А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Четверо или шестеро его людей
мертвы, другие в страхе убежали в лес, полдюжины машин пылает, дом
сгорает дотла; ранен посторонний человек, который того гляди начнет
рассказывать всем и каждому, что банда неофашистов без ордера на арест
явилась к порогу его дома и пыталась захватить мужчину с девочкой, ко-
торых он пригласил на ленч.
После доклада О'Джея (хотя тот продолжал говорить, почти в истерике
повторяя одно и то же) Кэп положил трубку, плотнее устроился в своем
вращающемся кресле и попытался поразмыслить. Подумал, что ни одна тай-
ная операция со времен Залива Свиней на Кубе не кончалась таким сокру-
шительным провалом - и это на американской земле.
В кабинете царил полумрак, солнце ушло на другую сторону здания, и
появились густые тени, но света он не включал. Рэйчел Вызвала его по
переговорному устройству, он резко сказал ей, что не Желает разговари-
вать ни с кем. Без всяких исключений. Он почувствовал себя старым.
В памяти возникли слова Уэнлесса: "Я говорю о разрушительном потен-
циале". Теперь это был не просто вопрос о потенциале. Но мы ее пойма-
ем, думал он, тупо глядя в другой конец комнаты. Да, мы обязательно ее
поймаем. Он вызвав Рэйчел.
- Свяжите меня с Орвилом Джеймисоном, как только он Сможет приле-
теть сюда, - сказал он. - И с генералом Брэкманом в Вашингтоне. Разго-
вор чрезвычайной важности. В штате Нью-Йорк сложилась потенциально ще-
котливая ситуация. Срочно сообщите ему.
- Слушаюсь, сэр, - почтительно сказала Рэйчел.
- В девятнадцать ноль-ноль созовите всех шестерых заместителей ди-
ректора. Также разговор чрезвычайной важности. Я хочу также поговорить
с шефом полиции штата там, в Нью-Йорке. - Они участвовали в прочесыва-
нии, и Кэп хотел им это напомнить. Если Контору начнут обливать
грязью, он позаботится, чтобы и полиция получила свою долю. Он намере-
вался, однако, подчеркнуть, что если они будут выступать единым фрон-
том, то все смогут выйти из этой ситуации в довольно приличном виде.
Поколебавшись, он сказал:
- И когда позвонит Джон Рэйнберд, скажите, что мне нужно поговорить
с ним. Для него есть новое задание.
- Да, сэр.
Кэп отпустил клавишу переговорного устройства, откинулся в кресле,
разглядывая тени.
- Ничего непоправимого не случилось, - сказал он в сторону теней.
Это был девиз его жизни - не напечатанный на свитке тонкого полотна,
не вывешенный на стенке, не выгравированный на медной настольной до-
щечке, а запечатленный в его сердце как безусловная истина.
Ничего непоправимого. До сегодняшнего вечера, до сообщения О'Джея
он этому верил. Именно эта философия проложила дорогу наверх сыну бед-
ного пенсильванского шахтера. Он верил в нее и сейчас, хотя эта вера
на мгновение заколебалась. Если говорить о Мэндерсе и его жене, то у
них, вероятно, есть родственники, разбросанные от Новой Англии до Ка-
лифорнии, и каждый из них может стать потенциальным рычагом давления.
Здесь, в Лонгмонте хватало сверхсекретных досье, чтобы любое слушанье
в конгрессе, касающееся методов Конторы, было бы... ну, трудно услы-
шать. Автомобили и даже агенты - всего лишь винтики, хотя пройдет не-
мало времени, пока он привыкнет к мысли о смерти Стейновица. Кто заме-
нит Эла? Этот ребенок вместе с папашей заплатит, пусть не за все, хотя
бы за него. Кэп позаботится об этом.
Но девочка... Как обуздать девочку?
Есть разные способы. Разные методы.
Дело Макги все еще лежало на тележке. Он поднялся, подошел к ней и
стал нервно листать папку. Интересно, думал он, где в эту минуту нахо-
дится Джон Рэйнберд?
ВАШИНГТОН
В ту минуту, когда Кэп Холлистер мельком подумал о Джоне Рэйнберде,
тот сидел в номере отеля "Мэйфлауэр", смотря телевиэионную игру под
названием "Кто сообразительней". Сидел в кресле, голый, сдвинув ноги.
Он ждал наступления темноты. Стемнеет, он будет ждать ночи. Наступит
ночь, он будет ждать рассвета. Рассветет, почти замрет жизнь в отеле,
он перестанет ждать, поднимется в номер 1217 и убьет доктора Уэнлесса.
Затем опять спустится сюда, продумает, что рассказал Уэнлесс перед
смертью, а когда взойдет солнце - он немного поспит.
