На нее трудно было
не обратить внимания - красный шарфик, яркий, как свежевыкрашенная
стена одинокого амбара в поле, бросался в глаза.
- Она пошла к билетным кассам! - закричал Рамон из сгущавшейся
вокруг него темноты, - Она пошла к кассам!
Его усилия были вознаграждены очередным безжалостным сжатием
руки. Рамону казалось, что кто-то расстегнул ему брюки, облил яички
керосином и поднес к ним спичку.
- {Я знаю}, что она пошла к билетным кассам! - не то прокричал,
не то просмеялся ему в лицо Дэниелс. - Какого черта она отправилась бы
в Портсайд, если не собиралась уехать на автобусе? Чтобы провести
социологические исследования среди таких придурков, как ты? {К какой}
кассе, вот что мне надо знать - к какой кассе, твою мать, и в какое
время?
И - о, хвала Господу, хвала Иисусу Христу и матери Божьей - он
случайно знал ответы на оба вопроса.
- "Континентал экспресс"! - воскликнул он, отдаленный от своего
голоса, казалось, на многие мили. - Я видел, как она пошла к окошку
кассы "Континентал экспресс", в половине одиннадцатого или без
четверти одиннадцать!
- "Континентал"? Ты не врешь?
Рамон не ответил. Он боком завалился на скамейку Одна рука с
растопыренными пальцами свесилась до самой земли. Его лицо приобрело
мертвенно-серый оттенок, лишь высоко на скулах оставались два ярких
розовых пятна. Молодые мужчина и женщина прошли мимо, глядя на
упавшего на скамейку человека, потом вопросительно посмотрели на
Дэниелса, который к этому времени убрал руку с промежности Рамона.
- Не волнуйтесь, - успокоил их Дэниелс, широко улыбаясь. - Он
эпилептик. - Он сделал паузу, улыбка стала еще шире. - Я позабочусь о
нем. Я - полицейский.
Они прибавили шаг и ушли, не оглядываясь. Дэниелс положил руку на
плечо Рамона. Прятавшиеся под кожей кости показались ему хрупкими, как
птичье крыло.
- Вставай-ка, великан, - произнес он, приводя упавшего в сидячее
положение. Голова Рамона безвольно болталась, как цветок на сломанном
стебельке. Его тело снова начало заваливаться на бок, из горла
вырывалось густое булькающее хрюканье. Дэниелс опять усадил его, и в
этот раз Рамону удалось сохранить вертикальное положение.
Дэниелс сидел рядом с ним, наблюдая за немецкой овчаркой,
которая, резвясь в свое удовольствие, бегала за пластмассовой летающей
тарелочкой. Он завидовал собакам, искренне завидовал. Им не нужно ни
за что отвечать, им не нужно работать - по крайней мере, в этой
стране, - их кормят, им предоставляют место для сна, им даже не надо
волноваться о том, что ждет их в конце пути, рай или ад. Однажды в
Обрейвилле он спросил об этом отца О'Брайена, и священник сказал ему,
что у животных нет души - умирая, они просто гаснут, как искры
фейерверка четвертого июля, и исчезают с лица земли. Правда, овчарку,
наверное, кастрировали месяцев через пять или шесть после ее рождения,
но...
- В некотором смысле это тоже большое преимущество, - пробормотал
Дэниелс. Он похлопал ладонью по трюкам Рамона, под которыми пенис едва
ощущался, зато яички распухли до невероятных размеров. - Все в
порядке, гигант?
