– Ты не придурок, ты совсем дурак, – грустно сказал Кузя. – Куда ты побежишь? Мать искать, да? Где? Ты хоть знаешь, в каком городе искать? Знаешь, какая у нас большая страна? Куда ты поедешь, ну-ка скажи?Митька помолчал, потом буркнул:– В Москву.– В Москву. Это огромный город. Ты там заблудишься через полчаса, тебя очень быстро подберут. Хорошо, если менты, они тебя назад в детдом вернут. А если нищие или сутенеры? И заставят они тебя со здоровенными мужиками спать или в метро деньги клянчить.– Я знаю Москву, – спокойно сказал Митя Гуцуев. – Я там жил.– С матерью?– Нет. Не с матерью. Уже потом. Не очень долго. Я больше знаю, я сильнее и умнее, чем вы все думаете.– Ладно-ладно. Верю. Но даже, если ты справишься и не заблудишься, куда ты двинешься дальше? На юг? На север? Куда?Митя молчал.– Тебе же обещала моя мама, что поможет. Ну, дай ты ей время. Знаешь, Мить, она всегда выполняет все свои обещания. И у нее есть влиятельные друзья. Они помогут, они обязательно что-нибудь придумают. Только дай время. Договорились?– Сколько?– Не знаю. Хоть сколько-нибудь. Хоть полгода. А лучше – год.– Нет, – покачал головой мальчик. – До осени.– До осени мало, Мить.– До осени.– Ладно, хоть так. И не ходи больше на эту чертову стройку. Зачем ты все туда лезешь?– По делу.– Завязывай ты с этими делами, Мить. Не ровен час, еще на кого-нибудь набросишься, тогда уж тебя менты точно в камеру упекут.– Это ты на меня набросился, а не я на тебя, – стоял на своем Гуцуев. – Ты чего, правда не помнишь?– Нет, – пожал плечами Кузя. – А ты точно не врешь?– Не вру.– Ничего не помню.– Может, ты и есть маньяк? – усмехнулся Митька. – Убиваешь и не помнишь.– Да ну тебя!Кузя вышел из изолятора и растерялся, забыв даже, куда надо идти. Он тупо смотрел на термометр, который так и не поставил Митьке.Не могу я быть убийцей, думал он. Или могу? Я же не помню, как напал на Гуцуева. Или я не нападал? Голова гудела, как пустой котел. Да нет же! Не мог он убить проректора в университете. Раз у Митьки алиби, то у него – тем более. Он же сидел в это время связанный у теплотрассы на стройке. Тьфу, бред какой! Глава 29 – Да не хочу я об этом писать! И не имеет это отношения ни к моему отделу, ни к нашему журналу вообще.– Маша, ты повторяешься, – погрозил пальцем Коробченко.– Валерий Александрович, – взмолилась Рокотова, – мы пишем о политике, экономике, о науке, на худой конец…– Слушай, до чего ты докатилась? Разве можно про науку говорить: «на худой конец»? Ладно, шучу. Маш, ну кому еще писать об убийстве проректора, как не тебе? Это же твой сын обнаружил труп.– Не мой сын, а его подруга.– Да какая разница! Он там был. И ты там была, и не только после обнаружения трупа, но и с утра, когда трагедия, так сказать, только назревала. Точно? Была или нет?– Была, – сдалась Маша.– Иди пиши.Она поднялась.– И вверни что-нибудь эксклюзивное, прямо от милиции.Рокотова снова села за стол напротив главного редактора.– Избавьте меня от этого. Очень вас прошу, избавьте.– Да какая муха тебя укусила? – рассердился Коробченко. – Можешь ты мне внятно объяснить?– Могу, – вздохнула Маша. – Понимаете, я согласилась помочь ректору университета перспективных технологий выиграть выборы. И совершенно не в моих интересах выдавать сейчас материалы, которые могут ему на выборах помешать. Давыдов, которого вчера зарезали, был его единственным настоящим и верным соратником. Не без выгоды для себя, но хоть как-то. Теперь Садовский остается вообще без прикрытия, у него надежда только на меня. И вдруг я делаю материал об этом убийстве… Что я там напишу, а?– Правду.– Так ведь, если я напишу правду, напишу, что бардак в университете, что там опасно находиться студентам и преподавателям, что Садовский ничего знать не хочет и решить не может, думаете, это поможет ему на выборах?– Нет, – покачал головой главред. – Это утопит его окончательно.– Вот именно!– Вот именно. И это будет правильно и честно.Он помолчал. Почесал карандашом кончик носа.– Обещала она… Тогда напиши об этом убийстве так, чтобы оно обернулось на пользу твоему Садовскому. Намекни, что дело тут нечисто, и замешаны его оппоненты.– Вряд ли это получится, – задумалась Рокотова, – но попробовать можно. Ладно, Валерий Александрович, я что-нибудь сделаю.