Они его искалечили там, в Терр От. Если б у
меня были деньги, я бы подала на них в суд. Они называют это шоковой
терапией. Проклятый электрический стул - вот как называю это я!) и стал
работать на мойке машин "Скрубба-Дубба". И какое-то время все шло своим
чередом. Люди громкими криками подзывали его с углов улиц или из
останавливавшихся машин, интересуясь, что сказала миссис Симпл (уже четыре
года, как в могиле), когда он сжег ее пенсионный чек, и намочил ли он
постель после того, как сжег тот дом в Седли. Голоса постепенно стали
призрачными, но камни, вылетавшие из темных аллей и из-за углов улиц,
оставались реальными. Однажды кто-то запустил в него полупустой банкой
пива из проезжавшей машины. Банка попала ему в лоб, и он упал на колени.
Такова была его жизнь: голоса, время от времени пролетавшие камни,
"Скрубба-Дубба". А во время обеденного перерыва он обычно сидел на том же
самом месте, что и сегодня, ел сэндвич и наблюдал за нефтяными
резервуарами "Чири", размышляя, как же это все-таки произойдет.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не оказался в вестибюле
Методистской церкви с пятигаллонной канистрой бензина, разливая его
повсюду, а в особенности на груду старых сборников церковных гимнов в углу
- и тогда он остановился и подумал: Это плохо, и, наверное, не просто
плохо, а еще и ГЛУПО, они поймут, кто это сделал, они поймут, кто это
сделал, даже если это сделал бы кто-нибудь другой. Так он думал, вдыхая
запах бензина, и голоса трепыхались и кружились в его голове, словно
летучие мыши в башне с привидениями. Потом медленная улыбка появилась на
его лице, и он перевернул канистру и побежал с ней в центральный неф,
повсюду разливая бензин. Он пробежал весь путь от вестибюля к алтарю,
словно жених, опоздавший на свою собственную свадьбу и настолько
нетерпеливый, что начал уже разбрызгивать горячую жидкость, которую стоило
бы сохранить для первой брачной ночи.
На следующий день его отправили в Исправительный центр для мальчиков
в Северной Индиане. Уезжая, он заметил черные тлеющие развалины
Методистской церкви. И Карли Йейтс проорал ему вслед свою эпитафию:
- Эй, Мусорный Бак, с чего ты решил сжечь церковь? Почему ты не
спалил ШКОЛУ?
В семнадцать лет его отправили в тюрьму для несовершеннолетних, а в
восемнадцать он попал в тюрьму штата. Сколько он там пробыл? Кто знает? Во
всяком случае, не Мусорный Бак, это уж точно. Никому в тюрьме не было дела
до спаленной им Методистской церкви. Там были люди, совершившие куда более
серьезные преступления. Убийство. Изнасилование. Пролом черепа старой
библиотекарши. Кое-кто из сокамерников хотел кое-что сделать с ним, а
кое-кто - чтобы он с ними кое-что сделал. Он не возражал. Один мужчина с
лысой головой сказал, что любит его. - Я люблю тебя, Дональд! - и это во
всяком случае было лучше, чем увертываться от камней. Иногда он думал, что
хорошо бы остаться здесь навсегда. Но иногда ночью ему снилась нефтяная
компания "Чири", и во сне это всегда был один оглушительный взрыв, за
которым следовали два других.
Со временем ему стали доверять, и когда появилась странная болезнь,
его послали помогать в лазарете. Но через несколько дней больных там уже
не осталось, потому что все, кто был болен, умерли.
Ветерок погладил его по щеке и замер.
Он зажег спичку и уронил ее. Она упала в лужицу бензина. Появились
языки голубого пламени. Они образовали вокруг обгоревшей спички
расширяющуюся корону. Мгновение Мусорный Бак зачарованно наблюдал за ними,
а потом, оглядываясь через плечо, побежал к лестнице. Голубые языки, не
более двух дюймов в высоту, устремились к насосной станции и
возвращающейся посреди нее трубе. Борьба жука подошла к концу. Теперь он
превратился в обыкновенную почерневшую головешку.
Это может произойти и со мной.
Но, похоже, ему этого не хотелось. У него появилась смутная мысль,
что теперь в его жизни может возникнуть новая цель, что-нибудь очень
великое и возвышенное. Он испугался и побежал вниз по лестнице.
