— Никогда бы не поверила, что эта девчонка сможет показать его нам со всеми потрохами.
Глаза Лиренды были неотрывно прикованы к поверхности воды. Она впилась ногтями в щербатое дерево кромки чана, даже не заметив, как обломала их.
— Однако его можно сломить. Рано или поздно его союзники погибнут и присущая Фаленитам обостренная совесть заставит его отступить.
Морриэль долго изучала картину на водной поверхности. Потом она вскинула голову. Выражение ее лица было совсем неожиданным для Лиренды; ни дать ни взять, бабушка, восхищенная своим взрослым внуком.
— Посмотри еще раз, — велела она Лиренде. — Война не остановит этого принца.
Лиренда не отвечала, и тогда Морриэль добавила:
— Я заметила кое-что едва уловимое. Если ты этого не замечаешь, то взгляни на очевидное. Посмотри-ка повнимательнее на его руки, а потом на глаза.
Лиренда послушно взглянула на пальцы Аритона: тонкие, изящные и ловкие. Воспоминания Элайры запечатлели их в тот момент, когда Повелитель Теней заканчивал накладывать какое-то хитроумное заклинание. Зеленые глаза принца были глубокими и не рождали ощущения опасности.
— Мне очень жаль, но я не могу сделать никаких выводов, — нехотя призналась Первая колдунья.
В убогой красильне послышался каркающий смех Морриэль.
— Это же так просто! Аритон не отличается умом! Сейчас это отчетливо видно. Отсюда вывод: весь обман, который он творит, когда обстоятельства прижимают его к стенке или загоняют в угол, не проистекает от острого, изворотливого ума. Как это ни печально. Аритоном движет не изобретательное коварство, а дар предвидения, внедренный в династию Ахелласов.
Лиренда обдумывала слова Главной колдуньи. В это время на улице что-то с шумом упало, напугав спящую кошку, и та с отчаянным мяуканьем понеслась прочь. Очнувшись, Морриэль коснулась руки Элайры:
— А теперь покажи нам другого брата. Изображение Аритона пропало, тут же сменившись новой картиной... Илессид стоял в предрассветном саду, окутанном туманом. За решеткой ограды тускло светили уличные фонари. Лизаэр привалился к пьедесталу какой-то статуи. Весь его плащ были покрыт капельками влаги, и, когда принц набирал в легкие воздух, капельки вспыхивали крошечными бриллиантами. Они сейчас составляли его единственное украшение. Даже волосы Лизаэра не были расчесаны. На публике он держался с безупречностью опытного дипломата, скрывая все чувства за вежливой, предупредительной улыбкой. Сейчас на его лице отражалось сомнение, как будто он пытался решить то, чему его совесть никак не находила решения. Плечи принца были опущены, придавленные невидимым грузом, пальцы стиснуты в кулаки. Наблюдательность Элайры содрала с Лизаэра весь внешний глянец, показав его в минуту душевных терзаний и острого недовольства собой.
— Отличная работа, Элайра! — прошептала Морриэль.
Из трубки, лежащей на краю чана, все еще струился дымок. Невольно вдыхая его, Лиренда вдруг обнаружила, что ее восприимчивость тоже обострилась. Противоречия, терзавшие Лизаэра, мучили теперь и ее. Лиренда не только видела, она ощущала, как справедливость, присущая династии Илессидов, противостояла проницательности династии Ахелласов, унаследованной Лизаэром по материнской линии.
Рот принца, выхваченный наблюдательным взглядом Элайры, был лишен малейших признаков нежности, которая так очаровывала амротских женщин, охотно подставлявших губы для поцелуев. Сейчас его губы казались сделанными из негнущейся стальной проволоки. Во взгляде сквозил холодный расчет — результат придворного воспитания, усиленный скрытым воздействием сущности Деш-Тира. Этим и было вызвано смятение Лизаэра, словно он разом утратил жалость и лишился милосердия.
— Итак, мы увидели все, что нам требовалось, — резким тоном объявила Морриэль. — Можешь выходить из транса, — добавила она, обращаясь к Элайре.
Изображение начало исчезать. Испытывая непривычную взбудораженность, с которой она никак не могла совладать, Лиренда оторвала взгляд от чана.
— Какое неудачное совпадение, — задумчиво сказала она. — Каждый из принцев унаследовал качества, присущие двум династиям.
