Удивительно, есть на свете кто-то, кто может такого, как я, бояться. Опасаться, прятаться – это мой удел…Гляди-ка, догадалась! В самом деле пошла за корпус к старой дороге. Может, и наткнется на большой черничник.В стороне треснула под чьей-то ногой ветка. Бабулька не слышала, а я слышал! Я всегда все слышу. Кто-то идет сюда с той стороны, откуда и она пришла. Еще один грибник-ягодник? Или вор? Для вора рановато, не время. Для грибника – крадется слишком осторожно.Я нырнул в сухую осоку, вмиг оказался за бетонными блоками и прильнул к узкой щели. Показался человек. Мужчина. Не за ягодами, видать пришел, иначе не прятался бы в кустах. Он пристально смотрит в спину бабульке, наблюдает… Неужели ягоды хочет отобрать? Больше взять с нее нечего. Никаких украшений на ней нет. Только маленькое колечко с бледным камушком. Обернулся. Ну, конечно, это мог быть только он, тот, который сегодня едва меня не поймал. Я видел его только один раз, но сразу узнал. Интересно, как этот человек все сделает? И справится ли?Бабулька уже скрылась за углом, а мужчина, не опасаясь, вышел из укрытия и двигался теперь за ней следом быстро и тихо, как зверь на охоте. Вот он тоже скрылся за корпусом.Мне очень хотелось подойти поближе, посмотреть, что же там происходит, но страх был сильней любопытства. Я еще думал выглянуть из-за угла, но тут услышал глухой удар! И сразу – короткий хрип. От ужаса я едва не лишился чувств.Лето двигалось к зениту, как солнце. Знойное марево текло над старой дорогой. Асфальт весь был в глубоких трещинах, сквозь них лезла вездесущая трава. Тяжелый запах желтого тимьяна и невыносимый стрекот кузнечиков изнурял случайных путников. Не двигался тягучий воздух, не дрожали листья, не веяло свежестью с иссыхающего болота. Немилосердный июнь палил еще не кошеный луг до самого дальнего леса, томил и душил.Усталость навалилась такая, что тянуло лечь прямо на старый асфальт и никогда больше не двигаться, медленно умирая под нещадным солнцем.Она лежала возле непонятно откуда взявшегося здесь обгоревшего автобусного остова. Остов был почерневший, местами ржавый, внутри него уже росли чахлые березки, выглядывавшие из покореженных окон, как больные дети. Она лежала, скорчившись, возле ступенек задней двери, будто выпала оттуда, из мертвого автобуса, приехавшего сюда умирать так же, как и она.– Зырь! Тетка…– Где?..– Вона, у автика…– Точно!– Не, не тетка, бабка.– Бомжиха видать.– Тише ты, ща услышит!– Не, не услышит, она вроде это… дохлая вроде…– Да пьяная…– Может, пьяная. Не, вроде дохлая. Палку дай!– Зачем?– Ну, потычем. Зашевелится, значит живая.– А если не живая?– Ты дурак? Неживая-то точно не вскочит!– Ой, у нее на башке кровища!– Точняк дохлая!– Слышь, стонет вроде…– Не слышу.– Да точно! Живая!– Бомжиха, значит…– Какая бомжиха! Смотри, как одета. Это бабка простая. Наверное, тюкнул кто-то и сумку спер.– Ты че, она сюда в магазин что ли приперла? Корзинку, наверно, с грибами…– Делать чего будем?– Пошли домой, а?– А ее тут бросим?– Да мы ее все равно не дотащим! А дома воспиталке скажем, она ментов вызовет.– Давай ты останешься…– Да пошел ты!..– Ладно, давай я останусь, а ты в училище вон сгоняй, там народ есть, пускай придут, понял?– Да понял. Я быстро!Худой светловолосый мальчишка в замызганной футболке бегом кинулся по старой асфальтовой дороге, не оглядываясь на остов автобуса и оставшегося возле него мальчишку. Он не видел, как его приятель боязливо склонился над скорчившейся в траве женщиной и тут же отскочил в сторону. Неприметное колечко с бледным камушком, которое он снял с ее пальца, уже лежало в кармане его джинсов. Глава 4 Обед кончился уже десять минут назад, и главный бухгалтер Зоя Федоровна Круглова сердилась. Разгильдяйства она не любила. А оно, разгильдяйство, было налицо. Каждый день кто-нибудь да опаздывает, то утром, то с обеда, то пораньше норовит уйти.В верхнем ящике стола у Кругловой лежала специальная тетрадочка, куда она скрупулезно записывала все отгулы, опоздания и переработки. Она уже дважды выдвигала ящик, но записывать в тетрадочку десять минут опоздания?.. Это как-то мелочно. Вот если ее не будет хотя бы полчаса…Галина Петровна не вернулась ни через полчаса, ни через час, ни даже через два. Первой тревогу забила расчетчица Лена.