1. Палестина как стимул духовного созревания и национальное лицо как средство культурной сопричастности с вмещающей средой и 2. Палестина как способ спасения и национальное лицо как самоцель, имеющая следствием вычленение из нееврейского мира. Исторически определилось, что как раз последнее развилось в сионистское движение, которое, однако, хотя и базируется в своем популяризируемом варианте на националистическом палестинофильстве, но внутренне крайне неоднородно, ибо постоянно испытывает воздействие палестинофильства культурного уклона (об этом будет сказано дальше). Следовательно, палестинофильство, став экзаменом на аттестат зрелости русского еврейства, снабдило последнее всеми атрибутами еврейской истории с ее неизбежными двойственностью и внутренними брожениями, а также дежурной глубокой трагичностью.
Приобретение ощущения собственного национального дома, имеющее статус quinta essentia (основная суть) пинскеровского подвижничества, есть не что иное, как оживление гена Иерусалима в еврейской душе, и уже только поэтому не могло не найти отзыва среди еврейской массы России. Культурный аспект палестинофильства видел в своем национальном доме способ повышения и углубления еврейского духовного потенциала, который приносился на алтарь культуры и которому даже географическое разобщение не может помешать со-общению в режиме содружества с землеродной культурой; цитируемые Н. Портновой слова еврейского поэта Давида Кнута: «Две родины у русского еврейства — Палестина и Россия» имеют смысл девиза этой тенденции палестинофильства. И тот же Д. Кнут определил:
"Особенный еврейско-русский воздух.
Блажен, кто им когда-либо дышал. "(1921)
По поводу этих строк чудно выразилась русская поэтесса Зинаида Гиппиус:
"Словно отрок древне-еврейский,
Заплакал стихом библейским
И плачет и плачет Кнут…"
Более прозаические цели ставит перед собой вторая тенденция палестинофильства, где приобретение собственной территории(как говорит Пинскер, "Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления") и соответствующего государственного устройства выступает не просто самоцелью, а лозунгом и символом всего еврейства, и буревестник этого течения Лев Пинскер прокричал: «Теперь или никогда — да будет нашим лозунгом!» (1999, c. 114).
Бурные события в России конца XIX и начала XX веков прежде и ранее всего отразились на русском еврействе: погромная эпидемия, прокатившаяся в это время по югу и западу страны, составила первую важную веху в истории уже русского еврейства, ибо подвергло сотрясению и испытанию все — духовные и реальные — устои, на каких базировалось это формирование, изначально сочетающее в какой-то хрупкой, мало заметной, гармонии две противоположные ветви — культурологическое палестинофильство и националистическое палестинофильство. В признаки этого периода включается явное ужесточение позиции царской власти по отношению к русскому еврейству и переход правительства на враждебную евреям установку, что в их глазах уравняло эту власть с волей черни, толпы, сброда, и именно это обстоятельство нарушило хрупкую гармонию в палестинофильском сознании и создало перекос в сторону резкого доминирования националистического уклона с превосходством национального лика как ответной реакции еврейства, — это и было началом политического сионизма в России.
