Это было здание в неоклассическом стиле, построенное в восемнадцатом веке каким-то знатным жителем Комо и купленное в 1935 году Эдисоном Монтальдо. Он же сменил и первоначальное название дома «Спокойная вилла» на более личное: вилла «Эстер» – в честь своей молодой супруги.
Был конец мая. В воздухе чувствовалось приближение лета. Хотя на политическом горизонте сгущались военные тучи – год назад германские войска вторглись в Польшу, оккупировали весь север Франции, – эхо огромной трагедии, в которую впоследствии будет вовлечен весь мир, до виллы «Эстер» доходило ослабленным. Здесь главной темой для беспокойства были приближающиеся роды синьоры Монтальдо.
Эмилиано, Джанни, Валли и мадемуазель Ювет вошли в увитую дикими розами беседку, стоящую в конце аллеи, и засмотрелись на спокойную сонную гладь озера. Это место было самым спокойным и тихим в парке.
Через минуту дети уже отвлеклись от белокрылых парусов и озера, и каждый занялся своим делом. Восьмилетняя Валли вышивала платочек в подарок матери; Джанни, самый младший, которому едва исполнилось пять, колотил как сумасшедший в жестяной барабан, а Эмилиано начал не слишком уверенно декламировать стихи Кардуччи о кипарисах – он готовился к экзаменам за пятый класс начальной школы.
Его нудное, заунывное бормотание раздражало пожилую гувернантку почти так же, как глухой рокот барабана, терзаемого Джанни. Особая деликатность и сложность момента, вынуждавшая держать детей на почтительном расстоянии от виллы, заставила ее отказаться от ежедневного послеобеденного отдыха, который она обычно сдабривала хорошим стаканчиком красного вина, и теперь, когда она сидела в удобном плетеном кресле, ее веки все время стремились закрыться, а голова норовила упасть на грудь. Когда Джанни наконец-то перестал бить в свой барабан, мадемуазель, несмотря на все усилия оставаться бодрствующей, незаметно для себя задремала.
Валли толкнула младшего брата локтем.
– Мадемуазель Ювет в своем репертуаре, – прошептала она довольно.
– Оставь ее в покое, – предупредил Эмилиано, перестав бормотать про свои кипарисы.
Валли ехидно возразила:
– Пока она спит, мы можем вернуться в дом и поглядеть, что там происходит.
Но Джанни, чтобы досадить сестре, снова принялся колотить в барабан прямо под ухом у воспитательницы, и она тотчас проснулась.
– Как обычно, ты всем мешаешь, – сурово начала она. – Когда твой брат занимается, ты должен соблюдать тишину, понял?
– Понял? – передразнила ее Валли, надеясь, что Джанни уймется и мадемуазель опять попадет в объятия Морфея, как любила выражаться их мать.
Ей очень хотелось приблизиться к вилле, чтобы понаблюдать за таинственными событиями, которые там совершались.
Через несколько минут глаза мадемуазель снова закрылись, и гувернантка впала в глубокий сон. В последнюю секунду она хотела было возмутиться нахальством девочки, которая открыто насмехалась, передразнивая ее акцент, но не выдержала и дала себя победить освежающему сну. Тем более, что толку она все равно бы не добилась – детки богатых все одинаковы. Гувернантка привыкла к избалованности этих отпрысков, выросших в достатке. Дети лишь терпели ее с видом превосходства – еще бы, ведь они имели могущественных союзников – своих родителей, готовых всегда защитить свои чада. Знала она и то, что они издеваются над ней за ее пристрастие к вину, но и на это смотрела сквозь пальцы. А что бы еще помогло ей выносить злую судьбу, которая толкнула ее в логово банды маленьких шалунов и негодяев?
Прошло уже двадцать лет, как она покинула свой провансальский городок, чтобы обосноваться в Италии, где переходила из семьи в семью, повсюду сталкиваясь со спесью родителей и наглым коварством детей. Все эти годы она мечтала о том моменте, когда вернется в свой веселый и чистый городок на юге Франции, чтобы спокойно провести там остаток своих дней. И вот теперь, когда немцы захватили ее страну, она имела еще одну причину, чтобы обратиться к помощи стаканчика. Утешало только одно: молниеносная война, обещанная Гитлером, конечно же, скоро закончится, закончится раньше, чем придет срок ухода на пенсию. А она уже отложила кругленькую сумму, которая за это время наверняка увеличится еще.
