Она только сейчас вспомнила о маньяке, нападающем на женщин на этой стройке, пугливо обернулась и на ходу расстегнула сумку. Что у нее? Только швейцарский нож, зато хороший, острый, как бритва, и с длинным лезвием. Неплохое оружие, жаль только ладонь от страха совсем мокрая. Она старательно отерла руку о ткань юбки и поудобнее перехватила нож.– Только попробуй сунься, – сказала Маша, и голос не прозвучал, как она ожидала, жалко и сдавленно. Скорее злобно и глухо.Зашуршало ближе, почти у самых ног справа о дорожки. Маша замерла: змея или ящерица? Если змея, лучше не шевелиться. Если ящерица, интересно посмотреть. В траве блеснуло так, будто прокатился браслет из старого золота. Прокатился, промелькнул и исчез в траве. Маша охнула и отпрянула. Что это было? Неужели все-таки ящерица? Необыкновенный цвет, она никогда в жизни ничего подобного не видела. Или это обман зрения, шутка, которую сыграли с нею зной и волнение? Она даже сделала пару шагов к кустам в ту сторону, куда убежала золотая ящерка. Ничего.Рокотова потрясла головой и снова выбралась на тропинку. Все, надо поскорей выходить назад на горячий асфальт и спешить к университету. Уже мерещится невесть что, как бы голову не напекло. Маша завернула за угол серой в плесневелых пятнах стены и вот тут-то столкнулась с ним! Она успела только отметить, что человек невысокого роста, замахнулась ножом… И оказалась без ножа, без равновесия, миг – и на земле лицом в траву. В голове почему-то пронеслось только одно короткое матерное слово.– Марь Владимировна? – неуверенно прозвучал голос нападавшего, и ее отпустили.Рокотова боялась подняться, лишь чуть повернула голову. Увидела склонившееся к ней лицо и резко села.– Митька! Придурок! – и дальше выдала совсем не цензурную тираду, от которой Митька Гуцуев обалдело открыл рот и сел подле нее на землю.– Я фигею… – выдохнул он.– Рада за тебя! – съязвила Рокотова, поднимаясь и отряхиваясь. – А если б я тебя пырнула? Кстати, нож мой где?Нож Митька достал уже сложенным из кармана. Когда и успел!– Вы чего здесь болтаетесь? – спросил мальчишка. – Да еще с ножом. Хорошо, я вам попался. А был бы какой-нибудь дедок с корзинкой, вы б его прирезали.– А ты, блин, супермен.– Хотите поспорить? – прищурился Митька и ударил кулаком в ладонь.Маша поняла: да, не прост парнишка, скрутил ее, неслабую женщину, как заправский спецназовец. А она-то говорила милиционерам, что не хватило бы у ребенка сил напасть на бабульку, а уж тем более на Иру Корнееву. Похоже, она ошиблась. Сил бы хватило с лихвой. И что, интересно, он тут ошивается?– Я иду в университет, – сказала Маша, мечтая поскорей убраться.Нет, она не верила, что Митька может быть убийцей, но здесь, на глухой тропке за недостроенными корпусами, ей было неуютно находиться с ним вдвоем.– А ты что здесь делаешь, Мить? Я слышала все ваши в лагерь уехали. Тебя разве не взяли?– Не-а, – довольно протянул Гуцуев. – Я заболел.– Заболел? Так почему же ты гуляешь?– Так я не по-настоящему заболел. У нас теперь докторишка такой прикольный работает на практике. Я его подбил, чтоб он меня в изолятор положил, будто у меня температура. Все уехали, а я и… Вот и гуляю.– Все понятно, – вздохнула Рокотова. – Только знаешь, этому доктору-практиканту здорово попадет. Если выяснится, что ты тут, якобы больной, по стройкам гуляешь.– А и фиг с ним! Вам-то что?– Мне-то… Мить, понимаешь, ваш новый доктор, Кузьма Альбертович, – мой сын. Вот такое тут мое дело.Митька снова открыл от удивления рот. А потом густо покраснел, засунул руки в карманы и опустил голову.– Да ладно, Мить, – попыталась утешить его Рокотова. – Кузя тоже тот еще обормот. Только ты уж не подводи его. Лучше всего иди сейчас обратно. Тебя ведь в изоляторе уже не держат. Ну, поизображаешь больного, книжечку на диване почитаешь. Мить, ты что?Она увидела, как у Митьки задрожали губы, а на глаза навернулись слезы. Мальчик вытащил из кармана руку. В кулаке были зажаты купюры.– Вот.Он раскрыл ладонь.– Тут две с половиной тысячи, даже две пятьсот пятьдесят, – сказал он Маше. – Отдайте вашему сыну.– Да перестань, Мить, – отмахнулась Рокотова. – Думаешь, он такой худой, потому что у меня денег нет его накормить?