Ужесточение отношения царизма к русскому еврейству нельзя называть изменением политики правительства в еврейском вопросе на данный исторический момент, ибо здесь, как и во всех действиях самодержавной власти, отсутствует направляющая идея и действующий принцип, а наличествует персональная воля отдельных сановников и самодурство местной власти, всегда оборачивающейся по отношению к евреям в антисемитизм. Многого в этом плане стоит только факт выселения евреев из Москвы в 1891-92 годах, когда на евреев была организована в буквальном смысле охота (писала пресса: «московский обер-полицеймейстер назначил одинаковое вознаграждение за поимку одного еврея и двух лиц, обвинявшихся в грабеже»), но, тем не менее, вражда царского правительства к евреям не вмещается в европейский стандарт антисемитизма, подразумевающий сознательное истребление евреев. З. Жаботинский запустил в оборот термин «асемитизм», дающий некое приближение к антисемитизму или же показывающий невольную, нечаянную вражду к евреям. Так что открытие Солженицына не опровергается, но все же для многих исследователей политика царизма на этом этапе была безоговорочно антисемитской. Г. Я. Аронсон излагает: «Но в годы 1907-1914 в России если не откровенно антисемитское, то „асемитское“ поветрие порой охватывало и некоторых либералов среди русской интеллигенции, а разочарование в максималистских тенденциях первой русской революции давало иным повод возлагать ответственность за них на бросавшееся в глаза участие евреев в революции» (2002, с. 233). В конкретной и лапидарной форме выразил ситуацию другой авторитетный аналитик Б. Динур: «Антисемитизм, как политическая система сверху, революционность, как форма самозащиты снизу, — таков был удел народных еврейский масс» (2002, с. 325). (Сноска. В дальнейшем изложении я попытаюсь показать, что профессор Б. Динур не совсем прав, выводя революционность евреев формой самозащиты). Генрих Слиозберг, — образец строго рационального мышления, — склоняется к вполне определенному заключению: «Новое царствование свое отношение к евреям определило вполне явственно. Нельзя было не понять, что поддержание трех устоев, формулированных с высоты престола в знаменитом манифесте „На нас“, а именно, „народность, самодержавие и православие“, несовместимо с иным отношением к евреям, как с враждебным, и что антисемитизм становится одним из важнейших программных пунктов нового политического курса, принятого Александром III» (1999, с. 210).
Неимоверной болью отозвались погромы в чувствительной еврейской душе и прежде всего по причине того, что она, овеянная духовными раритетами, вынуждена была расстаться с целым рядом иллюзий, а кишиневский погром был знаменательной отметкой на этом пути и он обозначил пункт, с какого еврейство стало ощущать себя врагом правительства, а правительство своим врагом . В этом заключался крутой поворот в судьбе русских евреев, ибо он исполнил роль поднятого шлюза, направившего еврейский поток в одну сторону — в направление революции. И хотя царское правительство нельзя винить в сознательно-истребительном антисемитизме, но в головотяпской юдофобии, революционизирующей еврейство, самодержавная власть повинна целиком. Граф Л. Н. Толстой писал в письме к Шолом-Алейхему (6. 05. 1903г. ): «… то, что я имею сказать, а именно, что виновник не только кишиневских ужасов, но всего того разлада, который поселяется в некоторой малой части — и не народной — русского населения, — одно правительство». На той же волне возмущения говорит Солженицын: "Российское правительство, давно уже менее успевавшее на международной сцене, — ни тогда ни затем не поняло, какое грандиозное мировое поражение оно понесло здесь. Погром этот лег деготным пятном на всю российскую историю, на мировые представления о России в целом , — и черное зарево его предвозвестило и ускорило все близкие сотрясения нашей страны" (2001, ч. 1, с. 338). Зеев Жаботинский, — самый звонкий голос русского еврейства XX века, — определил кишиневскую трагедию как межу, разделяющую «две психологии», а в «послекишиневской психологии» действующим принципом стал призыв Х. Н. Бялика: «Не ждите помощи от своих врагов. Пусть вам поможет ваша собственная рука!». Первым непроизвольным проявлением этой убежденности стало бегство евреев из России, которое респектабельно именуется «эмиграцией» («Эмиграция евреев приняла характер хаотической беготни без ясного понимания всего значения и цели предпринимаемых шагов», — писалось в журнале «Восход», 1891г. No 13).
