Если, взяв за основу пинскеровский критериум автоэмансипации личности, возможно расчленить сионизм на два главные таксона философский (культурологический) и политический, определенные генетическим отношением внутреннее-внешнее , то тип политического сионизма по Пинскеру, принципиально отличный от западной вариации сионизма, обнаруживает признаки еще одного, более низкого таксономического уровня: отношение личность - коллектив . В противовес монолитному западному сионизму в среде русского еврейства выкристаллизовалась модель сионизма, имеющая в своей основе иерархическую пирамиду отношений, — это положение служит объяснением обилия форм и разновидностей сионистского движения в России.
Диагностический признак западного политического сионизма необходимо вытекает из европейской философской парадигмы, а точнее, из концептуального основания западного учения о человеке как члене человечества, и таким основанием, как известно, служит провозглашенный гегемонизм коллективного актива на базе полного исключения индивидуального значения даже в потенции. Следовательно, западная схема политического сионизма зиждется на коллизии личность-коллектив, где параметр «личность» обращен в ноль или исчезающе малую величину. Теодор Герцль внедряет это основополагание в свой «опыт новейшего разрешения еврейского вопроса» следующим образом: «Что же касается идейной чистоты дела и средств для его выполнения, то их можно найти в обществах, образующих собой так называемую „моральную“ или „юридическую“ особь; и вот эти-то оба понятия, которыя в юридическом смысле очень часто смешиваются, я хочу разъединить. Моральную особь я хочу видеть в Еврейском Союзе, который будет заведовать всеми сторонами дела, а рядом с ним я поставлю Еврейское Общество, которое будет заведовать исключительно торговлей и промышленностью страны. Что же касается тех единичных личностей, которыя показывают вид, что намерены были бы предпринять подобное исполинское дело, то они могут быть или неблагонамеренными, или ограниченными людьми. Таким образом, моральная особь нашей идеи слагается из характера деятельности ея членов, достаточность же средств юридической особи обрисовывается ея капиталами»(1896, с. 25). Итак, идеал ожидаемого спасения евреев, предписанный доктором Герцлем, воплощается в чисто материальный продукт — еврейскую государственность, и духовное качество с самого начала было слабым местом герцлевского решения еврейского вопроса. По этой причине ген Иерусалима не играл в конструкции Герцля никакой роли и место поселения евреев в предполагаемой "Альтнойланд'е (старо-новое государство) имело побочное, второстепенное значение, а потому в политическом сионизме имели хождение мнения о Кипре, Уганде, Аргентине. И если в последующем Т. Герцль твердо стоял на позиции Палестины, то к этому его склонили русские сионисты, а не воздействие духовной мотивации.
Совсем иные пропорции выдержаны в сочинении Л. Пинскера: коллективистский фактор здесь имеет себя как вторичное производное от автоэмансипации личности, то есть духовной инстанции, но поскольку коллективный член тут посажен в руководящее кресло, то поначалу зов Палестины также не был услышан. Пинскер писал: "… мы не должны мечтать только о восстановлении старой Иудеи. Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления. Нам ничего другого не нужно, кроме полосы земли для наших бедных братьев, которая перешла бы в нашу собственность, с которой никакой чужой властелин не мог бы нас согнать"(1999, с. 114). И тем не менее труд Пинскера знаменателен вовсе не идеей спасения в ее рациональном звучании, а живой духовной сердцевиной, какая испокон веков существует в душе еврея как содержательная глубина этой идеи, что переводит последнюю в идею развития еврейского духа, в противоположность герцлевской формальной государственности. Хотя в работе Пинскера это духовное обстоятельство никак не обозначается, но вольно или невольно, уже только тем, что индивидуальный момент конкретно выведен в качестве автоэмансипации, в возвещении Л. Пинскера заложены предпосылки духовного отношения личность-коллектив, благодаря чему предощущение духовного приоритета составляет общеуниверсальное качество русского еврейства в его принципиальном отличии от западноевропейского сионизма. В подобном ракурсе это последнее имеет концептуально важное значение, ибо в западном варианте сионизма такое духовное отношение отсутствует при безоговорочном верховенстве коллектива и оно здесь сохраняется даже при резкой критике процесса эмансипации — самого яркого проявления коллективистской идеологии в еврейском вопросе (при строгом аналитическом подходе эти различающиеся воззрения нуждаются в разных наименованиях).
