Впоследствии, руководствуясь только ему известными мотивами, расправился с ними. Эта версия, правда, противоречит данным доктора Кацмана.
— Исходя из которых с Лелицкой и остальными пациентами его больницы больше никто не пересекался, — добавил Левченко.
— Остается еще вероятность, что Кацман или его компьютер ошиблись, — продолжал Горин. — Либо с пациентами Альберта Яковлевича Трофейщик мог встречаться вне стен четвертой психиатрической клиники. Для гарантии нужно провести подобное сравнение в остальных больницах.
— Ладно, Михалыч, какая вторая версия? — нетерпеливо произнес Левченко.
— Вторая версия похожа. — Горин взял со стола карандаш и принялся крутить его в руках. — Трофейщик мог контактировать с психически больными жертвами, будучи медицинским работником: психиатр, санитар и тому подобное.
— Ясно, третья версия? — Левченко достал блокнот и сделал какие-то пометки.
— А смысл третьей версии в том, что Трофейщик может быть вообще кем угодно. — Артем бросил карандаш обратно на стол. — В этом случае ему каким-то образом необходимо было получить доступ к информации о пациентах. Причем во всех больницах.
— Может, через этот ваш Интернет, Костя? — поинтересовался Левченко у Сизова.
Тот в ответ неопределенно пожал плечами.
— Вряд ли, — ответил за него Воробьев. — У некоторых из интересующих нас больниц даже и компьютеров-то нет. И кстати, вариант контакта на воле отпадает: один из убитых провел в стенах психушки всю жизнь, с детства. Убит из снайперской винтовки, через зарешеченное окно.
— Спасибо, Паша, это очень ценное замечание, — поблагодарил Горин. — В любом случае, все наши версии, Михалыч, требуют тщательной работы с руководящим персоналом вышеозначенных больниц. Предлагаю прямо сейчас еще раз навестить нашего старого знакомого Альберта Яковлевича Кацмана.
Сизов в это время встал из-за стола и направился к выходу.
— Ты далеко, Константин? — поинтересовался Левченко. — Не заболел, случайно?
— Да съел что-то в обед, — отмахнулся Сизов. — Пойду в сортире немного посижу.
— Зайди в медпункт лучше сначала, — посоветовал Левченко.
— Смотри-ка, первый раз наблюдаю такой нонсенс! — воскликнул Воробьев после ухода Сизова. — Девка у Кости на экране полностью одета, а сам он ей уже кучу денег должен…
— Видать, крепко живот прихватило у парня, — искренне посетовал доверчивый Эдуардович.
Доктор Кацман всем своим видом давал понять, что посетители из следственного отдела ему уже изрядно надоели. При разговоре с Левченко и Гориным он почти все время глядел в экран своего монитора и шевелил по столу «мышкой». Артем не видел изображения на экране, но готов был поклясться, что Альберт Яковлевич взирал не на данные пациентов. Возможно, он тоже был любителем покера.
— Кто-нибудь помимо вас имеет доступ к информации по всем пациентам клиники? — спросил его Левченко.
— Без меня в этот кабинет никто не заходит, тем более — никто не имеет права работать с моим компьютером. — ответил Кацман. — Всю информацию в него заношу я лично, по мере ее поступления. Лечащим врачам я предоставляю распечатки, подобные тем, что сделал не так давно вам, причем эти распечатки делаются на отдельных пациентов.
— А не проверите, Альберт Яковлевич, не был ли лечащим врачом наших четверых пациентов один и тот же человек? — попросил Горин.
— Нет, их лечили разные люди, — тут же ответил Кацман.
— Может, все-таки по компьютеру уточните? — предложил Левченко.
— Этого не требуется, гражданин следователь, моя память меня еще не подводила, — доктор натянуто улыбнулся.
— Помимо компьютера информация еще где-нибудь хранится? — продолжил опрос Горин.
— Безусловно, — Кацман махнул рукой за спину, где стоял огромный металлический шкаф. — Куда же мы без бумажек? Если хотите спросить о ключе, то он тоже хранится у меня.
— Сюда же уместились дела и за все прошедшие годы? — удивился Левченко.
— У нас здесь не дела, товарищи, а карточки, — уточнил Кацман. — А что касается архивов, то мы их, согласно регламенту о сроках хранения, уничтожаем. Как раз на последнем субботнике попросил парочку находящихся у меня на излечении пироманьяков сжечь несколько стопок, — он рассмеялся.
