Он стоит, опираясь на правую ногу и слегка выдвинув левую, одетый в простую рубашку, на которой расстегнута верхняя пуговица, и джинсы. Большие пальцы рук заложены за ремень.
И этот его необыкновенный взгляд, который словно проникает в душу! Я часто смотрю на этот фотопортрет и думаю – сумею ли прожить жизнь так же достойно, как прожил ее Владимир Высоцкий. До того, как «Азия» перечеркнула мою жизнь, у меня дома хранилось штук пятнадцать магнитофонных кассет и бобин с записями его песен. Высоцкий сочинил несколько сот песен – мне кажется, я слышал почти все. Я всегда старался прочитать о Высоцком что-нибудь новое и не брезговал перечитывать уже известное.
Для меня Владимир Высоцкий – это целый мир, целая планета, на которой живут люди, созданные его творческим воображением. Живут, любят, страдают, борются, умирают… Не случайно ведь астрономы назвали одну из вновь открытых планет его именем. Высоцкий был моим кумиром, которого я полюбил еще в юности. Эта любовь началась с коллекционирования кассет с его «блатными» песнями. Для меня он навсегда останется единственным кумиром.
…Сегодня у меня были дела в городе. Побрившись и переодевшись, я вышел из гостиницы в десятом часу утра.
Проходя мимо инженерно-строительного института, я вдруг почувствовал себя так, словно в двух шагах от меня в землю ударила молния. От неожиданности у меня даже перехватило дыхание. Такое чувствуешь, когда тебя внезапно бросают в ледяную воду.
А все потому, что навстречу мне, со стороны инженерно-строительного института, не спеша брел паренек лет семнадцати, одетый в клетчатую рубашку навыпуск, потертую кожаную куртку и светлые джинсы. У парня были такие же черные кудри, выпирающие скулы и прямой нос, как у меня в его возрасте. Я словно увидел себя самого в семнадцать лет. И тогда я безошибочно определил, что вижу родного сына.
Но как Борька мог оказаться в Тюмени, если я отвез их пять лет назад в Салехард, подальше от опасности? Неужели они вернулись? Значит, Надежда тоже в этом городе? Как они жили тут? Что им известно обо мне?
Рой мыслей вихрем пронесся у меня в голове, пока Борис медленно проходил мимо меня. Подождав, пока он отойдет на приличное расстояние, я повернулся и пошел следом. К черту служебные дела! Могут и подождать. Я все-таки отец, а этот парень – мой родной сын!
Очевидно, между занятиями в институте образовалась «форточка», и Борис теперь раздумывал, где бы скоротать время перерыва. Он выбрал маленькое кафе, заказал порцию клубничного мороженого и бутылку «Кока-колы».
Выждав, пока он устроится за столиком у окна, я вошел в кафе, стараясь казаться спокойным и невозмутимым.
Борис задумчиво смотрел на купола церкви, которая располагалась недалеко от здания института с зубчатой крышей на фасаде. Я уселся за столик прямо напротив сына. По его лицу промелькнула недовольная гримаса – соседство незнакомого типа ему было не по душе.
Скосив глаза, он заметил, что я не ем мороженого, а сижу, положив руки на стол и в упор разглядываю его. Тогда он отвернулся от окна и с вызовом посмотрел мне в глаза. Я не мог выдержать этого прямого взгляда голубых глаз и чуть поник головой.
– Вы мне что-то хотели сказать? – спокойно спросил меня сын.
– Да, – кивнул я, стараясь не поднимать глаз выше его подбородка.
– Ну, говорите, – позволил Борис. – Вы мне кого-то напоминаете. Только я никак не могу припомнить – кого же именно.
Мне захотелось вскочить с места и обнять сына, обнять крепко-крепко. Я вдруг понял, что мечтал об этой минуте долгие пять лет. Но раньше я упорно гнал от себя подобные мысли. Они просто надломили бы меня. Не каждому дано выдержать груз тяжелых воспоминаний. Если б я позволил себе это раньше, то из профессионала превратился бы в слезливую тряпку и обыкновенное дерьмо.
Но сейчас я был не в силах сопротивляться своему отцовскому чувству. Однако я даже не представлял, что можно сказать Борису. И тогда я не придумал ничего лучшего, как вытащить из внутреннего кармана нейлоновой куртки толстую пачку денег и протянуть ему.
– Что это? – недоумевающе посмотрел на меня сын.