Все дальше и дальше вниз, вокруг резервуара, с мыслями о том, когда
же наконец воспламенятся пары над трубой и как скоро температура станет
достаточно высокой для того, чтобы огонь ринулся вниз.
Земля становилась все ближе и ближе. Машины на стоянке приобрели свой
нормальный размер. Но ему все казалось, что он движется очень медленно,
как во сне, что он будет бежать и бежать, но никогда не добежит до конца.
Он был рядом с бомбой, и запал был уже подожжен.
Наверху раздался внезапный треск, похожий на взрыв пятидюймового
фейерверка четвертого июля. Потом он услышал приглушенный лязг, и что-то
просвистело мимо него. Это был кусок трубы, абсолютно черный и
переплавленный жаром в какую-то новую и бессмысленную форму.
Когда до земли оставалось футов двадцать пять, он не выдержал и,
перескочив через перила, спрыгнул вниз. Он содрал с ладоней всю кожу, но
едва ли почувствовал это. Он был до краев наполнен стонущим, ухмыляющимся
ужасом.
Он кое-как поднялся и посмотрел наверх. На среднем резервуаре
появилась большая шапка желтых волос, и росли они с удивительной
скоростью. Взрыв мог произойти в любую секунду.
Он побежал. Сломанная кисть правой руки безвольно болталась. Он
пересек стоянку, одолел посыпанную гравием широкую подъездную дорогу,
пронесся сквозь открытые ворота и выбежал на шоссе N_130. Он перебежал
через шоссе и прыгнул в придорожную канаву, приземлившись на мягкое ложе
из мертвых листьев и влажного мха.
Раздался взрыв. Звук был таким сильным, что он почувствовал, как его
перепонки вдавились внутрь, а глаза вылезли из орбит. Раздался второй
взрыв, а за ним и третий. Мусорный Бак приподнял голову и увидел огромное
огненное дерево. Над ним возвышался удивительно высокий столб черного
дыма. На шоссе и рядом с ним стали падать куски обгорелого железа.
Нахлынула волна нестерпимого жара.
Он с трудом поднялся на ноги и побежал по шоссе в направлении Гэри.
Воздух становился все горячее и горячее и приобрел металлический привкус.
Он чувствовал себя как жук, пытающийся сбежать из включенной микроволновой
печи.
БА-БАААААХХХ!
Взорвался еще один резервуар, и сопротивление воздуха перед ним
словно бы исчезло. Огромная теплая рука подтолкнула его сзади и понесла
вперед. Его ноги лишь слегка касались асфальта.
Сопротивление воздуха постепенно вернулось, и Мусор рискнул бросить
взгляд через плечо. Возвышение, на котором стояли резервуары, было все
объято огнем. Похоже, горела даже дорога, а деревья пылали, как факелы.
Он пробежал еще четверть мили и, задыхаясь, перешел на шаг. Пройдя
еще милю, он остановился отдохнуть, и ноздри его втянули радостный запах
огня. Без пожарных машин и самих пожарных он будет распространяться по
ветру. Возможно, он будет пылать несколько месяцев. Сгорит Поутенвилль, и
огонь пойдет дальше на юг, уничтожая дома, деревни, фермы, поля, пастбища,
леса. Может быть даже, огонь доберется и до Терр От и спалит тамошнюю
больницу. А может быть, и дальше!
Он посмотрел на север в направлении Гэри. Теперь он мог видеть город
и возвышающиеся над ним огромные трубы, спокойные и безмятежные, словно
штрихи мела на светло-голубой доске. А за всем этим был Чикаго. Сколько
там нефтяных резервуаров? Заправочных станций? Остановившихся поездов с
цистернами сжиженного газа и горючими удобрениями? Сколько еще городов за
Гэри и Чикаго?
Перед ним простиралась вся страна, созревшая для огня.
Ухмыляясь, Мусорный Бак встал на ноги и отправился в путь. Кожа его
уже покраснела, как у омара. Он не чувствовал боли, хотя из-за этого и не
спал всю ночь, никак не в силах успокоиться. Впереди его ждали еще более
обширные и величественные пожары. Взгляд его глаз был нежным, радостным и
абсолютно сумасшедшим. Это были глаза человека, нашедшего наконец-то смысл
своей жизни, с которым он уже не расстанется никогда.
33
- Я хочу выбраться из города, - сказала Рита, не оборачиваясь. Она
стояла на балконе небольшой квартирки, и утренний ветерок теребил ее
прозрачную ночную рубашку.