Принцип доминации коллективного начала в своем законченном виде неизбежно приводит к социалистическому идеалу, в той или иной форме дающей решение коллизии личность-коллектив в сторону обеспечения интересов коллективного члена. Для диаспоры Европы еврейский социализм или социалистический сионизм кажется обязательным исходом и исторической судьбой, поскольку пресечение индивидуального тут поставлено философской максимой. На тех же правах социалистическая разновидность сионизма в российской диаспоре объемлет в себе приоритетный статус коллективизма, а поскольку любое коллективное всегда есть внешнее, то все социалистические модификации включены в класс политического сионизма. И аналогично этому высшему таксону социалистические его вариации также принципиально различны между собой в европейской и русской формациях еврейства. Мозес Гесс, — наивысший авторитет социалистической мысли в западном сионизме, «Отец немецкой социал-демократии», как значится в его эпитафии, — видит перспективу решения еврейского вопроса в социалистической эмансипации: «… он призывает к национальному решению еврейского вопроса путем создания социалистической еврейской республики в Палестине», — отзывается Ш. Авинери об основном труде М. Гесса «Рим и Иерусалим»(1862).
Нахман Сыркин, — такого же типа авторитет социалистического толка в русском еврействе, «социалист среди сионистов и сионист среди социалистов», как он сам себя называет, автор едва не самой изощренной работы сионистского курса в России «Еврейский вопрос и социалистическое еврейское государство» (1898), — наоборот, исключает эмансипацию как таковую из сферы еврейского самосознания национального лица. Причину Сыркин видит в том, что эмансипация западного образца порождена внешними силами, а эмансипирующие импульсы проникают в еврейскую среду извне и, не знаясь с внутренним еврейским устройством, производят там опустошительные разрушения. Этот момент исполняет роль концептуального ядра социалистического течения русского сионизма, лидируемого Н. Сыркиным, и проникшего даже в Бунд, хотя последний номинально отвергал сионизм. Анализ, выполненный в этой связи Ш. Авинери, гласит: «Эмансипация была достигнута не в результате деятельности или требований евреев, и поэтому не отражала их подлинного потенциала. Ясно, что для специалиста, каким был Сыркин, политический и социальный статус, не базирующийся на реальной экономической мощи — это колосс на глиняных ногах; отсюда — шаткость эмансипации, порою декларированной лишь на словах и нередко понимаемый широкими слоями нееврейского общества, как навязанный им плод какого-то наваждения»(1983, c. I84). С ним перекликается И. Маор: «Но вот явилась эмансипация, наделившая вышедших из гетто евреев гражданскими правами, и принесла с собой большую угрозу существования еврейского народа, нежели преследования средневековья». Ясно и образно высказывался сам Сыркин: «Еврей из гетто с гордостью и полным самосознанием выставлял на виду у всех свое еврейство — разговорным языком, одеждой, образом жизни и обычаями; эмансипированный же еврей стремится к тому, чтобы с корнем вырвать из души еврейство»(1977, с. с. 79, 80).
Русские евреи-социалисты не только не предусматривали в своем основополагающем коллективистском активе исчезновения или растворения сионского значения, а напротив, — расширяли сионистский смысл в коллективном факторе за счет определенных духовных признаков личностного параметра в коллизии личность-коллектив. И. Маор, реферируя сочинения Сыркина, пишет: "Можно утверждать, что Нахман Сыркин… находил источник сионизма в учении древних еврейских пророков и видел существенную связь между этим учением и устремлениями прогрессивного человечества. Евреи, говорит Сыркин, воплощают идею свободы личности. Таким образом, само их существование — протест против подавления, борьба за справедливость. Поэтому " гибель евреев равноценна гибели гуманизма " (1977, с. 82). В силу этого Сыркин видит в социалистическом идеале не просто способ решения социальной справедливости и не только исполнение мессианской веры, но и воплощение самого духовного из всех духовных констант — долга или исторической задачи евреев перед человечеством: «Таким образом, евреям дана реальная возможность впервые воплотить в жизнь социалистический идеал. Ибо они находятся в необычном положении, так как вынуждены искать себе родину, основать свою республику. Это — трагедия их исторической судьбы, но это же возлагает на них особую историческую задачу. То, что обычно является мечтою немногих — у евреев обратится в гигантское народное движение; то, что в другом месте остается утопией — для еврейства необходимо и неизбежно» (цитируется по Ш. Авинери, 1983, с. 199).