– Зоя Федоровна, да не было такого никогда, чтоб Галина Петровна опаздывала! Мы все грешны, не спорю, но чтоб она… Не может быть!Круглова не могла не согласиться, но что же могло случиться?– Может, поехала куда, а на мосту пробка?– Куда поехала!? У нее сумка на стуле висит. Может, в милицию позвонить?– Лена, прекрати! – подала голос из смежного кабинета Света Киселева, экономист. – Ты что милиции скажешь? Кассирша ушла обедать и не вернулась?– Так ведь ее третий час нет! – не унималась Лена.– Работай давай, – Света хлопнула на стол перед Леной пачку счетов. – Болтает, наверное, с кем-нибудь твоя Галина Петровна, а ты воду мутишь.На время все в бухгалтерии затихло, только шелестела бумагами Лена и в смежном кабинете Света порой стучала по клавиатуре компьютера. Так перед грозой чуть шелестит в ветвях ветер, и изредка стучат по крыше первые редкие капли.Дверь распахнулась, будто в нее ворвался ураган: вахтерша тетя Роза с вытаращенными от ужаса глазами, задыхаясь, выпалила:– Галину Петровну на стройке уби-и-или!Лена ахнула. Счета разлетелись по всему кабинету, как листья.Все говорили почему-то вполголоса, будто боясь потревожить кого-то. Тревожить было некого: Галину Петровну увезли в больницу. Она была еще жива.– Что ее понесло-то туда? – тихо басил проректор по хозяйственной части Борис Борисович по прозвищу Быр-Быр.– Не знаю, – всхлипывала Лена Ерохина. – Я обедала, не видела, как она уходила…– За ягодами она пошла, – тетя Роза тоже плакала, громко сморкаясь в клетчатый платок.Больше никто не плакал. Света Киселева послушала немного и ушла в свой кабинет щелкать на компьютере. Зоя Федоровна стояла, прислонившись к косяку и скрестив руки. Губы ее были сердито сжаты в ниточку: почему все собрались именно в бухгалтерии? Народу набилось столько, что не только сесть, встать негде. И выпроводить их неудобно, люди ведь на несчастье собрались… Поглазеть. Только почему сюда? Убийство-то не здесь произошло. Вот и шли бы на стройку, там и собирались. Или у приемной, милиция-то сейчас там. Выпроводить! Или неудобно?– Она за ягодами пошла, – подтвердил слова тети Веры доцент с кафедры философии Сомов. – Я ее встретил, когда сюда шел. Мы еще поговорили…– И она сказала, что на стройку пойдет? – спросил Быр-Быр.Доцент пожал плечами.– Нет, вроде не сказала. А куда ж еще?– Лес-то большой.– Ну не знаю…– Конечно, туда, раз нашли ее там, – резонно прогудела тетя Роза. – Вы, Юрий Иванович, милиционеру-то скажите.– Да что говорить? Я ничего не знаю.– А кто ее нашел? – поинтересовался программист Сережа Федотов.– Мальчишки детдомовские с рыбалки шли. Хорошо, что нашли, там редко кто ходит. Еще пару часов и не спасли бы.– Думаете, спасут? – оживился Федотов.Борис Борисович вздохнул и пожал плечами.Круглова совсем было решилась выставить вздыхающую и шепчущуюся толпу из бухгалтерии, как за нее это сделала Света.– Так, граждане, – сказала она, возникнув на пороге с новой пачкой документов для Лены. – Собрание окончено, прошу расходиться. Нам еще работать надо, а сегодня, я думаю, никого больше убивать не будут. Приходите завтра.Народ нехотя потянулся в коридор.– Юрий Иванович, – Жуков имел дурацкую, по мнению его коллег, манеру говорить так тихо, чтобы к его голосу прислушивались. Хотя бы к голосу, потому что к словам его не прислушивался уже никто. – Юрий Иванович, неужели вы теперь считаете позволительным опаздывать на заседания кафедры?– Павел Федорович, – растерялся Сомов, – так ведь на Галину Петровну напали…– И при чем здесь вы? Вы что ли напали?Сомов совсем перепугался:– Не я…– Нет?– Просто я последний, кто ее видел.– Последний ее живой видел убийца. Вы, Юрий Иванович, доктор философских наук, на мое место метите…– Я?!– Метите-метите, – царственно махнул рукой Жуков. – А рассуждать логически не можете. Если вы утверждаете, что видели ее живой последним, следовательно, именно вы и есть убийца, потому что после встречи с убийцей она была уже мертва. Так?Присутствующие на заседании бесстрастно смотрели на побледневшего Сомова, ожидая от него ответа. Доцент судорожно сглотнул.– Нет, не так. После встречи с убийцей она осталась жива. Ее в больницу увезли.