Чувствовалось, что и Морриэль находится в замешательстве. Главная колдунья спрятала руки под шалями.
— Не только неудачное, но и опасное. Качества, унаследованные Аритоном, несовместимы. Его разум склонен к роковым ошибкам. Содружеству ни в коем случае нельзя было провозглашать его право на престолонаследие. Страдания всегда будут следовать за ним по пятам.
Элайра вздрогнула, чувствуя, как к ней возвращается привычное сознание. Она открыла глаза, мужественно сражаясь с последствиями действия тинеллы. Тем не менее у нее хватило сил дрожащим голосом возразить Морриэль:
— Моя госпожа, относительно Аритона вы ошибаетесь.
Это надо же! Она смеет перечить Главной! Лиренда быстро взглянула на Морриэль. Однако старуха вовсе не была рассержена дерзостью Элайры.
Поощряемая молчанием Морриэль, Элайра продолжала:
— Лизаэр — вот за кем нужно внимательно следить. Я ведь встречалась и говорила с ним. Он — само вдохновение, впечатляющий образец человеческой доброты. Люди должны идти к нему толпами, проникаться его замыслами, ибо эти замыслы строятся на высоких и пламенных идеалах. И тогда война и страдания неизбежны. Верность благородным принципам дает в руки таких правителей, как Лизаэр, уже готовое оружие. Принцу Илессидскому достаточно направить умы людей в это русло, и его дар, извращенный проклятием Деш-Тира, поведет их на кровавую бойню. Для него другой дороги нет.
— Что ж, это предсказуемый путь, — вмешалась Лиренда, раздраженная попустительством Морриэль. — Мы знаем, куда Лизаэр повернет и каков будет результат. Его действия можно предвидеть заранее и либо управлять ими, либо предотвращать их. Аритон не так предсказуем.
Ядовитое зелье придало Элайре смелости, и она крикнула:
— Но Аритон устремлен к гармонии. Он — музыкант с талантом ясновидца. Он осознает свои поступки, чего никак не скажешь про Лизаэра!
— Именно это и делает его опасным, Элайра, — с грустью в голосе возразила Морриэль. — У Лизаэра чувство справедливости и способность к предвидению не противоречат логике, и потому с ним можно договориться. Но когда и где сочувствие мирилось с болью? Родство с Ахелласами позволяет Аритону полностью осознавать взаимодействие причин и следствий, образование, полученное у магов, позволяет ему предвидеть грядущие события. Этим качествам противостоит присущее Фаленитам чувство сострадания, что лишает разум Аритона способности к самозащите. Аритон — ясновидец, опутанный узами долга. Проклятие Деш-Тира толкает его на насилие, и он не может ни справиться с этими побуждениями, ни убежать от них. Жизненные тяготы непременно приведут его к гибели. Натуры творческие никогда не отличались душевной стойкостью, а угрызения совести, которые не оставят его ни на минуту, рано или поздно лишат его рассудка.
— Вы ошибаетесь, — не унималась Элайра, вспомнив, какой жизненной стойкостью и упорством обладает Аритон. — Эт мне свидетель, но выводы, сделанные вами из моих наблюдений, неверны.
— Время покажет, — ответила Морриэль, жестом руки показывая, что разговор окончен. — Тебе пора отдыхать. У вдовы тебя ждет постель и лохань с горячей водой. Не забудь пить побольше воды, чтобы не мучиться от последействия тинеллы.
Ответ, который надлежало давать, покидая Главную колдунью, застрял у Элайры в горле.
— Как прикажете, — только и пробормотала она.
Поднявшись, она сделала неуклюжий реверанс и, не дожидаясь, пока судороги опрокинут ее на пол и скрутят внутренности, выбралась из красильни.
Окунувшись в ночь, Элайра прислонилась к заплесневелой стене. Влажный ветер ударил ей в покрытое потом лицо. Сами собой хлынули слезы.
Элайра никак не могла отделаться от гнетущего чувства, что, сохраняя верность ордену, она совершила куда более серьезное предательство. Она-то думала, что, показав истинную природу Аритона, его незащищенность, она непременно обеспечит Фалениту симпатию и поддержку кориатанок. Какая же она дура! Все ее благие намерения были вывернуты наизнанку. Она лишь навредила Аритону, вложив в руки врага дополнительное оружие.
