Хотя я-то привык: в любой момент жду любого представимого чуда. И непредставимого тоже...
Пока Петр объяснял собратьям по ремеслу разницу между иллюзией театрально-цирковой и чудом материальным, Иешуа и Анна-Мари неспешно отправились к осликам, ведя под руки все еще прибабахнутого Дэниса. Видать, Иешуа здраво рассудил: Мастера - ребята сообразительные, не поймут, так поверят глазам . своим и не захотят оставаться ночью пусть и в обжитом доме с шампанским, ужином и танцами, но все ж посреди пустыни первого века. Мало ли что... Стало быть, догонят.
И ведь догнали. И дружно взгромоздились на местный четы-рехногий транспорт. И поехали не торопясь: ослы вообще спешить не умеют...
"Как себя чувствуешь, Кифа? - услышал Петр. - Ты вернулся домой, хотя и не гадал о том. Может, пойдешь в общину? Тебя еще не забыли..."
"Не время для шуток, Иешуа. Меня ждет страна Храм. Там - моя община".
"Убедил. И я рад, что ты вернешься в Храм".
"Если можно, с тобою вместе".
"Вряд ли... Не спеши с вопросами, как обычно. У меня будет время все тебе объяснить. А сейчас как раз - время для шуток. Точнее - для праздника..."
Так, не торопясь, уже пробираясь сквозь ночь, как всегда внезапно свалившуюся на эту землю, добрались до северных ворот Иерусалима, спешились, привязали осликов к редким деревьям. Уж никаким себя романтиком не считал Петр, а все-таки сжимался какой-то комочек внутри, какой-то до сих пор не объясненный наукой комочек возник где-то в районе диафрагмы и как будто вытягивал отовсюду спрятанные струночки - даже мурашки по коже. Сколько прошло с тех пор, как Иешуа забрал Петра в будущее? Черт-те сколько! Вечность, кажется... Забыто все, похороне- но под грузом новых дел, забот, проблем... Петр, помнится, хотел, вернувшись в двадцать второй, прилететь в Иерусалим, походить по старому городу, поискать собственные следы; Не получилось. А вот то, о чем и не помышлял - вернуться на эти следы! - легко! Только зачем? Не его это праздник... Хорошее отношение Иешуа к прощенной Мари оборачивалось для Петра ненужными воспоминаниями, так сказать - оживлением миражей. Хотя Мастера явно заинтересованы: вон как заторопились прочь с экипажей...
"Мы же все - в смокингах, Иешуа! Нет, горожане точно сойдут с ума".
"Они все спят, Кифа. А потом, мифом больше, мифом меньше - кто считает? На ход Истории наши смокинги вряд ли повлияют..."
Он был прав. Ничего на ее ход не влияет. Она сама его, ход свой, славно корректирует и мчится вперед на всех парах...
А Иерусалим, Иершалаим, Великий Город и вправду спал уже. Пусты улицы, нет света в домах. А запахи-то, запахи, с ума сойти! Забыл Петр прошлое - не вообще прошлое, а свое собственное, огромный кус жизни, а он - вот он, жив как ни в чем не бывало, ждет Петра домой.
Домой... Слово-ключ?.. Иешуа сказал: "Мы дома". Прав был: дом это. Как ни поверни - родной...
А неподалеку и есть родной! Двадцать минут ходу - и Нижний город, дом Петра, подвал с нишей для тайм-капсулы, в которой, не исключено, так и хранится, прижатое камнем, прощальное письмо Иешуа...
"Ко мне, Иешуа?"
"Сначала - к тебе. Пусть гости переведут дыхание. А потом - в Храм".
"Вот там-то не спят!.."
"Я же сказал: чудом больше..."
Через полчаса все они уже сидели за накрытыми (опять Иешуа заранее все устроил!..) столами, вернее, не сидели, а, как принято в Иудее, полулежали на кушеточках и вкушали (именно это слово!..) нехитрые, но так волнующе исторические яства - жареную баранину, зелень, спелые фрукты, - заливая все это добрьм галилейским вином. Мастера легко раскрепостились, оттаяли, вошли в нормальное свое состояние - даром что нечасто встречались друг с другом, а уж чтоб всем вместе собраться - это только Иешуа и смог сотворить Тоже чудо в своем роде... А обсудить им, профессионалам, было что и овеществленная способность человека уходить в бросок без помощи всяких технических приспособлений, и возможность телетранспоп-тировки во времени больших объемов вещества типа дома, да и просто радость от нежданного чуда - оказаться в первом веке, где никто из них, кроме Петра, не бывал - не дотягивался.
Иешуа охотно объяснял все, что умел объяснить, а Мастера - люди прагматичные, - легко отбросив бытовые понятия "верю - не верю", вытаскивали из него не слишком ясное "знаю". Что знал то не скрывал.