– Деньги, – кажется, на моем лице появилась дурацкая улыбка.
– Я вижу, что не букет ландышей, – усмехнулся Борис. Должно быть, я выглядел очень комично в его глазах. – Меня интересует, почему я должен взять их у вас.
– Потому что эти деньги велел передать тебе твой отец.
Лицо Бориса мгновенно посуровело.
– Мой отец погиб в перестрелке пять лет назад. Он был честным милиционером. Не то, что нынешние продажные шкуры. А те бандиты, с которыми он всю жизнь боролся, теперь правят Россией.
– Честность, действительно, очень редкое качество по нынешним временам. Но не думай, что оно совсем исчезло в людях, – начал я оправдываться перед ним. – Я не мог выполнить волю твоего отца раньше. Поэтому выполняю ее теперь.
Борис принял пачку купюр из моих рук с таким видом, словно эти деньги были пропитаны свежей кровью.
– Никакие деньги не заменят отца, – задрожал у него подбородок.
Это служило верным признаком, что он вот-вот расплачется. Я поспешил его успокоить.
– Жизнь продолжается. И все не так плохо, как кажется.
– Что вы хотите этим сказать? – пристально посмотрел на меня сын. – Что моего отца вовсе не изрешетили из автоматов?
Казалось, нужно сделать только маленькое усилие – кивнуть головой. И тогда к пареньку вернулось бы счастье – счастье сына, который обрел отца после долгих лет разлуки. Но я не мог такого сделать. В этих краях по-прежнему правили бал криминальные группировки, и мой кивок головы мог стоить жизни нам обоим. И тогда я огромным напряжением воли заставил себя возразить:
– Ты не совсем правильно меня понял, дружище. Эти деньги пригодятся тебе и матери. Кстати, твоя мама тоже сейчас живет в этом городе?
– Да, мы переехали сюда в прошлом году, – кивнул сын.
«Час от часу не легче», – подумал я. У меня было такое чувство, словно я заживо похоронил себя во второй раз.
– Могу я с ней встретиться? – спросил я Бориса. – Мне нужно ей кое-что передать…
– Лучше не надо, – сын замотал головой. – Она очень болезненно воспринимает любое напоминание об отце. Его смерть сильно подкосила ее. Она долго болела и не так давно оправилась. Я не буду вам давать номер нашего телефона. Лучше объясните, как вас найти.
«Ишь, какой недоверчивый! Молодчина! – похвалил я про себя Бориса. – Никогда не следует первому встречному давать номер своего телефона».
– Я живу там, – показал я рукой на здание гостиницы. – Второй этаж, двенадцатый номер. Раньше служил в милиции. Одно время состоял в подразделении твоего отца.
– Мама говорила мне, что это было особое секретное подразделение, – кивнул Борис. – Поэтому она не знает никого из его сослуживцев того времени. А где вы теперь служите?
– Я ушел из милиции, – «отрабатывал» на наивном слушателе я текст очередной «легенды». – Жить на такую зарплату, какую там платят, я считаю ниже своего достоинства.
– И куда вы подались? – устроил сын форменный допрос.
– Хочу поработать частным телохранителем. Я неплохо стреляю и хорошо владею приемами рукопашного боя. Если получится и подвернется приличная работенка, то задержусь в этих краях еще на какое-то время.
– Если мама захочет с вами встретиться, я расскажу ей, как вас найти, – сказал сын. – Я, кстати, наконец-то вспомнил, кого вы мне напоминаете…
– Кого же? – развязно спросил я.
Но внутренне похолодел от страха. Не хватало, чтобы после получасового вранья сын опознал во мне родного отца!
– Владимира Высоцкого, – сказал Борис.
– Очень польщен, – улыбнулся я.
Борька, действительно, не мог представить, до какой степени я и вправду польщен этим сравнением!
Я вернулся вечером в гостиницу, чувствуя большую усталость. Опустившись на кровать, подумал о том, что неплохо было бы спуститься в ресторан, взять бутылку водки и оприходовать ее тут, в гордом одиночестве. Можно ж и немного расслабиться!
И в этот момент неожиданно зазвонил телефон.
Разозлившись, я поднял трубку и произнес:
– Какого хрена надо?
С другой стороны провода послышался знакомый голос Василия Мохова:
– Это ты, Володька?
– Да.
– Я приготовил тебе подарочек.