При свете дня
В доме вдовы, в мансардной комнатке, Первая колдунья Лиренда просыпается на смятой постели. Она опять видела тот же сон: зеленые глаза, исполненные такого глубокого страдания, что невозможно удержаться от слез. И только холодные стены спальни и слабый свет зари видят безутешно плачущую Лиренду...
Над болотистыми берегами реки Талькворин серебрится туман. Люди из кланов Дешира торопливо жуют черствый хлеб и вновь берутся за лопаты и топоры. Тяжелая работа не располагает к разговорам. И все же Джирету, сыну Стейвена, удается узнать, что после вчерашней церемонии в березовой роще наследный принц куда-то пропал. Мысль об исчезновении Аритона не дает мальчику покоя...
На чердаке одного из постоялых дворов, привалившись спиной к теплой печной трубе, сидит старший погонщик каравана, держа в руках бутылку с горячительным. Глоток за глотком он вливает ее содержимое в себе в горло и все никак не может понять, какое наваждение заставило его отдать седобородому незнакомцу с отрешенными глазами, облаченному в какой-то странный красно-коричневый балахон, заколку с изумрудом, оставленную конокрадом. Погонщик делает еще один глоток и в очередной раз задается вопросом: «Возможно ли такое, чтобы ни с того ни с сего отдать первому встречному изумруд величиной с желудь?»
Глава XVI
Видения Аритона
Это место он выбрал сам. Здесь, вдалеке от глаз новых подданных, Аритон мог управлять своим магическим восприятием, усиливая его внешне незаметной природной магией окружающего леса. Постепенно он перестал чувствовать пульсацию солнечного света, трепет листьев и течение соков в оживших корнях, которые после сокрушения Деш-Тира пробивались из теплой почвы новыми побегами. Аритон перестал слышать щебетание птиц, усердно таскавших веточки для гнезд. Он как будто исчез из окружающего мира, и даже чуткая рысь, спавшая вместе с потомством в норе, не почуяла его присутствия.
Его разбудило пение дроздов. Сквозь дымку пробивалось утреннее солнце. Наследный принц Ратана отсутствовал со вчерашнего дня, когда он, едва успев принять клятвы верности у бойцов кланов и принести свои, покинул березовую рощу. Аритон потянулся, разминая затекшие плечи и спину. Тревога, не покидавшая его все эти дни, пробудилась вместе с ним. На людях ее приходилось тщательно скрывать за маской несвойственной ему беззаботности. Но сейчас Аритон был один, и никто не видел его обеспокоенного лица.
Двенадцать часов подряд он провел в глубоком трансе. Аритон хотел окончательно убедиться, что выбранное им место на берегу ручья достаточно защищено от людского вторжения и годится для предстоявшего ему небезопасного проникновения в будущее. Кажется, он не ошибся. Олени, ходившие поблизости, не чуяли охотников. Дети из кланов, отправлявшиеся в лес за хворостом и съедобными травами, ни разу не забрели сюда.
Аритон встал. От длительной неподвижности мышцы свело судорогами. Одеревеневшие ноги отказывались повиноваться. Аритон нахмурился, понимая, что расплачивается за безалаберное отношение к себе, ведь, покинув Раувен, он часто пренебрегал столь необходимой магу жесткой самодисциплиной. Ощущая покалывание и дрожь в ногах, Аритон опустился на колени на берегу ручейка — одного из десятков таких же ручейков, журчащих среди могучих дубов и густых зарослей орешника и впадавших в Талькворин.
Холодная, почти ледяная вода обожгла голодный желудок, вызвав дрожь. Ожидая, пока она утихнет, Аритон слегка улыбнулся. Его неожиданное ночное отсутствие в лагере лишь укрепляло за ним репутацию завзятого бездельника, каковым он усиленно стремился выглядеть в глазах этих людей. Пусть думают, что отправился в лес развеяться от скуки. Если бы он не ускользнул от наблюдательной Дэнии и не в меру любопытного Халирона, как бы он объяснил им, что ему необходимо поголодать? Едва ли шутки или вежливые отговорки помогли бы ему соблюсти необходимые для этого вида магии условия. И правду сказать нельзя: если кланы узнают, что он маг, конец всей его свободе. К счастью, ему удалось скрыть свою цель и найти уединенное место для ее достижения. Теперь Аритону предстояло должным образом настроить свою волю.
