужины.
– Ибрахим не может прийти – он у короля. Выпей настой, в нем благословение Божье…
Началась новая схватка, и женщина закусила губу, удерживая крик: проявить слабость духа во время родов было бы бесчестьем для семьи.
– Я хочу видеть Ибрахима, – прошептала она слабеющим голосом.
Вокруг постели роженицы сидели женщины в покрывалах, в дорогих одеждах, благоухающие драгоценными эссенциями, – женщины богатого дома. Двадцать пять женщин и детей жили на женской половине дома Рашидов, в возрасте от одного месяца до восьмидесяти шести лет. Все они были в родстве, все Рашиды, сестры, дочери и внучки первых жен Али Рашида, основателя рода; там были также вдовы сыновей, племянницы и двоюродные сестры. Мужской пол на этой половине представляли только мальчики до десяти лет; достигнув этого возраста, они переходили на мужскую половину дома.
Амира правила в женском крыле дома, называвшемся прежде гаремом. Огромный портрет Али Рашида – мощная фигура в кресле, похожем на трон, в пышной старинной одежде, окруженная женами, наложницами и детьми, создавала атмосферу женской половины дома – портреты были в каждой комнате, и казалось, основатель семейного клана царил здесь и пять лет спустя после своей смерти. Амира была его последней женой; она была выдана замуж тринадцати лет, Али тогда было пятьдесят три года.
– Бисмиллах! Во имя Бога… – прошептала одна из молодых женщин, дежуривших у постели, должно быть, подруга юной роженицы. Лицо ее побледнело, как цветы миндаля, букеты которых были расставлены в разных углах комнаты, в глазах металась тревога. – Наверное, что-то у нее не так…
Амира отогнула шелковое покрывало и поняла, что ребенок идет не головой, а ножками. Она похолодела от страха, вспомнив, как рожала одна из первых жен ее мужа, – это было тридцать лет назад, в день свадьбы Амиры с Али. Ребенок повернулся неправильно – мать и дитя погибли.
Она зашептала нежные слова, успокаивая молодую женщину, и сделала знак своей двоюродной сестре, которая жгла куренья у изголовья роженицы, отгоняя джиннов и других злых духов. Это была пожилая женщина, которой нередко случалось принимать трудные роды, но, посмотрев на отверстую матку, она повернулась к Амире в полном смятении. Ребенок продолжал вертеться, и трудно было понять, где его голова, где ножки. Между тем время родов по всем признакам наступило, и если ребенок пойдет неправильно, мать погибнет, и дитя, наверное, тоже.
Амира взяла из кучки орудий, приготовленных для помощи роженице, «звездный» амулет и крепко зажала его в ладонях. Амулет семь ночей пролежал на крыше, впивая свет звезд, и должен был обладать чудодейственной силой, которая теперь проникала в ладони Амиры. Голос ночной передачи молитв из Корана по радио зазвучал спокойно и убедительно:
– Все в мире совершается по воле Бога. Он наш Хранитель, доверьтесь ему…
Выпустив из рук амулет, Амира бережно ввела ладони в раскрытую матку и осторожно повернула ребенка, придав ему правильное положение. Но при очередной схватке матка изменила форму, потому что ребенок снова повернулся, заняв положение поперек родовых путей.
– Великий Бог! – простонала одна из женщин. Остальные смотрели на Амиру глазами, полными страха.
– Бог наш Хранитель, – спокойно повторила Амира. – Надо держать ребенка в правильном положении, и тогда он родится благополучно.
– Да, но где его головка? Трудно различить, – свистящим шепотом выдохнула двоюродная сестра, помощница Амиры. – Мы можем не помочь, а навредить.
Амира пыталась держать ребенка, но при каждой схватке он выскальзывал из ее ладоней и оказывался в опасном положении. Наконец, Амира решила прибегнуть к последнему средству.
– Приготовьте гашиш, – сказала она.
Новый пронзительный запах поднялся в комнате, наполненной ароматами ладана и цветов абрикоса. Амира прочитала молитву из Корана, вымыла руки и насухо вытерла их чистым полотенцем. Она решилась прибегнуть к способу, о котором поведала ей когда-то покойная свекровь, мать Али Рашида, знаменитая целительница. И еще раньше Амира узнала об этом способе, когда она жила девочкой в гареме на улице Жемчужного Дерева.