Терпеть я не мог «подарочков» по службе! Начальство ФСБ считало «подарком» для сотрудника, когда он получал пять часов на сборы и приказ быть через сутки где-нибудь в районе таджикско-афганской границы.
– Валяй, – вяло разрешил я. – Что ты там для меня припас?
– Рекомендательное письмецо от Соломенного к Александру Петровичу Дракову. В нем тебе даются наилучшие рекомендации.
– Ах, как я польщен, – усмехнулся я. – Но ты молодчина. Я не думал, что Соломенный столь быстро согласится подарить нам письмо со своим автографом.
– Не так уж и быстро! Мне пришлось «поколдовать» над ним часа четыре.
– Ладно, завтра утром передашь мне это письмо, а вечером я отправлюсь в гости к господину Дракову.
– А что потом будешь делать? – спросил Мохов.
– Пока только передам письмо и попробую определить его реакцию.
– И все?
– Для начала и этого достаточно.
– Ну, удачи тебе.
– Она нам всем понадобится, – ответил я и повесил трубку.
М-да, времяпрепровождение наедине с бутылкой водки явно откладывается на другой день! Сегодня мне надо хорошенько выспаться. Завтра у меня должна быть ясная голова. Один неосторожный ответ – и я уже не жилец. Если у Дракова возникнут подозрения, то потом придется его умолять, чтобы он меня просто убил…
Опять в душу, как холодная змея, вползает противный страх. Но страх – мое личное дело. Я сам должен его побороть. И раньше я с этим успешно справлялся. Ложь, будто герои не знают страха. Володя Высоцкий пел, что страха не знают только дураки, потому что им вообще никакие чувства не знакомы. Но победить свой страх – это и есть подлинный героизм.
Вечером следующего дня я отправился навестить Дракова. Его дом располагался за городом, на том месте, где в годы «застоя» были построены гигантские особняки для отдыха местного партийного начальства. Но после августовских событий 1991 года эти особняки были стремительно перекуплены и приватизированы бизнесменами «новой русской волны».
Дом Дракова, как и другие дома в этих местах, был огорожен каменным забором, таким высоким, что виднелись только трубы на черепичной крыше. За высоким каменным забором находился еще один – пониже, но поверх которого была натянута колючая проволока с электрическими «ловушками», реагирующими на малейшее прикосновение.
Между первым и вторым забором был выкопан глубокий ров, который делал это препятствие практически непреодолимым даже для профессионалов-спецназовцев из ОМОНа. У въезда в дом виднелась небольшая будка охранника с голубоватыми пуленепробиваемыми стеклами.
«Настоящая крепость, – подумал я, подходя к будке. – Видимо, есть много людей, которым не нравится Драков».
На каменных столбах по обе стороны массивных металлических ворот я заметил маленькие видеокамеры внешнего наблюдения. Навстречу мне из будки вышел высокий плотный человек с квадратным лицом мясника.
– К кому и зачем? – спросил он хрипловатым голосом.
«Где-то я уже видел этого типа, – молниеносно пронеслось в голове. – Но где именно, и когда? Нужно обязательно вспомнить…»
Вместо ответа я протянул охраннику рекомендательное письмо Соломенного. Тот вернулся с письмом в будку и по коммутатору с кем-то связался. Я знал, что в этот момент меня с повышенным любопытством рассматривают через объектив видеокамеры, поэтому постарался придать себе Напускной равнодушный вид.
Наконец, охранник выглянул из окна будки и крикнул:
– Проходи!
Затем он нажал кнопку на пульте управления и створки тяжелых ворот, вздрогнув, откатились в разные стороны. Тем временем я решил, что, видимо, встречался с этим типом очень давно, потому что, как ни силился, не мог припомнить его лица ни в одну из своих встреч последних пятнадцати лет.
По широкой асфальтовой дороге я направился прямо к дому Дракова. Дом был трехэтажный, не считая подземных гаражей. О том, сколько еще тут подземных уровней, оставалось только догадываться. На фасаде прорублено шесть окон, в боковых стенах – восемь. Дом окрашен в зеленый цвет. Здесь спокойно могли бы жить несколько многодетных семей.
Участок в несколько десятков соток оказался очищен от деревьев и кустарников. В этой планировке было два преимущества. Во-первых, участок хорошо проветривается и, значит, не донимают надоедливые комары. Во-вторых, участок хорошо простреливается из окон. Подкрасться к логову Дракова незаметно практически невозможно.