Если северные кланы были полны решимости воевать против итарранской армии, принесенная им клятва верности обязывала его сделать все возможное, чтобы понапрасну не рисковать ничьей жизнью. Маги Раувена научили Аритона заглядывать в будущее. Одним из способов была тинелла, которую он перед побегом из Итарры украл у Сетвира. Нельзя сказать, чтобы Аритон не испытывал страха, приподымая завесу будущего. Он открыл коробочку, где кроме высушенных листьев тинеллы лежала каменная трубка. Аритон набил трубку серебристыми, резко пахнущими листьями, запах которых разительно отличался от запахов окружающего леса.
Ядовитое зелье обостряло все чувства и раздвигало сознание. Аритону требовалось проверить, годятся ли стратегические замыслы Каола для отражения атаки Лизаэра. Все сопутствующие опасности, связанные с природой тинеллы, он знал, и знал очень хорошо. До тех пор пока не ослабнет действие снадобья, все его чувства будут предельно обострены и напряжены и любое вмешательство извне чревато серьезными последствиями. Аритон находился не в Раувене и не в Альтейнской башне, где помимо толстых крепостных стен распахнутый ум ясновидца был бы окружен несколькими слоями надежной магической защиты. Отправившись сюда, Аритон пренебрег и еще одним непременным условием, которое, казалось, дед прочно вбил ему в голову, обучая магии: нельзя применять тинеллу, находясь в одиночестве. Если он утратит железное самообладание и заблудится в лабиринте призрачных видений, некому будет вернуть его в привычный мир.
Аритон плотно набил трубку. Он решился на подобное испытание не ради надежд на собственное счастье — в сложившейся ситуации это был единственный способ проявить свойственное ему сострадание. Но ощущение опасности не исчезало, Аритона не покидала мысль о том, что его клятва кланам Дешира будет недолговечной; щупальца Деш-Тира по-прежнему таились в нем, угрожая его личности. Он должен хоть чем-то облегчить участь людей, поверивших ему, и одновременно бороться с самим собой. В сердце Повелителя Теней вгрызалось искушение использовать доверие бойцов Стейвена в качестве оружия и ударить им по Лизаэру. Только чутье мага позволяло ему отличать это чужеродное побуждение от проявлений собственной воли. А сколько сил ежедневно забирала у него такая борьба! Пока он не освободится от обязательств престолонаследия и не снимет с себя все властные полномочия, ему придется тащить на себе двойной груз.
Сейчас же ему важнее всего сохранять образ хрупкого и слабого принца. Правда, Халирон явно догадывается об этой уловке, не случайно он пытался вызвать его на откровенность. Но меньше всего Аритону хотелось сближаться с менестрелем. Поддаться на его уговоры и бежать вместе с ним из леса, чтобы посвятить себя музыке... все это звучало заманчиво, но грозило увести в ложном направлении.
Закончив необходимые приготовления, Аритон встал. Он прислонился спиной к старому раскидистому дубу и вздохнул полной грудью, вбирая в себя аромат свежей листвы и терпкий запах хвои, в надежде исполниться умиротворенностью окружающего леса. В тени замшелых валунов весело журчал ручей, возле упавшего дерева суетились бурундуки... Подождав, пока в душе улягутся сомнения, Аритон высек искру.
Из трубки потянулся серебристо-синий дым, змеясь и изгибаясь от легкого ветра. У Аритона защипало в ноздрях. Вздрогнув в предчувствии того, что произойдет с ним в ближайшие минуты, он собрал свою волю и, поднеся черенок трубки к губам, глубоко затянулся.
Он сразу же ощутил головокружение, но был готов к нему и посильнее уперся в ствол, чтобы дерево помогло ему сохранить равновесие. Его обдало жаркой волной — тинелла воспламенила буквально все жилы. Сумеет ли он справиться с дурманом в одиночку? Аритон сдавленно застонал: вращаясь в бешеном вихре, откуда-то хлынули образы, ощущения и запахи.
Как хорошо, что у него пусто в желудке. Тинелла, высушенная Сетвиром, была без примесей и потому обладала исключительно сильным действием.
Негромкое журчание ручья превратилось теперь в рев водопада, крик сойки — в оглушающий вопль, словно хлыстом бьющий по голове. Чтобы удержать рассеивающееся внимание, Аритон стиснул правую руку, вонзив отросшие ногти в мякоть ладони, на которой еще не до конца зажили ожоги. Едва почувствовав, что вновь может сконцентрироваться, наследный принц Ратана начал просматривать пестрый расклад грядущих событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Глаза Лиренды были неотрывно прикованы к поверхности воды. Она впилась ногтями в щербатое дерево кромки чана, даже не заметив, как обломала их.