Для поверхностного взгляда кажется несомненным, что погромный пожар, полыхающий в России в конце XIX и начале XX веков, argumentum primarium (решающее доказательство) максимы школы Эттингера о «врожденном» русском антисемитизме, а повальный уход евреев из страны рассматривается как реакция на этот антисемитизм, Однако историческая действительность указывает не на прямолинейный рационализм Ш. Эттингера, а на вывод о том, что царский антисемитизм представляет собой агонию самодержавной власти и фиксирует стадию, предшествующую его полному краху; превращение еврейства в своего врага входит в число ошибок, предопределивших летальный исход бездарного правления. А еврейская эмиграция, случившаяся после погромов и потому ставящаяся в причинную связь с ними, есть пример логической ошибки post hoc propterhos (после этого, значит по причине этого). Данное обстоятельство еще более оттенило мысль Солженицына, что еврейские погромы не стали разделителем между русской и еврейской культурными корпорациями и эти погромы вовсе не есть результат их духовной несовместимости.
Массовый исход евреев в эмиграцию (по некоторым данным, Россию покинуло от 1, 3 до 1, 8 млн. человек), казалось, подрывает фундаментальную основу существования русского еврейства в качестве общественно-самостоятельной консолидации, а с формально-структурной стороны такое положение объективно нарушает формационную целостность русского еврейства. Однако более тщательное ознакомление с реальной еврейской действительностью не дает оснований для подобных суждений. Известный в среде русских маскилим Израэль Белкинд писал: «Можно услышать мнения, что заселение Эрец-Израэль и вместе с ним — Хиват-Цион и сионизм — родились внутри погромов 80-х г. г. Мнение это совершенно неверно. Действительно, эти погромы сыграли большую роль в национальном возбуждении, но они дали ему только внешний толчок. Почва была подготовлена заранее» (1999, с. 132). Автор имеет здесь в виду палестинофильскую «почву», развившуюся сингенетично с самим русским еврейством. Очень небольшая доля эмигрантов (2 — 4%) отправилась в Палестину, основная масса устремилась в благополучные страны американского континента, Австралию, Южную Африку, — следовательно, руководящая мотивация процесса не была обусловлена духовной палестинофильской тенденцией, а являлась вполне земной материальной потребностью, а, если судить по ярким рассказам Шолом-Алейхема, простой еврейский люд бежал не столько от антисемитизма и произвола властей, сколько от ужасающей бедности и беспросветной косности местечкового быта и также невыносимого гнета старины. В таком случае подобная эмиграция выглядит как стихийная форма процесса хаскалы в той части, где предусматривается избавление от удушливого талмудистского жизнепорядка, — излюбленной темы еврейских писателей-просветителей. Это обстоятельство находит подтверждение в особенности миграции евреев из России, на которую обращали внимание все исследователи и о которой говорит Солженицын: «Заметно и отсутствие лиц образованного слоя евреев, казалось бы наиболее угнетенных в России, они как раз не эмигрировали, — от 1899 до 1907 составляли чуть больше одного процента. Еврейская интеллигенция — нисколько не склонялась к эмиграции, она осуждала ее как отклонение от задач и жребия в России, где теперь-то и открывались пути активности» (2001, ч. 1, с. 311-312). Аналогичным выводом ознаменовались исследования Г. Я. Арансона: «Но наряду с эмиграционистскими настроениями, подавляющее большинство в русском еврействе сознавало, что оно должно продолжать свою жизнь, свое существование и свою борьбу на месте, в России» (2002, с. 215-216).