«Хорошо укрепил свою берлогу, – подумал я, поднимаясь на крыльцо и взявшись за ручку бронированной двери дома. – Настоящая крепость! Теперь посмотрим, что это за фрукт и с чем его едят».
На первом этаже дома меня встретил еще один охранник, лицо которого мне тоже показалось знакомым. И опять я не мог припомнить – где и когда мог столкнуться с этим типом? Второй охранник обыскал меня и, убедившись, что оружия нет, кивком головы указал на лестницу, которая вела на второй этаж.
Поднявшись по винтовой лестнице, я оказался в приемной кабинета Дракова – большой комнате, стены которой были оклеены дорогими итальянскими обоями, а на потолке висела люстра из венецианского стекла.
Открылась дверь кабинета и в сопровождении третьего охранника навстречу мне вышел сам босс.
Я протянул Дракову письмо, сознательно не поднимая взгляда выше его подбородка, чтобы не выдать враждебного блеска глаз. Вполне возможно, что именно этот тип в свое время отдал приказ поголовно перебить всех сотрудников Четырнадцатого Отдела.
Скосив глаза в сторону третьего охранника, очевидно, самого доверенного лица босса, я подумал, что и с этим подонком мне уже доводилось когда-то встречаться. Причем, встреча была явно не из тех, после которой расстаются друзьями… Но я все вспомню, обязательно вспомню!
Не исключено, что тем трем типам, с которыми я уже повстречался сегодня, мое лицо тоже могло показаться знакомым. Возможно, сейчас они тоже лихорадочно припоминают – где могли меня видеть? Если они вспомнят раньше, чем я, то мне придется туго. Во всяком случае, мои шансы на выживание сильно уменьшатся.
Третий охранник стоял на почтительном расстоянии от нас, скрестив руки на груди, но с таким расчетом, чтобы успеть броситься на меня, если я вдруг захочу придушить его шефа. Эта его стойка, с широко раздвинутыми для устойчивости ногами и сложенными на груди руками, помогала мне припомнить какой-то лес, какую-то реку и какую-то девушку… Дальше – полный провал в памяти! Видимо, очень давно все это было.
Драков несколько раз внимательно перечитал рекомендательное письмо Соломенного на имя Владимира Пегина по кличке «Чума», то есть, на мое, и по привычке посмотрел сквозь листок на свет, будто бы надеясь разглядеть водяные знаки. Затем поднял глаза на меня и улыбнулся. Такая улыбка должна была свидетельствовать о хорошем расположении духа, но глаза оставались холодными и жесткими – глаза садиста и палача. Такое выражение глаз мне доводилось видеть у некоторых душманов, когда я попал к ним в плен в Афганистане.
– Значит, из белокаменной к нам пожаловал? – наконец нарушил молчание хозяин дома.
Я кивнул.
– Не очень ты разговорчив, – поморщился Драков.
– Кто много болтает, может быстро языка лишиться, – ответил я.
– Это верно, – удовлетворенно кивнул главарь «Азии». – Но ты свой язык, вижу, сохранил. А самому у других языки не доводилось отрезать?
В этот момент Драков напоминал мне ядовитую змею, которая притаилась под камнем и только и ждет момента, чтобы ужалить.
«Я тебе ядовитые зубки-то повырываю», – мысленно пообещал я, а вслух сказал:
– Напрасная жестокость мне никогда не нравилась. Мой принцип – не играть с жертвой. Соломенный знал мой принцип и очень меня за это уважал.
– Однако теперь твой Соломенный целует парашу в тюремной камере, а ты, поджав хвост, прибежал просить защиты у меня, – нахмурился Драков.
– Рано или поздно Соломенный выйдет на свободу и может оказаться вам полезным, – возразил я. – Все, что он просит у вас – это дать мне переждать шторм. Мы будем вам за это очень обязаны и позже сумеем оказать любую услугу, даже весьма сложную.
– Свобода светит Соломенному не очень скоро, – бросил Драков. – Мой человек в прокуратуре сказал, что на этот раз Соломенный влип крепко. Им теперь занялся персонально следователь по особо важным делам. Однако «вышки» Соломенный, пожалуй, избежит. А там, глядишь, и очередная амнистия подвалит. Так что, возможно, мне еще придется воспользоваться вашими услугами. Прошу в мой кабинет, Чума.