Мари, похоже, сразу освоилась в доме Петра, хотя и странновато смотрелась в кринолине на мраморной лавке за мраморным столом да еще когда каменный потолок прямо-таки нависал над ее высоченной башней из волос. Впрочем, мужики в смокингах здесь тоже смотрелись странно - словно вся топ-компания взялась из какого-то супер-дупер-фантастического фильма про далекое даже для Мастеров будущее, где легко собраться на бал в жутко старинном, но славно сохранившемся замке французских баронов и так же легко по мимолетной прихоти всей компанией перенестись оттуда на пару тысяч лет назад - в несохранившийся дом богатого иудейского горожанина: винца попить галилейского.
Иешуа был прав: требовался этот час, чтобы привести в нормальное состояние не очень близких друг другу людей, вернуть им исчезнувшую было коммуникабельность, да и обещание выполнить: шампанским пригрозил, ужин посулил, из шато Левенкур выдернул (хотя и само шато с собой прихватил) - так вот вам ужин, вот вам шампанское. В смысле - красно amp; сухое с Голанских высот.
"Что Мари для тебя, Иешуа?" - рискнул спросить Петр.
Тот нежданно легко откликнулся:
"Друг, Кифа. Друг, которому нужен не Мессия, не пророк и чудотворец, не спаситель мира от того-сего, пятого-десятого, а просто человек. Который, знаешь ли, живой. Устает, расстраивается, обижается... У вас, русских, есть смешное выражение: "поплакать в жилетку". Иногда это нужно - поплакать. "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью"... А еще живой человек умеет просто радоваться: не победе над темными силами, а хорошей погоде, к установлению которой он не имеет никакого отношения, солнышку, теплому морю и горячему песку. Да мало ли чему?.. Но у вас нет выражения "посмеяться в жилетку"..."
"Смеются в голос, а не украдкой, Иешуа... Но помнишь ли ты, мой товарищ и соратник, что Мари -женщина?.. Ведь когда мужчина плачет в жилетку женщине это больше, чем дружба... Но тогда вопрос: вероятно ли такое чувство к женщине, которая пришла к мужчине, чтобы предать его?"
"Пришла, чтобы предать... Знаешь, Кифа, важно не то, с чем пришла, а то, с чем осталась - придя..."
"Я не узнаю тебя, Машиах..."
"Я слишком долго жил только ради Веры, ради идеи и не замечал жизнь вокруг себя. Потом я решил идею применить к жизни вокруг, но она, идея, оказалась... нет, не ненужной... скорее, отторгнутой этой жизнью. Как розе требуется одна почва, а кактусу - совсем другая, так моей - подчеркиваю: моей, мною взлелеянной! - идее Бога земная почва оказалась непригодной".
"Но не ты, а Бог дал эту Веру нашей земле - со всеми ее почвами! Что ж, выходит. Он ошибся?.. Тогда почему ты, смертный, берешь на себя ошибку Всевышнего?"
"А сли это была не ошибка? Если Он сделал это сознательно?.. Идея соединить несоединимое - она, знаешь ли, двигала многими большими умами. И кое у кого получалось..."
"А у Бога, значит, не получилось..."
"Еще не получилось..." - Слово "еще" прямо-таки вспыхнуло в голове Петра.
"А когда..."
"Один Бог знает, - перебил Петра Иешуа. - Наш спор схоластичен, Кифа. Давай закончим его. У меня нет времени ждать, пока у Господа свершится задуманное. И потом: что именно из задуманного? Если говорить словами Книги, то человечество погрязло в грехе и продолжает тонуть в нем. А если по-современному: процесс распада необратим. Что в конце?.. Помнишь в Откровении Иоанна Богослова - не нашего, того, кто взял его имя!- сказано о семи Ангелах: "Идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю". Чаши гнева, чаши ярости Его этого ли мне ждать? Или по-другому: это ли мне пытаться предотвратить? Я не Бог, Кифа, я тысячу раз твердил это, и я не могу, не умею соперничать с ним. Но я могу и умею не позволить пролиться этим чашам там, где они еще не предсказаны..."
"Где это?"
"Далеко... И не в том дело - где. А в том, что могу я это сделать лишь благодаря тому устройству, которое ты - или те твои помощники в Иершалаиме вставили мне, двенадцатилетнему мальчишке, в мозг..."
"Мне просить у тебя прощения ?"
"Зачем? В чем ты виноват? Все твои действия в первом веке были подчинены одной - тогда для тебя высокой! - цели: спасти Историю. Это потом, позже ты понял, что ее не от чего спасать, она неуклонна, как явление природы, как смена времен года... Более того, я благодарен тебе. Дважды".