А еврейская жизнь в России, невзирая на все неблагоприятные обстоятельства, не только продолжалась, но и достигла такого расцвета, какого не имели галутные евреи ни в какой другой стране, и современный аналитик признает: «Общественная жизнь русского еврейства на рубеже веков (XIX и XX веков; — Г. Г. ) достигла зрелости и размаха, каким могли бы позавидовать многие малые народы Европы» (Э. Финкельштейн, 1989г. ). Русские властители дум в обществе также не могли не заметить этого феномена и великий философ Вл. Соловьев писал: «Провидение водворило в нашем отечестве самую большую и самую крепкую часть еврейства» (1891г. ). Роль, значение и вес еврейской интрузии в русскую духовность обладает положительными показателями во всех отношениях. О формальном численном параметре говорит один из наиболее сильных статистиков дореволюционной России Я. Д. Лещинский, чей фундаментальный труд «Об экономическом развитии русского еврейства» украшал библиотеки русских экономистов: "Население России — эта основная база экономического развития страны, процессов производства, как и потребления, — интенсивно росло в России в 19-м столетии. В 1815 г. оно составляло 45 миллионов; по данным переписи 1897 г. — 129 миллионов, в 1914 году — около 180 миллионов. Таким образом, в течение одного столетия увеличилось в четыре раза. Еврейское население России росло еще несколько более интенсивно: в 1815 г. в России (включая т. н. Конгрессивную Польшу) насчитывалось около 1200000 евреев; по переписи 1897 года — 5215000 душ, а в 1915 году — около 5430000 душ. Это значит, что по сравнению с 1815 г. еврейское население возросло почти впятеро, несмотря на то, что оно давало наибольший процент эмигрантов, переселяющихся за океан. Согласно переписи 1897г. , евреи составляли 4% всего населения страны. (2002, с. 187). А качественную сторону русского еврейства дореволюционного периода раскрыл забытый ныне замечательный еврейский публицист Иосиф Бикерман: "Ибо поистине судьбы нашего народа тесно связаны с судьбой великой России. В царской России жило больше половины еврейского народа… Естественно поэтому, что еврейская история ближайших к нам поколений была по преимуществу историей русского еврейства. Событие, умственное течение, моральный запрос приобретали историческое значение постольку, поскольку они в среде русского еврейства имели свое начало или на него обращались. Западные евреи были богаче, влиятельнее, стояли впереди нас по культурному уровню, но жизненная сила еврейства была в России . И эта сила росла и крепла вместе с расцветом русской империи… Только с присоединением областей, населенных евреями, к России началась тут новая жизнь, началось возрождение. Еврейское население быстро увеличивалось в числе, так что могло даже выделить многолюднейшую колонию за океан. (Сноска. По данным Я. Д. Лещинского, убыль еврейского населения за счет эмиграции за 15 лет перекрывалась естественным приростом, составляющим 100 тыс. человек в год. ) В руках евреев накоплялись капиталы, вырос значительный средний слой, поднимался все больше материальный уровень и широких низов; рядом усилий русское еврейство преодолело или, по крайней мере, все больше преодолевало вынесенную из Польши грязь, физическую и духовную; все больше распространялась в среде еврейства европейская образованность, мы все больше приобщались и к общеевропейской, и к русской культуре, и так далеко мы ушли в этом направлении, столько духовных сил накопили, что могли позволить себе роскошь иметь литературу на трех языках, общее — культуру в трех обличьях . Все это — вопреки черте оседлости, процентной норме и всяким другим ограничениям… Вопреки многочисленным недостаткам строя и в особенности административного механизма империя крепла, русский народ рос и богател, русская культура развивалась вширь и вглубь. Увеличивалось в то же время в своем значении и в своей мощи и русское еврейство. В этом параллельном росте и процветании сказалась тесная связь между судьбой русского еврейства, посредственно всего еврейского народа, и судьбами России" (1998, NoNo284-287; выделено мною — Г. Г. ).