– Прекрасные кипарисы, кипарисы мои… – Эмилиано повторял стихи и думал о кладбище, которое увидел в день похорон деда, чье имя он носил.
Там тоже росли темные кипарисы, которые навели его на грустные размышления о дне Страшного суда, когда раскроются могилы и всемогущий господь призовет к ответу всех – и живых, и мертвых.
В чистом воздухе послышался рокот мотора: машина по аллее приближалась к дому.
– Эмилиано, – радостно воскликнула Валли, – папа приехал!
Она вскочила, уронив на землю вышивание. Ее платьице из розового муслина с вышитым лифом и белым пикейным воротничком красиво облегало ее хрупкое тело, а светлые волосы, спускавшиеся вдоль спины, были тщательно расчесаны и завиты в длинные локоны. Она могла бы считаться красивой девочкой, если бы не слишком широкое лицо с маленькими темными глазами, в которых блестел огонек какой-то завистливой жадности.
– Приезд папы можно было предвидеть, – прокомментировал Эмилиано. – Папа всегда приезжает, когда мама собирается родить ребенка.
У него был умудренный вид старшего брата, вынужденного делить родительскую любовь с новоявленными братьями и сестрами. Так было с появлением Валли, потом Джанни, а теперь будет и с четвертым ребенком.
Братик родится или сестренка? Этот вопрос, в общем, оставлял его равнодушным. Положение в любом случае могло только ухудшиться, хотя и так уже несколько месяцев мать совсем забыла о нем, полностью поглощенная своей новой беременностью.
– Пойду посмотрю, что там происходит, – решила Валли.
Она быстро спустилась по ступенькам беседки и направилась по аллее к вилле.
Эмилиано не двинулся с места. Зато Джанни сразу же бросил барабан и побежал за сестрой.
– Подожди меня, Валли. Я иду с тобой, – закричал он пронзительным голосом.
Пытаясь догнать ее, он споткнулся и упал, но, к, счастью, отделался лишь ссадиной на коленке и порванными штанишками из серой фланели.
– Не кричи, дурак. Разбудишь мадемуазель, – предупредила сестра, подбежав к нему.
– Я даже не плачу, – сказал малыш, хотя две круглые слезинки уже появились в уголках его глаз.
Коленку сильно саднило, но желание участвовать с сестрой в таинственном приключении взяло верх.
– Вернись обратно, – приказала она брату.
– Если не возьмешь меня с собой, я все расскажу папе, – настаивал на своем малыш.
Валли поглядела в сторону беседки. Мадемуазель спала, а старший брат, верный долгу, продолжал упорно зубрить стихи.
Девочка грозно посмотрела на младшего брата:
– Ты ничего не скажешь папе, иначе я тебя поколочу. И не пойдешь со мной, потому что ты еще мал и то, что там происходит, тебя не должно интересовать.
Джанни выпрямился, вытер слезы и принялся спорить с сестрой.
– Я знаю, что ты собираешься делать, – набросился он на нее. – Ты хочешь посмотреть, как рождаются дети? Ну, тогда я тебе вот что скажу: я тоже хочу посмотреть на это, – заявил он, не попятившись ни на миллиметр под угрожающим взглядом сестры.
У Валли ответ был уже наготове.
– Это женские дела, – категорично заявила она. – А ты мужчина. Я могу смотреть, а ты нет. А если будешь шпионить, – пригрозила она, – то увидишь: обязательно поколочу.
Джанни заколебался. Он знал, что Валли всегда держит свои обещания и рука у нее тяжелая.
– Ну ладно, – отступая, смирился он. – Подумаешь, невидаль. Я и так прекрасно знаю, как рождаются дети. Они рождаются у мамы изо рта. Мама выплюнет ребенка – и все. А тебя поймают и накажут, – изрек он, стоя посреди аллеи и с завистью глядя на сестру, которая побежала к дому.
Первое, что заметила Валли, была машина ее отца. Этот роскошный автомобиль американского производства, купленный Эдисоном Монтальдо три года назад, придавал издателю чувство могущества и превосходства над всеми.
Машина стояла на площадке перед виллой, рядом с черным лимузином доктора Поцци, их семейного врача, приезжавшего принимать роды вместе с синьорой Иларией, акушеркой, которая помогла родиться уже сотням детей, не считая детей Монтальдо.
Девочка обошла дом и вошла в кухню через стеклянную дверь. В просторном помещении повариха и горничная ставили на плиту кастрюли с водой и оживленно болтали между собой.