- Хорошо, - сказал Ларри. Он сидел на столе и ел сэндвич с яичницей.
Она повернулась к нему, и лицо ее было осунувшимся. Если в парке в
день их встречи она тянула на элегантные сорок, то теперь она выглядела,
как женщина, балансирующая на опасной грани, которая отделяет начало
шестого десятка от полной старости. Между пальцами она держала сигарету, и
кончик ее дрожал. Она вдохнула дым, не затягиваясь.
- Я серьезно говорю.
- Я знаю, - сказал он. - И могу тебя понять. Нам действительно надо
уйти.
Мускулы ее лица облегченно расслабились, и с почти (но все же не
совсем) бессознательным отвращением Ларри подумал, что так она выглядит
даже старше.
- Когда?
- Почему бы не сегодня? - спросил он.
- Ты хороший мальчик, - сказала она. - Хочешь еще немного кофе?
- Я и сам могу налить.
- Глупости. Сиди, где сидишь. Я всегда наливала мужу вторую чашку
кофе, он настаивал на этом. Впрочем, от него за завтраком я видела только
пробор. Остальное было скрыто за "Уолл Стрит Джорнел" или какой-нибудь
чертовски солидной книжкой. Не просто что-нибудь значительное или
глубокое, но обязательно чреватое значением. Белль, Камю, Мильтон, Боже ты
мой. Ты - неплохая замена. - Она обернулась с игривым выражением лица. -
Тебе должно быть стыдно, если ты будешь прятать свое лицо за газетой.
Он вяло улыбнулся. Ее шутки сегодня утром, как впрочем, и весь
вчерашний день, казались слегка натянутыми. Он вспомнил их встречу в парке
и как ее речь показалась ему небрежной россыпью бриллиантов на бильярдном
сукне. Со вчерашнего дня бриллианты стали больше похожи на фальшивки.
- Ну вот. - Она подошла, держа чашку во все еще дрожавшей руке, и
когда она стала ставить ее на стол, кофе выплеснулся ему на руку. Он
отдернул руку, зашипев от боли, как кошка.
- Ой, извини... - На ее лице отразился не только испуг, но и нечто,
очень похожее на ужас.
- Все в порядке...
- Нет, я просто... не надо... сиди на месте... безрукая идиотка...
Она разразилась такими оглушительными рыданиями, словно ей только что
довелось присутствовать при смерти лучшего друга.
Он встал и обнял ее, не очень-то обрадовавшись ее конвульсивным
ответным объятиям. Это были даже не объятия, а скорее захват. Космический
захват, новый альбом Ларри Андервуда, - подумал он тоскливо. О, черт.
Никакой ты не симпатичный парень. Приехали, опять начинается.
- Прости меня. Не знаю, что это со мной стряслось. Никогда такого не
было. Прости меня...
- Все в порядке, это ерунда. - Он продолжал автоматически утешать ее,
гладя ее по седеющим волосам, которые станут выглядеть гораздо лучше (да и
вся она, собственно говоря, станет выглядеть гораздо лучше) после того,
как она проведет долгое время в ванной.
Разумеется, он понимал, что с ней стряслось. То, что произошло, имело
одновременно и личный, и безличный характер. Это повлияло и на него, но не
так резко и глубоко. В ней же словно разбился какой-то внутренний
кристалл.
Безличным фактором был, очевидно, запах. Сквозь балконную дверь его
приносил прохладный утренний ветерок, который вскоре превратится в
неподвижную, влажную жару, если, конечно, это день будет таким же, как и
предыдущие три или четыре. Что-то вроде гнилых апельсинов, или тухлой
рыбы, или запаха, который иногда бывает в подземке, когда в поезде открыты
окна. Это был запах разлагающихся трупов.
В Манхэттене по-прежнему было электричество, но вряд ли это будет
продолжаться долго. Почти во всех других районах свет уже погас. Прошлой
ночью, когда Рита уснула, он стоял на балконе и мог видеть, что в большей
части Бруклина и Куинз царит полная темнота. Черный карман шел от Сто
Десятой до самого Манхэттена. Если посмотреть в другом направлении, то
можно было заметить россыпь ярких огней над Юнион Сити и, возможно,
Байонной, но в остальном Нью-Йорк был погружен в черноту.
