А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Да, ее благородная изысканность, безупречная манера держаться, явная печать классности и стиля во всем, говорившая, что она создана для лучшей жизни, – то, чего он до сих пор не видел ни в одной из девушек Южной Калифорнии, с которыми встречался, в буквальном смысле ослепило его.Он же, в свою очередь, также показался ей в равной степени неповторимым, каким-то новым и неотразимым, а иначе почему тогда она позволила увести ее с вечеринки? Почему она после этого проводила с ним все дни, позволяя часами целовать себя в его машине, пока не трескались и не распухали губы, и оба при этом изнемогали от охватывавшего их желания?Но она никогда не позволяла ему прикасаться к ее обнаженной груди, никаких контактов ниже воротника. Он до сих пор помнил так терзавшее его душу и плоть отчаяние, которое было сильнее самого пронзительного наслаждения, пережитого им в его двадцать два года. И они оба не знали, как быть, поскольку в 1947 году нечто большее, чем поцелуи, считалось неслыханным и недозволенным для аристократки из Филадельфии или же для порядочной девушки из Калифорнии.И поэтому они решили скрыться, Майк Килкуллен и Лидия Генри Стэк. Эти два преступно глупых, охваченных страстью и желанием ребенка, которым вообще не следовало встречаться друг с другом, не говоря уж о женитьбе, сбежали, потому что у них не было возможности насладиться друг другом до одурения. Добрая половина парней его поколения, возможно, делала то же самое, что само по себе не означало, если оглянуться назад, что подобный способ решения проблемы не обернется в будущем катастрофой. Ведь в то время о простом разводе не могло быть и речи, к тому же дело осложнялось его принадлежностью к католической церкви и ее епископальным воспитанием.Теперь-то, с высоты своего опыта, он понимал, что тогда они оба не осознавали, до какой степени их брак был ошибкой. Осознание пришло гораздо позже. После начала нового учебного года они сняли маленькую квартирку в Пало-Альто, и тогда ему представлялось, что все в порядке, все идет как надо. Правда, после того как они легли в постель на законном основании, занятие любовью уже не казалось им таким чудесным, как они воображали когда-то в своем невежестве. Лидии очень нравилось, когда ее целуют, но от секса она удовольствия не получала. Реальность испугала и огорчила ее, и, как бы нежен он ни был, она так и не смогла преодолеть неприязни к тому, что казалось ей каким-то грязным, навязанным действием. Но он был убежден, что со временем ее отношение изменится, а когда через короткое время она забеременела, эта уверенность окрепла.В эти первые месяцы он часто заставал ее в слезах, а чтобы он не слышал, как она плачет, Лидия запиралась в ванной. Она утверждала, что расстроена потому, что не хотела заводить ребенка так рано, или же потому, что родители все еще сердятся на нее за этот побег, но позже он понял, что так она давала выход своей безысходной, непрекращающейся немой ярости на самое себя, она мучилась оттого, что под влиянием эмоций увязла в этом ненужном браке, тем самым разрушив свою жизнь, вместо того чтобы вернуться на Восточное побережье, потому что там ее место, в городе, который она любила, среди людей ее класса, там, где перед ней открывалось будущее.Да, они были слишком молоды, чтобы жениться, не чувствуя сильной всепоглощающей страсти, с горечью думал Майк. Да даже если бы эта страсть и была, все равно слишком молоды. Их взаимная тяга друг к другу – всего лишь зародившееся, но не сформировавшееся влечение и детские романтические фантазии. Лидия была драгоценным сокровищем Восточного побережья американской цивилизации и культуры, которое ему повезло найти и взять, он же в ее глазах неопытной девушки казался воплощением наполовину придуманного и овеянного романтическим ореолом образа Дикого Запада, наследником огромного ранчо, героем войны, настоящим мужчиной. Их большой роман – не что иное, как облагороженный и усложненный вариант банальной «истории о леди и ковбое».Их брак обернулся ужасной ошибкой, но через одиннадцать месяцев после их побега родилась Валери. Затем, накануне его последнего года в колледже, с отцом случился удар. И в одночасье, имея за плечами лишь то, что он узнал и чему научился до ухода в армию, он стал владельцем и хозяином ранчо. Главным ковбоем в то время был старик Эмилий Хермоса, и Майк не отходил от него ни на шаг, постигая все премудрости ведения хозяйства. Первые дни им приходилось ездить на пикапе, потому что слишком разбросаны были участки, чтобы успеть повсюду, добираясь верхом на лошади. На плечи Лидии легло управление большой гасиендой, распределение работы для слуг, забота о садах и о маленькой Валери. У обоих было слишком мало времени, чтобы задуматься над тем, что брак для них уже стал мучением. Через два года родилась Фернанда, и благодаря девочкам их совместная жизнь продлилась еще несколько лет.– Пап, что ты здесь делаешь? – услышал он голос Джез.– Вспоминаю. – От неожиданности он сказал правду.– Что?– Анахеймское красное вино. Все это шампанское, водка и белое вино, что пьют сегодня... А ты знаешь, что раньше все пили только обычное красное вино, изготовлявшееся у нас в Калифорнии, на виноградниках Анахейма?– Типа бормотухи, что называют «Диснейлендское красное»?– Дисней еще и не родился. А дамы вообще не пили, ну, может, раз или два в год.– У тебя приступ старых расистских воспоминаний.– Возможно. Просто мне об этом рассказал твой прадед.– Может, потанцуем?– Именно этого я и хочу. – И, взяв ее под руку, он вывел ее на площадку.