Он повернулся и направился в смежную комнату. Охранник молча кивнул мне, чтобы я шагал впереди его. На мгновение наши глаза встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
И этот его необыкновенный взгляд, который словно проникает в душу! Я часто смотрю на этот фотопортрет и думаю – сумею ли прожить жизнь так же достойно, как прожил ее Владимир Высоцкий. До того, как «Азия» перечеркнула мою жизнь, у меня дома хранилось штук пятнадцать магнитофонных кассет и бобин с записями его песен. Высоцкий сочинил несколько сот песен – мне кажется, я слышал почти все. Я всегда старался прочитать о Высоцком что-нибудь новое и не брезговал перечитывать уже известное.
Для меня Владимир Высоцкий – это целый мир, целая планета, на которой живут люди, созданные его творческим воображением. Живут, любят, страдают, борются, умирают… Не случайно ведь астрономы назвали одну из вновь открытых планет его именем. Высоцкий был моим кумиром, которого я полюбил еще в юности. Эта любовь началась с коллекционирования кассет с его «блатными» песнями. Для меня он навсегда останется единственным кумиром.
…Сегодня у меня были дела в городе. Побрившись и переодевшись, я вышел из гостиницы в десятом часу утра.
Проходя мимо инженерно-строительного института, я вдруг почувствовал себя так, словно в двух шагах от меня в землю ударила молния. От неожиданности у меня даже перехватило дыхание. Такое чувствуешь, когда тебя внезапно бросают в ледяную воду.
А все потому, что навстречу мне, со стороны инженерно-строительного института, не спеша брел паренек лет семнадцати, одетый в клетчатую рубашку навыпуск, потертую кожаную куртку и светлые джинсы. У парня были такие же черные кудри, выпирающие скулы и прямой нос, как у меня в его возрасте. Я словно увидел себя самого в семнадцать лет. И тогда я безошибочно определил, что вижу родного сына.
Но как Борька мог оказаться в Тюмени, если я отвез их пять лет назад в Салехард, подальше от опасности? Неужели они вернулись? Значит, Надежда тоже в этом городе? Как они жили тут? Что им известно обо мне?
Рой мыслей вихрем пронесся у меня в голове, пока Борис медленно проходил мимо меня. Подождав, пока он отойдет на приличное расстояние, я повернулся и пошел следом. К черту служебные дела! Могут и подождать. Я все-таки отец, а этот парень – мой родной сын!
Очевидно, между занятиями в институте образовалась «форточка», и Борис теперь раздумывал, где бы скоротать время перерыва. Он выбрал маленькое кафе, заказал порцию клубничного мороженого и бутылку «Кока-колы».
Выждав, пока он устроится за столиком у окна, я вошел в кафе, стараясь казаться спокойным и невозмутимым.
Борис задумчиво смотрел на купола церкви, которая располагалась недалеко от здания института с зубчатой крышей на фасаде. Я уселся за столик прямо напротив сына. По его лицу промелькнула недовольная гримаса – соседство незнакомого типа ему было не по душе.
Скосив глаза, он заметил, что я не ем мороженого, а сижу, положив руки на стол и в упор разглядываю его. Тогда он отвернулся от окна и с вызовом посмотрел мне в глаза. Я не мог выдержать этого прямого взгляда голубых глаз и чуть поник головой.
– Вы мне что-то хотели сказать? – спокойно спросил меня сын.
– Да, – кивнул я, стараясь не поднимать глаз выше его подбородка.
– Ну, говорите, – позволил Борис. – Вы мне кого-то напоминаете. Только я никак не могу припомнить – кого же именно.
Мне захотелось вскочить с места и обнять сына, обнять крепко-крепко. Я вдруг понял, что мечтал об этой минуте долгие пять лет. Но раньше я упорно гнал от себя подобные мысли. Они просто надломили бы меня. Не каждому дано выдержать груз тяжелых воспоминаний. Если б я позволил себе это раньше, то из профессионала превратился бы в слезливую тряпку и обыкновенное дерьмо.
Но сейчас я был не в силах сопротивляться своему отцовскому чувству. Однако я даже не представлял, что можно сказать Борису. И тогда я не придумал ничего лучшего, как вытащить из внутреннего кармана нейлоновой куртки толстую пачку денег и протянуть ему.
– Что это? – недоумевающе посмотрел на меня сын.
– Деньги, – кажется, на моем лице появилась дурацкая улыбка.