"Объясни".
"Первый раз - именно за матрицу, которая сделала меня - мной. Я думаю, Кифа, что быть плотником в Тешили - да, надежно, спокойно, понятно, но знать все и уметь все - это особый дар и особое счастье... А второй раз - за открывшееся мне знание о матрице. Я понял, что потерял свою миссию, Кифа, и ничуть не огорчен. Я ничего не должен Богу. Я никому ничего не должен, хотя Вера моя по-прежнему со мной. И Бог - в моей душе. И делу своей жизни я не изменю".
"Ты сам себе противоречишь, Иешуа. Ты потерял свою миссию и тут же - делу своему ты не изменишь. Как совместить?"
"А ты мыслишь привычными земными мерками. Отойди от них и посмотри со стороны".
"На что посмотреть?"
"На Землю, например. Я имею в виду не почву для розы и кактуса, а весь наш мир..."
"Тогда я переиначу вопрос: откуда посмотреть?"
"А я в который раз повторю: наберись терпения, Кифа..."
Разговор этот, не слышный никому, продолжался, пока они шли знакомым лишь Петру и Иешуа путем к Храму. Не к стране Храм, а просто к Храму, который неразрушенный, целый и невредимый! - лег в основание той великой, на взгляд Петра, идеи, очень приземленной и очень высокой идеи, от которой Иешуа только что так легко отказался. Петр понимал, что, то и дело пытая Иешуа своим настырным "Зачем весь этот театр?", он все ближе и ближе подходил к желаемому ответу. И странное дело: он все больше и больше начинал опасаться этого ответа. И дорога к Храму - не окажется ли она дорогой к новой для всех и для него, Петра, истине, которая не нужна ему? Более того: которая опасна для него?..
А тут и подошли к черной в черноте ночи каменной громаде.
Иешуа уверенно вел всех к южной стороне, к главному и основному входу в Храм: через миквы с нечистой водой, в коих обязательно омовение идущих в дом Бога, через подземный зал - на территорию Двора язычников могли пройти все желающие, а не только верующие евреи... Иешуа не повел людей к миквам, не счел нужным обязательный процесс очищения, вывел их сквозь еле освещаемую редкими светильниками темноту подземелья в такую же темноту Двора язычников, но освещенную не только чадящими факелами, но и звездами: темно-синее ночное небо с россыпью ярких крупных южных звезд смотрелось плохо намалеванным театральным задником. Слово "театр" в применении к нынешнему вечеру упоминалось не раз, посему и сравнение.
Пусто было, вопреки ожиданиям Петра, во Дворе язычников. Ночь вне праздников стала обыкновенной ночью и для тех, кто должен бдеть ежечасно - для левитов, стражников Храма. То есть где-то они находились, но бдительность не блюли. Ну заберется кто-то на огромную площадь Двора язычников - и что с того? Она пуста, взять нечего, как и во Дворе Женщин, который тоже пуст, а Никаноровы ворота, ведущие в главный двор Храма, двор Эзрат Исраэль, крепко заперты.
"Что нам нужно в Храме, Иешуа?"
"Как ты думаешь, Кифа, левиты узнают меня?" - вопросом на вопрос.
"Сомневаюсь. Ты изменился. Да и смокинг, знаешь ли..."
"Я же пришел к ним - Оттуда. - Прописная буква отчетливо выделена. - Мы все пришли к ним в Храм - Оттуда".
" Смокинг - одежда ангелов ? Интересная версия... Тогда не узнают, а поверят. Только требуется какое-нибудь чудо - как доказательство нашего прихода Оттуда..."
"Чудо будет".
"А как насчет слома в Истории? Я же все-таки - бывший Мастер и с нами тринадцать настоящих, не считая Анны... А ты собираешься подарить здешнему миру и завтрашней Истории Второе Пришествие".
"Я помню, Кифа, твой рассказ о встрече некоего благородного эллина, римского всадника Дометиуса с прокуратором Пилатом. Не Доментиус ли убеждал Пилата провести суд надо мною не кулуарно, как водится, а при большом скоплении народа, за воротами крепости Антония? И аргумент был непрошибаемый: где толпа там и История. Пилат согласился со всадником, то есть с тобой, Кифа. А где толпа - здесь ? Глухая ночь в Иершалаиме. Только левиты увидят чудо, да, может, пара коэнов третьей чреды, которые либо тоже здесь, либо прибегут мигом. Они поверят и расскажут другим левитам и другим казнам. В первую очередь - Кайафе, первосвященнику. Не забыл приятеля, Кифа?.. Слышу, не забыл... Так о чем я? Нет толпы - нет Истории. Кто поверит, тот забудет - по приказу. лак что мое Второе Пришествие останется тайной для будущих христиан... А жаль, Кифа, ох как жаль! Узнал бы мир о нем- вдруг да поменьше была бы вражда людская, вдруг да не двигала бы еще религиозная рознь..."