Наиболее существенное, что должно быть отмечено в этом панегирике, это — культурное естество внутреннего наполнения русского еврейства и культурные ориентиры его развития. Именно по этой причине «жизненная сила еврейства была в России», также как и центр мирового еврейства помещался в России, хотя Бикерман ставил европейское еврейство по культурному уровню впереди русского. В этом замечательный публицист явно не прав, ибо в плане grosso modo (в широком плане), исключая нехарактерные частности, культура как фактор вечности по своей природе не подлежит рациональной системе оценок — больше-меньше, сильнее-слабее, впереди-сзади, — а здесь имеет значение только культурный потенциал сообщества людей. Культурный же потенциал русского еврейства был настолько велик, что оно оказалось в состоянии сотворить «культуру в трех обличьях» — на иврит, идиш и русском языках. Данная «культура в трех обличьях» представляет собой не просто феномен русского еврейства, а образует уникум культурологии в целом как отрасли творчества человеческого духа, ибо всемирная культура не знает прецедента своей практики, при котором язык — средство общения — в столь разнообразном виде обслуживал бы одну культуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Приобретение ощущения собственного национального дома, имеющее статус quinta essentia (основная суть) пинскеровского подвижничества, есть не что иное, как оживление гена Иерусалима в еврейской душе, и уже только поэтому не могло не найти отзыва среди еврейской массы России. Культурный аспект палестинофильства видел в своем национальном доме способ повышения и углубления еврейского духовного потенциала, который приносился на алтарь культуры и которому даже географическое разобщение не может помешать со-общению в режиме содружества с землеродной культурой; цитируемые Н. Портновой слова еврейского поэта Давида Кнута: «Две родины у русского еврейства — Палестина и Россия» имеют смысл девиза этой тенденции палестинофильства. И тот же Д. Кнут определил:
"Особенный еврейско-русский воздух.
Блажен, кто им когда-либо дышал. "(1921)
По поводу этих строк чудно выразилась русская поэтесса Зинаида Гиппиус:
"Словно отрок древне-еврейский,
Заплакал стихом библейским
И плачет и плачет Кнут…"
Более прозаические цели ставит перед собой вторая тенденция палестинофильства, где приобретение собственной территории(как говорит Пинскер, "Не святая, а собственная земля должна быть предметом нашего стремления") и соответствующего государственного устройства выступает не просто самоцелью, а лозунгом и символом всего еврейства, и буревестник этого течения Лев Пинскер прокричал: «Теперь или никогда — да будет нашим лозунгом!» (1999, c. 114).
Бурные события в России конца XIX и начала XX веков прежде и ранее всего отразились на русском еврействе: погромная эпидемия, прокатившаяся в это время по югу и западу страны, составила первую важную веху в истории уже русского еврейства, ибо подвергло сотрясению и испытанию все — духовные и реальные — устои, на каких базировалось это формирование, изначально сочетающее в какой-то хрупкой, мало заметной, гармонии две противоположные ветви — культурологическое палестинофильство и националистическое палестинофильство. В признаки этого периода включается явное ужесточение позиции царской власти по отношению к русскому еврейству и переход правительства на враждебную евреям установку, что в их глазах уравняло эту власть с волей черни, толпы, сброда, и именно это обстоятельство нарушило хрупкую гармонию в палестинофильском сознании и создало перекос в сторону резкого доминирования националистического уклона с превосходством национального лика как ответной реакции еврейства, — это и было началом политического сионизма в России.
Ужесточение отношения царизма к русскому еврейству нельзя называть изменением политики правительства в еврейском вопросе на данный исторический момент, ибо здесь, как и во всех действиях самодержавной власти, отсутствует направляющая идея и действующий принцип, а наличествует персональная воля отдельных сановников и самодурство местной власти, всегда оборачивающейся по отношению к евреям в антисемитизм. Многого в этом плане стоит только факт выселения евреев из Москвы в 1891-92 годах, когда на евреев была организована в буквальном смысле охота (писала пресса: «московский обер-полицеймейстер назначил одинаковое вознаграждение за поимку одного еврея и двух лиц, обвинявшихся в грабеже»), но, тем не менее, вражда царского правительства к евреям не вмещается в европейский стандарт антисемитизма, подразумевающий сознательное истребление евреев. З. Жаботинский запустил в оборот термин «асемитизм», дающий некое приближение к антисемитизму или же показывающий невольную, нечаянную вражду к евреям. Так что открытие Солженицына не опровергается, но все же для многих исследователей политика царизма на этом этапе была безоговорочно антисемитской. Г. Я. Аронсон излагает: «Но в годы 1907-1914 в России если не откровенно антисемитское, то „асемитское“ поветрие порой охватывало и некоторых либералов среди русской интеллигенции, а разочарование в максималистских тенденциях первой русской революции давало иным повод возлагать ответственность за них на бросавшееся в глаза участие евреев в революции» (2002, с. 233). В конкретной и лапидарной форме выразил ситуацию другой авторитетный аналитик Б. Динур: «Антисемитизм, как политическая система сверху, революционность, как форма самозащиты снизу, — таков был удел народных еврейский масс» (2002, с. 325). (Сноска. В дальнейшем изложении я попытаюсь показать, что профессор Б. Динур не совсем прав, выводя революционность евреев формой самозащиты). Генрих Слиозберг, — образец строго рационального мышления, — склоняется к вполне определенному заключению: «Новое царствование свое отношение к евреям определило вполне явственно. Нельзя было не понять, что поддержание трех устоев, формулированных с высоты престола в знаменитом манифесте „На нас“, а именно, „народность, самодержавие и православие“, несовместимо с иным отношением к евреям, как с враждебным, и что антисемитизм становится одним из важнейших программных пунктов нового политического курса, принятого Александром III» (1999, с. 210).