– Говорю тебе, на этот раз так просто не обойдется, – предсказывала горничная Анджелина, девушка с блестящими черными глазами, высокая и худая, одетая в черное сатиновое платье и белый накрахмаленный передник.
У нее была оливковая кожа и волосы неопределенного цвета, собранные под кружевной наколкой.
– Следи лучше, как вода закипает, – прервала ее повариха по имени Джильда.
– Не беспокойся, слежу, – успокоила Анджелина, засовывая в топку большой кухонной плиты два здоровых полена. – Но на этот раз бедняжка так просто не родит. Зачем, по-твоему, доктор велел вызвать синьора?
– Ну как там, закипает эта вода? – нетерпеливо спросила повариха.
– Сейчас закипит. Не могу же я сама залезть в печку, – ответила та. – Лучше бы посадить его самого в эту печку, этого борова, – зло сказала девушка, вся красная от жара.
– Анджелина, – вскинулась Джильда, – попадешь ты в беду из-за своего длинного языка.
– Только потому, что я говорю правду? – Служанка была искренне привязана к своей хозяйке. – Ты же прекрасно знаешь, что сказал доктор пять лет назад.
– Молчи, Анджелина, и следи за водой.
– «Больше никаких детей, командор, прошу вас. Дело идет о жизни синьоры». Так он ему сказал. Я это слышала сама, своими собственными ушами. А он, вы только подумайте, опять со своей распроклятой штукой, которую никак не может удержать в застегнутых штанах.
Повариха вспыхнула и быстро перекрестилась.
– Брак священен, – попыталась защитить она хозяина. – И права мужа…
– … который изменяет ей направо и налево. Все знают, что устраивает эта свинья, – не унималась та.
– Помилуй тебя бог за твой длинный язык! А я с этого момента держу рот на замке, – ответила Джильда, приподнимая крышку. – Лучше неси наверх эту кастрюлю, – добавила она, протягивая ей пару тряпок, чтобы держаться за горячие ручки.
Притаившись за огромным холодильником, Валли прижалась к облицованной белым кафелем стене, в то время как Анджелина проходила рядом, с трудом удерживая большую кастрюлю с кипящей водой. Девочка слышала весь разговор, и хотя не могла понять полностью смысла сказанного, но уловила, что он не был лестным для ее отца. Валли была на пороге еще одной тайны. В доме, оказывается, происходили серьезные вещи. Жизни матери грозила опасность, а ее отец делал вещи, которые вызывали неодобрение Анджелины. Но то были всего лишь пустые слова, слова, брошенные на ветер, ведь мать ее бессмертна, а отец непогрешим. Однако во всем этом следовало разобраться.
Следом за горничной из кухни вышла повариха еще с одной кастрюлей горячей воды. Валли с облегчением вздохнула. Проскользнув в пустую кухню, она открыла дверцу буфета, где стояла большая стеклянная ваза с печеньем, и схватила несколько штук. Едва она вышла во внутренний дворик, как услышала жалобный стон, который доносился с верхнего этажа. Валли узнала голос матери. Значит, в самом деле так больно произвести на свет ребенка? Но если это так, зачем же их рождать?
Однажды мать показала ей на картинке летящего аиста, который нес в своем клюве сверток с новорожденным.
– Значит, и меня принес аист? – испытующе спросила она, огорченная тем, что не помнит этого полета в голубом небе и прибытия в их миланский дом.
– Конечно, – улыбаясь, сказала Эстер.
Впоследствии одна ее подружка, с которой они вместе посещали первый класс в колледже урсулинок, убежденно разъяснила ей:
– Не верь ты в этих аистов. Детей рождает мама. Сначала она носит их в животе, ждет, пока они вырастут, а потом выбрасывает наружу, совсем как курица, когда сносит яйцо.
Это была довольно убедительная версия, но полностью она тайну не развеивала. И вот теперь пришел, наконец, момент узнать об этом всю правду.
Валли сунула в рот печенье, вышла на служебную лестницу и поднялась по каменным ступенькам на второй этаж.
Осторожно приоткрыв дверь, девочка проскользнула в мамину гардеробную.
Это была просторная комната с лакированными шкафами цвета слоновой кости, украшенными золочеными ручками. Каждая дверца открывалась ключом, с которого свисал белый шелковый помпон. В нише рядом с окном, выходящим в парк, стоял туалетный столик с большим овальным зеркалом, весь заставленный "хрустальными флаконами с духами, баночками с кремом, щетками и кисточками всех размеров.