— И все-таки, Альберт Яковлевич. — Левченко подался вперед. — Постарайтесь еще раз напрячь свою отменную память. Быть может, вам все-таки удастся вспомнить, кто и при каких обстоятельствах интересовался личностями Лелицкой и тех других ваших пациентов.
— Да я вам еще раз говорю, ребята, — устало обвел взглядом собеседников доктор Кацман. — Кроме вас и подобных вам, ими никто не интересовался. Даже родственников их судьба волновала гораздо меньше, чем иных ваших сотрудников…
— Постойте-ка! — прервал его Левченко. — Иных наших сотрудников? Вы имеете в виду кого-то помимо нас двоих?
— Ну да, — ответил ему Кацман. — Тот парень, что приходил с вами первый раз, Константин, забыл фамилию…
— Сизов? — Горин насторожился.
— Точно, Сизов, — кивнул Кацман. — Как он меня с этой Лелицкой достал! Ходил больше недели сюда, тянул из меня информацию, словно на допросе.
Горин с Левченко переглянулись.
— Так что же вы про это-то молчали? — удивился Эдуардович.
— Ну, извините! — Кацман развел руками. — Я думал, что Сизов с вашего ведома действует, в интересах следствия, как он говорил. Или прикажете мне еще и в вашей несогласованности разбираться?
— Альберт Яковлевич, Сизова интересовала только Лелицкая? — спросил Артем, когда Кацман замолчал.
— Да, только Елена, причем это была скорее одержимость, нежели заинтересованность. Это я вам как психиатр говорю, — уже более спокойным голосом ответил Кацман.
— Возможно, вам это не понравится, доктор, но мы желаем услышать все, что стало известно о Лелицкой Сизову.
При этих словах Горина Левченко одобрительно закивал и открыл блокнот.
— Конечно не понравится… — снова принялся было кипятиться Кацман.
— И умоляю, — прервал его Артем, — давайте сегодня уже не будем упоминать врачебную этику, раз она вдруг стала мешать прекращению массовых убийств.
Лицо Кацмана залилось краской, он замолчал на некоторое время, уставившись в монитор, а к беседе вернулся лишь, когда его лицо приобрело прежний бледноватый оттенок.
— Он спрашивал меня о каких-то незначащих деталях. — заговорил доктор. — Требовал с меня воспоминания из ее прошлой жизни, фантазии, которыми она делилась со мной на сеансах психотерапии. Его интересовало, каким образом Лена наносила себе ранения, вплоть до мельчайших подробностей. Даже просил меня сделать несколько снимков.
— Неужели Сизов все это получил? — нахмурил брови Левченко.
— Как же! — усмехнулся Кацман. — Кое-что я ему, конечно, рассказал, в основном свои измышления по поводу заболевания Лелицкой. Но по-настоящему на вашего Сизова произвела впечатление одна диктофонная запись нашего с Леной разговора, вернее, оставшийся от неё фрагмент. Он заставлял меня дать ему прослушать раз десять, не меньше.
— Надеюсь, Альберт Яковлевич, у вас хватило ума не отдать ему эту запись? — прищурил один глаз Левченко.
— Не беспокойтесь, Александр Эдуардович, хватило, — ухмыльнулся Кацман. — Мало того, я даже не позволил ему переписать кассету.
Он встал, отомкнул дверцу металлического ящика и вытащил оттуда диктофон.
— Раз уж Сизов слышал, то, полагаю, может послушать и его непосредственный начальник.
Кацман несколько раз перематывал пленку и включал воспроизведение в поисках нужного места. Левченко и Горин замерли в ожидании. Вскоре сквозь фоновое шипение они услышали знакомый уже голос доктора Кацмана и низкий женский голос его собеседницы — Лелицкой Елены Юрьевны:
— Лена, я же просил тебя расслабиться, старайся дышать ровно. Я ни к чему не собираюсь тебя принуждать. В тот момент, когда тебе покажется, что наша беседа раздражает тебя, мы прервем ее. Тебе удобно? Ничего не мешает?
— Издеваетесь? По-вашему, удобно сидеть со стянутыми за спиной руками?
— Мы оба знаем, Лена, что со свободными руками ты попытаешься что-нибудь схватить с моего стола и нанести себе вред.
— Но ведь не вам же!
— Ты умная девушка, Лена, и понимаешь, что как врач я не могу допустить чужих страданий…
— Да что вы знаете о страданиях? О настоящих страданиях?
— Очень мало, Лена. Может быть, ты расскажешь мне немного о них?
— Я тоже знаю очень мало, о них может знать только…
— Так кто знает о страданиях достаточно, Лена?
— Неважно! Почему вы не пропишете мне электрошок?