— Однако его можно сломить. Рано или поздно его союзники погибнут и присущая Фаленитам обостренная совесть заставит его отступить.
Морриэль долго изучала картину на водной поверхности. Потом она вскинула голову. Выражение ее лица было совсем неожиданным для Лиренды; ни дать ни взять, бабушка, восхищенная своим взрослым внуком.
— Посмотри еще раз, — велела она Лиренде. — Война не остановит этого принца.
Лиренда не отвечала, и тогда Морриэль добавила:
— Я заметила кое-что едва уловимое. Если ты этого не замечаешь, то взгляни на очевидное. Посмотри-ка повнимательнее на его руки, а потом на глаза.
Лиренда послушно взглянула на пальцы Аритона: тонкие, изящные и ловкие. Воспоминания Элайры запечатлели их в тот момент, когда Повелитель Теней заканчивал накладывать какое-то хитроумное заклинание. Зеленые глаза принца были глубокими и не рождали ощущения опасности.
— Мне очень жаль, но я не могу сделать никаких выводов, — нехотя призналась Первая колдунья.
В убогой красильне послышался каркающий смех Морриэль.
— Это же так просто! Аритон не отличается умом! Сейчас это отчетливо видно. Отсюда вывод: весь обман, который он творит, когда обстоятельства прижимают его к стенке или загоняют в угол, не проистекает от острого, изворотливого ума. Как это ни печально. Аритоном движет не изобретательное коварство, а дар предвидения, внедренный в династию Ахелласов.
Лиренда обдумывала слова Главной колдуньи. В это время на улице что-то с шумом упало, напугав спящую кошку, и та с отчаянным мяуканьем понеслась прочь. Очнувшись, Морриэль коснулась руки Элайры:
— А теперь покажи нам другого брата. Изображение Аритона пропало, тут же сменившись новой картиной... Илессид стоял в предрассветном саду, окутанном туманом. За решеткой ограды тускло светили уличные фонари. Лизаэр привалился к пьедесталу какой-то статуи. Весь его плащ были покрыт капельками влаги, и, когда принц набирал в легкие воздух, капельки вспыхивали крошечными бриллиантами. Они сейчас составляли его единственное украшение. Даже волосы Лизаэра не были расчесаны. На публике он держался с безупречностью опытного дипломата, скрывая все чувства за вежливой, предупредительной улыбкой. Сейчас на его лице отражалось сомнение, как будто он пытался решить то, чему его совесть никак не находила решения. Плечи принца были опущены, придавленные невидимым грузом, пальцы стиснуты в кулаки. Наблюдательность Элайры содрала с Лизаэра весь внешний глянец, показав его в минуту душевных терзаний и острого недовольства собой.
— Отличная работа, Элайра! — прошептала Морриэль.
Из трубки, лежащей на краю чана, все еще струился дымок. Невольно вдыхая его, Лиренда вдруг обнаружила, что ее восприимчивость тоже обострилась. Противоречия, терзавшие Лизаэра, мучили теперь и ее. Лиренда не только видела, она ощущала, как справедливость, присущая династии Илессидов, противостояла проницательности династии Ахелласов, унаследованной Лизаэром по материнской линии.
Рот принца, выхваченный наблюдательным взглядом Элайры, был лишен малейших признаков нежности, которая так очаровывала амротских женщин, охотно подставлявших губы для поцелуев. Сейчас его губы казались сделанными из негнущейся стальной проволоки. Во взгляде сквозил холодный расчет — результат придворного воспитания, усиленный скрытым воздействием сущности Деш-Тира. Этим и было вызвано смятение Лизаэра, словно он разом утратил жалость и лишился милосердия.
— Итак, мы увидели все, что нам требовалось, — резким тоном объявила Морриэль. — Можешь выходить из транса, — добавила она, обращаясь к Элайре.
Изображение начало исчезать. Испытывая непривычную взбудораженность, с которой она никак не могла совладать, Лиренда оторвала взгляд от чана.
— Какое неудачное совпадение, — задумчиво сказала она. — Каждый из принцев унаследовал качества, присущие двум династиям.
Чувствовалось, что и Морриэль находится в замешательстве. Главная колдунья спрятала руки под шалями.