Рамон издал глубокий гортанный звук, похожий на стон человека,
который видит кошмарный сон.
"Как бы там ни было, - подумал Дэниелс, - от того, что
предписано, все равно не уйти, так что радуйся тому, что имеешь".
Может, в следующей жизни ему повезет больше, и он родится овчаркой,
псом, не обремененным никакими заботами, с удовольствием догоняющим
летающие тарелочки, высовывающим массивную голову через заднее стекло
автомобиля по дороге домой, где его ждет вкусный и обильный ужин из
собачьего корма "Пурина дог чоу", но в этой жизни он родился мужчиной,
и в том-то и заключается вся беда.
И все же он {мужчина}, чего нельзя сказать о соседе по скамейке.
"Континентал экспресс". Рамон видел ее у окошка автобусной
компании "Континентал экспресс" в десять тридцать или без четверти
одиннадцать, и она не стала бы ждать чересчур долго - она слишком
боялась его, чтобы ждать долго, он готов поклясться в этом собственной
жизнью. Значит, ему нужно проверить автобусы, которые покинули
Портсайд, скажем, между одиннадцатью утра и часом дня. Вероятнее
всего, автобусы, уходящие в большие города, где она, как ей кажется,
смогла бы легко затеряться.
- Только от меня ты не уйдешь, - проговорил Дэниелс. Он увидел,
как овчарка высоко подпрыгнула и схватила парящую в воздухе тарелочку,
впившись в нее острыми белыми зубами. Нет, он найдет ее. Она {думает},
что может скрыться в большом городе, но ошибается. Поначалу ему
придется распутывать клубок большей частью по выходным, пользуясь, в
основном, телефоном. Да, пожалуй, другого выхода и нет, он должен
закончить расследование дела, связанного с ограблением склада большой
компании; это будет настоящая сенсация (если повезет, {его} сенсация).
Но ничего страшного. Скоро он разделается с ограблением и вплотную
займется поиском своей жены, уделит Роуз все свое внимание, и она
пожалеет о том, что совершила. Да. Она будет жалеть о своем
опрометчивом поступке на протяжении всей оставшейся жизни - периода,
который вряд ли окажется продолжительным, но он постарается сделать
его крайне... как бы это сказать...
- Крайне интенсивным, - проговорил он вслух и решил, что это
самое что ни на есть подходящее слово. {Идеально} подходящее слово.
Он встал со скамейки и быстро зашагал по улице к расположенному
на противоположной стороне полицейскому управлению, не удостоив даже
беглым взглядом молодого человека, сидящего в полубессознательном
состоянии на скамейке с опущенной головой и слабо прижатыми к паху
руками. Для детективного инспектора второго класса Нормана Дэниелса
Рамон попросту перестал существовать. Дэниелс размышлял о своей жене и
о тех уроках, которые он ей преподаст. О том, что им нужно будет
обсудить. И они {обязательно} поговорят - как только он ее выследит.
Они будут беседовать долго, очень долго, и главной темой разговора
станет то, что должно происходить с женщинами, которые клянутся
любить, почитать и повиноваться, а потом крадут кредитные карточки
мужей и убегают из дому. Они обязательно поговорят об этом. И
поговорят начистоту.

