Трудно определить ту степень радости, которую он испытывал, когда защелкивал наручники на запястьях тех преступников, о задержании которых еще неделю назад его родная прокуратура не смела даже мечтать.
Когда Мохов прокрутил Перед Филином, сидевшим в камере предварительного заключения, магнитофонную пленку с записью голоса Валентина Бутакова, тот заорал:
– Так это же он и есть! Это он пять лет назад передавал мне по телефону информацию о сотрудниках Четырнадцатого Отдела. У нас даже расписание такое установилось: утром он нам кого-то закладывает – вечером мы этого мента вместе со всей семьей пускаем в расход. Он это, родимый! Тащи его, легаш, сюда поскорее, а то скучно одному в этой камере сидеть…
– Тебе осталось недолго скучать, – заверил его Мохов, усмехаясь. – Очень скоро я предоставлю тебе возможность побеседовать на очной ставке с твоими прежними знакомыми…
«Родимого» Бутакова Василий арестовал прямо у подъезда дома, когда тот направлялся на работу.
– Вы достаточно потрудились, Валентин Сергеевич, – любезно сказал Мохов, защелкивая наручники на руках своего бывшего начальника. – Теперь я буду трудиться, а вы хорошенько отдохнете за время предварительного заключения. Я для вас уже присмотрел отличную «одиночку».
– Вы совершаете большую ошибку, Мохов, – пробормотал побледневший от неожиданности Бутаков. – Что вы мне, собственно, можете инкриминировать?
– Так, пустячки, – засмеялся от переполнявшей его радости Мохов, – парочку документиков, подтверждающих вашу связь с организованной преступностью, да одного из бывших «азиатов», которого вы пять лет назад натравливали на сотрудников Четырнадцатого Отдела. В случае чистосердечного раскаяния вам заменят «вышку» пятнадцатью годами работы без выходных в зоне Полярного Круга.
– С такими людьми, как я, не стоит ссориться, Мохов, – продолжал увещевать Бутаков, когда сотрудники милиции уже заталкивали его в «воронок».
– Это верно, – согласился Мохов. – Таких, как вы, нужно просто садить. И то, что такие, как вы и Драков, еще разгуливают на свободе – лишь временное упущение. Такие, как я и мои друзья, исправят это упущение. Можете не сомневаться.
Металлическая дверь без ручек захлопнулась за Бутаковым. Сквозь решетку мелькнуло его искаженное страхом лицо, а затем милицейский «воронок» тронулся с места.
Михаил Бикулевич также в момент ареста пытался перетянуть Мохова на свою сторону. Василий арестовал его прямо в офисе, в середине рабочего дня. Однако не стал сразу надевать на Бикулевича наручники, а, поставив охрану у дверей, сел в кресло для посетителей и внимательно выслушал его красноречивые обещания.
Бикулевич готов был поделиться своей прибылью от реализации проекта «Северэкономплюс», если только, мол, Василий оставит его на свободе.
– Я что-то не понимаю, Михаил Сергеевич, каким именно образом я получу эти деньги, – прикинулся Мохов наивным простачком, готовым продаться тому, кто больше заплатит.
– Как только население начнет вкладывать в этот проект свои сбережения, мы закупим на эти деньги и перепродадим крупную партию наркотиков, – пояснил в двух словах сущность проекта Бикулевич. – Доход только с оборота составит пятьсот процентов, а дальше…
Дальше Мохов слушать не стал, у нею кончилось терпение.
– Более подробно вы разъясните мне все на допросе, – поднялся он и достал из кармана наручники…
Лавина арестов, которыми руководил Мохов, нарастала. В помощь ему из Москвы была прислана специальная следственная бригада. Спустя два дня счет арестованным по обвинению в сотрудничестве с организованной преступностью уже пошел на сотни.
Спустя еще некоторое время на стол Мохова уже легли свидетельские показания против Дракова. Этого было вполне достаточно для того, чтобы выписывать ордер на его арест. Мохов торопился с этим арестом, так как его друг Володя Печегин по-прежнему находился «под ударом», и каждый миг промедления мог оказаться смертельным.
Сразу же после подписания прокурором ордера на арест Сергея Дракова, Мохов отправил в его дом бригаду для задержания. Спустя час милиционеры позвонили ему по телефону и сообщили невероятную новость – дом Дракова оказался пуст. Сергей Драков, его жена Людмила, горничная Нюра, охранники Дракова Клин и Чума бесследно исчезли. Это казалось тем более невероятным, что все выезды из города тщательно контролировались милицией.