"Отчего такая уверенность, Иешуа? Ты собираешься оставить людям новые десять заповедей - плюс к Моисеевым? Так ведь и старые не соблюдают..."
"Напоминаю: толпы нет, Кифа. А я не холуй, чтобы метать бисер перед левитами и кознами, и не славный рыцарь Дон Кихот, чтобы сражаться с мельницами, которые я сам и заложил. Нет, друг, я всего лишь собираюсь произнести заупокойную по тому, что завтра назовут христианством. И пусть ее услышат только кучка тупоголовых, как вы говорите, служителей культа, да твои коллеги, кому вообще на это наплевать. Главное, что о том будем знать мы - ты и я. Этого достаточно".
"Похоронить христианство? А как же наше дело, Иешуа? Как тогда жить стране Храм?"
"Жить, Кифа, это - главное, просто жить. А как?.. Разве ты спрашивал меня: "Как?" - когда начинал в Иершалаиме создавать общину?"
"Тогда у меня было справочное пособие - "Деяния Апостолов".
"А теперь у тебя есть собственный опыт. Уникальный! Опыт жизни в первом веке и жизни в двадцать втором".
"Что значит твои "ты", "у тебя"?.. У тебя самого появились новые планы? Отдельные?.."
"Я отвечу..."
Но не ответил, потому что подошли к воротам Никанора, наглухо закрытым. Иешуа встал перед ними, протянул вперед руки - как некогда, если хотел совершить очередное чудо местного значения, - и ворота рывком распахнулись, воротины были словно отброшены в стороны мощной силой, а деревянный брус, служивший засовом, упал на камни - переломанный пополам,
– Я пришел, - вроде бы тихо сказал Иешуа, а голос его загремел над площадью Храма, будто усиленный десятками динамиков. - Кто встретит меня в Храме Бога моего?..
ДЕЙСТВИЕ - 2. ЭПИЗОД - 11
ИУДЕЯ. ИЕРУСАЛИМ. 28 год от Р.Х., месяц Сиван; ФРАНЦИЯ. ЛЕ-ТУКЕ-ПАРИ-ПЛЯЖ, 2160 от Р.Х., месяц май
(Окончание)
Прогремел голос и стих. И ответом ему была тишина - мертвая, как и все в этом мертвом, по мнению Иешуа, Храме. Быть такого не может, с недоумением подумал Петр, хоть ночь, хоть полночь, а внутри непосредственно Храма специальный местный народец существует - и еще какой, еще сколько! Однажды Петру довелось встречаться с одним из своих связников именно в Храме, во Дворе язычников, и именно ночью (Петр любил выбирать достаточно опасные и оттого нелогичные места для конспиративных встреч), так ночная храмовая стража чуть ли не дубинками выгнала их, пьяных и плохо соображающих прохожих на Терапийон, и количество выводящих тогда явно превышало разумное. Помнится, человек двенадцать их было - против двоих...
А где они - или их сегодняшние дубли - в данный момент? Оказывается, есть, оказывается, видели и ждали! Они проявились в ночи ее темными призраками, встали вокруг - молчаливо и грозно, снова двенадцать, дюжина, святое число, и Петр увидел не дубинки, а короткие римские мечи в руках многих из них, что странным показалось: никто, кроме римлян, не мог в Иудее владеть холодным оружием, это каралось. Но что нельзя днем, позволяет ночь, а Храм - лучший схрон для того, что хочется скрыть от римской власти... Левиты взяли в кольцо пришельцев, и хотя последних было больше и возможности каждого, помноженные на возможность всех, представлялись несравнимыми с тупой и механической силой семи или восьми мечей хозяева чувствовали себя вполне уверенно. Да и кого они видели перед собой? Ну, странно одетых людей, очень странно, но мало ли странностей таит в себе иерусалимская ночь? Да и не казались левитам опасными эти не очень молодые мужчины и одна молодая женщина. Что они - против отточенной стали и сильных мышц?..
А потом двое из левитов чуть разошлись, подвинулись, и к незваным гостям из глубины Азары - Двора Жертвоприношений вышли два коэна третьей чреды, не ошибся Петр.
– Кто вы и что вам надо среди ночи в святом доме? - спросил на арамейском один из коэнов, постарше.
– Разве мы в святом доме? - удивился Иешуа. - Мы - во дворе, куда пускают всякого, кто хочет поглазеть на дом Бога, который вы называете святым.