Чернота же эта означала не только отсутствие света. Она означала
также и отключение воздушных кондиционеров, этого современного удобства,
благодаря которому можно было спокойно существовать в городе с
наступлением середины июня. Это означало, что люди, спокойно умершие в
своих квартирах, теперь тухли в раскаленных печах. Когда он об этом думал,
то его ум постоянно возвращался к той картине, которую он застал в зале
ожидания. Он вспоминал об этом, и черное, сладкое видение вставало перед
ним и манило его.
Что касается личного фактора, то, по-видимому, она была встревожена
тем, что они обнаружили вчера по пути в парк. Когда они выходили, она
смеялась, болтала и веселилась. После возвращения она начала стареть.
Человек, предвещавший появление чудовищ, лежал на тропинке парка в
огромной луже собственной крови. Рядом с его застывшей вытянутой левой
рукой лежали разбитые очки. Одно из чудовищ, очевидно, все же появилось.
Его несколько раз ударили ножом. Ларри показалось, что он стал похож на
огромную подушечку для иголок.
Она кричала и не могла остановиться. Когда истерика, наконец, прошла,
она стала настаивать на том, чтобы похоронить его. Так они и сделали. И на
обратном пути она стала той женщиной, которой она была сегодня.
- Все в порядке, - сказал он. - Совсем небольшой ожог. Кожа почти не
покраснела.
- Я принесу мазь. Там есть в аптечке.
Она сделала шаг по направлению к двери, но он крепко взял ее за плечи
и усадил на стул. Она посмотрела на него своими запавшими глазами,
окруженными черными кольцами.
- Что тебе надо сделать, так это поесть, - сказал он. - Яичница,
жаренный хлеб, кофе. Потом мы пойдем за какими-нибудь картами и посмотрим,
как нам лучше всего выбраться из Манхэттена. Нам ведь придется идти
пешком.
Он подошел к холодильнику и достал оттуда два последних яйца. Он
разбил их над миской и стал сбивать.
- Куда ты хочешь уйти?
- Что? Я не...
- В каком направлении? - сказал он с легким нетерпением. Он долил
молока и поставил сковородку на плиту. - На север? Там Новая Англия. На
юг? Смысла нет. Мы можем отправиться...
Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него,
пытаясь овладеть собой, но ей не слишком это удается.
- В чем дело? - спросил он, подходя к ней. - Что такое?
- Боюсь, я не смогу есть, - вздохнула она. - Я знаю, что ты хочешь
накормить меня... Я попытаюсь, конечно... Но запах...
Он подошел к балконной двери и плотно закрыл ее.
- Ну вот, - сказал он, надеясь, что его раздражение осталось ею
незамеченным. - Так лучше?
- Да, - сказала она горячо. - Так гораздо лучше. Теперь я могу есть.
Он подошел к плите и потыкал яичницу, которая уже начинала
пузыриться. Он слышал, как она двигалась у него за спиной. Раздались звуки
Дебюсси, слишком легкие и слащавые на вкус Ларри. Он не терпел легкой
классической музыки. Если уж нужна настоящая классическая музыка, то надо
послушать Бетховена или Вагнера. Зачем заниматься ерундой?
Она спросила его, как он зарабатывал себе на жизнь. С некоторым
негодованием Ларри подумал, что та легкость, с которой она задала этот
вопрос, выдает человека, никогда не нуждавшегося в деньгах. Я был
рок-н-ролльным певцом, - ответил он ей, удивляясь, насколько легко он
привык к прошедшему времени.
Он положил яичницу на тарелку и поставил рядом чашку растворимого
кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей это нравилось (сам
Ларри был солидарен с мнением водителей грузовиков: "Если тебе нужна чашка
сливок с сахаром, то на хрен тебе кофе?"). Она сидела на пуфике перед
проигрывателем. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.
- Кушать подано, - позвал он.
Она подошла к столу с вымученной улыбкой и начала есть.
- Вкусно, - сказала она. - Ты был прав. Спасибо.
- На здоровье, - ответил он. - А теперь слушай. Я хочу предложить
тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать Девятой и повернем на
запад. Доберемся до Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Потом мы можем
отправиться по N_495 на северо-запад до Пассаика и... яичница нормальная?
Яйца не тухлые случайно?
Она улыбнулась.