Валли погладила мягкие дымчатые складки тюля, свисавшего по бокам стола. С любопытством разглядывая свое отражение в зеркале, она доела последнее печенье. Потом понюхала содержимое пузырьков и баночек, сознавая, что делает недозволенное. Мать строго-настрого запретила ей входить в гардеробную и прикасаться к ее вещам. Черепаховая коробочка, плоская и круглая, привлекла ее внимание. Девочка открыла ее. Там лежал какой-то диск интенсивно-красного цвета. От коробочки шел нежный запах.
– Румяна, – зачарованно прошептала Валли.
Ее мать пользовалась ими, чтобы подкрашивать щеки, но не хотела, чтобы об этом знали, и говорила, что пользуется только водой и мылом. Валли энергично провела диском по обеим щекам, потом посмотрела в зеркало на результат. Две широких красноватых полосы пролегли по ее скулам до подбородка. Ей это понравилось.
В ватной тишине гардеробной, полной заманчивых вещей и таинственных ароматов, Валли почти забыла о цели своего визита в покои матери. Напомнил ей об этом короткий душераздирающий вопль из спальни. Девочка почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь. От страха свело живот. Растерянная, она оглянулась вокруг, не в силах сдвинуться с места. И тут услышала рядом, в соседней ванной, взволнованные голоса Анджелины и тетки Поднесены.
– Плохо дело! Бедная синьора! Плохо дело! – повторяла горничная горестным голосом сквозь шум и плеск воды.
– Помолчи! Все будет хорошо с божьей помощью. И доктор у нее хороший, – раздраженно оборвала ее тетка.
Полиссена была младшей сестрой Эдисона Монтальдо. В свои тридцать восемь лет она все еще не была замужем и жила в доме Монтальдо, занимаясь домашним хозяйством вместе с Эстер, которая хорошо относилась к ней. Полиссена тоже любила Эстер и уважала брата. Тайком она мечтала о принце на белом коне и годами не теряла надежды, хотя принц на ее горизонте не появлялся.
– Она умрет от потери крови, – испуганно бормотала Анджелина. – Смотрите, сколько крови, синьорина.
Послышался другой вопль, на этот раз более продолжительный.
Девочка услышала, как обе женщины поспешно вышли из ванной комнаты, механически переступила ее порог и остановилась, остолбенев, перед слегка приоткрытой дверью, которая вела в спальню.
Там, в глубине комнаты, она увидела спину врача в рубашке и жилете, склонившегося над лежащей на кровати матерью, и рядом с ним женщину в белом халате, которая говорила ей:
– Вы должны постараться, синьора. Тужьтесь сильнее.
Взгляд Валли уловил эти фигуры и краски с яркостью и плотностью фламандской картины: часть беспорядочно сдвинутой мебели, полуденное солнце, которое проникало сквозь ткань занавесок, край белой простыни, густо испачканный кровью.
Валли не удалось увидеть большего через узкую щель, но она чувствовала царившее там напряжение и суматоху. В этот момент новый ужасный вопль привел ее в трепет.
– А-а!.. О-о!.. – нечеловеческим голосом кричала мать.
– Головка показалась. Выходит, выходит!.. – воскликнул врач.
– Еще подтолкните. Ну, еще немного… – просила женщина в белом халате.
Послышались взволнованные голоса, которые Валли не удалось разобрать. Вскоре после этого акушерка в белом халате выпрямилась и подняла на руках маленькое сморщенное существо, красное и скользкое, которое издавало какой-то сиплый писк.
И в этот же момент Валли тоже вскрикнула – чья-то жесткая и сильная рука схватила ее за плечо. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Микеле, их шофером.
– Тебе нельзя быть здесь, – отрывистым голосом сказал он.
– Тебе тоже, – парировала девочка.
Широкая и крепкая мужская рука продолжала сжимать ее плечо.
– Это зрелище не для девочки, – сказал он, подталкивая ее к выходу из гардеробной.
– Ты расскажешь про это? – поколебавшись, спросила Валли.
Микеле улыбнулся ей.
– Пошли со мной.
Выйдя в сад, девочка вырвалась и бросилась к беседке.
– Я видела, как рождается ребенок! – издали крикнула она Эмилиано и Джанни. – Он ужасно противный и красный.