– Возьмите, Марь Владимировна. Это я… Это я у него украл.Маша охнула, а Митька, не выдержав стыда, швырнул деньги прямо на землю и бросился бежать прочь.Я видел, как они встретились. Жаль, что я был слишком далеко и не успел вовремя спуститься с высокой стены. Кто знает, чем бы закончилась их встреча, будь я в тот момент ближе к мальчишке. Слишком, слишком далеко.Женщина торопливо зашагала по заросшей тропинке в сторону университета, а мальчишка, добежав до щербатых колонн, последний раз шмыгнул носом и полез через кусты к трубам теплотрассы. Там, под искрошившейся снизу бетонной опорой, у него был устроен тайник. Раньше мальчишка проверял его часто, даже зимой лез по пояс в снегу по сугробам и издалека смотрел, не тронул ли кто тайник. А весной, чуть снег сошел, он прибежал и с трудом расковырял еще мерзлую землю. Коробка, в которой хранилось его сокровище, тогда все-таки промокла, вода внутри замерзла, но с драгоценностью, казалось, все было в порядке, похоже, это действительно было настоящее золото. Мальчишка успокоился и снова спрятал вещицу под бетонную опору, и с тех пор больше не приходил. Но ему только показалось, что ничего не случилось. Он просто ничего не понял, да и не мог понять. Странные, необратимые и незапланированные процессы уже начались. Уникальная вещь, созданная для сухой иранской местности не была рассчитана на морозную русскую зиму и сырую оттепель. Той же ночью, «драгоценность» исчезла из тайника.Митька никак не хотел верить своему горю. Он перерыл землю вокруг бетонной опоры теплотрассы на метр вокруг. Он переломал все ногти и изодрал в кровь пальцы. Нашел старый целлофан, в который два года назад завернул свое сокровище. Сверток был почти не тронут, перевязан все той же веревкой и лишь надорван, но пуст. Митька нашел даже обрывки коробки, которая размокла еще той зимой, после которой он и перепрятал свое сокровище понадежнее, чтоб не заглядывать в тайник до самого побега. А его разорили, драгоценность украли. Украли!У Митьки нет больше надежды. Он не сможет продать золотую вещицу и не доберется на вырученные деньги до мамы. Никогда! У него нет теперь даже тех денег, которые он украл у паршивого докторишки. Зачем, ну зачем он отдал их Марии Владимировне?! Их хватило бы хоть на первое время, на билет из этого города… Куда? Куда он поедет? Куда бежать ему отсюда? Да хоть куда-нибудь, главное – начать искать! Кончились бы эти деньги, он украл бы еще, но добрался бы, нашел бы!..Он рыдал и бил в разрытую землю кулаками, размазывал слезы вместе с землей по лицу и думать не хотел о том, как его учили стойко сносить и боль, и страдания, как говорили о том, что на все воля Аллаха, и он вершит твою судьбу по этой своей воле. У Митьки Гуцуева было собственное видение своей судьбы и своя воля для достижения цели. И даже слезы отчаянья не значили, что воля эта сломлена.– Смотрите, какое качество изображения! – забавлялся Костя Песковский. – А звук! А? Дыхание слышно, не то что голос.– Не пойму я, зачем все это теперь нужно? – проворчал Зайцев. – Все равно Садовскому недолго сидеть в этом кабинете. Совершенно ни к чему было устанавливать такую систему слежения.– Не скажите, Анатолий Иванович, – возразил Шарип Зареев. – Система окупится. Мы успеем увидеть, кто все еще остается на стороне Садовского, и к выборам этих людей перевербуем.– А по-моему, нечего и напрягаться, – махнул рукой Костя. – Даже если выборы будут завтра, шансов у старого дуба нет.Зайцев усмехнулся, да, мол, шансов нет… Сам он так не думал. Не обольщался. Шансы у Садовского были. И именно потому, что он был совсем слаб как ректор. Парадокс, но парадокс вполне объяснимый. Далеко не все хотят, чтобы к власти в университете пришел сильный человек и жесткий руководитель, каким считал себя Зайцев. Так же, как Садовский с Давыдовым, он собирался выжать из вуза максимум благ лично для себя и, может быть, для своих близких соратников. Но путь и способ, которыми он это сделает, будут иными.