Неимоверной болью отозвались погромы в чувствительной еврейской душе и прежде всего по причине того, что она, овеянная духовными раритетами, вынуждена была расстаться с целым рядом иллюзий, а кишиневский погром был знаменательной отметкой на этом пути и он обозначил пункт, с какого еврейство стало ощущать себя врагом правительства, а правительство своим врагом . В этом заключался крутой поворот в судьбе русских евреев, ибо он исполнил роль поднятого шлюза, направившего еврейский поток в одну сторону — в направление революции. И хотя царское правительство нельзя винить в сознательно-истребительном антисемитизме, но в головотяпской юдофобии, революционизирующей еврейство, самодержавная власть повинна целиком. Граф Л. Н. Толстой писал в письме к Шолом-Алейхему (6. 05. 1903г. ): «… то, что я имею сказать, а именно, что виновник не только кишиневских ужасов, но всего того разлада, который поселяется в некоторой малой части — и не народной — русского населения, — одно правительство». На той же волне возмущения говорит Солженицын: "Российское правительство, давно уже менее успевавшее на международной сцене, — ни тогда ни затем не поняло, какое грандиозное мировое поражение оно понесло здесь. Погром этот лег деготным пятном на всю российскую историю, на мировые представления о России в целом , — и черное зарево его предвозвестило и ускорило все близкие сотрясения нашей страны" (2001, ч. 1, с. 338). Зеев Жаботинский, — самый звонкий голос русского еврейства XX века, — определил кишиневскую трагедию как межу, разделяющую «две психологии», а в «послекишиневской психологии» действующим принципом стал призыв Х. Н. Бялика: «Не ждите помощи от своих врагов. Пусть вам поможет ваша собственная рука!». Первым непроизвольным проявлением этой убежденности стало бегство евреев из России, которое респектабельно именуется «эмиграцией» («Эмиграция евреев приняла характер хаотической беготни без ясного понимания всего значения и цели предпринимаемых шагов», — писалось в журнале «Восход», 1891г. No 13).
Для поверхностного взгляда кажется несомненным, что погромный пожар, полыхающий в России в конце XIX и начале XX веков, argumentum primarium (решающее доказательство) максимы школы Эттингера о «врожденном» русском антисемитизме, а повальный уход евреев из страны рассматривается как реакция на этот антисемитизм, Однако историческая действительность указывает не на прямолинейный рационализм Ш. Эттингера, а на вывод о том, что царский антисемитизм представляет собой агонию самодержавной власти и фиксирует стадию, предшествующую его полному краху; превращение еврейства в своего врага входит в число ошибок, предопределивших летальный исход бездарного правления. А еврейская эмиграция, случившаяся после погромов и потому ставящаяся в причинную связь с ними, есть пример логической ошибки post hoc propterhos (после этого, значит по причине этого). Данное обстоятельство еще более оттенило мысль Солженицына, что еврейские погромы не стали разделителем между русской и еврейской культурными корпорациями и эти погромы вовсе не есть результат их духовной несовместимости.