Никто, кроме Петра, не понимал слышимого, не знал этого мертвого языка, и лишь интонация, которую Мастера отлично умели слушать и чувствовать, позволяла легко догадываться - о чем идет речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Пока Петр объяснял собратьям по ремеслу разницу между иллюзией театрально-цирковой и чудом материальным, Иешуа и Анна-Мари неспешно отправились к осликам, ведя под руки все еще прибабахнутого Дэниса. Видать, Иешуа здраво рассудил: Мастера - ребята сообразительные, не поймут, так поверят глазам . своим и не захотят оставаться ночью пусть и в обжитом доме с шампанским, ужином и танцами, но все ж посреди пустыни первого века. Мало ли что... Стало быть, догонят.
И ведь догнали. И дружно взгромоздились на местный четы-рехногий транспорт. И поехали не торопясь: ослы вообще спешить не умеют...
"Как себя чувствуешь, Кифа? - услышал Петр. - Ты вернулся домой, хотя и не гадал о том. Может, пойдешь в общину? Тебя еще не забыли..."
"Не время для шуток, Иешуа. Меня ждет страна Храм. Там - моя община".
"Убедил. И я рад, что ты вернешься в Храм".
"Если можно, с тобою вместе".
"Вряд ли... Не спеши с вопросами, как обычно. У меня будет время все тебе объяснить. А сейчас как раз - время для шуток. Точнее - для праздника..."
Так, не торопясь, уже пробираясь сквозь ночь, как всегда внезапно свалившуюся на эту землю, добрались до северных ворот Иерусалима, спешились, привязали осликов к редким деревьям. Уж никаким себя романтиком не считал Петр, а все-таки сжимался какой-то комочек внутри, какой-то до сих пор не объясненный наукой комочек возник где-то в районе диафрагмы и как будто вытягивал отовсюду спрятанные струночки - даже мурашки по коже. Сколько прошло с тех пор, как Иешуа забрал Петра в будущее? Черт-те сколько! Вечность, кажется... Забыто все, похороне- но под грузом новых дел, забот, проблем... Петр, помнится, хотел, вернувшись в двадцать второй, прилететь в Иерусалим, походить по старому городу, поискать собственные следы; Не получилось. А вот то, о чем и не помышлял - вернуться на эти следы! - легко! Только зачем? Не его это праздник... Хорошее отношение Иешуа к прощенной Мари оборачивалось для Петра ненужными воспоминаниями, так сказать - оживлением миражей. Хотя Мастера явно заинтересованы: вон как заторопились прочь с экипажей...
"Мы же все - в смокингах, Иешуа! Нет, горожане точно сойдут с ума".
"Они все спят, Кифа. А потом, мифом больше, мифом меньше - кто считает? На ход Истории наши смокинги вряд ли повлияют..."
Он был прав. Ничего на ее ход не влияет. Она сама его, ход свой, славно корректирует и мчится вперед на всех парах...
А Иерусалим, Иершалаим, Великий Город и вправду спал уже. Пусты улицы, нет света в домах. А запахи-то, запахи, с ума сойти! Забыл Петр прошлое - не вообще прошлое, а свое собственное, огромный кус жизни, а он - вот он, жив как ни в чем не бывало, ждет Петра домой.
Домой... Слово-ключ?.. Иешуа сказал: "Мы дома". Прав был: дом это. Как ни поверни - родной...
А неподалеку и есть родной! Двадцать минут ходу - и Нижний город, дом Петра, подвал с нишей для тайм-капсулы, в которой, не исключено, так и хранится, прижатое камнем, прощальное письмо Иешуа...
"Ко мне, Иешуа?"
"Сначала - к тебе. Пусть гости переведут дыхание. А потом - в Храм".
"Вот там-то не спят!.."
"Я же сказал: чудом больше..."
Через полчаса все они уже сидели за накрытыми (опять Иешуа заранее все устроил!..) столами, вернее, не сидели, а, как принято в Иудее, полулежали на кушеточках и вкушали (именно это слово!..) нехитрые, но так волнующе исторические яства - жареную баранину, зелень, спелые фрукты, - заливая все это добрьм галилейским вином. Мастера легко раскрепостились, оттаяли, вошли в нормальное свое состояние - даром что нечасто встречались друг с другом, а уж чтоб всем вместе собраться - это только Иешуа и смог сотворить Тоже чудо в своем роде... А обсудить им, профессионалам, было что и овеществленная способность человека уходить в бросок без помощи всяких технических приспособлений, и возможность телетранспоп-тировки во времени больших объемов вещества типа дома, да и просто радость от нежданного чуда - оказаться в первом веке, где никто из них, кроме Петра, не бывал - не дотягивался.
Иешуа охотно объяснял все, что умел объяснить, а Мастера - люди прагматичные, - легко отбросив бытовые понятия "верю - не верю", вытаскивали из него не слишком ясное "знаю". Что знал то не скрывал.