Он не собирался рубить сук, на котором будет сидеть, и разваливать учебный процесс, сдавая добрую половину аудиторий в аренду, глядя сквозь пальцы на взяточничество преподавателей и прогулы студентов. Зайцев собирался все забрать в железный кулак и давно уже договорился с департаментом образования и отделом высшей школы об увеличении штата и квоты приема студентов и аспирантов. Намеревался выбить всех арендаторов из университета, вновь открыть загнувшиеся при Садовском факультеты: математику, физику, биологию.Какого черта ректор решил, что менеджмент, логистика и право важнее, нужнее и перспективнее в современном обществе? Какое он вообще имел право что-то такое решать? И ведь ставит себе в первоочередную заслугу то, что «осовременил» учебное заведение. Весь преподавательский состав закрытых факультетов с руками оторвали другие вузы и научные институты, а на вновь открытые специальности из других вузов сильные преподаватели не больно-то разбежались. Собралась всевозможная шваль: не ужившиеся где-то скандалисты, сокращенцы, неоперившаяся и неостепенившаяся молодежь. Все они хорошо умели делать только две вещи: слушать дифирамбы, которые пел им Садовский, обещавший новые корпуса и невероятные перспективы, ну и, конечно, брать деньги со студентов, абитуриентов, аспирантов.Вот эта-то шваль ни за что не проголосует за нового ректора, который не даст им мирно квакать в своем болоте. Для них самое главное – ничего не трогать и ничего не ворошить в теплой застоявшейся тине.Надо срочно, как можно скорее возвращать к жизни математику, физику… Особенно физический факультет. Пока еще все лабораторное оборудование сдано в аренду целиком и не растащено по частям, Зайцев проверял, оно еще цело. И сразу искать инвесторов, чтобы достроить хоть какие-то корпуса, чтоб зацепиться, втиснуться, влезть, чтоб хоть как-нибудь попасть в модные проекты нанотехнологий и технопарков, доказать – мы можем готовить кадры в области новейших технологий ничуть не хуже, а может, даже и лучше остальных. Эту идею возрождения прежней мощи Анатолий Иванович Зайцев считал своим главным козырем на выборах.– Виктор Николаевич, – вдруг врезался в его размышления женский голос, – и забыла вам сказать при прошлой встрече: надо непременно заявить о намерении вновь открыть факультеты прикладной физики и математики. Обратитесь в департамент, уверена, они вас поддержат. Я слышала, сейчас как раз выбирается база для подготовки специалистов по нанотехнологиям и микроэлектронике. Если бы вам удалось это дело пробить, это был бы убойный козырь.Зайцев даже не услышал, что отвечал Садовский, он задохнулся, впившись глазами в лицо женщины на экране монитора. Как? Откуда? Почему!? Он, Зайцев, слышит то, о чем говорят в кабинете ректора, но женщина в этом самом кабинете слышит гораздо больше. Кажется, она слышит, о чем думает в своем кабинете Зайцев!– Это… Эта… – тыкал он пальцем в экран.– Это Рокотова, – подтвердил Шарип, склонившись к его плечу.– Черт возьми! Ведь он с ее подачи меня опередит! Надежда только на то, что у Садовского не хватит ума ее послушать.– Нет, Виктор Николаевич, – снова заговорила Рокотова, – это должно быть не пустым обещанием. Вам действительно нужно открывать факультеты. На том, что у вас есть сейчас, особенно на экономике и юрфаке, вы долго не протянете. Знаете, сколько безработных юристов и экономистов состоят на учете в службе занятости? И, вы уж извините за неприятные слова, но, когда молодого специалиста берут на работу, диплом вашего вуза котируется много ниже, чем остальных. Я сама посмотрела на состояние вашего учебного процесса и крепко задумалась: не перевести ли отсюда сына в Демидовский университет.– Знаешь, Маша, – вздохнул Садовский, – я тебе первый посоветую – переводи. Никаких знаний он тут не получит.– И вы так просто об этом говорите? – изумилась Рокотова. – Но вы же здесь хозяин! Должно же у вас быть хоть какое-то чувство собственного достоинства. Нельзя до такой степени опускать руки, вы же собрались бороться. Или передумали?Зайцеву показалось, что она задала последний вопрос с надеждой в голосе. Кажется, ей совсем не хочется помогать Садовскому. Ректор покачал головой:– Нет, не передумал.– Все, – подвела черту его гостья, – тогда соберитесь, слушайтесь меня и в понедельник готовьтесь: у вас будет Каримов. И вице-губернатор. А завтра поедем в департамент.Она вышла из кабинета, и смотреть больше было не на что: Садовский сидел неподвижно, подперев руками щеки и закрыв усталые глаза.