Глава 2
– Она родилась, – объявил доктор Поцци, появляясь на пороге библиотеки в ответ на вопросительный взгляд Эдисона Монтальдо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Был конец мая. В воздухе чувствовалось приближение лета. Хотя на политическом горизонте сгущались военные тучи – год назад германские войска вторглись в Польшу, оккупировали весь север Франции, – эхо огромной трагедии, в которую впоследствии будет вовлечен весь мир, до виллы «Эстер» доходило ослабленным. Здесь главной темой для беспокойства были приближающиеся роды синьоры Монтальдо.
Эмилиано, Джанни, Валли и мадемуазель Ювет вошли в увитую дикими розами беседку, стоящую в конце аллеи, и засмотрелись на спокойную сонную гладь озера. Это место было самым спокойным и тихим в парке.
Через минуту дети уже отвлеклись от белокрылых парусов и озера, и каждый занялся своим делом. Восьмилетняя Валли вышивала платочек в подарок матери; Джанни, самый младший, которому едва исполнилось пять, колотил как сумасшедший в жестяной барабан, а Эмилиано начал не слишком уверенно декламировать стихи Кардуччи о кипарисах – он готовился к экзаменам за пятый класс начальной школы.
Его нудное, заунывное бормотание раздражало пожилую гувернантку почти так же, как глухой рокот барабана, терзаемого Джанни. Особая деликатность и сложность момента, вынуждавшая держать детей на почтительном расстоянии от виллы, заставила ее отказаться от ежедневного послеобеденного отдыха, который она обычно сдабривала хорошим стаканчиком красного вина, и теперь, когда она сидела в удобном плетеном кресле, ее веки все время стремились закрыться, а голова норовила упасть на грудь. Когда Джанни наконец-то перестал бить в свой барабан, мадемуазель, несмотря на все усилия оставаться бодрствующей, незаметно для себя задремала.
Валли толкнула младшего брата локтем.
– Мадемуазель Ювет в своем репертуаре, – прошептала она довольно.
– Оставь ее в покое, – предупредил Эмилиано, перестав бормотать про свои кипарисы.
Валли ехидно возразила:
– Пока она спит, мы можем вернуться в дом и поглядеть, что там происходит.
Но Джанни, чтобы досадить сестре, снова принялся колотить в барабан прямо под ухом у воспитательницы, и она тотчас проснулась.
– Как обычно, ты всем мешаешь, – сурово начала она. – Когда твой брат занимается, ты должен соблюдать тишину, понял?
– Понял? – передразнила ее Валли, надеясь, что Джанни уймется и мадемуазель опять попадет в объятия Морфея, как любила выражаться их мать.
Ей очень хотелось приблизиться к вилле, чтобы понаблюдать за таинственными событиями, которые там совершались.
Через несколько минут глаза мадемуазель снова закрылись, и гувернантка впала в глубокий сон. В последнюю секунду она хотела было возмутиться нахальством девочки, которая открыто насмехалась, передразнивая ее акцент, но не выдержала и дала себя победить освежающему сну. Тем более, что толку она все равно бы не добилась – детки богатых все одинаковы. Гувернантка привыкла к избалованности этих отпрысков, выросших в достатке. Дети лишь терпели ее с видом превосходства – еще бы, ведь они имели могущественных союзников – своих родителей, готовых всегда защитить свои чада. Знала она и то, что они издеваются над ней за ее пристрастие к вину, но и на это смотрела сквозь пальцы. А что бы еще помогло ей выносить злую судьбу, которая толкнула ее в логово банды маленьких шалунов и негодяев?
Прошло уже двадцать лет, как она покинула свой провансальский городок, чтобы обосноваться в Италии, где переходила из семьи в семью, повсюду сталкиваясь со спесью родителей и наглым коварством детей. Все эти годы она мечтала о том моменте, когда вернется в свой веселый и чистый городок на юге Франции, чтобы спокойно провести там остаток своих дней. И вот теперь, когда немцы захватили ее страну, она имела еще одну причину, чтобы обратиться к помощи стаканчика. Утешало только одно: молниеносная война, обещанная Гитлером, конечно же, скоро закончится, закончится раньше, чем придет срок ухода на пенсию. А она уже отложила кругленькую сумму, которая за это время наверняка увеличится еще.
– Прекрасные кипарисы, кипарисы мои… – Эмилиано повторял стихи и думал о кладбище, которое увидел в день похорон деда, чье имя он носил.