Василий Мохов поспешил в дом Дракова. Он был уверен, что Володя Печегин не мог бесследно исчезнуть. Какой-то след он должен был оставить в доме. По этому следу Мохов мог выйти и на главаря «Азии».
«Если бы найти Володины кассеты! – мечтал Мохов по дороге из города. – Они многое объяснили бы. Несомненно, за то время, пока шли аресты, в доме произошли большие изменения…»
КАССЕТА ЧЕТВЕРТАЯ
«В последнее время я усвоил еще одну истину. Заключается она в том, что мы ошибаемся, думая, что любая история имеет конец. Это не совсем так. И более того – это совершенно не так. Конец любой истории, особенно в криминальном мире, порождает новое начало. Так, говорят, погибает кета, выметав икру, из которой после народится чуть ли не косяк новых рыб.
Уж не знаю, насколько удачно мое сравнение с кетой, но то, что происшедшие аресты не положили конец этой истории, которой я занимался в последнее время, остается на сегодняшний день фактом. Только бы не вылупилось – или как там точнее сказать – не возникло из икринок… В общем, дело скверное – мы ухватили ящерицу за хвост да с этим хвостом и остались, а туловище и главное – голова! – ускользнули.
Что-то меня потянуло на сравнения – кета, ящерица… Сплошной животный мир. А Драков на свободе. Вот в чем парадокс – Драков выскользнул, обложенный вроде бы со всех сторон.
Мне припомнился один разговор, как раз сейчас, когда я сказал насчет того, что Драков был обложен.
Очень редко, но Сергей Драков выезжал на рыбалку. Он брал с собой меня – и больше никого. Я думаю, ему иногда нужно было побыть в одиночестве. Я мог сутками молчать и никогда первым не заговаривал, если видел, что хозяин этого не хочет. Ему, видимо, со мной было спокойно; он чувствовал себя в безопасности.
Обычно мы садились в зачуханный «Москвич», внешний вид которого не привлек бы внимания даже самого распоследнего угонщика. Но двигатель машины был новеньким, как, естественно, и остальные узлы. Мы изображали из себя людей малого достатка, какого-нибудь инженера с приятелем, школьным учителем, соответственным образом были одеты и не вызывали никаких подозрений, устроившись на берегу Туры в ее низовьях и закинув удочки, тоже не импортные.
Улов был обычно жалким, но Дракова это не огорчало. Ему просто хотелось сидеть часами и смотреть на поплавок, на одну маленькую яркую точку на воде, отрешившись от всего мира. О чем он в это время думал, и думал ли вообще, или находился в некоем трансе, я не знаю.
Я сидел в отдалении и, наоборот, совершенно не был занят поплавком, а старался замечать все вокруг, любое движение.
Так проводили мы целый день. Сергей Драков даже частенько забывал пообедать, а я не предлагал, сам перекусив всухомятку.
Клевало редко, и Драков сидел неподвижно, словно изваяние. Я многое отдал бы, если б имел возможность читать его мысли.
К вечеру он обычно поднимался на ноги, собирал снасти, не спеша и буднично, затем окликал меня.
Я тут же подходил к нему.
– Домой? – почему-то всегда спрашивал он.
– Я готов, – обычно отвечал я.
– Тогда по коням?
– Да.
Из города машину вел он, а назад – я садился за баранку. Он тогда устраивался на заднем сиденье, и сразу в нем появлялось то хозяйское, властное и важное, которое полностью исчезало во время рыбалки…
Так вот, на этот раз снова выдался прекрасный солнечный день, на небе ни облачка, воздух был неподвижен и река лежала ровно, как стекло. Мне еще подумалось, что даже природа старается не мешать Сергею Дракову побыть наедине с собой.
Прошло, наверное, часа два. А потом – я сразу заметил, когда Драков повернул лицо в мою сторону.
Я выжидательно глядел на него.
Он, немного помедлив, поднял руку и поманил меня указательным пальцем.
Я положил удилище на рогатину и бесшумной рысцой приблизился к нему. Он показал рукой, мол, садись рядом. Я опустился на землю примерно в метре от Дракова, по привычке окинув взглядом окрестности.
Драков уставился на поплавок, и у меня возникло ощущение, что про меня он забыл. Я оказался в дурацком положении. Встать и уйти я не мог – зачем-то он же меня позвал! Может, страшно стало от какой-нибудь мысли, и он поманил, как верную собаку. Может, что-то хотел спросить, но передумал. Но как бы там ни было, а пришлось мне сидеть около него чуть ли не полчаса.