- Прекрасная яичница. - Она подцепила на вилку еще один кусок и
отправила его себе в рот, запив глотком кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
меня были деньги, я бы подала на них в суд. Они называют это шоковой
терапией. Проклятый электрический стул - вот как называю это я!) и стал
работать на мойке машин "Скрубба-Дубба". И какое-то время все шло своим
чередом. Люди громкими криками подзывали его с углов улиц или из
останавливавшихся машин, интересуясь, что сказала миссис Симпл (уже четыре
года, как в могиле), когда он сжег ее пенсионный чек, и намочил ли он
постель после того, как сжег тот дом в Седли. Голоса постепенно стали
призрачными, но камни, вылетавшие из темных аллей и из-за углов улиц,
оставались реальными. Однажды кто-то запустил в него полупустой банкой
пива из проезжавшей машины. Банка попала ему в лоб, и он упал на колени.
Такова была его жизнь: голоса, время от времени пролетавшие камни,
"Скрубба-Дубба". А во время обеденного перерыва он обычно сидел на том же
самом месте, что и сегодня, ел сэндвич и наблюдал за нефтяными
резервуарами "Чири", размышляя, как же это все-таки произойдет.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не оказался в вестибюле
Методистской церкви с пятигаллонной канистрой бензина, разливая его
повсюду, а в особенности на груду старых сборников церковных гимнов в углу
- и тогда он остановился и подумал: Это плохо, и, наверное, не просто
плохо, а еще и ГЛУПО, они поймут, кто это сделал, они поймут, кто это
сделал, даже если это сделал бы кто-нибудь другой. Так он думал, вдыхая
запах бензина, и голоса трепыхались и кружились в его голове, словно
летучие мыши в башне с привидениями. Потом медленная улыбка появилась на
его лице, и он перевернул канистру и побежал с ней в центральный неф,
повсюду разливая бензин. Он пробежал весь путь от вестибюля к алтарю,
словно жених, опоздавший на свою собственную свадьбу и настолько
нетерпеливый, что начал уже разбрызгивать горячую жидкость, которую стоило
бы сохранить для первой брачной ночи.
На следующий день его отправили в Исправительный центр для мальчиков
в Северной Индиане. Уезжая, он заметил черные тлеющие развалины
Методистской церкви. И Карли Йейтс проорал ему вслед свою эпитафию:
- Эй, Мусорный Бак, с чего ты решил сжечь церковь? Почему ты не
спалил ШКОЛУ?
В семнадцать лет его отправили в тюрьму для несовершеннолетних, а в
восемнадцать он попал в тюрьму штата. Сколько он там пробыл? Кто знает? Во
всяком случае, не Мусорный Бак, это уж точно. Никому в тюрьме не было дела
до спаленной им Методистской церкви. Там были люди, совершившие куда более
серьезные преступления. Убийство. Изнасилование. Пролом черепа старой
библиотекарши. Кое-кто из сокамерников хотел кое-что сделать с ним, а
кое-кто - чтобы он с ними кое-что сделал. Он не возражал. Один мужчина с
лысой головой сказал, что любит его. - Я люблю тебя, Дональд! - и это во
всяком случае было лучше, чем увертываться от камней. Иногда он думал, что
хорошо бы остаться здесь навсегда. Но иногда ночью ему снилась нефтяная
компания "Чири", и во сне это всегда был один оглушительный взрыв, за
которым следовали два других.
Со временем ему стали доверять, и когда появилась странная болезнь,
его послали помогать в лазарете. Но через несколько дней больных там уже
не осталось, потому что все, кто был болен, умерли.
Ветерок погладил его по щеке и замер.
Он зажег спичку и уронил ее. Она упала в лужицу бензина. Появились
языки голубого пламени. Они образовали вокруг обгоревшей спички
расширяющуюся корону. Мгновение Мусорный Бак зачарованно наблюдал за ними,
а потом, оглядываясь через плечо, побежал к лестнице. Голубые языки, не
более двух дюймов в высоту, устремились к насосной станции и
возвращающейся посреди нее трубе. Борьба жука подошла к концу. Теперь он
превратился в обыкновенную почерневшую головешку.
Это может произойти и со мной.
Но, похоже, ему этого не хотелось. У него появилась смутная мысль,
что теперь в его жизни может возникнуть новая цель, что-нибудь очень
великое и возвышенное. Он испугался и побежал вниз по лестнице.