– Я вижу, что не букет ландышей, – усмехнулся Борис. Должно быть, я выглядел очень комично в его глазах. – Меня интересует, почему я должен взять их у вас.
– Потому что эти деньги велел передать тебе твой отец.
Лицо Бориса мгновенно посуровело.
– Мой отец погиб в перестрелке пять лет назад. Он был честным милиционером. Не то, что нынешние продажные шкуры. А те бандиты, с которыми он всю жизнь боролся, теперь правят Россией.
– Честность, действительно, очень редкое качество по нынешним временам. Но не думай, что оно совсем исчезло в людях, – начал я оправдываться перед ним. – Я не мог выполнить волю твоего отца раньше. Поэтому выполняю ее теперь.
Борис принял пачку купюр из моих рук с таким видом, словно эти деньги были пропитаны свежей кровью.
– Никакие деньги не заменят отца, – задрожал у него подбородок.
Это служило верным признаком, что он вот-вот расплачется. Я поспешил его успокоить.
– Жизнь продолжается. И все не так плохо, как кажется.
– Что вы хотите этим сказать? – пристально посмотрел на меня сын. – Что моего отца вовсе не изрешетили из автоматов?
Казалось, нужно сделать только маленькое усилие – кивнуть головой. И тогда к пареньку вернулось бы счастье – счастье сына, который обрел отца после долгих лет разлуки. Но я не мог такого сделать. В этих краях по-прежнему правили бал криминальные группировки, и мой кивок головы мог стоить жизни нам обоим. И тогда я огромным напряжением воли заставил себя возразить:
– Ты не совсем правильно меня понял, дружище. Эти деньги пригодятся тебе и матери. Кстати, твоя мама тоже сейчас живет в этом городе?
– Да, мы переехали сюда в прошлом году, – кивнул сын.
«Час от часу не легче», – подумал я. У меня было такое чувство, словно я заживо похоронил себя во второй раз.
– Могу я с ней встретиться? – спросил я Бориса. – Мне нужно ей кое-что передать…
– Лучше не надо, – сын замотал головой. – Она очень болезненно воспринимает любое напоминание об отце. Его смерть сильно подкосила ее. Она долго болела и не так давно оправилась. Я не буду вам давать номер нашего телефона. Лучше объясните, как вас найти.
«Ишь, какой недоверчивый! Молодчина! – похвалил я про себя Бориса. – Никогда не следует первому встречному давать номер своего телефона».
– Я живу там, – показал я рукой на здание гостиницы. – Второй этаж, двенадцатый номер. Раньше служил в милиции. Одно время состоял в подразделении твоего отца.
– Мама говорила мне, что это было особое секретное подразделение, – кивнул Борис. – Поэтому она не знает никого из его сослуживцев того времени. А где вы теперь служите?
– Я ушел из милиции, – «отрабатывал» на наивном слушателе я текст очередной «легенды». – Жить на такую зарплату, какую там платят, я считаю ниже своего достоинства.
– И куда вы подались? – устроил сын форменный допрос.
– Хочу поработать частным телохранителем. Я неплохо стреляю и хорошо владею приемами рукопашного боя. Если получится и подвернется приличная работенка, то задержусь в этих краях еще на какое-то время.
– Если мама захочет с вами встретиться, я расскажу ей, как вас найти, – сказал сын. – Я, кстати, наконец-то вспомнил, кого вы мне напоминаете…
– Кого же? – развязно спросил я.
Но внутренне похолодел от страха. Не хватало, чтобы после получасового вранья сын опознал во мне родного отца!
– Владимира Высоцкого, – сказал Борис.
– Очень польщен, – улыбнулся я.
Борька, действительно, не мог представить, до какой степени я и вправду польщен этим сравнением!
Я вернулся вечером в гостиницу, чувствуя большую усталость. Опустившись на кровать, подумал о том, что неплохо было бы спуститься в ресторан, взять бутылку водки и оприходовать ее тут, в гордом одиночестве. Можно ж и немного расслабиться!
И в этот момент неожиданно зазвонил телефон.
Разозлившись, я поднял трубку и произнес:
– Какого хрена надо?
С другой стороны провода послышался знакомый голос Василия Мохова:
– Это ты, Володька?
– Да.
– Я приготовил тебе подарочек.
Терпеть я не мог «подарочков» по службе! Начальство ФСБ считало «подарком» для сотрудника, когда он получал пять часов на сборы и приказ быть через сутки где-нибудь в районе таджикско-афганской границы.