9

Она снова стелила постель, но в этот раз это была совсем другая
постель, совсем в другой комнате и совсем в другом городе. И, что
самое приятное, это постель, в которой она никогда не спала и никогда
не будет спать.
Прошел месяц с того дня, когда она покинула свой дом, оставшийся
в восьмистах милях к востоку, и многое в ее жизни улучшилось. Сейчас
самой большой проблемой являлась спина, вернее поясница, но даже она
теперь болела меньше; улучшение было заметным. В данный момент сильная
и неприятная боль в почках давала о себе знать, верно, но ведь это уже
восемнадцатый гостиничный номер, а в первый день работы в "Уайтстоуне"
она едва не потеряла сознание после уборки десятого номера и не могла
пошевелиться после четырнадцатого - ей пришлось обратиться к Пэм за
помощью. Четыре недели способны чертовски здорово изменить
мировоззрение человека, теперь Рози хорошо понимала это, особенно если
за четыре недели, о которых идет речь, вас ни разу не ударили по
почкам или в живот.
Однако на сегодня хватит.
Она подошла к двери гостиничного номера, просунула голову в
коридор и посмотрела сначала налево, "затем направо. Она не увидела
ничего, кроме нескольких тележек, на которых доставляли в номера
завтраки, тележки Пэм у номера-люкс под названием "Озеро Мичиган", в
конце коридора, и своей, рядом с дверью а номер шестьсот двадцать
четыре.
Взяв под стопкой свежих полотенец на тележке банан, она пересекла
гостиничный номер и села в мягкое кресло у окна. Очистив плод,
откусила маленький кусочек и начала медленно жевать его, глядя на
озеро, мерцавшее, как зеркало, в тусклом свете безветренного
дождливого майского дня. Ее сердце и разум переполняло одно простое
огромное чувство - благодарность. Жизнь ее далека от совершенства, во
всяком случае пока, однако многое изменилось к лучшему, изменилось
так, как она и не мечтала в тот день в середине апреля, когда стояла
на крыльце "Дочерей и сестер", глядя на коробочку переговорного
устройства и замочную скважину, забитую металлической пластиной. В тот
миг будущее представлялось ей темным и несчастным Теперь же у нес
болели почли, ноги, она прекрасно понимала, что не желает всю
оставшуюся жизнь гнуть спину работая внештатной горничной в отеле
"Уайтстоун", но банан был вкусен, а кресло под ней - мягким. В этот
миг она не променяла бы свое место в мировом порядке вещей ни на какое
другое. За те недели, которые оно провела без Нормана, Рози научилась
получать неизъяснимое наслаждение от маленьких радостей, от чтения
перед сном, от разговора с другими женщинами о фильме или телешоу во
время совместного мытья по суды после ужина, от незаконного
пятиминутного перерыва в разгар рабочего дня, когда можно присесть и
съесть банан.
И еще она испытывала удивительное удовольствие от {знанья того,
что ее ожидает в дальнейшем}, от уверенности, что в будущем не
прячутся болезненные и неприятные сюрпризы. Удовольствие знать,
например, что ей осталось привести в порядок всего два номера, после
чего они с Пэм спустятся вниз на служебном лифте и выйдут из отеля
через служебный вход. По пути к автобусной остановке (теперь Рози
легко ориентировалось в маршрутах оранжевой, красной и голубой
автобусных линий) они, скорее всего, забегут на минутку в "Горячий
горшок", чтобы пропустить по чашечке кофе Простые вещи Простые
удовольствия. Мир может быть и хорошим. Наверное, она знала об этом в
детстве, а потом забыла. Теперь заново усваивала эту истину, и уроки
доставляли ей радость. Она не обрела всего, что хотела, и до этого еще
очень далеко, но пока у нее нет причин для недовольства... тем более,
когда не знаешь, что поджидает тебя впереди. Будущему придется
повременить до тех пор, пока покинет "Дочерей и сестер" однако ее не
оставляло ощущение скорых перемен она чувствовала, что следующая
комната в "Дочерях и сестрах", которая освободится по причине отъезда
жильца, будет ее.
На полу перед открытой входной дверью номера шестьсот двадцать
четыре выросла чья-то тень, и прежде, чем она успела сообразить, куда
же ей спрятать недоеденный банан - а о том, чтобы встать с кресла, она
даже и не подумала, - в номер вошла Пэм.
- Привет детка, - бросила она и хихикнула, увидев по-детски
испуганное лицо Рози.
- Пэм, прошу тебя, {никогда} так не делай больше, ладно? Меня
едва не хватил сердечный приступ!
- Да ну, не думай, что тебя выгонят за то, что ты села в кресло и
ешь банан, - беззаботно сказала Пэм. - Знала бы ты, что творится в
этих номерах иногда!.. Что у тебя осталось, двадцать второй и
двадцатый?
- Да.
- Помочь?
- Нет, тебе совсем не обязательно.
- С удовольствием, - произнесла Пэм. - Честно, вдвоем мы
справимся с ним за пятнадцать минут. Ваше решение, леди?
- Я говорю да, - с признательной улыбкой ответила Рози. - Сегодня
в "Горячем горшке" плачу я - за кофе и пирожное, если захочешь.
Пэм расплылась в улыбке.
- Если у них не кончились те, с шоколадным кремом, боюсь, тебе
придется раскошелиться.

10

Хорошие дни - четыре недели хороших дней, несмотря ни на что.
Той ночью, лежа на своей койке, подложив руки под голову, глядя в
темный потолок и слыша приглушенные всхлипывания женщины через
несколько коек слева от нее - женщины, появившейся только накануне
вечером, - Рози подумала, что прожитые дни можно считать хорошими по
отрицательной причине: в них {не было} Нормана. Она чувствовала,
однако, что в скором времени одного лишь его отсутствия не хватит,
чтобы заполнить их и сделать приятными.
"Подожди еще немножко, - сказала она себе, закрывая глаза. - Пока
того, что ты имеешь, достаточно. Простые, ничем не омраченные дни
работы, еды. сна... {без} Нормана Дэниелса".
Ее сознание помутнело, мыслящая часть отделилась, и в голове
снова зазвучал голос Кэрол Кинг, поющий колыбельную, под которую она
засыпала почти каждый день: "На самом деле я - Рози... я - Рози
Настоящая... советую поверить мне... со мною шутки плохи..."
Затем последовала темнота, а за нею ночь - и таких становилось
все больше, - когда ей не снились плохие сны.