— Не только неудачное, но и опасное. Качества, унаследованные Аритоном, несовместимы. Его разум склонен к роковым ошибкам. Содружеству ни в коем случае нельзя было провозглашать его право на престолонаследие. Страдания всегда будут следовать за ним по пятам.
Элайра вздрогнула, чувствуя, как к ней возвращается привычное сознание. Она открыла глаза, мужественно сражаясь с последствиями действия тинеллы. Тем не менее у нее хватило сил дрожащим голосом возразить Морриэль:
— Моя госпожа, относительно Аритона вы ошибаетесь.
Это надо же! Она смеет перечить Главной! Лиренда быстро взглянула на Морриэль. Однако старуха вовсе не была рассержена дерзостью Элайры.
Поощряемая молчанием Морриэль, Элайра продолжала:
— Лизаэр — вот за кем нужно внимательно следить. Я ведь встречалась и говорила с ним. Он — само вдохновение, впечатляющий образец человеческой доброты. Люди должны идти к нему толпами, проникаться его замыслами, ибо эти замыслы строятся на высоких и пламенных идеалах. И тогда война и страдания неизбежны. Верность благородным принципам дает в руки таких правителей, как Лизаэр, уже готовое оружие. Принцу Илессидскому достаточно направить умы людей в это русло, и его дар, извращенный проклятием Деш-Тира, поведет их на кровавую бойню. Для него другой дороги нет.
— Что ж, это предсказуемый путь, — вмешалась Лиренда, раздраженная попустительством Морриэль. — Мы знаем, куда Лизаэр повернет и каков будет результат. Его действия можно предвидеть заранее и либо управлять ими, либо предотвращать их. Аритон не так предсказуем.
Ядовитое зелье придало Элайре смелости, и она крикнула:
— Но Аритон устремлен к гармонии. Он — музыкант с талантом ясновидца. Он осознает свои поступки, чего никак не скажешь про Лизаэра!
— Именно это и делает его опасным, Элайра, — с грустью в голосе возразила Морриэль. — У Лизаэра чувство справедливости и способность к предвидению не противоречат логике, и потому с ним можно договориться. Но когда и где сочувствие мирилось с болью? Родство с Ахелласами позволяет Аритону полностью осознавать взаимодействие причин и следствий, образование, полученное у магов, позволяет ему предвидеть грядущие события. Этим качествам противостоит присущее Фаленитам чувство сострадания, что лишает разум Аритона способности к самозащите. Аритон — ясновидец, опутанный узами долга. Проклятие Деш-Тира толкает его на насилие, и он не может ни справиться с этими побуждениями, ни убежать от них. Жизненные тяготы непременно приведут его к гибели. Натуры творческие никогда не отличались душевной стойкостью, а угрызения совести, которые не оставят его ни на минуту, рано или поздно лишат его рассудка.
— Вы ошибаетесь, — не унималась Элайра, вспомнив, какой жизненной стойкостью и упорством обладает Аритон. — Эт мне свидетель, но выводы, сделанные вами из моих наблюдений, неверны.
— Время покажет, — ответила Морриэль, жестом руки показывая, что разговор окончен. — Тебе пора отдыхать. У вдовы тебя ждет постель и лохань с горячей водой. Не забудь пить побольше воды, чтобы не мучиться от последействия тинеллы.
Ответ, который надлежало давать, покидая Главную колдунью, застрял у Элайры в горле.
— Как прикажете, — только и пробормотала она.
Поднявшись, она сделала неуклюжий реверанс и, не дожидаясь, пока судороги опрокинут ее на пол и скрутят внутренности, выбралась из красильни.
Окунувшись в ночь, Элайра прислонилась к заплесневелой стене. Влажный ветер ударил ей в покрытое потом лицо. Сами собой хлынули слезы.
Элайра никак не могла отделаться от гнетущего чувства, что, сохраняя верность ордену, она совершила куда более серьезное предательство. Она-то думала, что, показав истинную природу Аритона, его незащищенность, она непременно обеспечит Фалениту симпатию и поддержку кориатанок. Какая же она дура! Все ее благие намерения были вывернуты наизнанку. Она лишь навредила Аритону, вложив в руки врага дополнительное оружие.