Он повернулся и вышел, осторожно притворив за собой дверь. Лаборантка Ира, которая только что внесла фамилию Сомова в список присутствующих, взяла линейку и карандаш и аккуратно, как учил ее Павел Федорович, зачеркнула строчку. Глава 5 Лариса чуть не рыдала в трубку.– Маша! Помоги! У нас ребенка забирают!– Которого?Лариса Чумикова работала в детском доме воспитателем, поэтому вопрос был актуален: детей там было двести человек, из них в Ларисиной группе – пятнадцать.– Да того же! Митьку Гуцуева!– Опять Митьку? Куда забирают-то?– В милицию! Маша, надо прессу поднимать…– Тогда уж гортелеканал.– Не знаю я! Давай кого-нибудь…– Подожди, успокойся. Я сейчас приду.Детский дом-интернат был в пяти минутах ходьбы от Машиного дома, и вскоре она уже входила в старый добротный корпус из красного кирпича. У подъезда стоял милицейский «УАЗик» с зарешеченным задним стеклом.Внутри здание было поделено на «квартиры». В каждой – по четырнадцать-пятнадцать детей обоего пола возрастом от семи до семнадцати лет, два сменных дневных воспитателя и два ночных. Комната для игр и занятий, спальни, небольшая кухня, ванная и туалет.Митька Гуцуев забаррикадировался в спальне.– Митя! Мить, открой! Открой, Митя… – Лариса стучала в дверь, потом припадала к ней ухом, слушала и снова стучала. – Митя!Участковый и еще один милиционер из районного отдела, его Маша тоже знала в лицо, были рядом с Ларисой, готовые в любой момент вмешаться.В стороне стояли директор дома Елена Анатольевна и инспектор по делам несовершеннолетних. Рокотова направилась к ним.– Господи! Что вы ребенка-то все мучаете? – нервничала Елена Анатольевна. – Оставьте под мою ответственность. Разбирайтесь, я глаз с него не спущу!– Не могу я! – качала головой инспектор. – Вы же понимаете: на учете, побеги. Сколько? Четыре?– Три!– Ну три. Кражи, теперь еще покушение на убийство. Вы соображаете, о чем просите? Какая может быть ответственность! По нему тюрьма плачет.– Ему тринадцать лет! Он ребенок еще! У него и так вся жизнь поломана, давайте еще посадим его…– Надо будет – посадим.– Не посадите, – вмешалась Рокотова. – Мал еще.– А вы считаете – пусть на свободе ходит? – взвилась инспектор. – Пусть себе старушек мочит?– Каких старушек-то?– А вы, я забыла, кто?– А я, напомню, журналист. Я про этого мальчика писала дважды, общалась с ним много. Вот не создалось у меня впечатления, что он способен на убийство. И вы, между прочим, тоже были такого мнения год назад, когда его после побега из Москвы забирали, – напомнила Маша.Инспектор ничего не ответила и направилась к двери в спальню, за которой, как волчонок в норе, прятался тринадцатилетний мальчишка.– Елена Анатольевна, что случилось?– Митя с Петей Ивашкиным на рыбалку ходили, на пруды. Не положено, конечно, но мы отпускаем, вы же понимаете…– Понимаю, – заверила Маша. – И что на рыбалке произошло?– Не на рыбалке. Они уже возвращались, через университетскую стройку шли. Ну и нашли.– Что?– Женщину. Бухгалтера из университета.– О Господи! Мертвую что ли?– Нет, живую, но без сознания. Ее по голове ударили. Мальчишки за помощью побежали. Вернее, Петя побежал, а Митя остался. А он, вы же помните, склонен… К воровству. Колечко с пальца снял.– И его за это забирают? – возмутилась Маша.Спору нет, поступок отвратительный, сродни мародерству, но чтобы за это забирать ребенка в милицию в зарешеченном «УАЗике» с автоматчиком!.. Тем более, что этот ребенок, возможно, спас несчастной жизнь.Взгреть его, конечно, нужно, чтоб не повадно было, но не сажать же!– Его не за воровство забирают. Не только за воровство, – Елена Анатольевна запнулась. – Они думают, что Митька ее и стукнул, чтоб ограбить. Представляете?– Да не мог он никого стукнуть! Подождите, а Петька-то что говорит? Они же вместе были?Елена Анатольевна тяжело вздохнула:– Петька то же самое рассказывает: шли, нашли… Милиция считает, что они договорились.Маша Рокотова рассердилась:– Это пацаны-то тринадцатилетние договорились?! Про кольцо-то милиция как узнала?– Митька похвастал приятелю, а Ивашкин еще кому-то сказал, когда милиция сюда приехала, мальчишки и настучали, что у Митьки кольцо.