Я не буду пока все рассказывать, это тайна следствия, но того, кто убил Быр-Быра вот-вот поймают.– Правда?!Каримову показалось, что Марина больше испугалась, чем обрадовалась. Наверное, ей вспомнился тот самый момент, когда она увидела труп.– Тима, а я видела, тебя ректор вызывал на следующий день после того, как Давыдова убили, может он кого-то подозревает? Говорят ведь, что его кто-то из наших, из университетских убил. Тебе ничего такого Садовский не говорил?– Нет, он мне рассказывал, что видел, кто с Давыдовым за бумагой пошел.– Кто? – Марина совсем перепугалась, даже побледнела.– Говорит, Зайцев. Они якобы ругались в приемной из-за бумаги для принтера, Зайцев сказал, что Быр-Быр все растащил, что у него зимой снега не выпросишь. А потом пошел с ним в кладовку.– Да это неправда!– Конечно, неправда, – согласился Тимур. – Просто ректор решил воспользоваться моментом, чтобы подставить соперника, и выдумал все про эту ссору.– Не выдумал. Они и правда ссорились, и за бумагу Зайцев на Давыдова наорал, я сама слышала. Только это было не в обед, а рано утром. И никуда Зайцев не ходил, потому что я ему сразу пачку бумаги из своих запасов с кафедры принесла. А Быр-Быр пообещал, что он мне потом возместит… Ой, получается, что это он для меня бумагу доставал? Значит, это из-за меня…– Марина, ты что! Что ты такое говоришь, почему из-за тебя?– Так ведь бумага!..– Да если его хотели убить, его все равно бы убили, не в кладовке, так в кабинете. Это же явно преднамеренное убийство. Ты здесь совершенно ни при чем. Ведь не ты же помогала преступнику заманить Давыдова в кладовку.Но, несмотря на его утешения, девушка расплакалась, прижавшись к груди Тимура. В этот момент он почувствовал себя очень сильным и способным защитить Марину от любых опасностей, вот только как заставить ее не плакать, он не знал.Маша Рокотова в это время кормила поздним обедом Кузю и Митю Гуцуева. Когда она вернулась домой, мальчишки, сидя в «детской» увлеченно спорили о каком-то спорте, кажется, альпинизме. Кузя утверждал, что капроновая веревка крепче, а Митька кричал, что пеньковая не так режет руки и по капрону Кузя точно грохнется вниз, как мешок. Хорошо, что у нас нет гор, подумала она, а то еще полезли бы проверять. Как все-таки здорово, что они подружились, Гуцуеву явно не хватает друзей, он такой замкнутый, нелюдимый, угрюмый. А ее Кузька – просто фонтан оптимизма, он должен хорошо повлиять на мальчишку.– Мить, а воспитательница знает, что ты у нас? – спросила Маша, накладывая Гуцуеву добавки.– Знает, – ответил за него Кузя. – Под мою ответственность отпустила. Это же не Лариса Ивановна, она сейчас в лагере, а Ольге Юрьевне и малышни хватает.– Меня скоро в лагерь отправят, – вздохнул Митька. – Эх, хорошо бы мне опять заболеть или сломать чего-нибудь.– Да ты что, Митя! – воскликнула Рокотова. – Разве можно такого себе желать? Да еще из-за лагеря. Уж если тебе так сильно не хочется туда ехать, давай напишу заявление, чтобы тебя нам в семью на остаток лета отдали.Она сказала это машинально и сначала даже испугалась своих слов, но потом поняла: так будет лучше, присутствие в ее доме Митьки Гуцуева сразу добавит ей столько новых забот, что горевать о Павле будет просто некогда.Гуцуев смотрел на нее настороженно, он даже забыл о ложке, которую так и не донес до рта.– Вы это серьезно? – спросил он.– Серьезно. Только ты должен мне пообещать, что убегать не станешь.– Обещаю, – кивнул Митька.– Ура! – заорал Кузя. – Так, куда тебе поставить кровать? Надо купить. Или нет, будешь спать на моей, а я на раскладушке.В Митькину тарелку капнула большущая слеза.Зазвонил телефон, и Маша пошла в прихожую. Звонил Садовский.– Маша, ты прости меня, – сразу начал извиняться он. – Я был совершенно не в себе из-за этого провала. Это ужас, это кошмар какой-то. Такого позора я еще никогда не испытывал. Как жаль, что тебя не было рядом, ты бы не допустила, ты бы помогла…– Виктор Николаевич, помогать я могу только тому, кто хоть что-нибудь делает. Вы же совершенно меня не слушаете, так что же я могу одна сделать?– Но я старался, я делал.– Почему вы не взяли ту речь, которую я вам написала? – спросила она. – Откуда вы выкопали весь тот бред, который читали на совете?