Итак, неприятие западной схемы эмансипации евреев, ставшее универсальной чертой социалистических течений в русском еврействе, есть не что иное, как отрицательное знание о явлении, воздействующего на еврейское естество извне , только отвергающего то, что по своей природе составляет внешнее . Но данное отвержение внешнего не сопровождается утверждением внутреннего, иначе отпал бы коллективный фактор как генератор идеологии и как источник социалистического идеала. Это обстоятельство положено в основу разграничительного признака между социологическими макетами в сионизме русской и европейской формаций евреев: с одной стороны, строгий генезис, подчиненный всем императивам коллективной воли и возносящий коллективный разум, а с другой — вольное творчество, привязанное не к бездушному законнику — коллективной власти, а к объемной и насыщенной коллизии личность-коллектив, умеющего сочетать в себе как то, так и другое. Еврейский социализм в Европе, имея в виду сионистскую генерацию, никогда не противопоставлялся научному социализму — марксизму, что не удивительно, беря во внимание происхождение автора социалистической парадигмы. Еврейство Карла Маркса, к тому же потомка раввинов, всегда кололо глаза малодаровитой, а попросту, демагогичной критике, как со стороны антисемитов, так со стороны правоверных хранителей еврейской чистоты. В ответ на эту критику Маркс демонстрировал подлинно еврейскую независимость мышления: "Я буду рад всякому суждению научной критики. Что же касается предрассудков так называемого общественного мнения, которому я никогда не делал уступок, то моим девизом по-прежнему остаются слова великого флорентийца: «Segui il tuo corco, e lascia dir le genti!» (следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно! А. Данте «Божественная комедия» — Г. Г. ). В действительности К. Маркс не желал быть и не был ни семитом, ни антисемитом, а имея целью продемонстрировать убожество и ничтожество буржуазной жизни, обратился в еврейскому укладу, который приспосабливая к своим угнетенным условиям существования деструктивизм окружающей среды, делает последний более выпуклым и рельефным; на примере еврейского ростовщичества Маркс с глубоким знанием характеризует деструктивизм еврейского бытия в условиях европейской эмансипации, которая лишила евреев духовных приоритетов. В статье «По еврейскому вопросу»(1844) Маркс рассуждает: что лежит "… в мирской базе иудаизма? Практические надобности, личный интерес . В чем житейский культ евреев? В барышничестве. В чем житейский бог? В деньгах… Деньги — ревнивый Бог Израиля, помимо которого не может существовать другого. Деньги унижают всех богов человечества и превращают их в предметы потребления. Деньги — самодостаточная цена всех вещей. В результате они лишили весь мир, как человечество, так и природу, их собственной истинной цены. Деньги есть отчужденная сущность человеческого труда и существования: эта сущность преобладает над ним, а он ей поклоняется. Бог евреев был секуляризован и стал богом этого мира" (цитируется по П. Джонсону, 2000, с, 401). В чеканной, риторически совершенной форме, Маркс передал суть, существо и содержание культа коллективизма, религии человекобожия и гегемонизма человечества, и ни о чем другом он говорить не мог, ибо выступал как один из великих соавторов концепции человека как члена человечества. В объеме этой логии Маркс с особой силой и такой же смысловой полнотой сумел придать словесное выражение презрению и брезгливому отвращению к этому бездушному миру наживы и корыстолюбия. А поскольку в передних шеренгах этого мира более всех заметны евреи, то презрение Маркса ничтоже сумняшеся адресовали всему еврейству и только еврейству. Антисемитизм Маркса — это маскировка эмансипационного антисемитизма Европы и, главное, антисемитизм Маркса очень удобен для эмансипированной Европы, поскольку спасает от болезненного дискомфорта, в каком пребывает или в какой постоянно попадает любой европейский антисемит. В отношении Маркса это сказывается в недоумении, как иудей, потомок раввинов, только представитель презренной расы, мог не только круто изменить весь сущий мир Европы, но и создать новое экономическое бытие европейского существования, открыв особое отношение труда и капитала; так что Маркс обречен быть врагом евреев и еврейства .