— Тебе вовсе не нужен электрошок…
— Врете! Я знаю, что всех, кто отказывается излечиваться, вы отправляете на электрошок!
— Это заблуждение, Лена. Тем более ты вполне здорова, на мой взгляд. Нам просто нужно кое-что обсудить, давай попытаемся успокоиться…
В этом месте из динамика диктофона раздался скрежет.
— Пнула по столу, — шепотом пояснил Кацман.
— К кому ты только что испытала гнев, Лена, ко мне?
— Нет, к вашему столу. К себе я гнев испытала, а что — нельзя?
— Выходит, стремление причинить себе ущерб возникает в тебе из-за ненависти к собственному телу? Быть может, ты не можешь простить ему какие-то реакции, которые ты не ожидала от собственного организма?
— Прекратите нести чепуху! Сколько можно повторять, что я люблю свое тело, я его обожаю, потому и стараюсь доставить ему самое прекрасное из ощущений — боль, которую вы все так боитесь. Правда, сделать это по-настоящему может лишь Кархашим…
Запись на этом месте обрывалась.
— После этого я не смог вытянуть из Лены ни единого слова, — заключил Кацман.
Горин попросил прокрутить последнюю фразу еще раз.
— У тебя такое лицо, Михалыч, будто ты знаешь, кто такой этот Кархашим, — заметил Левченко.
— Угадал… — Горину вспомнилось перекошенное ужасом лицо подполковника Вараксина в будке грузовика, твердящего о проекте «Кархашим», принадлежащем секретному отделу «Тополь-8».
— Надо же, а я думал, что это просто бред сумасшедшей, — покачал головой доктор. — И что это за фрукт такой?
— Это из древних мифов, — ответил Горин. — А других записей Лелицкой у вас случайно не осталось?
Кацман молча развел руками в ответ.
В отделе Горина и Левченко ждал очередной сюр. приз.
— Где Сизов? — с порога выкрикнул Левченко. — В туалете сидит до сих пор?
— Нет, уже уехал, — ответил Воробьев, вставая из-за стола.
— И куда же?
— Не доложил. — У Воробьева был какой-то растерянный вид, и Эдуардович это заметил.
— Что еще? — настороженно спросил он.
— Тут Костя это… — замялся Воробьев. — Свой диск отформатировал.
— Что сделал? — не понял Левченко.
— Со своего компьютера стер всю информацию, — уточнил Воробьев.
— Абсолютно всю? — переспросил Горин на всякий случай.
Воробьев кивнул.
— И девчонок-картежниц? — снова осведомился Артем.
— Михалыч, не до шуток! — рявкнул Левченко. — И базу данных уничтожил?
— Нет, база на сервере, — поспешил успокоить Воробьев. — Только свои личные файлы уничтожил…
— Что значит — личные? — рассердился Левченко. — Личные пусть дома стирает, а здесь все служебное! Как появится — сразу его ко мне!
Воробьев понимающе закивал.
— Что-то Константин у нас темнит, Артем, — устало произнес Эдуардович, присаживаясь на стул и утирая платком пот со лба. — Что делаешь? — вяло спросил он Горина, прильнувшего к одному из компьютеров.
— Ищу адрес, где раньше жила Лелицкая, — ответил Артем. — Там вроде бы ее сестра сейчас жить должна…
— Там же участковый все перепахал в свое время, — напомнил Левченко.
— Мало ли, — пожал плечами Горин. — Поговорю, может, что и выясню. Это хоть какая-то зацепка. Если Сизов вдруг появится, не выпускай его до моего возвращения.
— Что значит — если вдруг? — возмутился Левченко. — У нас здесь, между прочим, режимное предприятие, а не клуб свободных художников! Я ему не появлюсь!
Квартира, в которой когда-то жила Елена Лелицкая, находилась неподалеку от центра города, в старом облупившемся четырехэтажном домишке, который, в свою очередь, располагался в тихом чистом дворике, скрывающемся в тени высоких, окаймляющих его тополей. Возле двери подъезда лежала, вытянув лапы, прячущаяся от солнца собака. Когда Артем проходил мимо, она подняла голову, зарычала, но тут же откинулась обратно — совершать лишних телодвижений ей явно не хотелось.
Искомая квартира оказалась на третьем этаже. Дверь Горину открыла женщина примерно тридцатипятилетнего возраста. У нее был несколько заспанный вид. Она поправляла, видимо, только что наброшенный халат. Артем отметил в ней наличие некоторого сходства с Еленой.