– Вот скажи, – наконец, подал он голос, не отрывая взгляда от поплавка.
И снова надолго замолчал.
– А? – уставился он на меня вопросительно.
– Что я должен сказать? – спросил я. – Вы не задали вопрос.
– Да? – удивился он. – А мне казалось… Я хотел спросить тебя… Вот мы сидим на берегу. Перед нами – река. Представь себе, что на том берегу появились люди. С оружием. И не с добрыми намерениями. Представил?
С воображением у меня было не худо, и я сказал:
– Да.
Драков улыбнулся.
– Ты представил, как уложил их, – сказал он.
– Почему вы так решили?
– Рука у тебя потянулась к кобуре.
– Великовато расстояние, – сказал я. – Хотя…
– Их больше, чем пуль в обойме, – показал рукой на берег Драков. – И они с автоматами.
Я повел головой налево. Как раз в десяти метрах от нас начинались кусты, которые тянулись вдоль воды до самого мыса.
– И там – они, – сказал Драков, проследив за моим взглядом.
Наш выцветший «Москвич» стоял позади.
– Там остановился «рафик», – продолжал Драков, – из него торчат дула, словно иголки на еже.
Справа лежал песчаный пляж, пустой в будничный день. По этому голому пространству пришлось бы бежать до леса минут пять, не меньше. За это время нас можно было подстрелить сто раз и для этого даже не потребовалось бы особенно прицеливаться.
– Обложили? – посмотрел я на Дракова, не понимая, чего это ему взбрело в голову.
– Плотно, – ответил он. – Выход?
Я лихорадочно думал, что стал бы делать в такой ситуации. Но в голову ничего не приходило, и я с пустой бравадой сказал:
– Умирать, так с музыкой.
– Я и с музыкой не хочу, – посуровел взгляд Дракова.
Он хотел узнать у меня, как бы я его спас в такой ситуации. Ничего себе задачка!
– Не допустил бы, – сказал я еще не совсем уверенно, но уже чувствуя, что нашел ответ.
– Чего не допустил бы? – спросил он.
– Такой ситуации.
– Но как?
– Что я за телохранитель, если б каким-то людям позволил приблизиться к воде на том берегу? Да я бы их учуял издалека. И что, машину бы не услышал? Обижаете, хозяин. Посмотрите назад – кто-то идет по дороге. Очень легкие шаги. Это мальчик. Он несет удочку на плече.
Драков посмотрел назад и с удивлением уставился на меня.
– Что мальчик – ладно, – сказал он. – Можно догадаться. Но как ты узнал, что он с удачкой?
– Удилище бамбуковое?
Драков еще раз посмотрел назад и ответил:
– Да. У тебя третий глаз на затылке?
– Если вам угодно, – расслабился я. – И четвертый, и пятый тоже…
– Но как же ты узнал, что у него удочка? И бамбуковое удилище?
– У него болтается поплавок и бьет по удилищу.
А нынче тихо, все слышно. Теперь вы верите, что не допустил бы я никакой идиотской ситуации…
– Да, Чума.
Он снова уставился на поплавок. Я поглядывал на Дракова и думал, зачем ему понадобилась эта фантазия.
– Клин такое допустил бы? – спросил через несколько минут Драков.
Я пожал плечами, совершенно уверенный, что Клин проморгал бы…
– Все может быть, – сказал я неопределенно.
– Значит, может быть?
– Допускаю. Хотя с трудом… Клин – прочный мужик.
– Вот обложили – и все, – продолжал Драков. Заклинило его на этом, что ли!..
– Выхода нет, – он в упор уставился на меня. – Согласен?
– Пожалуй, да.
– Мне такой сон приснился, – отвернулся он и снова вперился в поплавок. – Сижу тут, а меня обложили. И что я сделал?
– Не знаю.
– Я ушел в воду.
– Пришлось бы вынырнуть.
– А я не вынырнул.
– Самоубийство?
– Нет.
– Я превратился в человека-амфибию.
– Видел кино.
– Я ушел от них, – странно-торжествующе улыбнулся Драков. – Я их оставил с носом.
– Но это сон, – сказал я равнодушно.
– А ты знаешь… Признаюсь тебе. Я уверен, что случись такое, сон сбылся бы. Не веришь? А жаль. У меня такое чувство, что я всегда выскользну. Вот нырну в воду – и превращусь хоть в рыбу, хоть в змею. Они меня не возьмут никогда.
– Кто они?
– А все, кто хотел бы меня скрутить. Не выйдет!..