Амира подождала, пока невестка вдохнула из трубки гашиш и глаза ее закрылись. Тогда она, осторожно направляя младенца одной рукой сверху, попыталась ввести вторую ладонь и охватить маленькое тельце.
– Дайте ей еще гашиша, – сказала она, пытаясь понять, в каком положении находится ребенок.
Роженица не смогла вдохнуть гашиш, содрогнулась от невыносимой боли, отвернула голову и застонала.
Амира повернулась к двоюродной сестре и сказала спокойно и твердо:
– Позвони во дворец. Скажи Ибрахиму, чтобы приехал немедленно.
– Браво! – вскричал король Фарук. Ему выпала «лошадь», и все приближенные, стоявшие вокруг рулеточного стола, разразились кликами восторга.
Но один из них, который тоже восхищенно приветствовал победу короля словами «Удача сопутствует вам сегодня ночью, ваше величество!», затаил в глазах тревогу и украдкой поглядывал на часы. Ибрахим хотел бы позвонить домой и узнать о состоянии жены, но как личный врач короля не имел права даже выйти из-за рулеточного стола.
Весь вечер он пил шампанское, но с каждым бокалом, который брал с подноса у проходившего лакея, становился все мрачнее и мрачнее. За двадцать восемь лет своей жизни он впервые испытывал такую тоску и страшные предчувствия. Впервые королевское окружение–среда, в которой он проводил свои дни, – вызывало в нем такое уныние и раздражение. Король Фарук выбирал себе приближенных, которые были похожи, как близнецы, как рой совершенно одинаковых рабочих пчел. Оливково-смуглые, черноволосые и черноглазые, стройные и подтянутые, молодые люди около тридцати лет, одетые в смокинги от лондонских портных, говорящие на аффектированом английском, – все они окончили лучшие учебные заведения Англии, все принадлежали к старинным родам египетской знати. И как символ своей национальной принадлежности, странно несоответствующий европейской вылощенности, – цинично заметил про себя Ибрахим, – все, как один, носили красные фески, надвинутые до самых бровей. Египтяне, пародирующие английских джентльменов, арабы, которые не желают быть арабами, отказываются от родного языка, используя его только для распоряжения слугам. Горькие мысли, охватившие Ибрахима, который и сам был одним из этих, безмерно раздражавших его сейчас, молодых людей-близнецов, приходили к нему нередко, но никогда–с такой силой, как сегодня. Эти мысли порождались скорее не чувством собственного достоинства, а недовольством своим положением.
Он занимал пост личного врача короля, но достиг его не своими заслугами и знаниями, а благодаря могущественному вельможе, своему отцу.
Пост этот был довольно обременительным – Ибрахим обязан был присутствовать на всех вечерах, где под ослепительными люстрами танцевали дамы в соблазнительных туалетах и мужчины в смокингах. Пост личного врача требовал его постоянного присутствия при королевской чете или необходимости немедленно являться по вызову – телефон был установлен в спальне Ибрахима у изголовья супружеской кровати. За пять лет службы Ибрахим узнал короля Фарука лучше, чем его супруга Фарида. Ибрахим знал, что из двух основных слухов о короле – что у Фарука очень маленький пенис и большая коллекция порнографических фотографий – верен только один. Врач знал, что Фарук в двадцать пять лет крайне инфантилен, обожает мороженое, школьнические розыгрыши и комиксы «Дяди Скруджа», которые он выписывает из Америки. И еще кинофильмы с Кэтрин Хепберн и азартные игры. Любит молоденьких девственниц – вроде той семнадцатилетней белокожей девицы, которая сегодня весь вечер висела на руке Фарука.
Толпа вокруг рулетки сгущалась – все хотели купаться в королевском сиянии, быть замеченными Фаруком. Теснились египетские банкиры, турецкие дельцы, спесивые британские офицеры и множество европейских богачей, сбежавших от гитлеровского нашествия. После того как был дан отпор войскам генерала Роммеля, в Каире не прекращались празднества, и во всеобщем ликовании не было места дурным чувствам – даже по отношению к англичанам, которые обещали в ближайшее время вывести свои войска.
Когда король объявил ставку, поставив деньги на номера «двадцать шесть» и «тридцать три», Ибрахим снова бросил быстрый взгляд на часы. Его жена, конечно, уже рожает, и он хотел бы быть рядом с ней, помочь ей. Но было и другое желание, еще более сильное, хотя Ибрахим в глубине души стыдился этого. Желание узнать, что жена родила ему сына, что он выполнил клятву, данную отцу, продолжил род Рашидов.