В тот день Маша Рокотова впервые воспользовалась своим служебным положением начальника отдела и, за час написав статью о вчерашнем убийстве, уговорила журналистку Дину Боеву поставить подпись под материалом.– Маш, ты что? – удивилась Дина. – Классный материал, с перчиком. Неужели не жалко? Зачем тебе это надо, не пойму?– Долго объяснять. Вот здесь фото, а это телефон оперативника Савченко Николая, – Рокотова протянула Боевой флэшку и листок бумаги. – Съезди, пожалуйста, согласуй материал с милицией и отправляй в печать.Дина напоследок еще раз пожала плечами и пошла звонить в райотдел.Маша поехала к Ильдару.– Ничего не могу сделать, – развел руками Каримов, выслушав Рокотову.Она просто не поверила своим ушам.– Как это – не могу? Что именно ты не можешь?– Ничего не могу. Я не стану поддерживать Садовского и создавать ему стартовую площадку на выборах.– Но я ведь не прошу тебя на самом деле его поддерживать. И денег не прошу. И недострой этот чертов брать. Ты только побываешь в университете, встретишься с ректором, скажешь о своих намерениях.– Нет, Маша. Я не поеду и встречаться с ним не буду.– Но почему?!– Потому что я дал слово, что поддерживать Садовского не стану.– Когда? Кому?!– Вчера. Шарипу Зарееву. Если бы ты попросила меня раньше, я, может быть, и согласился бы. Но я же не знал, что ты опять влезла в историю.– Да ты!.. – задохнулась она от возмущения. – Да ты выбирай выражения! Ни во что я не влезла.– Нет? А мне кажется, влезла. Там уже сколько трупов? Три?– Два. Ильдар, трупы не там, не все там. Это не имеет никакого отношения к выборам.– Уверена?– Конечно, уверена, – кивнула Маша и тут же поняла: нет, не уверена. – А откуда ты знаешь, что уже три нападения? Тебе твой Зареев успел сообщить?– Мне вчера Тимур звонил, – пояснил Каримов. – Милая, тебе больше заняться нечем? В этом университете мужики и без тебя разберутся. Мне не нравится, что ты там, где интриги и убийства.– Говорю тебе, убийства не имеют никакого отношения к выборам, – настаивала Маша, но в глазах Ильдара она явно читала: вопрос закрыт, он уже выбрал сторону и не перейдет на другую, пусть даже на этой другой стороне – когда-то дорогая ему женщина. – Ну что ж, тогда я обращусь к Сычеву.– Обратись, – позволил он, задумчиво поглаживая необычную золотую безделушку, расположившуюся на его рабочем столе: удивительную стрекозу с переливающимися фасетчатыми глазами и тонкими мерцающими крылышками.Маша за все время разговора не могла отвести глаз от этой красоты.– А Сычев, случайно, еще не в деле? – спросила она.– В смысле?– Он не в вашей компании? Может, Зайцев и Зареев уже заручились и его поддержкой.– Понятия не имею. Маша, я не обещал помощь Зайцеву. Я обещал не поддерживать Садовского, а это большая разница. Мне глубоко безразлично, кто будет в этом университете ректором.– Но тогда…– Все! Я уже не могу ничего тебе запрещать, но уверен, Павлу тоже не понравится, что ты рискуешь.– Павлу?! – мгновенно взвилась Рокотова. – Вот уж чье мнение меня меньше всего волнует…– Давно?– Что?– Давно тебя его мнение не волнует?– С тех пор, как он меня бросил!– Как это – бросил? – Ильдар сдвинул брови и отдернул руку от золотой стрекозы. – Это еще что за новости?– Я не хочу об этом говорить, – выдавила из себя Маша, встала и отошла к окну. Сделала вид, что рассматривает проспект Ленина, потом вздохнула, – он мне не звонит.– Давно?– Уже три дня.– Маша, он политик, занятой человек. Три дня ничего не значат. Мало ли, что у него за дела.– Да нет у него никаких дел. Мальчишки же созваниваются с Витей. Все у Павла в порядке, как обычно. Он обиделся на меня за то, что я согласилась на должность начальника отдела.– Чушь.– Не чушь! Его бесит, что женщина тоже может делать карьеру.– Разве это карьера? – усмехнулся Каримов. – Не смеши меня. Поверь, с точки зрения Иловенского, это не карьера, а детская песочница.Маша открыла рот, но от возмущения даже не могла ничего сказать.– Позвони ему сама.– Нет. Я уже звонила. Он не стал со мной разговаривать и обещал перезвонить сам. Но не сделал этого. Ильдар, все! Разве ты не знаешь, что искрометный роман длится только год? Потом он заканчивается. Либо браком, либо расставанием. Мне не повезло.