Все дальше и дальше вниз, вокруг резервуара, с мыслями о том, когда
же наконец воспламенятся пары над трубой и как скоро температура станет
достаточно высокой для того, чтобы огонь ринулся вниз.
Земля становилась все ближе и ближе. Машины на стоянке приобрели свой
нормальный размер. Но ему все казалось, что он движется очень медленно,
как во сне, что он будет бежать и бежать, но никогда не добежит до конца.
Он был рядом с бомбой, и запал был уже подожжен.
Наверху раздался внезапный треск, похожий на взрыв пятидюймового
фейерверка четвертого июля. Потом он услышал приглушенный лязг, и что-то
просвистело мимо него. Это был кусок трубы, абсолютно черный и
переплавленный жаром в какую-то новую и бессмысленную форму.
Когда до земли оставалось футов двадцать пять, он не выдержал и,
перескочив через перила, спрыгнул вниз. Он содрал с ладоней всю кожу, но
едва ли почувствовал это. Он был до краев наполнен стонущим, ухмыляющимся
ужасом.
Он кое-как поднялся и посмотрел наверх. На среднем резервуаре
появилась большая шапка желтых волос, и росли они с удивительной
скоростью. Взрыв мог произойти в любую секунду.
Он побежал. Сломанная кисть правой руки безвольно болталась. Он
пересек стоянку, одолел посыпанную гравием широкую подъездную дорогу,
пронесся сквозь открытые ворота и выбежал на шоссе N_130. Он перебежал
через шоссе и прыгнул в придорожную канаву, приземлившись на мягкое ложе
из мертвых листьев и влажного мха.
Раздался взрыв. Звук был таким сильным, что он почувствовал, как его
перепонки вдавились внутрь, а глаза вылезли из орбит. Раздался второй
взрыв, а за ним и третий. Мусорный Бак приподнял голову и увидел огромное
огненное дерево. Над ним возвышался удивительно высокий столб черного
дыма. На шоссе и рядом с ним стали падать куски обгорелого железа.
Нахлынула волна нестерпимого жара.
Он с трудом поднялся на ноги и побежал по шоссе в направлении Гэри.
Воздух становился все горячее и горячее и приобрел металлический привкус.
Он чувствовал себя как жук, пытающийся сбежать из включенной микроволновой
печи.
БА-БАААААХХХ!
Взорвался еще один резервуар, и сопротивление воздуха перед ним
словно бы исчезло. Огромная теплая рука подтолкнула его сзади и понесла
вперед. Его ноги лишь слегка касались асфальта.
Сопротивление воздуха постепенно вернулось, и Мусор рискнул бросить
взгляд через плечо. Возвышение, на котором стояли резервуары, было все
объято огнем. Похоже, горела даже дорога, а деревья пылали, как факелы.
Он пробежал еще четверть мили и, задыхаясь, перешел на шаг. Пройдя
еще милю, он остановился отдохнуть, и ноздри его втянули радостный запах
огня. Без пожарных машин и самих пожарных он будет распространяться по
ветру. Возможно, он будет пылать несколько месяцев. Сгорит Поутенвилль, и
огонь пойдет дальше на юг, уничтожая дома, деревни, фермы, поля, пастбища,
леса. Может быть даже, огонь доберется и до Терр От и спалит тамошнюю
больницу. А может быть, и дальше!
Он посмотрел на север в направлении Гэри. Теперь он мог видеть город
и возвышающиеся над ним огромные трубы, спокойные и безмятежные, словно
штрихи мела на светло-голубой доске. А за всем этим был Чикаго. Сколько
там нефтяных резервуаров? Заправочных станций? Остановившихся поездов с
цистернами сжиженного газа и горючими удобрениями? Сколько еще городов за
Гэри и Чикаго?
Перед ним простиралась вся страна, созревшая для огня.
Ухмыляясь, Мусорный Бак встал на ноги и отправился в путь. Кожа его
уже покраснела, как у омара. Он не чувствовал боли, хотя из-за этого и не
спал всю ночь, никак не в силах успокоиться. Впереди его ждали еще более
обширные и величественные пожары. Взгляд его глаз был нежным, радостным и
абсолютно сумасшедшим. Это были глаза человека, нашедшего наконец-то смысл
своей жизни, с которым он уже не расстанется никогда.
33
- Я хочу выбраться из города, - сказала Рита, не оборачиваясь. Она
стояла на балконе небольшой квартирки, и утренний ветерок теребил ее
прозрачную ночную рубашку.