Там тоже росли темные кипарисы, которые навели его на грустные размышления о дне Страшного суда, когда раскроются могилы и всемогущий господь призовет к ответу всех – и живых, и мертвых.
В чистом воздухе послышался рокот мотора: машина по аллее приближалась к дому.
– Эмилиано, – радостно воскликнула Валли, – папа приехал!
Она вскочила, уронив на землю вышивание. Ее платьице из розового муслина с вышитым лифом и белым пикейным воротничком красиво облегало ее хрупкое тело, а светлые волосы, спускавшиеся вдоль спины, были тщательно расчесаны и завиты в длинные локоны. Она могла бы считаться красивой девочкой, если бы не слишком широкое лицо с маленькими темными глазами, в которых блестел огонек какой-то завистливой жадности.
– Приезд папы можно было предвидеть, – прокомментировал Эмилиано. – Папа всегда приезжает, когда мама собирается родить ребенка.
У него был умудренный вид старшего брата, вынужденного делить родительскую любовь с новоявленными братьями и сестрами. Так было с появлением Валли, потом Джанни, а теперь будет и с четвертым ребенком.
Братик родится или сестренка? Этот вопрос, в общем, оставлял его равнодушным. Положение в любом случае могло только ухудшиться, хотя и так уже несколько месяцев мать совсем забыла о нем, полностью поглощенная своей новой беременностью.
– Пойду посмотрю, что там происходит, – решила Валли.
Она быстро спустилась по ступенькам беседки и направилась по аллее к вилле.
Эмилиано не двинулся с места. Зато Джанни сразу же бросил барабан и побежал за сестрой.
– Подожди меня, Валли. Я иду с тобой, – закричал он пронзительным голосом.
Пытаясь догнать ее, он споткнулся и упал, но, к, счастью, отделался лишь ссадиной на коленке и порванными штанишками из серой фланели.
– Не кричи, дурак. Разбудишь мадемуазель, – предупредила сестра, подбежав к нему.
– Я даже не плачу, – сказал малыш, хотя две круглые слезинки уже появились в уголках его глаз.
Коленку сильно саднило, но желание участвовать с сестрой в таинственном приключении взяло верх.
– Вернись обратно, – приказала она брату.
– Если не возьмешь меня с собой, я все расскажу папе, – настаивал на своем малыш.
Валли поглядела в сторону беседки. Мадемуазель спала, а старший брат, верный долгу, продолжал упорно зубрить стихи.
Девочка грозно посмотрела на младшего брата:
– Ты ничего не скажешь папе, иначе я тебя поколочу. И не пойдешь со мной, потому что ты еще мал и то, что там происходит, тебя не должно интересовать.
Джанни выпрямился, вытер слезы и принялся спорить с сестрой.
– Я знаю, что ты собираешься делать, – набросился он на нее. – Ты хочешь посмотреть, как рождаются дети? Ну, тогда я тебе вот что скажу: я тоже хочу посмотреть на это, – заявил он, не попятившись ни на миллиметр под угрожающим взглядом сестры.
У Валли ответ был уже наготове.
– Это женские дела, – категорично заявила она. – А ты мужчина. Я могу смотреть, а ты нет. А если будешь шпионить, – пригрозила она, – то увидишь: обязательно поколочу.
Джанни заколебался. Он знал, что Валли всегда держит свои обещания и рука у нее тяжелая.
– Ну ладно, – отступая, смирился он. – Подумаешь, невидаль. Я и так прекрасно знаю, как рождаются дети. Они рождаются у мамы изо рта. Мама выплюнет ребенка – и все. А тебя поймают и накажут, – изрек он, стоя посреди аллеи и с завистью глядя на сестру, которая побежала к дому.
Первое, что заметила Валли, была машина ее отца. Этот роскошный автомобиль американского производства, купленный Эдисоном Монтальдо три года назад, придавал издателю чувство могущества и превосходства над всеми.
Машина стояла на площадке перед виллой, рядом с черным лимузином доктора Поцци, их семейного врача, приезжавшего принимать роды вместе с синьорой Иларией, акушеркой, которая помогла родиться уже сотням детей, не считая детей Монтальдо.
Девочка обошла дом и вошла в кухню через стеклянную дверь. В просторном помещении повариха и горничная ставили на плиту кастрюли с водой и оживленно болтали между собой.