В соответствие с этим предписывалось закрывать глаза на совершенно очевидный факт, что, осуждая деструктивированных евреев, Маркс порицал не евреев как евреев, а как раз европейские буржуазные порядки, склоняющие евреев к их собственным зло-деяниям, что для еврея служит гарантированным средством сохранения . Именно в этом протестантизме Маркс озвучивает еврейский геном своей натуры и никто другой не смог в афористической форме высказать нечто подобное закону европейской эмансипации евреев: «… эмансипация евреев есть эмансипация человечества от иудаизма», и еще: «Еврейские менялы лишь в более крупном масштабе и более гнусным способом делают только то, что многие другие делают в малом, незначительном масштабе». Можно как угодно относиться к политэкономическому учению Карла Маркса как к онтологической логии, имеющей название марксизм , но его идеальная часть, трактующая о светлом будущем всего мира, освобожденном от человеческого зла, насилия и несправедливости, есть сугубо еврейский напев и он не просто у Маркса подобен еврейскому мессианскому (историческому) сознанию, но он сам и есть плоть от плоти, — насмешка над марксовым антисемитизмом как общественным мнением. И только П. Джонсон, разделяя расхожее мнение об антисемитизме Маркса, осмелился заметить: «0днако парадоксальное сочетание у Маркса еврейства с антисемитизмом не помешало его трудам найти отклик у растущей еврейской интеллигенции. Даже наоборот. Для многих эмансипированных евреев, особенно в восточной Европе, „Капитал“ стал чем-то вроде новой Торы»(2000, с. 404).
Однако эмансипированная Европа вовсе не за тем делала К. Маркса антисемитом, чтобы евреи возвели из марксизма мессианское знамя, а потому стала низвергать сионистскую идею, в каком бы виде она не была. Было априорно ясно, что всякая еврейская мессианская мысль есть сионистская в своей основе, а каждое сионистское побуждение по природе своей сподвигнуто мессианским духом, следовательно, непотребным смыслом. Как говорилось в популярной брошюре того времени: «На сей раз евреям не удастся выйти сухими из воды и очутиться прямо в Земле Обетованной: им преградит дорогу новое Красное море — социал-демократия». Особенно много потрудился на ниве антисемитизма верный ученик К. Маркса и выдающийся социалист — Карл Каутский, который выступил с максимой: «Евреи превратились в важный революционный фактор, тогда как иудаизм стал фактором реакционным». Онтологическая неопределенность с ситуацией социалистического сионизма на Западе нашла отражение и в характеристике отца западного еврейского социализма Мозеса Гесса, которая у Льва Полякова существенно иная, чем у Шломо Авинери: «Но маршрут мог быть и совсем другим, ведущим от эмансипаторского универсализма к националистическому партикуляризму, таковабыла жизнь Мозеса Гесса, „коммунистического раввина“, провозвестника Карла Маркса и первого учителя Фридриха Энгельса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Диагностический признак западного политического сионизма необходимо вытекает из европейской философской парадигмы, а точнее, из концептуального основания западного учения о человеке как члене человечества, и таким основанием, как известно, служит провозглашенный гегемонизм коллективного актива на базе полного исключения индивидуального значения даже в потенции. Следовательно, западная схема политического сионизма зиждется на коллизии личность-коллектив, где параметр «личность» обращен в ноль или исчезающе малую величину. Теодор Герцль внедряет это основополагание в свой «опыт новейшего разрешения еврейского вопроса» следующим образом: «Что же касается идейной чистоты дела и средств для его выполнения, то их можно найти в обществах, образующих собой так называемую „моральную“ или „юридическую“ особь; и вот эти-то оба понятия, которыя в юридическом смысле очень часто смешиваются, я хочу разъединить. Моральную особь я хочу видеть в Еврейском Союзе, который будет заведовать всеми сторонами дела, а рядом с ним я поставлю Еврейское Общество, которое будет заведовать исключительно торговлей и промышленностью страны. Что же касается тех единичных личностей, которыя показывают вид, что намерены были бы предпринять подобное исполинское дело, то они могут быть или неблагонамеренными, или ограниченными людьми. Таким образом, моральная особь нашей идеи слагается из характера деятельности ея членов, достаточность же средств юридической особи обрисовывается ея капиталами»(1896, с. 25). Итак, идеал ожидаемого спасения евреев, предписанный доктором Герцлем, воплощается в чисто материальный продукт — еврейскую государственность, и духовное качество с самого начала было слабым местом герцлевского решения еврейского вопроса. По этой причине ген Иерусалима не играл в конструкции Герцля никакой роли и место поселения евреев в предполагаемой "Альтнойланд'е (старо-новое государство) имело побочное, второстепенное значение, а потому в политическом сионизме имели хождение мнения о Кипре, Уганде, Аргентине. И если в последующем Т. Герцль твердо стоял на позиции Палестины, то к этому его склонили русские сионисты, а не воздействие духовной мотивации.