– Валяй, – вяло разрешил я. – Что ты там для меня припас?
– Рекомендательное письмецо от Соломенного к Александру Петровичу Дракову. В нем тебе даются наилучшие рекомендации.
– Ах, как я польщен, – усмехнулся я. – Но ты молодчина. Я не думал, что Соломенный столь быстро согласится подарить нам письмо со своим автографом.
– Не так уж и быстро! Мне пришлось «поколдовать» над ним часа четыре.
– Ладно, завтра утром передашь мне это письмо, а вечером я отправлюсь в гости к господину Дракову.
– А что потом будешь делать? – спросил Мохов.
– Пока только передам письмо и попробую определить его реакцию.
– И все?
– Для начала и этого достаточно.
– Ну, удачи тебе.
– Она нам всем понадобится, – ответил я и повесил трубку.
М-да, времяпрепровождение наедине с бутылкой водки явно откладывается на другой день! Сегодня мне надо хорошенько выспаться. Завтра у меня должна быть ясная голова. Один неосторожный ответ – и я уже не жилец. Если у Дракова возникнут подозрения, то потом придется его умолять, чтобы он меня просто убил…
Опять в душу, как холодная змея, вползает противный страх. Но страх – мое личное дело. Я сам должен его побороть. И раньше я с этим успешно справлялся. Ложь, будто герои не знают страха. Володя Высоцкий пел, что страха не знают только дураки, потому что им вообще никакие чувства не знакомы. Но победить свой страх – это и есть подлинный героизм.
Вечером следующего дня я отправился навестить Дракова. Его дом располагался за городом, на том месте, где в годы «застоя» были построены гигантские особняки для отдыха местного партийного начальства. Но после августовских событий 1991 года эти особняки были стремительно перекуплены и приватизированы бизнесменами «новой русской волны».
Дом Дракова, как и другие дома в этих местах, был огорожен каменным забором, таким высоким, что виднелись только трубы на черепичной крыше. За высоким каменным забором находился еще один – пониже, но поверх которого была натянута колючая проволока с электрическими «ловушками», реагирующими на малейшее прикосновение.
Между первым и вторым забором был выкопан глубокий ров, который делал это препятствие практически непреодолимым даже для профессионалов-спецназовцев из ОМОНа. У въезда в дом виднелась небольшая будка охранника с голубоватыми пуленепробиваемыми стеклами.
«Настоящая крепость, – подумал я, подходя к будке. – Видимо, есть много людей, которым не нравится Драков».
На каменных столбах по обе стороны массивных металлических ворот я заметил маленькие видеокамеры внешнего наблюдения. Навстречу мне из будки вышел высокий плотный человек с квадратным лицом мясника.
– К кому и зачем? – спросил он хрипловатым голосом.
«Где-то я уже видел этого типа, – молниеносно пронеслось в голове. – Но где именно, и когда? Нужно обязательно вспомнить…»
Вместо ответа я протянул охраннику рекомендательное письмо Соломенного. Тот вернулся с письмом в будку и по коммутатору с кем-то связался. Я знал, что в этот момент меня с повышенным любопытством рассматривают через объектив видеокамеры, поэтому постарался придать себе Напускной равнодушный вид.
Наконец, охранник выглянул из окна будки и крикнул:
– Проходи!
Затем он нажал кнопку на пульте управления и створки тяжелых ворот, вздрогнув, откатились в разные стороны. Тем временем я решил, что, видимо, встречался с этим типом очень давно, потому что, как ни силился, не мог припомнить его лица ни в одну из своих встреч последних пятнадцати лет.
По широкой асфальтовой дороге я направился прямо к дому Дракова. Дом был трехэтажный, не считая подземных гаражей. О том, сколько еще тут подземных уровней, оставалось только догадываться. На фасаде прорублено шесть окон, в боковых стенах – восемь. Дом окрашен в зеленый цвет. Здесь спокойно могли бы жить несколько многодетных семей.
Участок в несколько десятков соток оказался очищен от деревьев и кустарников. В этой планировке было два преимущества. Во-первых, участок хорошо проветривается и, значит, не донимают надоедливые комары. Во-вторых, участок хорошо простреливается из окон. Подкрасться к логову Дракова незаметно практически невозможно.