– Говорю тебе, на этот раз так просто не обойдется, – предсказывала горничная Анджелина, девушка с блестящими черными глазами, высокая и худая, одетая в черное сатиновое платье и белый накрахмаленный передник.
У нее была оливковая кожа и волосы неопределенного цвета, собранные под кружевной наколкой.
– Следи лучше, как вода закипает, – прервала ее повариха по имени Джильда.
– Не беспокойся, слежу, – успокоила Анджелина, засовывая в топку большой кухонной плиты два здоровых полена. – Но на этот раз бедняжка так просто не родит. Зачем, по-твоему, доктор велел вызвать синьора?
– Ну как там, закипает эта вода? – нетерпеливо спросила повариха.
– Сейчас закипит. Не могу же я сама залезть в печку, – ответила та. – Лучше бы посадить его самого в эту печку, этого борова, – зло сказала девушка, вся красная от жара.
– Анджелина, – вскинулась Джильда, – попадешь ты в беду из-за своего длинного языка.
– Только потому, что я говорю правду? – Служанка была искренне привязана к своей хозяйке. – Ты же прекрасно знаешь, что сказал доктор пять лет назад.
– Молчи, Анджелина, и следи за водой.
– «Больше никаких детей, командор, прошу вас. Дело идет о жизни синьоры». Так он ему сказал. Я это слышала сама, своими собственными ушами. А он, вы только подумайте, опять со своей распроклятой штукой, которую никак не может удержать в застегнутых штанах.
Повариха вспыхнула и быстро перекрестилась.
– Брак священен, – попыталась защитить она хозяина. – И права мужа…
– … который изменяет ей направо и налево. Все знают, что устраивает эта свинья, – не унималась та.
– Помилуй тебя бог за твой длинный язык! А я с этого момента держу рот на замке, – ответила Джильда, приподнимая крышку. – Лучше неси наверх эту кастрюлю, – добавила она, протягивая ей пару тряпок, чтобы держаться за горячие ручки.
Притаившись за огромным холодильником, Валли прижалась к облицованной белым кафелем стене, в то время как Анджелина проходила рядом, с трудом удерживая большую кастрюлю с кипящей водой. Девочка слышала весь разговор, и хотя не могла понять полностью смысла сказанного, но уловила, что он не был лестным для ее отца. Валли была на пороге еще одной тайны. В доме, оказывается, происходили серьезные вещи. Жизни матери грозила опасность, а ее отец делал вещи, которые вызывали неодобрение Анджелины. Но то были всего лишь пустые слова, слова, брошенные на ветер, ведь мать ее бессмертна, а отец непогрешим. Однако во всем этом следовало разобраться.
Следом за горничной из кухни вышла повариха еще с одной кастрюлей горячей воды. Валли с облегчением вздохнула. Проскользнув в пустую кухню, она открыла дверцу буфета, где стояла большая стеклянная ваза с печеньем, и схватила несколько штук. Едва она вышла во внутренний дворик, как услышала жалобный стон, который доносился с верхнего этажа. Валли узнала голос матери. Значит, в самом деле так больно произвести на свет ребенка? Но если это так, зачем же их рождать?
Однажды мать показала ей на картинке летящего аиста, который нес в своем клюве сверток с новорожденным.
– Значит, и меня принес аист? – испытующе спросила она, огорченная тем, что не помнит этого полета в голубом небе и прибытия в их миланский дом.
– Конечно, – улыбаясь, сказала Эстер.
Впоследствии одна ее подружка, с которой они вместе посещали первый класс в колледже урсулинок, убежденно разъяснила ей:
– Не верь ты в этих аистов. Детей рождает мама. Сначала она носит их в животе, ждет, пока они вырастут, а потом выбрасывает наружу, совсем как курица, когда сносит яйцо.
Это была довольно убедительная версия, но полностью она тайну не развеивала. И вот теперь пришел, наконец, момент узнать об этом всю правду.
Валли сунула в рот печенье, вышла на служебную лестницу и поднялась по каменным ступенькам на второй этаж.
Осторожно приоткрыв дверь, девочка проскользнула в мамину гардеробную.
Это была просторная комната с лакированными шкафами цвета слоновой кости, украшенными золочеными ручками. Каждая дверца открывалась ключом, с которого свисал белый шелковый помпон. В нише рядом с окном, выходящим в парк, стоял туалетный столик с большим овальным зеркалом, весь заставленный "хрустальными флаконами с духами, баночками с кремом, щетками и кисточками всех размеров.