Совсем иные пропорции выдержаны в сочинении Л. Пинскера: коллективистский фактор здесь имеет себя как вторичное производное от автоэмансипации личности, то есть духовной инстанции, но поскольку коллективный член тут посажен в руководящее кресло, то поначалу зов Палестины также не был услышан. Пинскер писал: "… мы не должны мечтать только о восстановлении старой Иудеи. Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления. Нам ничего другого не нужно, кроме полосы земли для наших бедных братьев, которая перешла бы в нашу собственность, с которой никакой чужой властелин не мог бы нас согнать"(1999, с. 114). И тем не менее труд Пинскера знаменателен вовсе не идеей спасения в ее рациональном звучании, а живой духовной сердцевиной, какая испокон веков существует в душе еврея как содержательная глубина этой идеи, что переводит последнюю в идею развития еврейского духа, в противоположность герцлевской формальной государственности. Хотя в работе Пинскера это духовное обстоятельство никак не обозначается, но вольно или невольно, уже только тем, что индивидуальный момент конкретно выведен в качестве автоэмансипации, в возвещении Л. Пинскера заложены предпосылки духовного отношения личность-коллектив, благодаря чему предощущение духовного приоритета составляет общеуниверсальное качество русского еврейства в его принципиальном отличии от западноевропейского сионизма. В подобном ракурсе это последнее имеет концептуально важное значение, ибо в западном варианте сионизма такое духовное отношение отсутствует при безоговорочном верховенстве коллектива и оно здесь сохраняется даже при резкой критике процесса эмансипации — самого яркого проявления коллективистской идеологии в еврейском вопросе (при строгом аналитическом подходе эти различающиеся воззрения нуждаются в разных наименованиях).
Принцип доминации коллективного начала в своем законченном виде неизбежно приводит к социалистическому идеалу, в той или иной форме дающей решение коллизии личность-коллектив в сторону обеспечения интересов коллективного члена. Для диаспоры Европы еврейский социализм или социалистический сионизм кажется обязательным исходом и исторической судьбой, поскольку пресечение индивидуального тут поставлено философской максимой. На тех же правах социалистическая разновидность сионизма в российской диаспоре объемлет в себе приоритетный статус коллективизма, а поскольку любое коллективное всегда есть внешнее, то все социалистические модификации включены в класс политического сионизма. И аналогично этому высшему таксону социалистические его вариации также принципиально различны между собой в европейской и русской формациях еврейства. Мозес Гесс, — наивысший авторитет социалистической мысли в западном сионизме, «Отец немецкой социал-демократии», как значится в его эпитафии, — видит перспективу решения еврейского вопроса в социалистической эмансипации: «… он призывает к национальному решению еврейского вопроса путем создания социалистической еврейской республики в Палестине», — отзывается Ш. Авинери об основном труде М. Гесса «Рим и Иерусалим»(1862).
Нахман Сыркин, — такого же типа авторитет социалистического толка в русском еврействе, «социалист среди сионистов и сионист среди социалистов», как он сам себя называет, автор едва не самой изощренной работы сионистского курса в России «Еврейский вопрос и социалистическое еврейское государство» (1898), — наоборот, исключает эмансипацию как таковую из сферы еврейского самосознания национального лица. Причину Сыркин видит в том, что эмансипация западного образца порождена внешними силами, а эмансипирующие импульсы проникают в еврейскую среду извне и, не знаясь с внутренним еврейским устройством, производят там опустошительные разрушения. Этот момент исполняет роль концептуального ядра социалистического течения русского сионизма, лидируемого Н. Сыркиным, и проникшего даже в Бунд, хотя последний номинально отвергал сионизм. Анализ, выполненный в этой связи Ш. Авинери, гласит: «Эмансипация была достигнута не в результате деятельности или требований евреев, и поэтому не отражала их подлинного потенциала. Ясно, что для специалиста, каким был Сыркин, политический и социальный статус, не базирующийся на реальной экономической мощи — это колосс на глиняных ногах; отсюда — шаткость эмансипации, порою декларированной лишь на словах и нередко понимаемый широкими слоями нееврейского общества, как навязанный им плод какого-то наваждения»(1983, c. I84). С ним перекликается И. Маор: «Но вот явилась эмансипация, наделившая вышедших из гетто евреев гражданскими правами, и принесла с собой большую угрозу существования еврейского народа, нежели преследования средневековья». Ясно и образно высказывался сам Сыркин: «Еврей из гетто с гордостью и полным самосознанием выставлял на виду у всех свое еврейство — разговорным языком, одеждой, образом жизни и обычаями; эмансипированный же еврей стремится к тому, чтобы с корнем вырвать из души еврейство»(1977, с. с. 79, 80).