— Из милиции, — поспешил он предупредить вопрос постепенно просыпающейся женщины и тут же подумал, что не сможет в случае чего подтвердить свои слова удостоверением.
Горин почувствовал, что начинает краснеть, но, к счастью, женщина пригласила его внутрь.
— Вы, насколько я понял, сестра Елены? — спросил он. когда оказался на кухне.
— Да, сестра, — тихо ответила женщина и тоже присела на стул.
В соседней комнате кто-то громко кашлянул.
Горин с извиняющейся улыбкой на лице оглядывал старомодное убранство кухни с выцветшими обоями и треснувшим в нескольких местах кафелем. Форточки были распахнуты настежь, но все равно в воздухе стоял тяжелый запах подгоревшего масла. Женщина внимательно, практически не мигая, смотрела Артему в глаза ожидая дальнейших объяснений его неожиданного визита.
— Могу я осмотреть ее комнату? — спросил он, наконец.
— Нет! — резко и категорично ответила женщина. — Мы уже давно сделали там ремонт.
За стенкой опять кашлянули.
— Долго вы еще будете ходить? — тихо, но агрессивно спросила она. — Уже давно все кончено, а вы все напоминаете мне об этом.
— Кто-то успел надоесть вам, верно? — предположил Артем. — Человек тоже из милиции?
— А кто его знает, из милиции он или нет? — женщина кисло усмехнулась. — Как и вы же. Хотя он удостоверение и показывал, а что толку? Трудно, что ли, эти ваши красные корочки добыть? Лучше бы совести побольше было. Перестаньте вы ходить сюда друг за другом, лучше Трофейщика ищите! Ленка ведь всего лишь одна из жертв…
— Последний вопрос, — Горин поднялся из-за стола. — Тот человек, что ходил до меня…
— Константин Сизов, — подсказала женщина.
— Да, именно он, — кивнул Горин. — Не помните случайно, приходил ли он сюда еще тогда, когда Лена была жива?
— Нет, не помню, — покачала головой сестра Лелицкой.
— А не могли они раньше быть знакомы, например, когда Елена находилась в больнице?
— Вы обещали, что будет один вопрос, — устало произнесла женщина. — Ничего я не знаю и никогда жизнью сестры не интересовалась.
— Небольшая помощь с вашей стороны, возможно, помогла бы нам отыскать убийцу, — сказал Артем, выходя за порог квартиры.
— Ленка добилась того, чего хотела. Всего хорошего. — Женщина закрыла за Гориным дверь.
— И вам того же, — тихо произнес он и начал спускаться по лестнице.
На первом этаже оказалось слишком темно, хотя ещё полчаса назад здесь все было достаточно освещено. Артём начал пробираться, вытянув вперед руки.
— Опять выкрутили, шпана! — раздался позади мужской срывающийся голос и по стенам забегал луч фонарика. — Сейчас выберемся, идите за мной…
Фонарик приближался, светя прямо в лицо Горину. Он зажмурился, и тут же на голову обрушился какой-то тупой тяжелый предмет.
Сначала пришла ноющая боль в области затылка, затем давящая боль в запястьях и точечные болевые ощущения в спине. Еще через некоторое время удалось разлепить веки, привыкнуть к яркому свету и подождать, пока размытые окружающие предметы приобретет естественные очертания. Горин находился в какой-то каморке, стены ее состояли из досок со щелями в палец толщиной, сквозь которые проглядывала темнота. Под потолком горела большая лампочка, висящая на изогнутом проводе. Сам Артем лежал на металлической кровати, пружины которой впивались ему в спину. Ноги его были привязаны к кровати веревкой, а руки пристегнуты наручниками к кроватной спинке. На дощатых стенах был развешан разнообразный технический инструмент.
Помимо Горина в каморке находился еще один человек: жилистый рыжеволосый парень лет двадцати пяти с узловатыми пальцами на руках и впалыми щеками на бледном лице. Он сидел у стены, сложив руки на коленях и смотрел на Артема.
— Даже не пытайся! — раздался срывающийся голос парня, когда Горин решил подергать руками и ногами
— Где я? — спросил Артем, и его вопрос отдался в голове болезненным эхом.
— В подвале того самого дома, куда ты сегодня явился, — ответил парень.
— Сколько сейчас времени? — снова спросил Горин.
— На работу уже не успеешь, — парень едко и пискляво хихикнул. — Тем более что спешить тебе еще рановато, — он обвел рукой инструменты, развешенные по стенам.