Мари, похоже, сразу освоилась в доме Петра, хотя и странновато смотрелась в кринолине на мраморной лавке за мраморным столом да еще когда каменный потолок прямо-таки нависал над ее высоченной башней из волос. Впрочем, мужики в смокингах здесь тоже смотрелись странно - словно вся топ-компания взялась из какого-то супер-дупер-фантастического фильма про далекое даже для Мастеров будущее, где легко собраться на бал в жутко старинном, но славно сохранившемся замке французских баронов и так же легко по мимолетной прихоти всей компанией перенестись оттуда на пару тысяч лет назад - в несохранившийся дом богатого иудейского горожанина: винца попить галилейского.
Иешуа был прав: требовался этот час, чтобы привести в нормальное состояние не очень близких друг другу людей, вернуть им исчезнувшую было коммуникабельность, да и обещание выполнить: шампанским пригрозил, ужин посулил, из шато Левенкур выдернул (хотя и само шато с собой прихватил) - так вот вам ужин, вот вам шампанское. В смысле - красно amp; сухое с Голанских высот.
"Что Мари для тебя, Иешуа?" - рискнул спросить Петр.
Тот нежданно легко откликнулся:
"Друг, Кифа. Друг, которому нужен не Мессия, не пророк и чудотворец, не спаситель мира от того-сего, пятого-десятого, а просто человек. Который, знаешь ли, живой. Устает, расстраивается, обижается... У вас, русских, есть смешное выражение: "поплакать в жилетку". Иногда это нужно - поплакать. "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью"... А еще живой человек умеет просто радоваться: не победе над темными силами, а хорошей погоде, к установлению которой он не имеет никакого отношения, солнышку, теплому морю и горячему песку. Да мало ли чему?.. Но у вас нет выражения "посмеяться в жилетку"..."
"Смеются в голос, а не украдкой, Иешуа... Но помнишь ли ты, мой товарищ и соратник, что Мари -женщина?.. Ведь когда мужчина плачет в жилетку женщине это больше, чем дружба... Но тогда вопрос: вероятно ли такое чувство к женщине, которая пришла к мужчине, чтобы предать его?"
"Пришла, чтобы предать... Знаешь, Кифа, важно не то, с чем пришла, а то, с чем осталась - придя..."
"Я не узнаю тебя, Машиах..."
"Я слишком долго жил только ради Веры, ради идеи и не замечал жизнь вокруг себя. Потом я решил идею применить к жизни вокруг, но она, идея, оказалась... нет, не ненужной... скорее, отторгнутой этой жизнью. Как розе требуется одна почва, а кактусу - совсем другая, так моей - подчеркиваю: моей, мною взлелеянной! - идее Бога земная почва оказалась непригодной".
"Но не ты, а Бог дал эту Веру нашей земле - со всеми ее почвами! Что ж, выходит. Он ошибся?.. Тогда почему ты, смертный, берешь на себя ошибку Всевышнего?"
"А сли это была не ошибка? Если Он сделал это сознательно?.. Идея соединить несоединимое - она, знаешь ли, двигала многими большими умами. И кое у кого получалось..."
"А у Бога, значит, не получилось..."
"Еще не получилось..." - Слово "еще" прямо-таки вспыхнуло в голове Петра.
"А когда..."
"Один Бог знает, - перебил Петра Иешуа. - Наш спор схоластичен, Кифа. Давай закончим его. У меня нет времени ждать, пока у Господа свершится задуманное. И потом: что именно из задуманного? Если говорить словами Книги, то человечество погрязло в грехе и продолжает тонуть в нем. А если по-современному: процесс распада необратим. Что в конце?.. Помнишь в Откровении Иоанна Богослова - не нашего, того, кто взял его имя!- сказано о семи Ангелах: "Идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю". Чаши гнева, чаши ярости Его этого ли мне ждать? Или по-другому: это ли мне пытаться предотвратить? Я не Бог, Кифа, я тысячу раз твердил это, и я не могу, не умею соперничать с ним. Но я могу и умею не позволить пролиться этим чашам там, где они еще не предсказаны..."
"Где это?"
"Далеко... И не в том дело - где. А в том, что могу я это сделать лишь благодаря тому устройству, которое ты - или те твои помощники в Иершалаиме вставили мне, двенадцатилетнему мальчишке, в мозг..."
"Мне просить у тебя прощения ?"
"Зачем? В чем ты виноват? Все твои действия в первом веке были подчинены одной - тогда для тебя высокой! - цели: спасти Историю. Это потом, позже ты понял, что ее не от чего спасать, она неуклонна, как явление природы, как смена времен года... Более того, я благодарен тебе. Дважды".
"Объясни".