- Хорошо, - сказал Ларри. Он сидел на столе и ел сэндвич с яичницей.
Она повернулась к нему, и лицо ее было осунувшимся. Если в парке в
день их встречи она тянула на элегантные сорок, то теперь она выглядела,
как женщина, балансирующая на опасной грани, которая отделяет начало
шестого десятка от полной старости. Между пальцами она держала сигарету, и
кончик ее дрожал. Она вдохнула дым, не затягиваясь.
- Я серьезно говорю.
- Я знаю, - сказал он. - И могу тебя понять. Нам действительно надо
уйти.
Мускулы ее лица облегченно расслабились, и с почти (но все же не
совсем) бессознательным отвращением Ларри подумал, что так она выглядит
даже старше.
- Когда?
- Почему бы не сегодня? - спросил он.
- Ты хороший мальчик, - сказала она. - Хочешь еще немного кофе?
- Я и сам могу налить.
- Глупости. Сиди, где сидишь. Я всегда наливала мужу вторую чашку
кофе, он настаивал на этом. Впрочем, от него за завтраком я видела только
пробор. Остальное было скрыто за "Уолл Стрит Джорнел" или какой-нибудь
чертовски солидной книжкой. Не просто что-нибудь значительное или
глубокое, но обязательно чреватое значением. Белль, Камю, Мильтон, Боже ты
мой. Ты - неплохая замена. - Она обернулась с игривым выражением лица. -
Тебе должно быть стыдно, если ты будешь прятать свое лицо за газетой.
Он вяло улыбнулся. Ее шутки сегодня утром, как впрочем, и весь
вчерашний день, казались слегка натянутыми. Он вспомнил их встречу в парке
и как ее речь показалась ему небрежной россыпью бриллиантов на бильярдном
сукне. Со вчерашнего дня бриллианты стали больше похожи на фальшивки.
- Ну вот. - Она подошла, держа чашку во все еще дрожавшей руке, и
когда она стала ставить ее на стол, кофе выплеснулся ему на руку. Он
отдернул руку, зашипев от боли, как кошка.
- Ой, извини... - На ее лице отразился не только испуг, но и нечто,
очень похожее на ужас.
- Все в порядке...
- Нет, я просто... не надо... сиди на месте... безрукая идиотка...
Она разразилась такими оглушительными рыданиями, словно ей только что
довелось присутствовать при смерти лучшего друга.
Он встал и обнял ее, не очень-то обрадовавшись ее конвульсивным
ответным объятиям. Это были даже не объятия, а скорее захват. Космический
захват, новый альбом Ларри Андервуда, - подумал он тоскливо. О, черт.
Никакой ты не симпатичный парень. Приехали, опять начинается.
- Прости меня. Не знаю, что это со мной стряслось. Никогда такого не
было. Прости меня...
- Все в порядке, это ерунда. - Он продолжал автоматически утешать ее,
гладя ее по седеющим волосам, которые станут выглядеть гораздо лучше (да и
вся она, собственно говоря, станет выглядеть гораздо лучше) после того,
как она проведет долгое время в ванной.
Разумеется, он понимал, что с ней стряслось. То, что произошло, имело
одновременно и личный, и безличный характер. Это повлияло и на него, но не
так резко и глубоко. В ней же словно разбился какой-то внутренний
кристалл.
Безличным фактором был, очевидно, запах. Сквозь балконную дверь его
приносил прохладный утренний ветерок, который вскоре превратится в
неподвижную, влажную жару, если, конечно, это день будет таким же, как и
предыдущие три или четыре. Что-то вроде гнилых апельсинов, или тухлой
рыбы, или запаха, который иногда бывает в подземке, когда в поезде открыты
окна. Это был запах разлагающихся трупов.
В Манхэттене по-прежнему было электричество, но вряд ли это будет
продолжаться долго. Почти во всех других районах свет уже погас. Прошлой
ночью, когда Рита уснула, он стоял на балконе и мог видеть, что в большей
части Бруклина и Куинз царит полная темнота. Черный карман шел от Сто
Десятой до самого Манхэттена. Если посмотреть в другом направлении, то
можно было заметить россыпь ярких огней над Юнион Сити и, возможно,
Байонной, но в остальном Нью-Йорк был погружен в черноту.