Горин обратил внимание, что помимо технического инвентаря здесь присутствовали разнообразные медицинские принадлежности, хлысты и самодельные приспособления, более всего напоминающие орудия пыток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Исходя из которых с Лелицкой и остальными пациентами его больницы больше никто не пересекался, — добавил Левченко.
— Остается еще вероятность, что Кацман или его компьютер ошиблись, — продолжал Горин. — Либо с пациентами Альберта Яковлевича Трофейщик мог встречаться вне стен четвертой психиатрической клиники. Для гарантии нужно провести подобное сравнение в остальных больницах.
— Ладно, Михалыч, какая вторая версия? — нетерпеливо произнес Левченко.
— Вторая версия похожа. — Горин взял со стола карандаш и принялся крутить его в руках. — Трофейщик мог контактировать с психически больными жертвами, будучи медицинским работником: психиатр, санитар и тому подобное.
— Ясно, третья версия? — Левченко достал блокнот и сделал какие-то пометки.
— А смысл третьей версии в том, что Трофейщик может быть вообще кем угодно. — Артем бросил карандаш обратно на стол. — В этом случае ему каким-то образом необходимо было получить доступ к информации о пациентах. Причем во всех больницах.
— Может, через этот ваш Интернет, Костя? — поинтересовался Левченко у Сизова.
Тот в ответ неопределенно пожал плечами.
— Вряд ли, — ответил за него Воробьев. — У некоторых из интересующих нас больниц даже и компьютеров-то нет. И кстати, вариант контакта на воле отпадает: один из убитых провел в стенах психушки всю жизнь, с детства. Убит из снайперской винтовки, через зарешеченное окно.
— Спасибо, Паша, это очень ценное замечание, — поблагодарил Горин. — В любом случае, все наши версии, Михалыч, требуют тщательной работы с руководящим персоналом вышеозначенных больниц. Предлагаю прямо сейчас еще раз навестить нашего старого знакомого Альберта Яковлевича Кацмана.
Сизов в это время встал из-за стола и направился к выходу.
— Ты далеко, Константин? — поинтересовался Левченко. — Не заболел, случайно?
— Да съел что-то в обед, — отмахнулся Сизов. — Пойду в сортире немного посижу.
— Зайди в медпункт лучше сначала, — посоветовал Левченко.
— Смотри-ка, первый раз наблюдаю такой нонсенс! — воскликнул Воробьев после ухода Сизова. — Девка у Кости на экране полностью одета, а сам он ей уже кучу денег должен…
— Видать, крепко живот прихватило у парня, — искренне посетовал доверчивый Эдуардович.
Доктор Кацман всем своим видом давал понять, что посетители из следственного отдела ему уже изрядно надоели. При разговоре с Левченко и Гориным он почти все время глядел в экран своего монитора и шевелил по столу «мышкой». Артем не видел изображения на экране, но готов был поклясться, что Альберт Яковлевич взирал не на данные пациентов. Возможно, он тоже был любителем покера.
— Кто-нибудь помимо вас имеет доступ к информации по всем пациентам клиники? — спросил его Левченко.
— Без меня в этот кабинет никто не заходит, тем более — никто не имеет права работать с моим компьютером. — ответил Кацман. — Всю информацию в него заношу я лично, по мере ее поступления. Лечащим врачам я предоставляю распечатки, подобные тем, что сделал не так давно вам, причем эти распечатки делаются на отдельных пациентов.
— А не проверите, Альберт Яковлевич, не был ли лечащим врачом наших четверых пациентов один и тот же человек? — попросил Горин.
— Нет, их лечили разные люди, — тут же ответил Кацман.
— Может, все-таки по компьютеру уточните? — предложил Левченко.
— Этого не требуется, гражданин следователь, моя память меня еще не подводила, — доктор натянуто улыбнулся.
— Помимо компьютера информация еще где-нибудь хранится? — продолжил опрос Горин.
— Безусловно, — Кацман махнул рукой за спину, где стоял огромный металлический шкаф. — Куда же мы без бумажек? Если хотите спросить о ключе, то он тоже хранится у меня.
— Сюда же уместились дела и за все прошедшие годы? — удивился Левченко.
— У нас здесь не дела, товарищи, а карточки, — уточнил Кацман. — А что касается архивов, то мы их, согласно регламенту о сроках хранения, уничтожаем. Как раз на последнем субботнике попросил парочку находящихся у меня на излечении пироманьяков сжечь несколько стопок, — он рассмеялся.
— И все-таки, Альберт Яковлевич. — Левченко подался вперед. — Постарайтесь еще раз напрячь свою отменную память. Быть может, вам все-таки удастся вспомнить, кто и при каких обстоятельствах интересовался личностями Лелицкой и тех других ваших пациентов.