Валли погладила мягкие дымчатые складки тюля, свисавшего по бокам стола. С любопытством разглядывая свое отражение в зеркале, она доела последнее печенье. Потом понюхала содержимое пузырьков и баночек, сознавая, что делает недозволенное. Мать строго-настрого запретила ей входить в гардеробную и прикасаться к ее вещам. Черепаховая коробочка, плоская и круглая, привлекла ее внимание. Девочка открыла ее. Там лежал какой-то диск интенсивно-красного цвета. От коробочки шел нежный запах.
– Румяна, – зачарованно прошептала Валли.
Ее мать пользовалась ими, чтобы подкрашивать щеки, но не хотела, чтобы об этом знали, и говорила, что пользуется только водой и мылом. Валли энергично провела диском по обеим щекам, потом посмотрела в зеркало на результат. Две широких красноватых полосы пролегли по ее скулам до подбородка. Ей это понравилось.
В ватной тишине гардеробной, полной заманчивых вещей и таинственных ароматов, Валли почти забыла о цели своего визита в покои матери. Напомнил ей об этом короткий душераздирающий вопль из спальни. Девочка почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь. От страха свело живот. Растерянная, она оглянулась вокруг, не в силах сдвинуться с места. И тут услышала рядом, в соседней ванной, взволнованные голоса Анджелины и тетки Поднесены.
– Плохо дело! Бедная синьора! Плохо дело! – повторяла горничная горестным голосом сквозь шум и плеск воды.
– Помолчи! Все будет хорошо с божьей помощью. И доктор у нее хороший, – раздраженно оборвала ее тетка.
Полиссена была младшей сестрой Эдисона Монтальдо. В свои тридцать восемь лет она все еще не была замужем и жила в доме Монтальдо, занимаясь домашним хозяйством вместе с Эстер, которая хорошо относилась к ней. Полиссена тоже любила Эстер и уважала брата. Тайком она мечтала о принце на белом коне и годами не теряла надежды, хотя принц на ее горизонте не появлялся.
– Она умрет от потери крови, – испуганно бормотала Анджелина. – Смотрите, сколько крови, синьорина.
Послышался другой вопль, на этот раз более продолжительный.
Девочка услышала, как обе женщины поспешно вышли из ванной комнаты, механически переступила ее порог и остановилась, остолбенев, перед слегка приоткрытой дверью, которая вела в спальню.
Там, в глубине комнаты, она увидела спину врача в рубашке и жилете, склонившегося над лежащей на кровати матерью, и рядом с ним женщину в белом халате, которая говорила ей:
– Вы должны постараться, синьора. Тужьтесь сильнее.
Взгляд Валли уловил эти фигуры и краски с яркостью и плотностью фламандской картины: часть беспорядочно сдвинутой мебели, полуденное солнце, которое проникало сквозь ткань занавесок, край белой простыни, густо испачканный кровью.
Валли не удалось увидеть большего через узкую щель, но она чувствовала царившее там напряжение и суматоху. В этот момент новый ужасный вопль привел ее в трепет.
– А-а!.. О-о!.. – нечеловеческим голосом кричала мать.
– Головка показалась. Выходит, выходит!.. – воскликнул врач.
– Еще подтолкните. Ну, еще немного… – просила женщина в белом халате.
Послышались взволнованные голоса, которые Валли не удалось разобрать. Вскоре после этого акушерка в белом халате выпрямилась и подняла на руках маленькое сморщенное существо, красное и скользкое, которое издавало какой-то сиплый писк.
И в этот же момент Валли тоже вскрикнула – чья-то жесткая и сильная рука схватила ее за плечо. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Микеле, их шофером.
– Тебе нельзя быть здесь, – отрывистым голосом сказал он.
– Тебе тоже, – парировала девочка.
Широкая и крепкая мужская рука продолжала сжимать ее плечо.
– Это зрелище не для девочки, – сказал он, подталкивая ее к выходу из гардеробной.
– Ты расскажешь про это? – поколебавшись, спросила Валли.
Микеле улыбнулся ей.
– Пошли со мной.
Выйдя в сад, девочка вырвалась и бросилась к беседке.
– Я видела, как рождается ребенок! – издали крикнула она Эмилиано и Джанни. – Он ужасно противный и красный.
Глава 2
– Она родилась, – объявил доктор Поцци, появляясь на пороге библиотеки в ответ на вопросительный взгляд Эдисона Монтальдо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39