При свете дня
В доме вдовы, в мансардной комнатке, Первая колдунья Лиренда просыпается на смятой постели. Она опять видела тот же сон: зеленые глаза, исполненные такого глубокого страдания, что невозможно удержаться от слез. И только холодные стены спальни и слабый свет зари видят безутешно плачущую Лиренду...
Над болотистыми берегами реки Талькворин серебрится туман. Люди из кланов Дешира торопливо жуют черствый хлеб и вновь берутся за лопаты и топоры. Тяжелая работа не располагает к разговорам. И все же Джирету, сыну Стейвена, удается узнать, что после вчерашней церемонии в березовой роще наследный принц куда-то пропал. Мысль об исчезновении Аритона не дает мальчику покоя...
На чердаке одного из постоялых дворов, привалившись спиной к теплой печной трубе, сидит старший погонщик каравана, держа в руках бутылку с горячительным. Глоток за глотком он вливает ее содержимое в себе в горло и все никак не может понять, какое наваждение заставило его отдать седобородому незнакомцу с отрешенными глазами, облаченному в какой-то странный красно-коричневый балахон, заколку с изумрудом, оставленную конокрадом. Погонщик делает еще один глоток и в очередной раз задается вопросом: «Возможно ли такое, чтобы ни с того ни с сего отдать первому встречному изумруд величиной с желудь?»
Глава XVI
Видения Аритона
Это место он выбрал сам. Здесь, вдалеке от глаз новых подданных, Аритон мог управлять своим магическим восприятием, усиливая его внешне незаметной природной магией окружающего леса. Постепенно он перестал чувствовать пульсацию солнечного света, трепет листьев и течение соков в оживших корнях, которые после сокрушения Деш-Тира пробивались из теплой почвы новыми побегами. Аритон перестал слышать щебетание птиц, усердно таскавших веточки для гнезд. Он как будто исчез из окружающего мира, и даже чуткая рысь, спавшая вместе с потомством в норе, не почуяла его присутствия.
Его разбудило пение дроздов. Сквозь дымку пробивалось утреннее солнце. Наследный принц Ратана отсутствовал со вчерашнего дня, когда он, едва успев принять клятвы верности у бойцов кланов и принести свои, покинул березовую рощу. Аритон потянулся, разминая затекшие плечи и спину. Тревога, не покидавшая его все эти дни, пробудилась вместе с ним. На людях ее приходилось тщательно скрывать за маской несвойственной ему беззаботности. Но сейчас Аритон был один, и никто не видел его обеспокоенного лица.
Двенадцать часов подряд он провел в глубоком трансе. Аритон хотел окончательно убедиться, что выбранное им место на берегу ручья достаточно защищено от людского вторжения и годится для предстоявшего ему небезопасного проникновения в будущее. Кажется, он не ошибся. Олени, ходившие поблизости, не чуяли охотников. Дети из кланов, отправлявшиеся в лес за хворостом и съедобными травами, ни разу не забрели сюда.
Аритон встал. От длительной неподвижности мышцы свело судорогами. Одеревеневшие ноги отказывались повиноваться. Аритон нахмурился, понимая, что расплачивается за безалаберное отношение к себе, ведь, покинув Раувен, он часто пренебрегал столь необходимой магу жесткой самодисциплиной. Ощущая покалывание и дрожь в ногах, Аритон опустился на колени на берегу ручейка — одного из десятков таких же ручейков, журчащих среди могучих дубов и густых зарослей орешника и впадавших в Талькворин.
Холодная, почти ледяная вода обожгла голодный желудок, вызвав дрожь. Ожидая, пока она утихнет, Аритон слегка улыбнулся. Его неожиданное ночное отсутствие в лагере лишь укрепляло за ним репутацию завзятого бездельника, каковым он усиленно стремился выглядеть в глазах этих людей. Пусть думают, что отправился в лес развеяться от скуки. Если бы он не ускользнул от наблюдательной Дэнии и не в меру любопытного Халирона, как бы он объяснил им, что ему необходимо поголодать? Едва ли шутки или вежливые отговорки помогли бы ему соблюсти необходимые для этого вида магии условия. И правду сказать нельзя: если кланы узнают, что он маг, конец всей его свободе. К счастью, ему удалось скрыть свою цель и найти уединенное место для ее достижения. Теперь Аритону предстояло должным образом настроить свою волю.