– Это твой долг мне и твоим предкам, – сказал ему Али Рашид на смертном одре. – Ты мой единственный сын, и вся ответственность лежит на тебе, – повторял Ибрахиму отец. – Мужчина, не имеющий сыновей, – не мужчина, – уверял он. – Дочери не в счет, старая пословица говорит: «Те, что скрыты под покрывалом, приносят только горести».
Ибрахим помнил, как отчаянно желал сына король Фарук, когда королева Фарида забеременела: он требовал у врача средств, воздействующих на пол будущего ребенка, и непрестанно советовался с ним. Когда Фарида родила, весь Каир, затаив дыхание, слушал залпы салюта. И с каким разочарованием горожане насчитали сорок один залп, – а рождение королевского сына было бы ознаменовано сто одним залпом.
И все-таки сильнее всего Ибрахим хотел быть с женой, девочкой-женщиной, которую он называл своим мотыльком. Король снова выиграл, и толпа приветствовала его, но Ибрахим молча глядел в свой бокал, вспоминая день, когда он впервые увидел жену. Это было на загородном празднике, и она была среди женщин, окружавших королеву. Он был восхищен ее красотой и хрупкостью, но не тотчас влюбился в нее. Среди придворных дам неожиданно началась суматоха и раздался ее звонкий вскрик – ей на нос села бабочка. Пробравшись к ней сквозь толпу с нюхательными солями, он увидел, что она не плачет, а весело смеется, и в этот миг Ибрахим решил, что она станет его женой.
Ибрахим посмотрел на часы, и снова его одолело желание бежать из дворца на улицу Райских Дев, и снова он мрачно уставился в бокал шампанского.
Вдруг он увидел лакея, который спешил к нему с записочкой на золотом подносе.
– Извините, доктор Рашид, – сказал он, – вам телефонограмма.
Ибрахим прочитал записку, подошел к королю и через минуту выходил из дворца, едва не забыв взять свое пальто, которое перекинул через руку, и шелковый шарф, обмотав его кое-как вокруг шеи. Подходя к «мерседесу», он пожалел, что пил так много шампанского.
Выйдя из машины напротив трехэтажного особняка на улице Райских Дев, Ибрахим минуту постоял, прислушиваясь. Из дома доносился монотонный заунывный плач. Ибрахим пробежал через сад, взбежал по высокой лестнице и, пройдя обширный холл, очутился на женской половине дворца среди плачущих женщин. Он замер у кровати с пологом на четырех столбиках, у которой стояла пустая плетеная колыбель с синей бусиной, подвешенной для изгнания злых духов.
К нему кинулась сестра, обнимая его с плачем; он мягко отстранил ее и приблизился к кровати, на краю которой сидела его мать с младенцем на руках. Ее темные глаза были полны слез.
– Что случилось? – спросил он. От шампанского у него все плыло перед глазами.
– Бог избавил твою жену от земных бедствий, – сказала Амира, отодвигая краешек пеленки с лица младенца. – Но Он даровал тебе прекрасное дитя. О, Ибрахим, сын моего сердца…
– Когда начались роды? – спросил он, с трудом выговаривая слова.
– Как только ты ушел во дворец. А скончалась она несколько минут назад. Я послала за тобой, но было поздно.
Наконец он решился поглядеть на мертвую жену. Покрывало, натянутое до подбородка, скрывало следы смертной борьбы; длинные ресницы – черные мотыльки на бледном, как слоновая кость, лице. Казалось, она мирно спала. Ибрахим бросился на колени и прижал лицо к шелковому покрывалу, потом поднял голову и прошептал:
– Во имя Бога, прощающего и милосердного. Нет Бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его.
Амира опустила руку на голову сына и сказала:
– Божья воля. Она теперь в раю. Он поднял лицо, омытое слезами.
– Я должен был быть здесь. Я мог бы спасти ее.
– Только Бог мог бы, но Он не пожелал. Найди утешение, сын мой, в том, что твоя жена увидит лик Бога, – ведь она была благочестивейшая из благочестивых, и Бог наградит ее. Посмотри на свою дочь. Ее звезда – Вега в восьмом лунном доме. Кетта сказала, что это хороший знак.