Русские евреи-социалисты не только не предусматривали в своем основополагающем коллективистском активе исчезновения или растворения сионского значения, а напротив, — расширяли сионистский смысл в коллективном факторе за счет определенных духовных признаков личностного параметра в коллизии личность-коллектив. И. Маор, реферируя сочинения Сыркина, пишет: "Можно утверждать, что Нахман Сыркин… находил источник сионизма в учении древних еврейских пророков и видел существенную связь между этим учением и устремлениями прогрессивного человечества. Евреи, говорит Сыркин, воплощают идею свободы личности. Таким образом, само их существование — протест против подавления, борьба за справедливость. Поэтому " гибель евреев равноценна гибели гуманизма " (1977, с. 82). В силу этого Сыркин видит в социалистическом идеале не просто способ решения социальной справедливости и не только исполнение мессианской веры, но и воплощение самого духовного из всех духовных констант — долга или исторической задачи евреев перед человечеством: «Таким образом, евреям дана реальная возможность впервые воплотить в жизнь социалистический идеал. Ибо они находятся в необычном положении, так как вынуждены искать себе родину, основать свою республику. Это — трагедия их исторической судьбы, но это же возлагает на них особую историческую задачу. То, что обычно является мечтою немногих — у евреев обратится в гигантское народное движение; то, что в другом месте остается утопией — для еврейства необходимо и неизбежно» (цитируется по Ш. Авинери, 1983, с. 199).
Итак, неприятие западной схемы эмансипации евреев, ставшее универсальной чертой социалистических течений в русском еврействе, есть не что иное, как отрицательное знание о явлении, воздействующего на еврейское естество извне , только отвергающего то, что по своей природе составляет внешнее . Но данное отвержение внешнего не сопровождается утверждением внутреннего, иначе отпал бы коллективный фактор как генератор идеологии и как источник социалистического идеала. Это обстоятельство положено в основу разграничительного признака между социологическими макетами в сионизме русской и европейской формаций евреев: с одной стороны, строгий генезис, подчиненный всем императивам коллективной воли и возносящий коллективный разум, а с другой — вольное творчество, привязанное не к бездушному законнику — коллективной власти, а к объемной и насыщенной коллизии личность-коллектив, умеющего сочетать в себе как то, так и другое. Еврейский социализм в Европе, имея в виду сионистскую генерацию, никогда не противопоставлялся научному социализму — марксизму, что не удивительно, беря во внимание происхождение автора социалистической парадигмы. Еврейство Карла Маркса, к тому же потомка раввинов, всегда кололо глаза малодаровитой, а попросту, демагогичной критике, как со стороны антисемитов, так со стороны правоверных хранителей еврейской чистоты. В ответ на эту критику Маркс демонстрировал подлинно еврейскую независимость мышления: "Я буду рад всякому суждению научной критики. Что же касается предрассудков так называемого общественного мнения, которому я никогда не делал уступок, то моим девизом по-прежнему остаются слова великого флорентийца: «Segui il tuo corco, e lascia dir le genti!» (следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно! А. Данте «Божественная комедия» — Г. Г. ). В действительности К. Маркс не желал быть и не был ни семитом, ни антисемитом, а имея целью продемонстрировать убожество и ничтожество буржуазной жизни, обратился в еврейскому укладу, который приспосабливая к своим угнетенным условиям существования деструктивизм окружающей среды, делает последний более выпуклым и рельефным; на примере еврейского ростовщичества Маркс с глубоким знанием характеризует деструктивизм еврейского бытия в условиях европейской эмансипации, которая лишила евреев духовных приоритетов. В статье «По еврейскому вопросу»(1844) Маркс рассуждает: что лежит "… в мирской базе иудаизма? Практические надобности, личный интерес . В чем житейский культ евреев? В барышничестве. В чем житейский бог? В деньгах… Деньги — ревнивый Бог Израиля, помимо которого не может существовать другого. Деньги унижают всех богов человечества и превращают их в предметы потребления. Деньги — самодостаточная цена всех вещей. В результате они лишили весь мир, как человечество, так и природу, их собственной истинной цены. Деньги