"Первый раз - именно за матрицу, которая сделала меня - мной. Я думаю, Кифа, что быть плотником в Тешили - да, надежно, спокойно, понятно, но знать все и уметь все - это особый дар и особое счастье... А второй раз - за открывшееся мне знание о матрице. Я понял, что потерял свою миссию, Кифа, и ничуть не огорчен. Я ничего не должен Богу. Я никому ничего не должен, хотя Вера моя по-прежнему со мной. И Бог - в моей душе. И делу своей жизни я не изменю".
"Ты сам себе противоречишь, Иешуа. Ты потерял свою миссию и тут же - делу своему ты не изменишь. Как совместить?"
"А ты мыслишь привычными земными мерками. Отойди от них и посмотри со стороны".
"На что посмотреть?"
"На Землю, например. Я имею в виду не почву для розы и кактуса, а весь наш мир..."
"Тогда я переиначу вопрос: откуда посмотреть?"
"А я в который раз повторю: наберись терпения, Кифа..."
Разговор этот, не слышный никому, продолжался, пока они шли знакомым лишь Петру и Иешуа путем к Храму. Не к стране Храм, а просто к Храму, который неразрушенный, целый и невредимый! - лег в основание той великой, на взгляд Петра, идеи, очень приземленной и очень высокой идеи, от которой Иешуа только что так легко отказался. Петр понимал, что, то и дело пытая Иешуа своим настырным "Зачем весь этот театр?", он все ближе и ближе подходил к желаемому ответу. И странное дело: он все больше и больше начинал опасаться этого ответа. И дорога к Храму - не окажется ли она дорогой к новой для всех и для него, Петра, истине, которая не нужна ему? Более того: которая опасна для него?..
А тут и подошли к черной в черноте ночи каменной громаде.
Иешуа уверенно вел всех к южной стороне, к главному и основному входу в Храм: через миквы с нечистой водой, в коих обязательно омовение идущих в дом Бога, через подземный зал - на территорию Двора язычников могли пройти все желающие, а не только верующие евреи... Иешуа не повел людей к миквам, не счел нужным обязательный процесс очищения, вывел их сквозь еле освещаемую редкими светильниками темноту подземелья в такую же темноту Двора язычников, но освещенную не только чадящими факелами, но и звездами: темно-синее ночное небо с россыпью ярких крупных южных звезд смотрелось плохо намалеванным театральным задником. Слово "театр" в применении к нынешнему вечеру упоминалось не раз, посему и сравнение.
Пусто было, вопреки ожиданиям Петра, во Дворе язычников. Ночь вне праздников стала обыкновенной ночью и для тех, кто должен бдеть ежечасно - для левитов, стражников Храма. То есть где-то они находились, но бдительность не блюли. Ну заберется кто-то на огромную площадь Двора язычников - и что с того? Она пуста, взять нечего, как и во Дворе Женщин, который тоже пуст, а Никаноровы ворота, ведущие в главный двор Храма, двор Эзрат Исраэль, крепко заперты.
"Что нам нужно в Храме, Иешуа?"
"Как ты думаешь, Кифа, левиты узнают меня?" - вопросом на вопрос.
"Сомневаюсь. Ты изменился. Да и смокинг, знаешь ли..."
"Я же пришел к ним - Оттуда. - Прописная буква отчетливо выделена. - Мы все пришли к ним в Храм - Оттуда".
" Смокинг - одежда ангелов ? Интересная версия... Тогда не узнают, а поверят. Только требуется какое-нибудь чудо - как доказательство нашего прихода Оттуда..."
"Чудо будет".
"А как насчет слома в Истории? Я же все-таки - бывший Мастер и с нами тринадцать настоящих, не считая Анны... А ты собираешься подарить здешнему миру и завтрашней Истории Второе Пришествие".
"Я помню, Кифа, твой рассказ о встрече некоего благородного эллина, римского всадника Дометиуса с прокуратором Пилатом. Не Доментиус ли убеждал Пилата провести суд надо мною не кулуарно, как водится, а при большом скоплении народа, за воротами крепости Антония? И аргумент был непрошибаемый: где толпа там и История. Пилат согласился со всадником, то есть с тобой, Кифа. А где толпа - здесь ? Глухая ночь в Иершалаиме. Только левиты увидят чудо, да, может, пара коэнов третьей чреды, которые либо тоже здесь, либо прибегут мигом. Они поверят и расскажут другим левитам и другим казнам. В первую очередь - Кайафе, первосвященнику. Не забыл приятеля, Кифа?.. Слышу, не забыл... Так о чем я? Нет толпы - нет Истории. Кто поверит, тот забудет - по приказу. лак что мое Второе Пришествие останется тайной для будущих христиан... А жаль, Кифа, ох как жаль! Узнал бы мир о нем- вдруг да поменьше была бы вражда людская, вдруг да не двигала бы еще религиозная рознь..."