— Да я вам еще раз говорю, ребята, — устало обвел взглядом собеседников доктор Кацман. — Кроме вас и подобных вам, ими никто не интересовался. Даже родственников их судьба волновала гораздо меньше, чем иных ваших сотрудников…
— Постойте-ка! — прервал его Левченко. — Иных наших сотрудников? Вы имеете в виду кого-то помимо нас двоих?
— Ну да, — ответил ему Кацман. — Тот парень, что приходил с вами первый раз, Константин, забыл фамилию…
— Сизов? — Горин насторожился.
— Точно, Сизов, — кивнул Кацман. — Как он меня с этой Лелицкой достал! Ходил больше недели сюда, тянул из меня информацию, словно на допросе.
Горин с Левченко переглянулись.
— Так что же вы про это-то молчали? — удивился Эдуардович.
— Ну, извините! — Кацман развел руками. — Я думал, что Сизов с вашего ведома действует, в интересах следствия, как он говорил. Или прикажете мне еще и в вашей несогласованности разбираться?
— Альберт Яковлевич, Сизова интересовала только Лелицкая? — спросил Артем, когда Кацман замолчал.
— Да, только Елена, причем это была скорее одержимость, нежели заинтересованность. Это я вам как психиатр говорю, — уже более спокойным голосом ответил Кацман.
— Возможно, вам это не понравится, доктор, но мы желаем услышать все, что стало известно о Лелицкой Сизову.
При этих словах Горина Левченко одобрительно закивал и открыл блокнот.
— Конечно не понравится… — снова принялся было кипятиться Кацман.
— И умоляю, — прервал его Артем, — давайте сегодня уже не будем упоминать врачебную этику, раз она вдруг стала мешать прекращению массовых убийств.
Лицо Кацмана залилось краской, он замолчал на некоторое время, уставившись в монитор, а к беседе вернулся лишь, когда его лицо приобрело прежний бледноватый оттенок.
— Он спрашивал меня о каких-то незначащих деталях. — заговорил доктор. — Требовал с меня воспоминания из ее прошлой жизни, фантазии, которыми она делилась со мной на сеансах психотерапии. Его интересовало, каким образом Лена наносила себе ранения, вплоть до мельчайших подробностей. Даже просил меня сделать несколько снимков.
— Неужели Сизов все это получил? — нахмурил брови Левченко.
— Как же! — усмехнулся Кацман. — Кое-что я ему, конечно, рассказал, в основном свои измышления по поводу заболевания Лелицкой. Но по-настоящему на вашего Сизова произвела впечатление одна диктофонная запись нашего с Леной разговора, вернее, оставшийся от неё фрагмент. Он заставлял меня дать ему прослушать раз десять, не меньше.
— Надеюсь, Альберт Яковлевич, у вас хватило ума не отдать ему эту запись? — прищурил один глаз Левченко.
— Не беспокойтесь, Александр Эдуардович, хватило, — ухмыльнулся Кацман. — Мало того, я даже не позволил ему переписать кассету.
Он встал, отомкнул дверцу металлического ящика и вытащил оттуда диктофон.
— Раз уж Сизов слышал, то, полагаю, может послушать и его непосредственный начальник.
Кацман несколько раз перематывал пленку и включал воспроизведение в поисках нужного места. Левченко и Горин замерли в ожидании. Вскоре сквозь фоновое шипение они услышали знакомый уже голос доктора Кацмана и низкий женский голос его собеседницы — Лелицкой Елены Юрьевны:
— Лена, я же просил тебя расслабиться, старайся дышать ровно. Я ни к чему не собираюсь тебя принуждать. В тот момент, когда тебе покажется, что наша беседа раздражает тебя, мы прервем ее. Тебе удобно? Ничего не мешает?
— Издеваетесь? По-вашему, удобно сидеть со стянутыми за спиной руками?
— Мы оба знаем, Лена, что со свободными руками ты попытаешься что-нибудь схватить с моего стола и нанести себе вред.
— Но ведь не вам же!
— Ты умная девушка, Лена, и понимаешь, что как врач я не могу допустить чужих страданий…
— Да что вы знаете о страданиях? О настоящих страданиях?
— Очень мало, Лена. Может быть, ты расскажешь мне немного о них?
— Я тоже знаю очень мало, о них может знать только…
— Так кто знает о страданиях достаточно, Лена?
— Неважно! Почему вы не пропишете мне электрошок?