Если северные кланы были полны решимости воевать против итарранской армии, принесенная им клятва верности обязывала его сделать все возможное, чтобы понапрасну не рисковать ничьей жизнью. Маги Раувена научили Аритона заглядывать в будущее. Одним из способов была тинелла, которую он перед побегом из Итарры украл у Сетвира. Нельзя сказать, чтобы Аритон не испытывал страха, приподымая завесу будущего. Он открыл коробочку, где кроме высушенных листьев тинеллы лежала каменная трубка. Аритон набил трубку серебристыми, резко пахнущими листьями, запах которых разительно отличался от запахов окружающего леса.
Ядовитое зелье обостряло все чувства и раздвигало сознание. Аритону требовалось проверить, годятся ли стратегические замыслы Каола для отражения атаки Лизаэра. Все сопутствующие опасности, связанные с природой тинеллы, он знал, и знал очень хорошо. До тех пор пока не ослабнет действие снадобья, все его чувства будут предельно обострены и напряжены и любое вмешательство извне чревато серьезными последствиями. Аритон находился не в Раувене и не в Альтейнской башне, где помимо толстых крепостных стен распахнутый ум ясновидца был бы окружен несколькими слоями надежной магической защиты. Отправившись сюда, Аритон пренебрег и еще одним непременным условием, которое, казалось, дед прочно вбил ему в голову, обучая магии: нельзя применять тинеллу, находясь в одиночестве. Если он утратит железное самообладание и заблудится в лабиринте призрачных видений, некому будет вернуть его в привычный мир.
Аритон плотно набил трубку. Он решился на подобное испытание не ради надежд на собственное счастье — в сложившейся ситуации это был единственный способ проявить свойственное ему сострадание. Но ощущение опасности не исчезало, Аритона не покидала мысль о том, что его клятва кланам Дешира будет недолговечной; щупальца Деш-Тира по-прежнему таились в нем, угрожая его личности. Он должен хоть чем-то облегчить участь людей, поверивших ему, и одновременно бороться с самим собой. В сердце Повелителя Теней вгрызалось искушение использовать доверие бойцов Стейвена в качестве оружия и ударить им по Лизаэру. Только чутье мага позволяло ему отличать это чужеродное побуждение от проявлений собственной воли. А сколько сил ежедневно забирала у него такая борьба! Пока он не освободится от обязательств престолонаследия и не снимет с себя все властные полномочия, ему придется тащить на себе двойной груз.
Сейчас же ему важнее всего сохранять образ хрупкого и слабого принца. Правда, Халирон явно догадывается об этой уловке, не случайно он пытался вызвать его на откровенность. Но меньше всего Аритону хотелось сближаться с менестрелем. Поддаться на его уговоры и бежать вместе с ним из леса, чтобы посвятить себя музыке... все это звучало заманчиво, но грозило увести в ложном направлении.
Закончив необходимые приготовления, Аритон встал. Он прислонился спиной к старому раскидистому дубу и вздохнул полной грудью, вбирая в себя аромат свежей листвы и терпкий запах хвои, в надежде исполниться умиротворенностью окружающего леса. В тени замшелых валунов весело журчал ручей, возле упавшего дерева суетились бурундуки... Подождав, пока в душе улягутся сомнения, Аритон высек искру.
Из трубки потянулся серебристо-синий дым, змеясь и изгибаясь от легкого ветра. У Аритона защипало в ноздрях. Вздрогнув в предчувствии того, что произойдет с ним в ближайшие минуты, он собрал свою волю и, поднеся черенок трубки к губам, глубоко затянулся.
Он сразу же ощутил головокружение, но был готов к нему и посильнее уперся в ствол, чтобы дерево помогло ему сохранить равновесие. Его обдало жаркой волной — тинелла воспламенила буквально все жилы. Сумеет ли он справиться с дурманом в одиночку? Аритон сдавленно застонал: вращаясь в бешеном вихре, откуда-то хлынули образы, ощущения и запахи.
Как хорошо, что у него пусто в желудке. Тинелла, высушенная Сетвиром, была без примесей и потому обладала исключительно сильным действием.
Негромкое журчание ручья превратилось теперь в рев водопада, крик сойки — в оглушающий вопль, словно хлыстом бьющий по голове. Чтобы удержать рассеивающееся внимание, Аритон стиснул правую руку, вонзив отросшие ногти в мякоть ладони, на которой еще не до конца зажили ожоги. Едва почувствовав, что вновь может сконцентрироваться, наследный принц Ратана начал просматривать пестрый расклад грядущих событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92