III. ПРОВИДЕНИЕ

1

Когда в следующую среду Рози и Пэм Хейверфорд спускались после
работы в служебном лифте, Рози обратила внимание на нездоровый,
необычно бледный вид Пэм.
- Все из-за месячных, - пояснила та, когда Рози выразила
озабоченность. - Не знаю почему, но в этот раз болит жутко.
- Зайдем на чашечку кофе?
Пэм на мгновение задумалась, затем отрицательно покачала головой.
- Отправляйся без меня. Все, о чем я сейчас мечтаю, - это
вернуться в "Дочери и сестры" и найти свободную спальню, пока не
вернулись с работы остальные и не начался обычный гомон. Проглочу
таблетку мидола и посплю пару часиков. Может, после этого снова
почувствую себя человеком.
- Я пойду с тобой, - сказала Рози. Двери раскрылись, и они вместе
вышли из лифта. Пэм покачала головой.
- Не стоит. - Ее лицо вспыхнуло короткой улыбкой. - У меня хватит
сил, чтобы доковылять самой, а ты не настолько юна, чтобы не выпить
чашку кофе без эскорта. Как знать - возможно, тебя ждет что-нибудь
интересное.
Рози вздохнула. На жаргоне Пэм под "чем-нибудь интересным" всегда
подразумевается мужчина, предпочтительно с рельефной мускулатурой,
которая выделяется под тонкой, плотно облегающей торс футболкой, как
геологические образования на теле планеты; что касается Рози, то она
полагала, что сможет легко обойтись без подобных мужчин до самого
конца жизни.
Кроме того, она замужем. Когда они вышли из отеля на улицу, Рози
посмотрела на руку, на которой были надеты два кольца: золотое,
полученное в день свадьбы, и обручальное с бриллиантом. Насколько этот
случайно брошенный взгляд определил то, что случилось позже, она могла
только догадываться, однако после него обручальное кольцо, о котором
при обычном порядке вещей она даже не вспоминала, почему-то
переместилось из глубин сознания на его поверхность. Бриллиант весил
чуть больше карата и по ценности намного превосходил все остальные
подарки, полученные ею от мужа за совместно прожитые годы, но до сего
дня ей и в голову не приходило, что кольцо принадлежит ей, и она может
избавиться от него, если захочет (причем избавиться таким способом,
какой сочтет наиболее подходящим).
Рози проводила Пэм до автобусной остановки за углом следующего от
отеля квартала и осталась с ней, несмотря на протесты Пэм, заявлявшей,
что в этом совершенно нет необходимости. Нездоровый вид Пэм вызвал у
нее серьезное беспокойство. С лица подруги исчез привычный румянец,
под глазами появились темные круги, тонкие морщинки шли от уголков
рта, сжатого с болезненной напряженностью. Кроме того, Рози приятно
было ощущать, что она заботится о ком-то, а не наоборот. Собственно,
она уже решила было сесть в автобус вместе с Пэм и проводить до
"Дочерей и сестер", чтобы не волноваться потом, не зная, добралась та
или нет, но в конце концов желание побаловать себя чашечкой ароматного
кофе (и, наверное, вкусным пирожным) взяло верх.
Она осталась на тротуаре и помахала рукой Пэм, которая села у
окна. Пэм помахала в ответ, и автобус тронулся. Рози еще
секунду-другую постояла на месте, затем развернулась и зашагала по
бульвару Хитченса в направлении "Горячего горшка". Ее мысли вернулись
к столь памятной первой прогулке по городу. Большая часть событий и
впечатлений того утра не сохранилась в памяти - лучше всего ей
запомнилось смешанное чувство страха и полной растерянности, - однако
по меньшей мере две фигуры отчетливо выделялись на блеклом фоне, как
две скалы, вырастающие из тумана: беременная женщина и мужчина с
рыжими усами. Особенно он. Прислонившийся плечом к дверному косяку, с
пивной кружкой в руке, провожающий ее взглядом. Говорящий
{(эй крошка эй крошка)}
ей что-то. Какое-то время воспоминания полностью занимали ее
мысли, как это бывает только с самыми тяжелыми и неприятными
впечатлениями - о тех моментах, когда не находишь себе места от
отчаяния, не в силах хоть как-то взять под контроль течение
собственной жизни, и она прошла мимо "Горячего горшка", даже не
заметив его;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68