– Это ты мне его прислала.– Я!?– Да. По электронной почте, в прикрепленном файле.– Не может быть.– Да точно.– Вы не удалили письмо?– Нет. Можешь приехать и убедиться.– Я не посылала вам такую речь. У меня все тоже сохранилось в папке отправленных документов. Знаете, я как-нибудь подъеду посмотреть прямо на вашем компьютере.– Маша, а что дальше делать? – как ни в чем не бывало спросил Садовский.Рокотова растерялась. Дальше? Она ничего дальше с ним делать не собиралась.– Виктор Николаевич, вы должны меня понять, – начала она, – я не вижу теперь, чем я могла бы вам помочь. Если бы вы прочитали речь, которую вам явно подменили, заранее, еще до совета, и позвонили мне, можно было бы вовремя с этим разобраться. А теперь…– Как ее могли подменить? – изумился ректор.– Это вы у своего системного администратора спросите, как ее подменили. Хотя, если он в сговоре с вашими противниками, он вам, конечно, ничего не расскажет.– Я припугну.– Попробуйте. Только не увольнением, хороший программист этого вряд ли испугается.– Так что теперь, Маша?– Не знаю, – честно призналась она. – Я так понимаю, совет состоялся, теперь большинство в отпусках, потом вступительные экзамены. Сделайте какие-нибудь ремонты за это время…– Маша, ты бы подъехала. Трудно говорить обо всем по телефону.– Но я…– Ну, пожалуйста. Я сейчас на работе. Тебе ведь от дома буквально десять минут.Десять-то десять, так еще пятнадцать пешком от остановки, студенческий автобус к университету уже не ходит, подумала Рокотова. Можно, конечно, попросить Кузю с Митькой ее проводить, а обратно вызвать такси.– Я тебя назад сам провожу, – будто услышав ее мысли, пообещал Садовский.– Хорошо, я сейчас приеду, – нехотя пообещала она и повесила трубку.Да, лучше отказать ему в помощи, объяснившись лично, а не по телефону.– Ребята, сможете съездить со мной в университет? Глава 50 Кузя и Митька проводили Машу Рокотову до самых дверей университета. Время было еще не позднее, около половины пятого, тем более Садовский обещал ее проводить, и Маша отправила ребят домой. Они пообещали, что пойдут не через стройку, а дальней дорогой по шоссе, но, как только она скрылась за дверью университетского корпуса, тут же свернули к недострою.– Пошли еще раз проверим место, – сказал Митька.– И наверх полезем? – насторожился Кузя.– Нет, не полезем. Надо еще вообще подумать, стоит ли туда лезть.– А зачем же мы тогда веревки покупали?– Ну, я ж не думал, что ты такой тюфяк.– Я?!– Ты. Не слезешь ты по веревке.Они сегодня весь день тренировались на старой подстанции рыбхозяйства, и Кузя сам знал – конечно, он не слезет с такой верхотуры.– Надо какой-нибудь другой вариант придумать, – согласился он.На стройке сладко пахло травами, кузнечики звенели и сухо трещали крыльями большие стрекозы. Кузя думал о своем и чувствовал себя беззаботно и легко от того, что лезть завтра на бетонную громаду не придется. Митька придумает какой-нибудь другой способ, попроще. Замечательно, конечно, увидеть преступника в бинокль, спуститься по веревке, оглушить, связать, сдать милиции. Но ведь будет все не так. Он просто не сможет даже приблизиться к краю крыши, даже для того, чтобы наблюдать за местностью, не говоря уж о том, чтобы спуститься. А если вдруг рискнет, то непременно грохнется с самого верха и никого не поймает и никому не отомстит. Даже после спусков с не такой уж высокой подстанции, у Кузи от страха и напряжения сводило руки и ноги. На обратной дороге он купил литровую бутылку пива и почти всю выпил один. Митька глотнул пару раз, просто чтобы утолить жажду. Теперь Кузю мучила совесть, зачем он давал ребенку пиво, и еще желание остановиться у какого-нибудь кустика.Неспокойный выдался сегодня день в моих владениях. Ходят и ходят. И мнут траву, и топчут, и лезут в корпуса и даже на крышу. И все без толку, без пользы. Весь день я прятался в кустах и за камнями, приглядывался, прислушивался, выбирал. А выбирать сегодня было из чего. И подождать тоже стоило. Мальчишка снова вернулся. И свою жертву снова привел с собой. В полдень, когда они были здесь сегодня первый раз, я никак не мог подобраться к ним поближе, но уж теперь я эту удачу ни за что не упущу.