— Тебе вовсе не нужен электрошок…
— Врете! Я знаю, что всех, кто отказывается излечиваться, вы отправляете на электрошок!
— Это заблуждение, Лена. Тем более ты вполне здорова, на мой взгляд. Нам просто нужно кое-что обсудить, давай попытаемся успокоиться…
В этом месте из динамика диктофона раздался скрежет.
— Пнула по столу, — шепотом пояснил Кацман.
— К кому ты только что испытала гнев, Лена, ко мне?
— Нет, к вашему столу. К себе я гнев испытала, а что — нельзя?
— Выходит, стремление причинить себе ущерб возникает в тебе из-за ненависти к собственному телу? Быть может, ты не можешь простить ему какие-то реакции, которые ты не ожидала от собственного организма?
— Прекратите нести чепуху! Сколько можно повторять, что я люблю свое тело, я его обожаю, потому и стараюсь доставить ему самое прекрасное из ощущений — боль, которую вы все так боитесь. Правда, сделать это по-настоящему может лишь Кархашим…
Запись на этом месте обрывалась.
— После этого я не смог вытянуть из Лены ни единого слова, — заключил Кацман.
Горин попросил прокрутить последнюю фразу еще раз.
— У тебя такое лицо, Михалыч, будто ты знаешь, кто такой этот Кархашим, — заметил Левченко.
— Угадал… — Горину вспомнилось перекошенное ужасом лицо подполковника Вараксина в будке грузовика, твердящего о проекте «Кархашим», принадлежащем секретному отделу «Тополь-8».
— Надо же, а я думал, что это просто бред сумасшедшей, — покачал головой доктор. — И что это за фрукт такой?
— Это из древних мифов, — ответил Горин. — А других записей Лелицкой у вас случайно не осталось?
Кацман молча развел руками в ответ.
В отделе Горина и Левченко ждал очередной сюр. приз.
— Где Сизов? — с порога выкрикнул Левченко. — В туалете сидит до сих пор?
— Нет, уже уехал, — ответил Воробьев, вставая из-за стола.
— И куда же?
— Не доложил. — У Воробьева был какой-то растерянный вид, и Эдуардович это заметил.
— Что еще? — настороженно спросил он.
— Тут Костя это… — замялся Воробьев. — Свой диск отформатировал.
— Что сделал? — не понял Левченко.
— Со своего компьютера стер всю информацию, — уточнил Воробьев.
— Абсолютно всю? — переспросил Горин на всякий случай.
Воробьев кивнул.
— И девчонок-картежниц? — снова осведомился Артем.
— Михалыч, не до шуток! — рявкнул Левченко. — И базу данных уничтожил?
— Нет, база на сервере, — поспешил успокоить Воробьев. — Только свои личные файлы уничтожил…
— Что значит — личные? — рассердился Левченко. — Личные пусть дома стирает, а здесь все служебное! Как появится — сразу его ко мне!
Воробьев понимающе закивал.
— Что-то Константин у нас темнит, Артем, — устало произнес Эдуардович, присаживаясь на стул и утирая платком пот со лба. — Что делаешь? — вяло спросил он Горина, прильнувшего к одному из компьютеров.
— Ищу адрес, где раньше жила Лелицкая, — ответил Артем. — Там вроде бы ее сестра сейчас жить должна…
— Там же участковый все перепахал в свое время, — напомнил Левченко.
— Мало ли, — пожал плечами Горин. — Поговорю, может, что и выясню. Это хоть какая-то зацепка. Если Сизов вдруг появится, не выпускай его до моего возвращения.
— Что значит — если вдруг? — возмутился Левченко. — У нас здесь, между прочим, режимное предприятие, а не клуб свободных художников! Я ему не появлюсь!
Квартира, в которой когда-то жила Елена Лелицкая, находилась неподалеку от центра города, в старом облупившемся четырехэтажном домишке, который, в свою очередь, располагался в тихом чистом дворике, скрывающемся в тени высоких, окаймляющих его тополей. Возле двери подъезда лежала, вытянув лапы, прячущаяся от солнца собака. Когда Артем проходил мимо, она подняла голову, зарычала, но тут же откинулась обратно — совершать лишних телодвижений ей явно не хотелось.
Искомая квартира оказалась на третьем этаже. Дверь Горину открыла женщина примерно тридцатипятилетнего возраста. У нее был несколько заспанный вид. Она поправляла, видимо, только что наброшенный халат. Артем отметил в ней наличие некоторого сходства с Еленой.
— Из милиции, — поспешил он предупредить вопрос постепенно просыпающейся женщины и тут же подумал, что не сможет в случае чего подтвердить свои слова удостоверением.