Я вспомнил этот разговор сейчас, когда Драков бесследно исчез. Конечно, ни в какую рыбину он не превратился, но сумел же ускользнуть! Ему помогла уверенность, которая прозвучала еще в том разговоре. И был у него какой-то продуманный ход. Он обдумывал его в тот день на рыбалке. Почему бы и нет? Вполне может быть. И этот ход связан с рекой. Но как? Каким образом?
Все дороги, ведущие из Тюмени, были под надзором. Драков мог закопаться в городе, как говорится, залечь на дно. Выбраться из города он не мог.
И еще один вопрос меня занимал. Драков до последнего времени не мог меня ни в чем заподозрить. Почему же, считая меня лучшим своим охранником, он предпочел Клина и Филина? Их ведь тоже не нашли, они испарились вместе со своим хозяином.
Почему Драков бросил меня? Почему не доверился мне?
И тут мои мысли постепенно начали нащупывать тропу, которая могла вывести из дебрей.
Я стал восстанавливать в памяти, как и где увидел жену Дракова. В первый раз это было в аэропорту, когда Драков-старший повез нас встречать семью сына. В тот самый день, когда он погиб. Я увидел жену Дракова-младшего со стороны, она села в первую машину. Что мне запомнилось? Светлые волосы. Очень стройная фигурка. И все. В мою сторону она ни разу не поглядела и я не разглядел ее лица. Она была занята сыном.
Потом уже, когда привезли мертвого Дракова-старшего в его загородный дом, я снова увидел эту женщину. Драков-младший торопливо повел ее и сына в дом. И тогда я не разглядел ее лица, она повернулась ко мне спиной. Но мне удалось чуть ли не тридцать секунд наблюдать, как она шла к дому, ведя за руку сына. И в ее походке было что-то такое знакомое мне, и я «про себя» даже невольно воскликнул: «Она!». Но это был только миг – и тут же я успокоился. Мне столько раз в жизни, не припомнить все случаи, приходилось вот так же восклицать: «Она!»
В молодости, то есть более пятнадцати лет назад мне встретилась одна женщина, которую я потом потерял из виду, но потом все эти годы ее образ преследовал меня. Она чудилась мне то на людных улицах, то на вокзалах, то в окне бегущего мимо трамвая или автобуса. Я уже привык к этой своей странности. Перед тем, как жениться, я все рассказал Надежде. А, впрочем, что особенного было рассказывать? Как в девятнадцать влюбился по уши? С кем не бывает? Она была на год моложе, та женщина, и уже замужем. То есть любовь была совершенно безнадежной. Но вот, поди ты, оставила след, который не исчезает, если мне опять показалось, что увидел давнюю знакомую…
Прошло немало времени в обычных хлопотах и суете сует, и я уже позабыл о жене Дракова. Достаточно было того, что навел справки о ее непричастности к делам мужа. Она даже представления не имела о том, чем занимается ее муж, и жила странной затворнической жизнью, воспитывая своего сына, в котором души не чаяла.
Когда чем-то очень занят и нацелен на что-то одно, то все, что не имеет непосредственного отношения к делу, становится неинтересным и исчезает в сторону, чтобы не мешало.
Так и с женой Дракова. Не замешана – и ладно. Пусть дышит кислородом. Пусть растит сына. Все лучше, что не папаня этим занимается. И вся моя задача – не дать ему времени на воспитание сына. По нем, по папане, очень тоскует правосудие.
Короче говоря, я настолько был увлечен своим делом, что только через какое-то время случайно подумал об имени этой женщины.
Сведения мне поставлял Василий Мохов. Я его напрямик и спросил:
– Как звали эту мадам?
– Которую?
– Дракову.
– Всех женщин не запомнишь, – проворчал Василий и полез в записную книжку. – Так… Так… Дракова. Вот – Людмила.
Я даже подскочил. Мы обедали в кафе. В этом теперь уже ничего странного не было, что я с Моховым так открыто встречался. Драков сам попросил меня «наводить мосты» с ментами. Я сделал вид, что наладил знакомство с одним. Крепкий орешек, не поддается, но надежды, мол, не теряю. Зачем нужны были эти мосты Дракову, дело его – и со мной он мыслями не делился. Но хозяин велел, я исполняю.
– Что такое? – удивился моей реакции Мохов.
– И ее тоже так звали! – опустился я на стул.
– Кого?
– Это неважно.
– Ты что-то скрываешь от меня?
– Ну, не буду же я рассказывать о своих женщинах, – отшутился я тогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27