Массовый исход евреев в эмиграцию (по некоторым данным, Россию покинуло от 1, 3 до 1, 8 млн. человек), казалось, подрывает фундаментальную основу существования русского еврейства в качестве общественно-самостоятельной консолидации, а с формально-структурной стороны такое положение объективно нарушает формационную целостность русского еврейства. Однако более тщательное ознакомление с реальной еврейской действительностью не дает оснований для подобных суждений. Известный в среде русских маскилим Израэль Белкинд писал: «Можно услышать мнения, что заселение Эрец-Израэль и вместе с ним — Хиват-Цион и сионизм — родились внутри погромов 80-х г. г. Мнение это совершенно неверно. Действительно, эти погромы сыграли большую роль в национальном возбуждении, но они дали ему только внешний толчок. Почва была подготовлена заранее» (1999, с. 132). Автор имеет здесь в виду палестинофильскую «почву», развившуюся сингенетично с самим русским еврейством. Очень небольшая доля эмигрантов (2 — 4%) отправилась в Палестину, основная масса устремилась в благополучные страны американского континента, Австралию, Южную Африку, — следовательно, руководящая мотивация процесса не была обусловлена духовной палестинофильской тенденцией, а являлась вполне земной материальной потребностью, а, если судить по ярким рассказам Шолом-Алейхема, простой еврейский люд бежал не столько от антисемитизма и произвола властей, сколько от ужасающей бедности и беспросветной косности местечкового быта и также невыносимого гнета старины. В таком случае подобная эмиграция выглядит как стихийная форма процесса хаскалы в той части, где предусматривается избавление от удушливого талмудистского жизнепорядка, — излюбленной темы еврейских писателей-просветителей. Это обстоятельство находит подтверждение в особенности миграции евреев из России, на которую обращали внимание все исследователи и о которой говорит Солженицын: «Заметно и отсутствие лиц образованного слоя евреев, казалось бы наиболее угнетенных в России, они как раз не эмигрировали, — от 1899 до 1907 составляли чуть больше одного процента. Еврейская интеллигенция — нисколько не склонялась к эмиграции, она осуждала ее как отклонение от задач и жребия в России, где теперь-то и открывались пути активности» (2001, ч. 1, с. 311-312). Аналогичным выводом ознаменовались исследования Г. Я. Арансона: «Но наряду с эмиграционистскими настроениями, подавляющее большинство в русском еврействе сознавало, что оно должно продолжать свою жизнь, свое существование и свою борьбу на месте, в России» (2002, с. 215-216).