Горин почувствовал, что начинает краснеть, но, к счастью, женщина пригласила его внутрь.
— Вы, насколько я понял, сестра Елены? — спросил он. когда оказался на кухне.
— Да, сестра, — тихо ответила женщина и тоже присела на стул.
В соседней комнате кто-то громко кашлянул.
Горин с извиняющейся улыбкой на лице оглядывал старомодное убранство кухни с выцветшими обоями и треснувшим в нескольких местах кафелем. Форточки были распахнуты настежь, но все равно в воздухе стоял тяжелый запах подгоревшего масла. Женщина внимательно, практически не мигая, смотрела Артему в глаза ожидая дальнейших объяснений его неожиданного визита.
— Могу я осмотреть ее комнату? — спросил он, наконец.
— Нет! — резко и категорично ответила женщина. — Мы уже давно сделали там ремонт.
За стенкой опять кашлянули.
— Долго вы еще будете ходить? — тихо, но агрессивно спросила она. — Уже давно все кончено, а вы все напоминаете мне об этом.
— Кто-то успел надоесть вам, верно? — предположил Артем. — Человек тоже из милиции?
— А кто его знает, из милиции он или нет? — женщина кисло усмехнулась. — Как и вы же. Хотя он удостоверение и показывал, а что толку? Трудно, что ли, эти ваши красные корочки добыть? Лучше бы совести побольше было. Перестаньте вы ходить сюда друг за другом, лучше Трофейщика ищите! Ленка ведь всего лишь одна из жертв…
— Последний вопрос, — Горин поднялся из-за стола. — Тот человек, что ходил до меня…
— Константин Сизов, — подсказала женщина.
— Да, именно он, — кивнул Горин. — Не помните случайно, приходил ли он сюда еще тогда, когда Лена была жива?
— Нет, не помню, — покачала головой сестра Лелицкой.
— А не могли они раньше быть знакомы, например, когда Елена находилась в больнице?
— Вы обещали, что будет один вопрос, — устало произнесла женщина. — Ничего я не знаю и никогда жизнью сестры не интересовалась.
— Небольшая помощь с вашей стороны, возможно, помогла бы нам отыскать убийцу, — сказал Артем, выходя за порог квартиры.
— Ленка добилась того, чего хотела. Всего хорошего. — Женщина закрыла за Гориным дверь.
— И вам того же, — тихо произнес он и начал спускаться по лестнице.
На первом этаже оказалось слишком темно, хотя ещё полчаса назад здесь все было достаточно освещено. Артём начал пробираться, вытянув вперед руки.
— Опять выкрутили, шпана! — раздался позади мужской срывающийся голос и по стенам забегал луч фонарика. — Сейчас выберемся, идите за мной…
Фонарик приближался, светя прямо в лицо Горину. Он зажмурился, и тут же на голову обрушился какой-то тупой тяжелый предмет.
Сначала пришла ноющая боль в области затылка, затем давящая боль в запястьях и точечные болевые ощущения в спине. Еще через некоторое время удалось разлепить веки, привыкнуть к яркому свету и подождать, пока размытые окружающие предметы приобретет естественные очертания. Горин находился в какой-то каморке, стены ее состояли из досок со щелями в палец толщиной, сквозь которые проглядывала темнота. Под потолком горела большая лампочка, висящая на изогнутом проводе. Сам Артем лежал на металлической кровати, пружины которой впивались ему в спину. Ноги его были привязаны к кровати веревкой, а руки пристегнуты наручниками к кроватной спинке. На дощатых стенах был развешан разнообразный технический инструмент.
Помимо Горина в каморке находился еще один человек: жилистый рыжеволосый парень лет двадцати пяти с узловатыми пальцами на руках и впалыми щеками на бледном лице. Он сидел у стены, сложив руки на коленях и смотрел на Артема.
— Даже не пытайся! — раздался срывающийся голос парня, когда Горин решил подергать руками и ногами
— Где я? — спросил Артем, и его вопрос отдался в голове болезненным эхом.
— В подвале того самого дома, куда ты сегодня явился, — ответил парень.
— Сколько сейчас времени? — снова спросил Горин.
— На работу уже не успеешь, — парень едко и пискляво хихикнул. — Тем более что спешить тебе еще рановато, — он обвел рукой инструменты, развешенные по стенам.
Горин обратил внимание, что помимо технического инвентаря здесь присутствовали разнообразные медицинские принадлежности, хлысты и самодельные приспособления, более всего напоминающие орудия пыток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57