– Дочь?! – выдохнул Ибрахим свистящим шепотом. – Значит, я проклят Богом дважды!
– Не говори так, Бог не проклинал тебя, – убеждала Амира, гладя лицо сына и вспоминая, как они росли вместе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Андреас Скаурас! Как мог Али догадаться? Она так тщательно скрывала свое волнение, когда случайно видела его в комнате мужа. А сердце ее замирало… Выйти замуж за Скаураса? А как он к ней относится? Он, как и ее покойный муж, – приближенный короля, министр культуры.
Оправив одежду и пригладив волосы, Амира направилась к дверям спальни – она прилегла только передохнуть, чтобы возвратиться к постели молодой невестки, которая рожала ее сыну первого ребенка. Она остановилась у ночного столика, на котором стояла фотография в серебряной рамке, – ее муж, с пышными усами, крючковатым носом и умным, проницательным взглядом. Женщина взяла фотографию в руки – мысленный разговор с мужем всегда успокаивал ее в смятении духа.
– Что значит этот сон, супруг моего сердца? – прошептала она.
Тишина окутала большой дом, который днем звенел и гудел голосами и шумом многочисленных членов большой семьи.
Али Рашид, последний настоящий вельможа уходящего поколения, глядел на нее спокойно и твердо, но не мог ответить на вопросы, которые мучили ее со времени замужества, когда она тринадцатилетней девочкой вошла в его дом.
– Почему мне снится этот сон, когда в доме должен родиться ребенок? И кто эта девочка, которую я вижу во сне, – наверное, я сама? Ты привел меня в свой дом из гарема на улице Жемчужного Дерева и не поведал мне о моем прошлом, унес эту тайну с собой в могилу. – Амира так и не знала, из какой она семьи, не знала своего фамильного имени. Когда дети задавали ей вопросы о ее происхождении, она отвечала:
– Моя жизнь началась, когда я вышла замуж за вашего отца и его семья стала моей..
Воспоминаний о детстве у нее не сохранилось. Но были сны…
– Миссис… – раздался голос служанки.
Амира живо повернулась к пожилой женщине, которая всю жизнь прослужила семье Рашидов.
– Уже пора? – спросила она.
– Время подходит, – ответила та. – Уже скоро…
Амира скользила сквозь залы с серебряными зеркалами и золочеными канделябрами, туфельки ее утопали в ворсе богатых ковров.
У изголовья роженицы собрались все женщины дома, родные и приживалки. Они шептались, твердили молитвы, суетились. В темном углу астролог дома Кетта приготовила свои книги для точной записи момента рождения ребенка.
Амира подошла к изголовью роженицы. Впечатления сна еще не покинули ее. Как всегда, ей казалось, что она действительно была маленькой девочкой, сидящей в палаточном лагере в пустыне, подняв лицо к звездному небу. И она ощущала, как ее грубо и безжалостно вырывают из спасительного укрытия, из нежного объятия женских рук. Кто же была женщина этого повторяющегося сна? Эти любящие руки, – обнимали ее руки матери? Амира ничего не помнила о матери. Иногда ей казалось, что, может быть, она и не родилась от женщины, а сошла со звезды в такую же странную звездную ночь, которая ей постоянно снилась.
Но если мой сон рожден действительным воспоминанием, то как восстановить пробел? Что случилось со мной после того, как меня вырвали из рук женщины? Убили ли женщину? Произошло ли это при мне? Если да, то, может быть, страшный шок затмил в моей памяти прошлое и поэтому оно является мне только во сне…
Она сменила холодный компресс на лбу молодой женщины, которая мучилась уже несколько часов, чтобы дать жизнь внуку Амиры.
– Как ты себя чувствуешь, дитя мое? – спросила она невестку, поднося к ее губам травяной настой, сделанный по старинному рецепту: по преданию, его впервые приготовила для себя и пила во время родов мать пророка Моисея. Амира потрогала сквозь шелковое одеяло живот молодой женщины и забеспокоилась: что-то было не в порядке.
– Мать, – прошептала измученная женщина, отталкивая чашку, – где же мой супруг? – Лицо ее горело лихорадочным румянцем, и глаза светились, как черные жемчужины.
– Ибрахим не может прийти – он у короля. Выпей настой, в нем благословение Божье…
Началась новая схватка, и женщина закусила губу, удерживая крик: проявить слабость духа во время родов было бы бесчестьем для семьи.