Джон Рэйнберд был миролюбивым человеком. Он был в мире почти со
всеми - с Кэпом, Конторой, Соединенными Штатами. В мире с богом, сата-
ной и вселенной. И если он до сих пор не был в мире с самим собой, то
лишь оттого, что миссия его пока не окончилась... За его спиной много
удачных дел - на нем немало почетных шрамов. Неважно, что люди отвора-
чиваются от него со страхом и отвращением. Неважно, что он потерял
глаз во Вьетнаме. Сколько ему платят - также неважно. Большую часть
денег он тратил на ботинки. Он очень любил ботинки. (Его отца похоро-
нили босым. Кто-то украл мокасины, приготовленные для похорон.)
Если не считать ботинок, Джон Рэйнберд интересовался двумя пробле-
мами. Одна из них - смерть. Его собственная смерть, разумеется. Он го-
товился к ее неизбежности не менее двадцати лет. Иметь дело со смертью
- единственное постоянно занятие, в котором он преуспел. Становясь
старше, он интересовался смертью все больше и больше, подобно художни-
ку, все более интересующемуся интенсивностью и уровнем света, писате-
лю, занятому характерами и оттенками смысла, которые он познает на
ощупь, словно слепой, Читающий по шрифту Брайля. Его больше всего ин-
тересовал уход... сам отлет души... уход из тела, из того, что люди
считают жизнью, и переход в какое-то другое состояние. Что ты должен
чувствовать, когда уходишь навсегда? Кажется ли это сном, от которого
ты очнешься? Ждет ли там дьявол из христианской религии, готовый
проткнуть твою вопящую душу вилами и потащить ее в ад, словно кусок
мяса на вертеле? Ощущаешь ли ты радость? Знаешь ли ты, что уходишь?
Что видят глаза умирающих?
Рэйнберд надеялся, что получит возможность узнать все сам. В его
профессии смерть зачастую наступала быстро и неожиданно. Мгновенно. Он
надеялся, что у него будет время подготовиться к собственной смерти и
все прочувствовать. В последнее время он внимательно, с надеждой найти
тайну в глазах, всматривался в лица людей, которых убивал. Смерть
очень интересовала его.
Его также интересовала маленькая девочка, которая так заботила
всех. Эта Чарли Макги. Как считал Кэп, Джон Рэйнберд имел смутное
представление о семействе Макги и ничего не знал о "лот шесть". На са-
мом деле Рэйнберд знал почти столько же, сколько сам Кэп, - что опре-
деленно обрекло бы его на ликвидацию, догадайся Кэп об этом. Они по-
дозревали, что девочка наделена способностью или потенциальной способ-
ностью излучать энергию. А может быть, у нее еще куча других способ-
ностей. Он хотел бы встретиться с девочкой, посмотреть, что это за
способности. Знал он также о том, что Макги обладал, по словам Кэпа,
"потенциальной силой внушения", но это не волновало Джона Рэйнберда.
Он еще не встречал человека, способного внушить что-нибудь ему самому.
"Кто сообразительней" кончилось. Начались неинтересные новости.
Джон Рэйндберд сидел, ничего не ел, не пил, не курил, очищенный и
опустошенный, ожидая, когда подойдет время для убийства.
* * *
Несколько ранее в тот день Кэп беспокойно размышлял о том, как бес-
шумно двигается Рэйнберд. Доктор Уэнлесс его не услышал. Он очнулся от
глубокого сна, потому что чей-то палец щекотал его под носом. Проснул-
ся и увидел склонившееся над кроватью чудовище из кошмара. Один глаз
мягко поблескивал в свете лампы из ванной, которую Уэнлесс всегда ос-
тавлял гореть, ночуя вне дома. На месте второго глаза зияла дыра.
Уэнлесс открыл было рот, чтобы закричать, но Джон Рэйнберд одной
рукой зажал ему нос, а другой закрыл рот. Уэнлесс задергался.
- Ш-ш-ш, - сказал Рэйнберд. Он произнес это умиротворенно и снисхо-
дительно, как говорит мать ребенку, меняя пеленки. Уэнлесс задергался
сильнее.
- Хотите жить - не шевелитесь и молчите, - сказал Рэйнберд.
Уэнлесс взглянул на него, изогнулся разок и затих.
- Будете вести себя смирно? - спросил Рэйнберд. Уэнлесс кивнул. Ли-
цо его наливалось кровью. Рэйнберд убрал руки - Уэнлесс стал хрипло
хватать воздух. Из одной ноздри вытекала тонкая струйка крови.
- Кто... вы... Кэп... послал вас?