Маша двинулась к двери, за которой в осаде держался бедный Митька. Лариса все стучала, уговаривала. Милиционеры собирались ломать дверь, за которой слышался теперь отборный мат.– А ну прекратите все! Слышите? – рявкнула Рокотова так, что все, даже Митька за дверью, разом притихли. В наступившей тишине пощелкивали кнопки мобильника: Маша набирала номер.– Жанну Евгеньевну! Рокотова! Пожалуйста, подъезжайте в детский интернат на Шоссейную. Да, сейчас. Срочно!Она в двух словах обрисовала ситуацию, захлопнула крышку аппарата и обратилась к присутствующим:– Сейчас сюда приедет представитель органов опеки. До тех пор никто ребенка не тронет. Всем ясно?– Ясно, – с перепуга промямлил милиционер, который был помоложе.Все почему-то послушались ее и расселись в большой комнате, которая служила жившим здесь ребятам игровой.Маша Рокотова познакомилась с Ларисой Чумиковой и Жанной Приемыховой года три назад, и их знакомство было связано именно с Митькой Гуцуевым.Когда Маша увидела его впервые, он был больше похож на волчонка, чем на нормального мальчика. Грязного, завшивленного, больного, его ловили на вокзале несколько часов: Митька прыгал по перилам и решеткам высоких окон, как обезьяна, скакал по креслам в зале ожидания и перебил стекла в двух ларьках. А потом упал. Он лежал на грязном полу и, скалясь, рычал на подходивших к нему милиционеров, не в силах поднять головы. В его глазах был ужас и отчаянная тоска. Как только его подняли с пола, он потерял сознание и очнулся только в больнице: у мальчика оказалось двустороннее воспаление легких.Сколько сил и терпения положили врачи на то, чтобы вернуть десятилетнему Митьке веру в людей, одному Богу известно. Но, когда Жанна забирала его из больницы, чтобы переправить в детский дом, он уже не огрызался и не пытался сбежать, может быть, сил на побег у него еще не было.В детском доме его встретили не с такой теплотой, с какой относились в больнице. Никто из воспитателей не спешил брать Митю Гуцуева в свою группу. Его пожалела Лариса Чумикова, у которой и без того собрались самые сложные во всем доме дети. Одним обормотом меньше, одним больше… Она решила, что справится.Подлечившись, отъевшись и отдохнув, Митька Гуцуев сбежал. В первый раз его поймали довольно быстро. Он успел продать детдомовскую одежду, экипироваться на какой-то помойке и уехать на электричке в Ростов. Там его, поджидавшего поезд до Александрова, и взяли. Мальчишка кусался, плакал и матерился, как сапожник.Он злился и на Ларису, когда его доставили в детдом, передрался со всеми одногруппниками и целый день рыдал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Лариса долго и терпеливо успокаивала и утешала мальчика. Он был не первым и не последним бродяжкой, которого привозили в их дом милиционеры. Большая часть этих ребят регулярно убегали. Многих ловили, иные возвращались сами. Они искали приключений, выпивки, даже наркотиков.Митя Гуцуев искал маму.Он ее почти не помнил. Даже имени ее не знал. Ее звали мама. Еще он помнил, что у него была сестра. Или брат. Старший. Или младший. Там, где они жили все вместе, Митя ходил в садик. И мама была с ним в садике весь день. Они вместе приходили и вместе уходили. Наверное, мама работала в детском саду. Сестра тоже ходила в этот сад. Или это был брат? Его звали Женя. Или ее?Жанна Приемыхова ворвалась в распахнувшиеся перед ней двери игровой, как ураган в Новый Орлеан, вихрем подхватило и закружило всех собравшихся. Она приехала не с пустом: в увесистой папке оказались все необходимые и уже подписанные документы: Митю Гуцуева оставляли в детском доме под личную ответственность директора. Мальчика решили запереть в изоляторе. На том милиционеры и инспектор удалились.Маша Рокотова было возмутилась, но Жанна махнула рукой:– Да никто его не будет под замок сажать. Уйдут эти уроды, там разберемся.Лариса снова постучала в дверь спальни.– Митюша, выходи, они ушли. Слышишь, выходи, а?– Вы врете все! – послышалось из-за двери. – Как лоха разводите. Я выйду, а они меня…– Мить, правда ушли. Честное слово. Тут Мария Владимировна и Жанна Евгеньевна…– Пусть Марь Владимировна скажет! – крикнул мальчик.Рокотова подошла к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32