А еврейская жизнь в России, невзирая на все неблагоприятные обстоятельства, не только продолжалась, но и достигла такого расцвета, какого не имели галутные евреи ни в какой другой стране, и современный аналитик признает: «Общественная жизнь русского еврейства на рубеже веков (XIX и XX веков; — Г. Г. ) достигла зрелости и размаха, каким могли бы позавидовать многие малые народы Европы» (Э. Финкельштейн, 1989г. ). Русские властители дум в обществе также не могли не заметить этого феномена и великий философ Вл. Соловьев писал: «Провидение водворило в нашем отечестве самую большую и самую крепкую часть еврейства» (1891г. ). Роль, значение и вес еврейской интрузии в русскую духовность обладает положительными показателями во всех отношениях. О формальном численном параметре говорит один из наиболее сильных статистиков дореволюционной России Я. Д. Лещинский, чей фундаментальный труд «Об экономическом развитии русского еврейства» украшал библиотеки русских экономистов: "Население России — эта основная база экономического развития страны, процессов производства, как и потребления, — интенсивно росло в России в 19-м столетии. В 1815 г. оно составляло 45 миллионов; по данным переписи 1897 г. — 129 миллионов, в 1914 году — около 180 миллионов. Таким образом, в течение одного столетия увеличилось в четыре раза. Еврейское население России росло еще несколько более интенсивно: в 1815 г. в России (включая т. н. Конгрессивную Польшу) насчитывалось около 1200000 евреев; по переписи 1897 года — 5215000 душ, а в 1915 году — около 5430000 душ. Это значит, что по сравнению с 1815 г. еврейское население возросло почти впятеро, несмотря на то, что оно давало наибольший процент эмигрантов, переселяющихся за океан. Согласно переписи 1897г. , евреи составляли 4% всего населения страны. (2002, с. 187). А качественную сторону русского еврейства дореволюционного периода раскрыл забытый ныне замечательный еврейский публицист Иосиф Бикерман: "Ибо поистине судьбы нашего народа тесно связаны с судьбой великой России. В царской России жило больше половины еврейского народа… Естественно поэтому, что еврейская история ближайших к нам поколений была по преимуществу историей русского еврейства. Событие, умственное течение, моральный запрос приобретали историческое значение постольку, поскольку они в среде русского еврейства имели свое начало или на него обращались. Западные евреи были богаче, влиятельнее, стояли впереди нас по культурному уровню, но жизненная сила еврейства была в России . И эта сила росла и крепла вместе с расцветом русской империи… Только с присоединением областей, населенных евреями, к России началась тут новая жизнь, началось возрождение. Еврейское население быстро увеличивалось в числе, так что могло даже выделить многолюднейшую колонию за океан. (Сноска. По данным Я. Д. Лещинского, убыль еврейского населения за счет эмиграции за 15 лет перекрывалась естественным приростом, составляющим 100 тыс. человек в год. ) В руках евреев накоплялись капиталы, вырос значительный средний слой, поднимался все больше материальный уровень и широких низов; рядом усилий русское еврейство преодолело или, по крайней мере, все больше преодолевало вынесенную из Польши грязь, физическую и духовную; все больше распространялась в среде еврейства европейская образованность, мы все больше приобщались и к общеевропейской, и к русской культуре, и так далеко мы ушли в этом направлении, столько духовных сил накопили, что могли позволить себе роскошь иметь литературу на трех языках, общее — культуру в трех обличьях . Все это — вопреки черте оседлости, процентной норме и всяким другим ограничениям… Вопреки многочисленным недостаткам строя и в особенности административного механизма империя крепла, русский народ рос и богател, русская культура развивалась вширь и вглубь. Увеличивалось в то же время в своем значении и в своей мощи и русское еврейство. В этом параллельном росте и процветании сказалась тесная связь между судьбой русского еврейства, посредственно всего еврейского народа, и судьбами России" (1998, NoNo284-287; выделено мною — Г. Г. ).
Наиболее существенное, что должно быть отмечено в этом панегирике, это — культурное естество внутреннего наполнения русского еврейства и культурные ориентиры его развития. Именно по этой причине «жизненная сила еврейства была в России», также как и центр мирового еврейства помещался в России, хотя Бикерман ставил европейское еврейство по культурному уровню впереди русского. В этом замечательный публицист явно не прав, ибо в плане grosso modo (в широком плане), исключая нехарактерные частности, культура как фактор вечности по своей природе не подлежит рациональной системе оценок — больше-меньше, сильнее-слабее, впереди-сзади, — а здесь имеет значение только культурный потенциал сообщества людей. Культурный же потенциал русского еврейства был настолько велик, что оно оказалось в состоянии сотворить «культуру в трех обличьях» — на иврит, идиш и русском языках. Данная «культура в трех обличьях» представляет собой не просто феномен русского еврейства, а образует уникум культурологии в целом как отрасли творчества человеческого духа, ибо всемирная культура не знает прецедента своей практики, при котором язык — средство общения — в столь разнообразном виде обслуживал бы одну культуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66