- Рэйнберд, - угрожающе сказал он. - Да. Кэп послал меня. В темноте
глаза Уэнлесса казались громадными. Он облизал губы. Лежа в постели со
сбитыми вокруг костлявых коленей простынями, он выглядел самым старым
ребенком в мире.
- У меня есть деньги, - быстро зашептал он. - Счет в швейцарском
банке. Куча денег. Все ваши. Рта не раскрою. Клянусь богом.
- Не нужны ваши деньги, доктор Уэнлесс, - сказал Рэйнберд. Уэнлесс
уставился на него, левый угол рта опустился в чудовищной ухмылке, ле-
вое веко закрыло глаз и дрожало.
- Если хотите остаться живым после восхода солнца, - сказал Рэйн-
берд, - побеседуйте со мной, доктор Уэнлесс. Прочитайте мне лекцию.
Семинар для одного. Я буду внимательным, хорошим слушателем. И награжу
вас жизнью, которую вы проведете вдали от глаз Кэпа и Конторы. Понима-
ете?
- Да, - хрипло отозвался Уэнлесс.
- Согласны?
- Да... но что?..
Рэйнберд положил два пальца на губы доктора Уэнлесса, и тот мигом
умолк. Его костлявая грудь быстро поднималась и опускалась.
- Я произнесу два слова, - сказал Рэйнберд, - и вы начнете свою
лекцию. Включите в нее все, что знаете, все, о чем подозреваете, все
ваши теоретизирования. Вы готовы услышать эти два слова, доктор Уэн-
лесс?
- Да, - кивнул доктор Уэнлесс.
- Чарлина Макги, - сказал Рэйнберд, и доктор Уэнлесс заговорил.
Сначала он медленно выдавливал слова, затем они полились быстрее. Он
рассказал всю историю испытаний "лот шесть" и того, главного экспери-
мента. Многое из рассказанного Рэйберд знал, но Уэнлесс добавил
кое-что новое. Профессор повторил всю проповедь, прочитанную в то утро
Кэпу. Рэйнберд внимательно слушал, иногда хмурясь, слегка похлопывая
руками, хихикая над метафорой Уэнлесса относительно обучения туалету.
Это поощрило Уэнлесса говорить быстрее; когда же он, как все старики,
начал повторяться, Рэйнберд снова наклонился и снова одной рукой зажал
ему нос, а другой закрыл рот.
- Извините, - сказал Рэйнберд.
Уэнлесс извивался и бился, как рыба, под тяжестью Рэйнберда. Тот
надавил сильнее. Когда Уэнлесс стал затихать, Рэйнберд быстро убрал
руку, зажимающую нос. Настоящее дыхание доктора походило на шум возду-
ха, вырывающегося из шины, проколотой большим гвоздем. Глаза вращались
в орбитах, как у перепуганной лошади... и все же в них трудно было
что-нибудь разглядеть.
Рэйнберд схватил доктора Уэнлесса за воротник пижамы и сдвинул на
край постели, чтобы свет из ванны светил ему прямо в лицо. И снова за-
жал доктору нос.
Мужчина, если перекрыть доступ воздуха в легкие и он лежит без дви-
жения, иногда может прожить до девяти минут без необратимых последс-
твий для мозга; женщина, при несколько большем объеме легких и немного
лучшей системе выделения углекислого газа, может протянуть десять или
двенадцать минут. Конечно, борьба и страх значительно сокращают время
выживания.
Доктор Уэнлесс бился сорок секунд, затем его попытки спастись осла-
бели. Он сильно бил руками по гранитной маске, заменявшей Джону Рэйн-
берду лицо. Притуплено барабанил пятками по ковру на полу. Пустил слю-
ну в мозолистую ладонь Рэйнберда. И настал тот самый момент.
Рэйнберд наклонился вперед, с детским нетерпением изучая глаза Уэн-
лесса.
Но было все то же, всегда одно и то же. Из глаз, казалось, исчез
страх, вместо него в них появилась озадаченность, не удивление, не по-
нимание или благоговейный страх - просто озадаченность. На какое-то
мгновение два озадаченных глаза уставились на единственный Джона Рэйн-
берда, и Рэйнберд знал, что эти глаза видят его. Неясно, все более
расплывчато, по мере того как доктор уходил все дальше и дальше, но
его видели. Затем ничего не осталось, кроме остекленевшего взгляда.
Доктор Джозеф Уэнлесс больше не находился в отеле "Мэйфлауэр". Рэйн-
берд сидел на кровати рядом с куклой человеческого роста.
Он был неподвижен, одна рука все еще закрывала рот куклы, другая
крепко зажимала его ноздри. Полная уверенность не помешает - пусть
пройдет еще минут десять.