Я властелин. Я способен управлять их мелкими душами и несовершенными мозгами. Теперь я не промахнусь. Убийцей станет мальчишка. Жертвой – тот парень, что постарше. Сейчас я прошмыгну мимо него к тому…Хзч… з…а-а-а… чтицццц… Вода… В трещину корпуса, внутрь… Нет!.. Соли… Рзч…и-и-и… 110011 100011 110001 100000 000000 000000– Ой, Мить, гляди! – заорал перепуганный Кузя. – Я тут на такую вещь пописал, обалдеть! Она заискрила!– Провод что ли? Ты осторожней, а то шарахнет прямо по… Ах ты, сволочь!Митька вдруг переменился в лице и врезал приятелю в ухо. Кузя завалился в кусты.– Сволочь, это же мой таракан! Это же он!– Ты сдурел, да!? – взвизгнул Кузя. – Я что знал, что это у тебя вывалилось? Я ж не видел.– Еще б ты видел! Погоди, а как он тут-то оказался?– Ты меня спрашиваешь?– Извини, – вздохнул Митька. – Ты ж не нарочно, а я тебя… Не сердишься?– А что толку сердиться? Только ты прекращай сразу бить, разберись сначала, – буркнул Ярочкин.– Снимай футболку.– Зачем?– Завернем таракана, пойдем мыть его на карьер.– А почему это его в мою футболку заворачивать?– Так не я ж его обоссал, – резонно заметил Митька.Кузя не снял футболку, нашел в куче мусора целлофановый пакет.– Это не таракан, а скорпион, – сказал он, заворачивая вещицу.– Да знаю я. Пошли мыть. Только потом мне отдашь, а то опять в ухо получишь.– Да подавись ты, – беззлобно отозвался Кузя.Через несколько минут Кузя Ярочкин и Митя Гуцуев опустили золотого скорпиона в воду торфяного карьера и, не ведая о том, окончательно угробили уникальный аппарат стоимостью около миллиона долларов. Глава 51 Жалко было и времени и сил! Маша Рокотова недоумевала: к чему Садовский вытянул ее на эту бессмысленную встречу? Вполне можно было все сказать и по телефону. Впрочем, она привыкла к таким странностям с его стороны. Не раз бывало, что он звал, просил приехать срочно, а потом оказывалось, что сказать-то по большому счету нечего. Маша стала подозревать, что он просто успевал передумать, переоценить ситуацию, разобраться в проблеме, пока она ехала, а потом стеснялся своего зова о помощи. Так и сегодня. Он еще раз извинился перед ней, правда, не уточнял за что, а потом признался:– Ухожу я, Маша.– Когда? – удивилась она.– Завтра. Вернее, сразу, как отпустят, но заявление уже написал.– Почему? – спросила она больше по инерции, чем желая точно знать причину.– По состоянию здоровья.– Как? Но вы же хотели идти до конца и на здоровье не жаловались.– Ну, здоровье в моем возрасте – такая штука: сегодня оно есть, а завтра… Понимаешь, Маша, я вдруг понял, что я совсем никому не нужен: ни сотрудникам, ни студентам, ни вот даже тебе.– Виктор Николаевич!– Подожди, послушай. До совета я еще на что-то надеялся, бодрился, даже когда взошел на трибуну, видел в зале глаза тех, кто мне сочувствовал. А потом вдруг понял: они же все мне именно сочувствуют, жалеют меня и просто не хотят перемен. Я посмотрел на тех, кто на моей стороне, и на тех, кто против. Знаешь, я ужаснулся. Всех, кто за меня, можно смело увольнять, они больше вредят университету, нежели приносят пользу. И я с ними, и я на них опираюсь, на них надеюсь. В тех, кто против, сила, уверенность, молодой азарт, желание и умение работать. Куда нам, гвардии старых развалин, против них? Зачем? Для чего? Я не знаю, что я там говорил и откуда взялась эта проклятая речь, но, пока я говорил, видел, как меняются лица, как в глазах зарождается недоумение, а потом смех, как он переполняет людей, выплескивается в зал. Я едва дождался перерыва. Никто не подошел ко мне, ни один…– Мне жаль, – тихо проговорила Рокотова.– Тебя тоже не было. Но это и к лучшему, – он попытался усмехнуться, усмешка вышла кривой и жалкой, – будет лучше, если ты унесешь с собой мой образ таким, какой он был до этого позора, до этого всеобщего предательства. Пойдем, Машенька, я обещал проводить тебя.– Не нужно, я, пожалуй, вызову такси…– Не отказывай мне хотя бы в память о нашей дружбе.И она, ругая себя, не смогла ему отказать.– Высох? – спросил Митька, разглядывая скорпиона.– Дома досушим, – заверил Кузя. – Пошли в детдом. Надо отпросить тебя, чтобы ты уже сегодня у нас ночевал.– А твоя мама не передумает? Может, она так просто сказала, а потом…– Моя мама – человек слова. Но и ты не забудь: ты обещал, что не сбежишь.