– Я хочу видеть Ибрахима, – прошептала она слабеющим голосом.
Вокруг постели роженицы сидели женщины в покрывалах, в дорогих одеждах, благоухающие драгоценными эссенциями, – женщины богатого дома. Двадцать пять женщин и детей жили на женской половине дома Рашидов, в возрасте от одного месяца до восьмидесяти шести лет. Все они были в родстве, все Рашиды, сестры, дочери и внучки первых жен Али Рашида, основателя рода; там были также вдовы сыновей, племянницы и двоюродные сестры. Мужской пол на этой половине представляли только мальчики до десяти лет; достигнув этого возраста, они переходили на мужскую половину дома.
Амира правила в женском крыле дома, называвшемся прежде гаремом. Огромный портрет Али Рашида – мощная фигура в кресле, похожем на трон, в пышной старинной одежде, окруженная женами, наложницами и детьми, создавала атмосферу женской половины дома – портреты были в каждой комнате, и казалось, основатель семейного клана царил здесь и пять лет спустя после своей смерти. Амира была его последней женой; она была выдана замуж тринадцати лет, Али тогда было пятьдесят три года.
– Бисмиллах! Во имя Бога… – прошептала одна из молодых женщин, дежуривших у постели, должно быть, подруга юной роженицы. Лицо ее побледнело, как цветы миндаля, букеты которых были расставлены в разных углах комнаты, в глазах металась тревога. – Наверное, что-то у нее не так…
Амира отогнула шелковое покрывало и поняла, что ребенок идет не головой, а ножками. Она похолодела от страха, вспомнив, как рожала одна из первых жен ее мужа, – это было тридцать лет назад, в день свадьбы Амиры с Али. Ребенок повернулся неправильно – мать и дитя погибли.
Она зашептала нежные слова, успокаивая молодую женщину, и сделала знак своей двоюродной сестре, которая жгла куренья у изголовья роженицы, отгоняя джиннов и других злых духов. Это была пожилая женщина, которой нередко случалось принимать трудные роды, но, посмотрев на отверстую матку, она повернулась к Амире в полном смятении. Ребенок продолжал вертеться, и трудно было понять, где его голова, где ножки. Между тем время родов по всем признакам наступило, и если ребенок пойдет неправильно, мать погибнет, и дитя, наверное, тоже.
Амира взяла из кучки орудий, приготовленных для помощи роженице, «звездный» амулет и крепко зажала его в ладонях. Амулет семь ночей пролежал на крыше, впивая свет звезд, и должен был обладать чудодейственной силой, которая теперь проникала в ладони Амиры. Голос ночной передачи молитв из Корана по радио зазвучал спокойно и убедительно:
– Все в мире совершается по воле Бога. Он наш Хранитель, доверьтесь ему…
Выпустив из рук амулет, Амира бережно ввела ладони в раскрытую матку и осторожно повернула ребенка, придав ему правильное положение. Но при очередной схватке матка изменила форму, потому что ребенок снова повернулся, заняв положение поперек родовых путей.
– Великий Бог! – простонала одна из женщин. Остальные смотрели на Амиру глазами, полными страха.
– Бог наш Хранитель, – спокойно повторила Амира. – Надо держать ребенка в правильном положении, и тогда он родится благополучно.
– Да, но где его головка? Трудно различить, – свистящим шепотом выдохнула двоюродная сестра, помощница Амиры. – Мы можем не помочь, а навредить.
Амира пыталась держать ребенка, но при каждой схватке он выскальзывал из ее ладоней и оказывался в опасном положении. Наконец, Амира решила прибегнуть к последнему средству.
– Приготовьте гашиш, – сказала она.
Новый пронзительный запах поднялся в комнате, наполненной ароматами ладана и цветов абрикоса. Амира прочитала молитву из Корана, вымыла руки и насухо вытерла их чистым полотенцем. Она решилась прибегнуть к способу, о котором поведала ей когда-то покойная свекровь, мать Али Рашида, знаменитая целительница. И еще раньше Амира узнала об этом способе, когда она жила девочкой в гареме на улице Жемчужного Дерева.
Амира подождала, пока невестка вдохнула из трубки гашиш и глаза ее закрылись. Тогда она, осторожно направляя младенца одной рукой сверху, попыталась ввести вторую ладонь и охватить маленькое тельце.