Он думал о том, что рассказал ему Уэнлесс о Чарлине Макти. Возможно
ли, чтобы ребенок обладал такой силой? Он полагал, что это возможно. В
Калькутте он видел, как человек прокалывал себя ножами - ноги, живот,
грудь, шею, - затем вытаскивал ножи, не оставляя ран. Оказалось, что
это возможно. И, конечно, интересно.
Он думал обо всем этом, но поймал себя на мысли: что почувствуешь,
убивая ребенка? Сознательно он никогда этого не делал (хотя однажды
подложил бомбу в самолет, бомба взорвалась, убив шестьдесят семь чело-
век на борту, и возможно, среди них были дети, но это не одной то же,
то было безлично). Его профессия не часто требовала убийства детей.
Контора, в конце концов, не террористическая организация, как бы ни
хотелось некоторым, скажем, некоторым слюнтяям в конгрессе, считать
так. Они, в конце концов, - научное учреждение. Может, & ребенком все
будет по-другому? В конце может появиться другое выражение в глазах,
что-то другое, а не озадаченность, опустошающая и - да, да - так печа-
лящая его.
Возможно, в смерти ребенка он отчасти откроет для себя то, что ему
так хочется знать.
Именно такого ребенка, как эта Чарлина Макги. - Моя жизнь как пря-
мая дорога в пустыне, - негромко сказал Джон Рэйнберд. Он внимательно
посмотрел в мутные голубые кусочки мрамора, бывшие недавно глазами
доктора Уэнлесса. - Но твоя жизнь никуда больше не ведет, мой друг...
мой добрый Друг.
Он поцеловал Уэнлесса сначала в одну щеку, потом в другую. Затем
вытащил на кровать и набросил на него простыню. Она опустилась мягко,
словно парашют, и облегла его торчащий, теперь уже неподвижный нос.
Рэйнберд вышел.
Ночью он думал о девочке, способной якобы возжигать пламя. Он много
думал о ней. Ему хотелось знать, где она находится, что думает, какие
видит сны. Он испытывал к ней подобие нежности, стремление защитить
ее.
Минуло шесть часов утра - он засыпал, уверенный: девочка будет его.
ТАШМОР, ШТАТ ВЕРМОНТ
Энди и Чарли Макги добрались до коттеджа у Ташморского озера спустя
два дня после пожара на ферме Мэндерсов. Начать с того, что "виллис"
был далеко не в лучшей форме, а поездка по грязи через лесные дороги,
указанные им Ирвом, не принесла ему пользы.
Наступила ночь бесконечного дня, начавшегося в Гастингс Глене. Они
были менее чем в двадцати ярдах от конца второй и худшей из двух лес-
ных дорог. Перед ними, скрытая густыми зарослями кустарника, лежала
дорога 22. Они не видели дороги, но время от времени слышали шелест и
шум пролетавших мимо автомашин и грузовиков. Ночь они провели в "вил-
лисе", обнявшись, чтобы было теплее. И двинулись вновь в путь на сле-
дующее утро - вчерашнее утро - вскоре после пяти, когда дневной свет
был всего лишь блеклой белой полоской на востоке.
Чарли - бледная, вялая, измученная - не спросила отца, что случит-
ся, если пикеты на дорогах передвинуты дальше на восток. Если пикеты
передвинуты, их поймают, и на этом все кончится. Не вставал и вопрос о
том, чтобы бросить "виллис". Чарли не могла идти, не мог идти и он.
Поэтому Энди выехал на шоссе, и весь этот октябрьский день они вер-
телись по второстепенным дорогам под белым небом, которое грозилось
дождем, но так и не пролило его. Чарли много спала. Энди беспокоился,
что она спит нездоровым сном, стараясь убежать от случившегося с ними,
вместо того чтобы попытаться приспособиться к происшедшему.
Дважды останавливался он у придорожных кафе, покупал котлеты с жа-
реным картофелем. Во второй раз он воспользовался пятидолларовой бу-
мажкой, которую дал ему водитель фургона Джим Полсон. Мелочь из теле-
фонов была почти израсходована. Он, вероятно, выронил часть монет из
карманов в то сумасшедшее утро у Мэндерсов, но не мог этого вспомнить.
Кое-что еще исчезло: за ночь ушли пугающие омертвелые пятна на лице.
Он ничего не имел против их исчезновения.
Большая часть котлет и картофеля, купленных для Чарли, осталась
несъеденной.
Прошлым вечером они остановились на площадке отдыха у шоссе через
час после наступления темноты. Никого не было. Стояла осень, и сезон
кочевья индейцев прошел до следующего года. Грубо сработанное объявле-
ние выжженными по дереву буквами гласило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41