Она опустила голову и с трудом боролась с собой, чтобы не расплакаться. Ей было и больно, и стыдно перед Каримовым. Какая глупость – обсуждать неудачи личной жизни с бывшим мужем!А он подошел и обнял ее за плечи. И слезы все-таки потекли из ее глаз. Их уже слишком много накопилось, этих слез, и они потекли через край. Глава 30 Едва за нею закрылась дверь, Ильдар с размаху ударил кулаком об стол, так, что золотая стрекоза подпрыгнула и едва не свалилась на пол. Каримову даже показалось, что она переступила тонкими лапками, чтобы сохранить равновесие.Вот как его тут сохранить, это чертово равновесие!? Как, наконец, вычеркнуть из своего сердца Машку? Шутка ли, почти двадцать лет, как они врозь. За эти годы чего только не бывало между ними: и ссорились, и мирились, и зависали по нескольку дней в загородных санаториях или у него в доме, не вылезая из постели даже позавтракать и пообедать. Между этими вспышками влечения друг к другу у него романов было – не счесть, да и она от одиночества не страдала. Он еще дважды женился, она растила детей.До недавнего времени Ильдар втайне надеялся, что оба они набегаются, нагуляются и в итоге все-таки будут вместе. Снова поженятся и станут коротать остаток века вдвоем. И внуков будут нянчить. И умрут в один день.А что теперь? Машка влюбилась в Иловенского. Пожалуй, никого и никогда она так не любила, как Павла. Ну, может быть, его, Ильдара, в самом начале, еще в студенческие годы.Вот сейчас она плакала из-за Павла. У нее такие глаза, когда плачет, невозможные, невыносимые. Убойное оружие. Машка знает об этом и иногда умело пользуется. Но когда она, как сейчас, плачет искренне и от горя, Ильдар душу готов вытрясти из того, кто это горе ей причинил. Конечно, он ревновал к Иловенскому и первое время ненавидел его, но сейчас все изменилось. Изменилось, когда Каримов понял, что между Машей и Павлом все очень серьезно, понял, что она может быть счастлива с Иловенским. И не нужна ей спокойная старость с бывшим мужем, она нашла того, кого всю жизнь искала.Да и Ильдар был теперь не один. В его доме и в его жизни появилась Вера. Вера Травникова, Машкина подруга, которая по ошибке едва не отправила его на тот свет. Потом она ухаживала за ним, когда он был совершенно беспомощным и передвигался в инвалидной коляске. Поставила на ноги и заставила снова работать и радоваться жизни. Строго говоря, поставила Каримова на ноги Ядвига Дубова с ее удивительными лекарствами, созданными на основе целебных трав. И Травникову от наркомании тоже вылечила Ядвига. Но без Веры Ильдар и лечиться бы не стал. Теперь он чувствовал себя обязанным ей. Признательность за заботу, за участие, за внимание переросла в последнее время в нечто большее. Может, это нечто еще нельзя было назвать любовью, но еще чуть-чуть…Ильдар давно понял, что Вера с ее покорностью, обожанием в глазах и… да что уж там – с большой мягкой грудью и крутыми бедрами, Вера – именно та женщина, которая ему больше всего подходит. И с нею «коротать старость» будет еще приятнее, чем с Рокотовой.Жизнь входила в новое спокойное русло и обещала течь полноводной рекой без излишних волнений в берегах богатства и нового бизнеса, у Маши с Павлом, у Ильдара с Верой. Только-только воцарилось долгожданное равновесие…И опять Машку несет в какую-то непонятную историю с никому не нужными выборами. И работу она ставит с какого-то перепуга выше личного счастья. А Павел? Вообще не ясно, почему он вдруг решил бросить Рокотову. Или не решил? Как дети малые, в самом деле! Ильдар схватил телефонную трубку.– Пашка, ну ты, блин, и козел!– Что?Иловенский поднялся прямо посреди заседания и, не обращая внимания на неодобрительные взгляды членов комиссии, вышел в холл.– Ты за свои слова отвечаешь? – зло процедил он в трубку.– А ты как думаешь? – выпалил Ильдар Каримов. – Ты долго над нею измываться собираешься, а?– Над кем?– Над кем! Над Машкой! Ты думаешь, за нее вступиться некому? Думаешь, она будет одна-одинешенька по тебе у окошка плакать? Да вот фиг тебе!– Да с чего ты взял, что я над ней измываюсь? Что у вас там происходит?– Ты учти, – не слушал его Каримов, – я тебе за ее слезы горло перегрызу, да и Тимка тоже. Я же думал, что вы с нею любите друг друга, только потому и ушел в сторону, решил между вами не стоять, думал, она с тобой будет счастлива. И что?