– Дайте ей еще гашиша, – сказала она, пытаясь понять, в каком положении находится ребенок.
Роженица не смогла вдохнуть гашиш, содрогнулась от невыносимой боли, отвернула голову и застонала.
Амира повернулась к двоюродной сестре и сказала спокойно и твердо:
– Позвони во дворец. Скажи Ибрахиму, чтобы приехал немедленно.
– Браво! – вскричал король Фарук. Ему выпала «лошадь», и все приближенные, стоявшие вокруг рулеточного стола, разразились кликами восторга.
Но один из них, который тоже восхищенно приветствовал победу короля словами «Удача сопутствует вам сегодня ночью, ваше величество!», затаил в глазах тревогу и украдкой поглядывал на часы. Ибрахим хотел бы позвонить домой и узнать о состоянии жены, но как личный врач короля не имел права даже выйти из-за рулеточного стола.
Весь вечер он пил шампанское, но с каждым бокалом, который брал с подноса у проходившего лакея, становился все мрачнее и мрачнее. За двадцать восемь лет своей жизни он впервые испытывал такую тоску и страшные предчувствия. Впервые королевское окружение–среда, в которой он проводил свои дни, – вызывало в нем такое уныние и раздражение. Король Фарук выбирал себе приближенных, которые были похожи, как близнецы, как рой совершенно одинаковых рабочих пчел. Оливково-смуглые, черноволосые и черноглазые, стройные и подтянутые, молодые люди около тридцати лет, одетые в смокинги от лондонских портных, говорящие на аффектированом английском, – все они окончили лучшие учебные заведения Англии, все принадлежали к старинным родам египетской знати. И как символ своей национальной принадлежности, странно несоответствующий европейской вылощенности, – цинично заметил про себя Ибрахим, – все, как один, носили красные фески, надвинутые до самых бровей. Египтяне, пародирующие английских джентльменов, арабы, которые не желают быть арабами, отказываются от родного языка, используя его только для распоряжения слугам. Горькие мысли, охватившие Ибрахима, который и сам был одним из этих, безмерно раздражавших его сейчас, молодых людей-близнецов, приходили к нему нередко, но никогда–с такой силой, как сегодня. Эти мысли порождались скорее не чувством собственного достоинства, а недовольством своим положением.
Он занимал пост личного врача короля, но достиг его не своими заслугами и знаниями, а благодаря могущественному вельможе, своему отцу.
Пост этот был довольно обременительным – Ибрахим обязан был присутствовать на всех вечерах, где под ослепительными люстрами танцевали дамы в соблазнительных туалетах и мужчины в смокингах. Пост личного врача требовал его постоянного присутствия при королевской чете или необходимости немедленно являться по вызову – телефон был установлен в спальне Ибрахима у изголовья супружеской кровати. За пять лет службы Ибрахим узнал короля Фарука лучше, чем его супруга Фарида. Ибрахим знал, что из двух основных слухов о короле – что у Фарука очень маленький пенис и большая коллекция порнографических фотографий – верен только один. Врач знал, что Фарук в двадцать пять лет крайне инфантилен, обожает мороженое, школьнические розыгрыши и комиксы «Дяди Скруджа», которые он выписывает из Америки. И еще кинофильмы с Кэтрин Хепберн и азартные игры. Любит молоденьких девственниц – вроде той семнадцатилетней белокожей девицы, которая сегодня весь вечер висела на руке Фарука.
Толпа вокруг рулетки сгущалась – все хотели купаться в королевском сиянии, быть замеченными Фаруком. Теснились египетские банкиры, турецкие дельцы, спесивые британские офицеры и множество европейских богачей, сбежавших от гитлеровского нашествия. После того как был дан отпор войскам генерала Роммеля, в Каире не прекращались празднества, и во всеобщем ликовании не было места дурным чувствам – даже по отношению к англичанам, которые обещали в ближайшее время вывести свои войска.
Когда король объявил ставку, поставив деньги на номера «двадцать шесть» и «тридцать три», Ибрахим снова бросил быстрый взгляд на часы. Его жена, конечно, уже рожает, и он хотел бы быть рядом с ней, помочь ей. Но было и другое желание, еще более сильное, хотя Ибрахим в глубине души стыдился этого. Желание узнать, что жена родила ему сына, что он выполнил клятву, данную отцу, продолжил род Рашидов.