«Хорошо укрепил свою берлогу, – подумал я, поднимаясь на крыльцо и взявшись за ручку бронированной двери дома. – Настоящая крепость! Теперь посмотрим, что это за фрукт и с чем его едят».
На первом этаже дома меня встретил еще один охранник, лицо которого мне тоже показалось знакомым. И опять я не мог припомнить – где и когда мог столкнуться с этим типом? Второй охранник обыскал меня и, убедившись, что оружия нет, кивком головы указал на лестницу, которая вела на второй этаж.
Поднявшись по винтовой лестнице, я оказался в приемной кабинета Дракова – большой комнате, стены которой были оклеены дорогими итальянскими обоями, а на потолке висела люстра из венецианского стекла.
Открылась дверь кабинета и в сопровождении третьего охранника навстречу мне вышел сам босс.
Я протянул Дракову письмо, сознательно не поднимая взгляда выше его подбородка, чтобы не выдать враждебного блеска глаз. Вполне возможно, что именно этот тип в свое время отдал приказ поголовно перебить всех сотрудников Четырнадцатого Отдела.
Скосив глаза в сторону третьего охранника, очевидно, самого доверенного лица босса, я подумал, что и с этим подонком мне уже доводилось когда-то встречаться. Причем, встреча была явно не из тех, после которой расстаются друзьями… Но я все вспомню, обязательно вспомню!
Не исключено, что тем трем типам, с которыми я уже повстречался сегодня, мое лицо тоже могло показаться знакомым. Возможно, сейчас они тоже лихорадочно припоминают – где могли меня видеть? Если они вспомнят раньше, чем я, то мне придется туго. Во всяком случае, мои шансы на выживание сильно уменьшатся.
Третий охранник стоял на почтительном расстоянии от нас, скрестив руки на груди, но с таким расчетом, чтобы успеть броситься на меня, если я вдруг захочу придушить его шефа. Эта его стойка, с широко раздвинутыми для устойчивости ногами и сложенными на груди руками, помогала мне припомнить какой-то лес, какую-то реку и какую-то девушку… Дальше – полный провал в памяти! Видимо, очень давно все это было.
Драков несколько раз внимательно перечитал рекомендательное письмо Соломенного на имя Владимира Пегина по кличке «Чума», то есть, на мое, и по привычке посмотрел сквозь листок на свет, будто бы надеясь разглядеть водяные знаки. Затем поднял глаза на меня и улыбнулся. Такая улыбка должна была свидетельствовать о хорошем расположении духа, но глаза оставались холодными и жесткими – глаза садиста и палача. Такое выражение глаз мне доводилось видеть у некоторых душманов, когда я попал к ним в плен в Афганистане.
– Значит, из белокаменной к нам пожаловал? – наконец нарушил молчание хозяин дома.
Я кивнул.
– Не очень ты разговорчив, – поморщился Драков.
– Кто много болтает, может быстро языка лишиться, – ответил я.
– Это верно, – удовлетворенно кивнул главарь «Азии». – Но ты свой язык, вижу, сохранил. А самому у других языки не доводилось отрезать?
В этот момент Драков напоминал мне ядовитую змею, которая притаилась под камнем и только и ждет момента, чтобы ужалить.
«Я тебе ядовитые зубки-то повырываю», – мысленно пообещал я, а вслух сказал:
– Напрасная жестокость мне никогда не нравилась. Мой принцип – не играть с жертвой. Соломенный знал мой принцип и очень меня за это уважал.
– Однако теперь твой Соломенный целует парашу в тюремной камере, а ты, поджав хвост, прибежал просить защиты у меня, – нахмурился Драков.
– Рано или поздно Соломенный выйдет на свободу и может оказаться вам полезным, – возразил я. – Все, что он просит у вас – это дать мне переждать шторм. Мы будем вам за это очень обязаны и позже сумеем оказать любую услугу, даже весьма сложную.
– Свобода светит Соломенному не очень скоро, – бросил Драков. – Мой человек в прокуратуре сказал, что на этот раз Соломенный влип крепко. Им теперь занялся персонально следователь по особо важным делам. Однако «вышки» Соломенный, пожалуй, избежит. А там, глядишь, и очередная амнистия подвалит. Так что, возможно, мне еще придется воспользоваться вашими услугами. Прошу в мой кабинет, Чума.
Он повернулся и направился в смежную комнату. Охранник молча кивнул мне, чтобы я шагал впереди его. На мгновение наши глаза встретились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27