Зайцев тяжело поднялся из-за стола.– Я недооценил противника, – глухо сказал он, потирая ладонью грудь.– Да полно вам, – возразил Костя, – вы посмотрите на него. Это же не человек, а развалина. Вам вообще не придется с ним бороться.– Вот именно. Мне придется бороться не с ним, а с ней. Вот ее я и недооценил. Может статься, эта баба мне не по зубам. Шарип, скажи Лере, пусть накапает мне тридцать капель корвалола. Хотя нет, пусть рюмку коньяка принесет. Глава 22 – Кузя…– Мам, извини, у меня тут проблемы, я перезвоню.Гудки.Маша снова набрала номер. Кузя долго не отвечал, но звонок не сбросил.– Да, мам…– Кузя, твои деньги у меня.– Какие деньги? – удивился парень.– Деньги, которые у тебя Митя Гуцуев украл.– Черт! Он у меня еще и деньги спер! – взвизгнул парень.– А что еще он спер?– Да он сам смылся! Представляешь? Из изолятора. Я-то ему поверил, нюни распустил, помог изобразить высокую температуру, чтоб его в лагерь не взяли…– Вот это ты зря, – оборвала его Рокотова. – Ты взял на себя ответственность за человека, которого совсем не знаешь. Само собой, он не просто так остался. Наверняка решил снова сбежать. А ты окажешься виноват.– Мам, ну и что же теперь делать!? – взвыл Кузя.Вот этот запоздалый вопрос уже бесил Машу. Вляпываться в истории и беды Кузя всегда умудрялся сам и гордился своей смелостью, решительностью и предприимчивостью. А когда жареный петух закономерно клевал ему в задницу, он возмущенно взвизгивал: ну и что теперь делать!? И складывал лапки, дожидаясь, когда Маша или Тимка или еще кто-нибудь вытащат его из проблем.– Твой беглец около десяти болтался на стройке возле университета, – проворчала она. – Отдал мне украденные у тебя деньги и убежал. Не исключено, что проторчит там весь день и вернется к вечеру в детдом. Без рубля в кармане он вряд ли тронется в бега. Если придет, бери его за шкирку, сажай под замок и скажи директрисе, чтоб срочно отправляла его в лагерь, понял?– Понял, – пробурчал Кузя. – А Тимка опять на свидание собрался.Он попытался переключить внимание матери на брата, но Рокотова его поползновений не поддержала и отключила телефон.Кузя ничего лучше не придумал, потащился сам искать Митьку Гуцуева на стройку. Шансов, что он все еще там, мало, но вдруг…Шел третий час пополудни. Зной уже не нарастал, он достиг своего пика и висел плотным душным облаком, оглушал стрекотом сумасшедших кузнечиков, манил рухнуть под первый же куст и сдохнуть прямо здесь от жары и какой-то непонятной тоски.– И чего я сюда притащился? – проворчал Кузя Ярочкин, все еще стоя на асфальтовой дорожке.Сворачивать на полузаросшую стежку к стройке совсем не хотелось. Где он будет искать Митьку Гуцуева? И как потащит его в детский дом, если найдет? Решив, что сориентируется в процессе, Кузя вздохнул и сошел с дорожки. Прямо за кустами он уткнулся в глухую стену первого корпуса: серый бетон, весь разукрашенный надписями, тегами и рисунками бомберов. Вездесущее граффити здесь, пожалуй, смотрелось наименее раздражающе и почти уместно. Без этих следов человеческого присутствия было бы совсем жутко. Нет, конечно, сам корпус тоже когда-то строили люди, но это было так давно, что длиной Кузиной жизни и не охватить. Двадцать лет назад его еще и на свете-то не было.Здесь мог быть огромный научный центр, может, даже завод, может, институт. В огромных окнах блестели бы стекла. В шахтах гудели бы вентиляторы. В огромные ворота под кран-балки и погрузчики въезжали бы большегрузные машины. Везде сновали бы люди. Сотни, тысячи людей. Они создавали бы что-нибудь… Кузиных знаний и фантазии не хватало для того, чтобы представить, что бы они здесь создавали. Сверхмощные компьютеры? Бактериологическое оружие? Медицинское оборудование, как на фирме Тимкиного отца?Кузя обогнул серую громаду здания, ожидая увидеть за нею глухой лес, и оторопел, ошарашенный открывшимся ему видом. Он ни разу здесь не бывал, хоть Тимка и звал за черникой. Было искушение полазать по стройке, но мать строго-настрого запретила. Не просто запретила, клятву с него взяла, что никогда и ни за что носа его не будет на этих развалинах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32