– И что?! Ильдар, да остановись ты, ради Бога! – взмолился Иловенский. – Ты действительно никакого права не имеешь вмешиваться в наши отношения. С тобой Маша сто лет как в разводе, сын ваш вырос. И вообще, я не понимаю, какие у тебя ко мне претензии?– Ты решил ее бросить. Так?– Нет, – удивился Павел, – не так. С чего ты взял?– Нет? Так какого черта ты ей не звонишь? У нее уже от одного упоминания твоего имени слезы текут. Решил уйти – так поступил бы, как мужик. Объяснился бы с ней…– Незачем мне с Машей объясняться. Никуда я не ухожу, Ильдар. Это она, похоже, решила меня бросить. Просто не хочет в этом сознаться. Я ведь думал, что она замуж за меня выйдет, переедет ко мне в Москву. И вдруг она принимает предложение новой работы, предпочитает мне карьеру. И что я должен делать? Радоваться вместе с нею?Ильдар помолчал, потом вдруг спросил:– А она знает?– О чем?– О том, что ты ее собрался в жены брать и в Москву перевозить.– Конечно, знает!– То есть ты сделал ей официальное предложение, и она…– Не делал я официального предложения, но я думал, она и так понимает.– Ах, вот оно что, – вздохнул Ильдар. – Значит, она мне правду сказала: никакого предложения не было. Это ты для себя решил, что любишь ее и хочешь, чтобы она была твоей женой. А ей об этом ты сказать забыл.– Ничего я не забыл. Она же знает, что я ее люблю.Павлу Иловенскому совершенно не хотелось обсуждать свои чувства к Маше с ее бывшим мужем, к которому до сих пор ее ревновал. Ильдар знает Рокотову дольше и лучше, он каждый день с нею рядом, в одном городе, их столько связывает: и сын, и теперь вот бизнес. Павел вдруг болезненно осознал, что и поплакаться она тоже пришла именно на Ильдарово плечо.– Слушай, Павел, а почему она должна знать о твоих чувствах? Вот поверь моему опыту: Машка терпеть не может, когда за нее что-то там решают, а ее ставят перед фактом. А ты даже и перед фактом ее не поставил. Ты второй год резину тянешь, замуж не зовешь. Почему она должна о чем-то догадываться? Она ждала от тебя решительных действий, но не дождалась. И что ей, самой тебя под венец за шиворот тащить? Так на это не надейся. Она, наверное, отчаялась и решила сама строить свою жизнь, без тебя. Да еще подвернется сейчас какой-нибудь воздыхатель, и пошлет она тебя…– Ильдар, – сдался Иловенский, – что мне делать? Может, мне прямо сейчас к ней поехать и просить ее руки?– Это как минимум! – усмехнулся Ильдар. – Да поторопись, а то я могу тебя и опередить.– Как опередить!?– Никак. Шучу я.– Ты сказал – как минимум. Но она ведь может мне в сердцах и отказать. Что я тогда буду делать?– Вот если откажет, тогда и думать будешь. Тогда придется тебе бросить свою Москву, подать в отставку, купить дом в Ярославле и перебраться поближе к Машке. Будешь ей каждую ночь под окном серенады петь, пока она тебя не простит. Я тебя даже на работу в свою компанию возьму. Хочешь быть моим замом?– Спасибо тебе на добром слове, – скривился Иловенский.– Мамочка, отвлеки охрану, я хочу уехать без них.Мать Павла Иловенского поджала губы, встревожено глядя на сына и боясь даже спросить, что случилось. У нее в голове мелькал калейдоскоп самых ужасных и предположений, а он, конечно, ничего не замечал, занятый сборами. В сумку летели вещи, заставлявшие думать о самом страшном: футболки, спортивный костюм, старый связанный ею теплый свитер.Увидев этот свитер, мать не выдержала:– Павлик, что ты такое натворил?– Ой, даже не спрашивай, – вздохнул он. – Не исключено, что я своими руками всю свою жизнь разрушил.– Тебя посадят в тюрьму? – прошелестела мать и, испугавшись своих слов, закрыла рот ладонью.– А? Почему в тюрьму? – удивился Павел. – В какую тюрьму?– Павлуша, скажи мне, что ты сделал? Ты взял деньги? Много? Можно ведь отдать, продать дом, все продать…Он сел на диван, потряс головой. Что ж он мать-то так перепугал?– Мамочка, успокойся. Я ничего не брал и не крал. И в тюрьму меня никто не посадит. Просто я у тебя дурак. Я чуть было Машу не потерял. Обидел ее, повел себя, как идиот. Все, еду к ней в Ярославль. Пока она меня не простит и не выйдет за меня замуж, не вернусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32