– Это твой долг мне и твоим предкам, – сказал ему Али Рашид на смертном одре. – Ты мой единственный сын, и вся ответственность лежит на тебе, – повторял Ибрахиму отец. – Мужчина, не имеющий сыновей, – не мужчина, – уверял он. – Дочери не в счет, старая пословица говорит: «Те, что скрыты под покрывалом, приносят только горести».
Ибрахим помнил, как отчаянно желал сына король Фарук, когда королева Фарида забеременела: он требовал у врача средств, воздействующих на пол будущего ребенка, и непрестанно советовался с ним. Когда Фарида родила, весь Каир, затаив дыхание, слушал залпы салюта. И с каким разочарованием горожане насчитали сорок один залп, – а рождение королевского сына было бы ознаменовано сто одним залпом.
И все-таки сильнее всего Ибрахим хотел быть с женой, девочкой-женщиной, которую он называл своим мотыльком. Король снова выиграл, и толпа приветствовала его, но Ибрахим молча глядел в свой бокал, вспоминая день, когда он впервые увидел жену. Это было на загородном празднике, и она была среди женщин, окружавших королеву. Он был восхищен ее красотой и хрупкостью, но не тотчас влюбился в нее. Среди придворных дам неожиданно началась суматоха и раздался ее звонкий вскрик – ей на нос села бабочка. Пробравшись к ней сквозь толпу с нюхательными солями, он увидел, что она не плачет, а весело смеется, и в этот миг Ибрахим решил, что она станет его женой.
Ибрахим посмотрел на часы, и снова его одолело желание бежать из дворца на улицу Райских Дев, и снова он мрачно уставился в бокал шампанского.
Вдруг он увидел лакея, который спешил к нему с записочкой на золотом подносе.
– Извините, доктор Рашид, – сказал он, – вам телефонограмма.
Ибрахим прочитал записку, подошел к королю и через минуту выходил из дворца, едва не забыв взять свое пальто, которое перекинул через руку, и шелковый шарф, обмотав его кое-как вокруг шеи. Подходя к «мерседесу», он пожалел, что пил так много шампанского.
Выйдя из машины напротив трехэтажного особняка на улице Райских Дев, Ибрахим минуту постоял, прислушиваясь. Из дома доносился монотонный заунывный плач. Ибрахим пробежал через сад, взбежал по высокой лестнице и, пройдя обширный холл, очутился на женской половине дворца среди плачущих женщин. Он замер у кровати с пологом на четырех столбиках, у которой стояла пустая плетеная колыбель с синей бусиной, подвешенной для изгнания злых духов.
К нему кинулась сестра, обнимая его с плачем; он мягко отстранил ее и приблизился к кровати, на краю которой сидела его мать с младенцем на руках. Ее темные глаза были полны слез.
– Что случилось? – спросил он. От шампанского у него все плыло перед глазами.
– Бог избавил твою жену от земных бедствий, – сказала Амира, отодвигая краешек пеленки с лица младенца. – Но Он даровал тебе прекрасное дитя. О, Ибрахим, сын моего сердца…
– Когда начались роды? – спросил он, с трудом выговаривая слова.
– Как только ты ушел во дворец. А скончалась она несколько минут назад. Я послала за тобой, но было поздно.
Наконец он решился поглядеть на мертвую жену. Покрывало, натянутое до подбородка, скрывало следы смертной борьбы; длинные ресницы – черные мотыльки на бледном, как слоновая кость, лице. Казалось, она мирно спала. Ибрахим бросился на колени и прижал лицо к шелковому покрывалу, потом поднял голову и прошептал:
– Во имя Бога, прощающего и милосердного. Нет Бога кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его.
Амира опустила руку на голову сына и сказала:
– Божья воля. Она теперь в раю. Он поднял лицо, омытое слезами.
– Я должен был быть здесь. Я мог бы спасти ее.
– Только Бог мог бы, но Он не пожелал. Найди утешение, сын мой, в том, что твоя жена увидит лик Бога, – ведь она была благочестивейшая из благочестивых, и Бог наградит ее. Посмотри на свою дочь. Ее звезда – Вега в восьмом лунном доме. Кетта сказала, что это хороший знак.
– Дочь?! – выдохнул Ибрахим свистящим шепотом. – Значит, я проклят Богом дважды!
– Не говори так, Бог не проклинал тебя, – убеждала Амира, гладя лицо сына и вспоминая, как они росли вместе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49