Митька покосился на скорпиона.– Ты же обещал мне, что подождешь до осени! – настаивал Ярочкин.– Хорошо, – нехотя согласился мальчишка. – Только мне надо это как следует спрятать.– Спрячешь под свою подушку у нас дома, не сомневайся, никуда не денется. Мы с Тимкой в своей комнате прибираемся редко, так что все барахло всегда лежит на своем месте.– Смотри, Марь Владимировна с каким-то мужиком по дорожке идет, – перебил его Митька.Сквозь куст, за которым они сидели, неплохо просматривалась асфальтированная дорожка.– Я его знаю, – махнул рукой Кузя, – это ректор университета. Он к нам домой несколько раз приходил.Рокотова и Садовский шли по дорожке медленно. Она молчала, опустив голову и глядя себе под ноги, он о чем-то, кажется, говорил.– Пора сваливать, – прошипел Митька и попытался засунуть скорпиона в карман узких джинсов. – Черт, не лезет, зараза!– Не суй, еще сломаешь какую-нибудь лапу или хвост отломишь. Давай мне под рубашку.– Но ты!..– Да не сопру, я ж не ты!– Да я тебе…– Заткнись, они сейчас услышат. Мать нам голову оторвет за то, что мы тут до сих пор ошиваемся.Золотой скорпион оказался под Кузиной рубашкой, и ребята, стараясь не шуметь, побежали через кусты к ближайшему зданию.– Давай здесь пересидим, – предложил Митька, когда они завернули за угол.Рокотова и ее спутник приближались. Дорожка здесь тоже поворачивала и становилась не видна ни из университета, ни со стороны шоссе. Маше, конечно, было немного не по себе от подступивших воспоминаний, но она убеждала себя, что маньяк уж никак не нападет на двоих, Садовский – какой-никакой, но все-таки мужчина.– Ох, Маша, постой, – вдруг задохнулся ректор и остановился. Лицо его исказилось от боли.– Что?! Что случилось?– Что-то… Сердце…– Сейчас! У меня где-то был валидол…– Мне не поможет. У меня тут в портфеле есть…– Дайте я.– Я сам.Садовский согнулся, раскрыл портфель. Маша склонилась к нему, готовая помочь. И тут ей в живот уперся пистолет.Рокотова медленно выпрямилась, глядя, как завороженная, на вороненый металл. У нее не было сил посмотреть в лицо Садовскому. Наверное, у него, так же, как и у того, другого, напавшего на нее здесь, не было лица. Она не могла понять: уже был выстрел или еще нет. Живот уже резала горячая боль, значит, был. Она услышала голос Садовского, значит, выстрела еще не было…– Здорово я тебя провел, правда, Маша?– Но почему? – выдавила из себя она, не отрывая взгляда от пистолета.– Почему? Ты меня удивляешь своей недогадливостью, дорогая. Должен же я отомстить предателям? Хотя бы не всем, хотя бы кому-то одному. А как ты думаешь, чье предательство стало для меня самым болезненным?– Но вы же сами…– Сам? Сам я смог бы победить, если бы ты не сунулась со своей помощью. Ты думала, я не пойму, не догадаюсь? Маша, я доктор наук, я старый и мудрый, да я перестал бы уважать себя, если б не догадался, что тебя подкупил Зайцев. Ты пришла по его поручению и действовала по его указке. Я понял все, когда сказал твоему сыну о том, что Зайцев убил Давыдова. Конечно, это была утка, и я ждал, донесет ли Тимур мои слова до милиции. Не донес, потому что был заодно с тобой. Более того, сразу после его ухода из моего кабинета, я обнаружил в своем столе ключ от каморки, в которой убили Бориса. Тогда я не подумал, а теперь совершенно уверен: это твой сын подкинул мне ключ.– Не троньте Тимура, – процедила Маша. – Хотите, мы все обсудим, но не здесь и не так…– Нет, я не стану ничего обсуждать. Ты хитрая лиса, но меня ты больше не проведешь.К счастью, Садовскому необходимо было выговориться и убедить самого себя в том, что он все делает правильно, не так-то просто убить человека, тем более женщину, тем более ту, которую любил.Митька Гуцуев, приказав Кузе молчать, по-пластунски полз под кустами, по траве, по асфальту. Без звука, без шороха, оставаясь за спиной мужчины. Он поднялся, выпрямился и уже замахнулся ножом, чтобы нанести всего один точный удар, но в этот момент Маша Рокотова все-таки подняла глаза от пистолета и вскрикнула, увидев через плечо Садовского мальчишку. У Митьки было лицо хладнокровного убийцы.Митька не успел ударить, ректор бросился на него, надеясь легко отшвырнуть наглеца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32