"Отчего такая уверенность, Иешуа? Ты собираешься оставить людям новые десять заповедей - плюс к Моисеевым? Так ведь и старые не соблюдают..."
"Напоминаю: толпы нет, Кифа. А я не холуй, чтобы метать бисер перед левитами и кознами, и не славный рыцарь Дон Кихот, чтобы сражаться с мельницами, которые я сам и заложил. Нет, друг, я всего лишь собираюсь произнести заупокойную по тому, что завтра назовут христианством. И пусть ее услышат только кучка тупоголовых, как вы говорите, служителей культа, да твои коллеги, кому вообще на это наплевать. Главное, что о том будем знать мы - ты и я. Этого достаточно".
"Похоронить христианство? А как же наше дело, Иешуа? Как тогда жить стране Храм?"
"Жить, Кифа, это - главное, просто жить. А как?.. Разве ты спрашивал меня: "Как?" - когда начинал в Иершалаиме создавать общину?"
"Тогда у меня было справочное пособие - "Деяния Апостолов".
"А теперь у тебя есть собственный опыт. Уникальный! Опыт жизни в первом веке и жизни в двадцать втором".
"Что значит твои "ты", "у тебя"?.. У тебя самого появились новые планы? Отдельные?.."
"Я отвечу..."
Но не ответил, потому что подошли к воротам Никанора, наглухо закрытым. Иешуа встал перед ними, протянул вперед руки - как некогда, если хотел совершить очередное чудо местного значения, - и ворота рывком распахнулись, воротины были словно отброшены в стороны мощной силой, а деревянный брус, служивший засовом, упал на камни - переломанный пополам,
– Я пришел, - вроде бы тихо сказал Иешуа, а голос его загремел над площадью Храма, будто усиленный десятками динамиков. - Кто встретит меня в Храме Бога моего?..
ДЕЙСТВИЕ - 2. ЭПИЗОД - 11
ИУДЕЯ. ИЕРУСАЛИМ. 28 год от Р.Х., месяц Сиван; ФРАНЦИЯ. ЛЕ-ТУКЕ-ПАРИ-ПЛЯЖ, 2160 от Р.Х., месяц май
(Окончание)
Прогремел голос и стих. И ответом ему была тишина - мертвая, как и все в этом мертвом, по мнению Иешуа, Храме. Быть такого не может, с недоумением подумал Петр, хоть ночь, хоть полночь, а внутри непосредственно Храма специальный местный народец существует - и еще какой, еще сколько! Однажды Петру довелось встречаться с одним из своих связников именно в Храме, во Дворе язычников, и именно ночью (Петр любил выбирать достаточно опасные и оттого нелогичные места для конспиративных встреч), так ночная храмовая стража чуть ли не дубинками выгнала их, пьяных и плохо соображающих прохожих на Терапийон, и количество выводящих тогда явно превышало разумное. Помнится, человек двенадцать их было - против двоих...
А где они - или их сегодняшние дубли - в данный момент? Оказывается, есть, оказывается, видели и ждали! Они проявились в ночи ее темными призраками, встали вокруг - молчаливо и грозно, снова двенадцать, дюжина, святое число, и Петр увидел не дубинки, а короткие римские мечи в руках многих из них, что странным показалось: никто, кроме римлян, не мог в Иудее владеть холодным оружием, это каралось. Но что нельзя днем, позволяет ночь, а Храм - лучший схрон для того, что хочется скрыть от римской власти... Левиты взяли в кольцо пришельцев, и хотя последних было больше и возможности каждого, помноженные на возможность всех, представлялись несравнимыми с тупой и механической силой семи или восьми мечей хозяева чувствовали себя вполне уверенно. Да и кого они видели перед собой? Ну, странно одетых людей, очень странно, но мало ли странностей таит в себе иерусалимская ночь? Да и не казались левитам опасными эти не очень молодые мужчины и одна молодая женщина. Что они - против отточенной стали и сильных мышц?..
А потом двое из левитов чуть разошлись, подвинулись, и к незваным гостям из глубины Азары - Двора Жертвоприношений вышли два коэна третьей чреды, не ошибся Петр.
– Кто вы и что вам надо среди ночи в святом доме? - спросил на арамейском один из коэнов, постарше.
– Разве мы в святом доме? - удивился Иешуа. - Мы - во дворе, куда пускают всякого, кто хочет поглазеть на дом Бога, который вы называете святым.
Никто, кроме Петра, не понимал слышимого, не знал этого мертвого языка, и лишь интонация, которую Мастера отлично умели слушать и чувствовать, позволяла легко догадываться - о чем идет речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64