есть отчужденная сущность человеческого труда и существования: эта сущность преобладает над ним, а он ей поклоняется. Бог евреев был секуляризован и стал богом этого мира" (цитируется по П. Джонсону, 2000, с, 401). В чеканной, риторически совершенной форме, Маркс передал суть, существо и содержание культа коллективизма, религии человекобожия и гегемонизма человечества, и ни о чем другом он говорить не мог, ибо выступал как один из великих соавторов концепции человека как члена человечества. В объеме этой логии Маркс с особой силой и такой же смысловой полнотой сумел придать словесное выражение презрению и брезгливому отвращению к этому бездушному миру наживы и корыстолюбия. А поскольку в передних шеренгах этого мира более всех заметны евреи, то презрение Маркса ничтоже сумняшеся адресовали всему еврейству и только еврейству. Антисемитизм Маркса — это маскировка эмансипационного антисемитизма Европы и, главное, антисемитизм Маркса очень удобен для эмансипированной Европы, поскольку спасает от болезненного дискомфорта, в каком пребывает или в какой постоянно попадает любой европейский антисемит. В отношении Маркса это сказывается в недоумении, как иудей, потомок раввинов, только представитель презренной расы, мог не только круто изменить весь сущий мир Европы, но и создать новое экономическое бытие европейского существования, открыв особое отношение труда и капитала; так что Маркс обречен быть врагом евреев и еврейства .
В соответствие с этим предписывалось закрывать глаза на совершенно очевидный факт, что, осуждая деструктивированных евреев, Маркс порицал не евреев как евреев, а как раз европейские буржуазные порядки, склоняющие евреев к их собственным зло-деяниям, что для еврея служит гарантированным средством сохранения . Именно в этом протестантизме Маркс озвучивает еврейский геном своей натуры и никто другой не смог в афористической форме высказать нечто подобное закону европейской эмансипации евреев: «… эмансипация евреев есть эмансипация человечества от иудаизма», и еще: «Еврейские менялы лишь в более крупном масштабе и более гнусным способом делают только то, что многие другие делают в малом, незначительном масштабе». Можно как угодно относиться к политэкономическому учению Карла Маркса как к онтологической логии, имеющей название марксизм , но его идеальная часть, трактующая о светлом будущем всего мира, освобожденном от человеческого зла, насилия и несправедливости, есть сугубо еврейский напев и он не просто у Маркса подобен еврейскому мессианскому (историческому) сознанию, но он сам и есть плоть от плоти, — насмешка над марксовым антисемитизмом как общественным мнением. И только П. Джонсон, разделяя расхожее мнение об антисемитизме Маркса, осмелился заметить: «0днако парадоксальное сочетание у Маркса еврейства с антисемитизмом не помешало его трудам найти отклик у растущей еврейской интеллигенции. Даже наоборот. Для многих эмансипированных евреев, особенно в восточной Европе, „Капитал“ стал чем-то вроде новой Торы»(2000, с. 404).
Однако эмансипированная Европа вовсе не за тем делала К. Маркса антисемитом, чтобы евреи возвели из марксизма мессианское знамя, а потому стала низвергать сионистскую идею, в каком бы виде она не была. Было априорно ясно, что всякая еврейская мессианская мысль есть сионистская в своей основе, а каждое сионистское побуждение по природе своей сподвигнуто мессианским духом, следовательно, непотребным смыслом. Как говорилось в популярной брошюре того времени: «На сей раз евреям не удастся выйти сухими из воды и очутиться прямо в Земле Обетованной: им преградит дорогу новое Красное море — социал-демократия». Особенно много потрудился на ниве антисемитизма верный ученик К. Маркса и выдающийся социалист — Карл Каутский, который выступил с максимой: «Евреи превратились в важный революционный фактор, тогда как иудаизм стал фактором реакционным». Онтологическая неопределенность с ситуацией социалистического сионизма на Западе нашла отражение и в характеристике отца западного еврейского социализма Мозеса Гесса, которая у Льва Полякова существенно иная, чем у Шломо Авинери: «Но маршрут мог быть и совсем другим, ведущим от эмансипаторского универсализма к националистическому партикуляризму, таковабыла жизнь Мозеса Гесса, „коммунистического раввина“, провозвестника Карла Маркса и первого учителя Фридриха Энгельса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66