Чернота же эта означала не только отсутствие света. Она означала
также и отключение воздушных кондиционеров, этого современного удобства,
благодаря которому можно было спокойно существовать в городе с
наступлением середины июня. Это означало, что люди, спокойно умершие в
своих квартирах, теперь тухли в раскаленных печах. Когда он об этом думал,
то его ум постоянно возвращался к той картине, которую он застал в зале
ожидания. Он вспоминал об этом, и черное, сладкое видение вставало перед
ним и манило его.
Что касается личного фактора, то, по-видимому, она была встревожена
тем, что они обнаружили вчера по пути в парк. Когда они выходили, она
смеялась, болтала и веселилась. После возвращения она начала стареть.
Человек, предвещавший появление чудовищ, лежал на тропинке парка в
огромной луже собственной крови. Рядом с его застывшей вытянутой левой
рукой лежали разбитые очки. Одно из чудовищ, очевидно, все же появилось.
Его несколько раз ударили ножом. Ларри показалось, что он стал похож на
огромную подушечку для иголок.
Она кричала и не могла остановиться. Когда истерика, наконец, прошла,
она стала настаивать на том, чтобы похоронить его. Так они и сделали. И на
обратном пути она стала той женщиной, которой она была сегодня.
- Все в порядке, - сказал он. - Совсем небольшой ожог. Кожа почти не
покраснела.
- Я принесу мазь. Там есть в аптечке.
Она сделала шаг по направлению к двери, но он крепко взял ее за плечи
и усадил на стул. Она посмотрела на него своими запавшими глазами,
окруженными черными кольцами.
- Что тебе надо сделать, так это поесть, - сказал он. - Яичница,
жаренный хлеб, кофе. Потом мы пойдем за какими-нибудь картами и посмотрим,
как нам лучше всего выбраться из Манхэттена. Нам ведь придется идти
пешком.
Он подошел к холодильнику и достал оттуда два последних яйца. Он
разбил их над миской и стал сбивать.
- Куда ты хочешь уйти?
- Что? Я не...
- В каком направлении? - сказал он с легким нетерпением. Он долил
молока и поставил сковородку на плиту. - На север? Там Новая Англия. На
юг? Смысла нет. Мы можем отправиться...
Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него,
пытаясь овладеть собой, но ей не слишком это удается.
- В чем дело? - спросил он, подходя к ней. - Что такое?
- Боюсь, я не смогу есть, - вздохнула она. - Я знаю, что ты хочешь
накормить меня... Я попытаюсь, конечно... Но запах...
Он подошел к балконной двери и плотно закрыл ее.
- Ну вот, - сказал он, надеясь, что его раздражение осталось ею
незамеченным. - Так лучше?
- Да, - сказала она горячо. - Так гораздо лучше. Теперь я могу есть.
Он подошел к плите и потыкал яичницу, которая уже начинала
пузыриться. Он слышал, как она двигалась у него за спиной. Раздались звуки
Дебюсси, слишком легкие и слащавые на вкус Ларри. Он не терпел легкой
классической музыки. Если уж нужна настоящая классическая музыка, то надо
послушать Бетховена или Вагнера. Зачем заниматься ерундой?
Она спросила его, как он зарабатывал себе на жизнь. С некоторым
негодованием Ларри подумал, что та легкость, с которой она задала этот
вопрос, выдает человека, никогда не нуждавшегося в деньгах. Я был
рок-н-ролльным певцом, - ответил он ей, удивляясь, насколько легко он
привык к прошедшему времени.
Он положил яичницу на тарелку и поставил рядом чашку растворимого
кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей это нравилось (сам
Ларри был солидарен с мнением водителей грузовиков: "Если тебе нужна чашка
сливок с сахаром, то на хрен тебе кофе?"). Она сидела на пуфике перед
проигрывателем. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.
- Кушать подано, - позвал он.
Она подошла к столу с вымученной улыбкой и начала есть.
- Вкусно, - сказала она. - Ты был прав. Спасибо.
- На здоровье, - ответил он. - А теперь слушай. Я хочу предложить
тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать Девятой и повернем на
запад. Доберемся до Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Потом мы можем
отправиться по N_495 на северо-запад до Пассаика и... яичница нормальная?
Яйца не тухлые случайно?
Она улыбнулась.
- Прекрасная яичница. - Она подцепила на вилку еще один кусок и
отправила его себе в рот, запив глотком кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96