Сегодня я выгляжу умопомрачительно, радостно думала Джез, пробираясь после танца сквозь толпу гостей и поминутно останавливаясь, чтобы поздороваться. Здесь она знала всех.Для фиесты она выбрала изысканное, дорогое и на первый взгляд простое платье, купленное на аукционе бальной одежды прошлых лет. Страсти там разгорелись не на шутку, но она делала ставки с отчаянной решимостью во что бы то ни стало купить именно это – платье от мадам Грэс начала шестидесятых. Это было длинное белое платье из тонкого шелкового шифона в классическом греческом стиле, одно плечо задрапировано, другое открыто. Работа и искусство, вложенные в этот не оцененный по достоинству шедевр самого элитного дома высокой моды, были поистине египетскими: десятки метров собранного в складки шифона водопадом струились вниз и мягко колыхались при малейшем движении. Даже когда Джез стояла на месте, ей казалось, что ее овевают нежные струи. Но для непосвященных оно было просто еще одним вечерним платьем, подобающим такому большому приему.В ночном воздухе уже чувствовалась сырость, что естественно при близости к океану, и Джез накинула на плечи роскошно расшитую черную испанскую шаль, которую сто лет назад ее прабабка Эмилия Монкада-и-Ривера надевала по большим праздникам, проходившим на гасиенде «Валенсия». Это была заветная фамильная ценность, которая пока не принадлежала ни одной из трех сестер, но сегодня отец позволил Джез надеть ее.Перед началом фиесты она долго возилась с прической, но потом решила собрать волосы высоко на затылке и незаметно заколоть их гребнями из черепашьего панциря. Это было по-испански! Теперь мне не хватает только розы в зубах и парочки страстных тореро у ног, усмехнулась Джез, глядя на себя в зеркало. Но романтический эффект наряда подействовал на нее возбуждающе: он прекрасно гармонировал с атмосферой вечера, с духом, царившим над словно пронизанной золотистым свечением чашей, где проходила фиеста, и воскрешающим картину ушедшего века, с духом, который теперь так редко можно почувствовать в Калифорнии, где сохранилось мало традиций, родившихся до 50-х.Отойдя к самому краю чаши, где было меньше всего народу, она окинула ее задумчивым взглядом. Ах, если бы остановить это мгновение, запечатлеть его на фотографии, быстро подумала Джез. Но она понимала, что это невозможно. Понимала, что радостное, счастливое восприятие этого момента связано только с ее ощущениями и только через призму этих ощущений она видит сейчас все вокруг, потому что это ее дом, ее любимые места, потому что на ней платье, цену которому знает только она, потому что на ней эта шаль – бесценная семейная реликвия... Никакая другая женщина здесь не смогла бы так нести на плечах эту шаль, а коли так, нужна ли сегодня притворная скромность? Да и вообще к чему фальшивить?И все же она не смогла побороть желание и не представить, как бы это выглядело в фотообъективе. Сложив пальцы колечком и приставив их к глазу, Джез стала выбирать точку импровизированной съемки. Чтобы захватить в кадр последнюю цепочку огней и расширить фокус, она инстинктивно отступила на три шага назад.Внезапно она почувствовала толчок в спину, и это было так неожиданно, что она чуть не упала. Пятясь, она натолкнулась на кого-то, кто ел, нет – пожирал именно в тот самый момент огромную тарелку чили; она мгновенно поняла это и тут же ужаснулась, так как, застыв на месте, почувствовала, как полужидкая горячая масса из помидоров, масла, бобов и сосисок огромным пятном быстро расползается по краю шали и стекает на платье. Медленно, очень медленно, словно это могло хоть как-то уменьшить ущерб, она повернула голову и посмотрела вниз.– О господи, неужели это сделал я? Не может быть! – Голос принадлежал мужчине.Подняв глаза от пятна, она взглянула на обидчика. Этот урод, неуклюжий, неотесанный увалень, которого она видела впервые в жизни, даже покраснел от испуга. Подумать только! Перед ней стоял здоровый рыжеволосый болван в синем в тонкую полоску костюме и черных туфлях, среди собравшихся он походил скорее на клоуна. Может, дать ему по яйцам? Или это будет слишком неделикатно для дамы?– Но это... действительно... так, – все еще находясь в оцепенении и с трудом подыскивая слова, проговорила Джез.– Сейчас я принесу соду... и соль, только не двигайтесь, стойте здесь. Я сейчас вернусь! – умоляюще пробормотал он.– Соль? Соду? Да это как мертвому припарки, даже если посадить малюсенькое пятнышко на скатерть! Вы все испортили. Навсегда!– Нет, подождите! Не расстраивайтесь! Я куплю вам другое платье, достану другую шаль. Обещаю, все будет новое, даже лучше!– Да что вы говорите? Думаете, это так просто? Послушайте, вы, идиот недоделанный, вы представляете себе, что надо ждать чуть ли не всю жизнь, пока опять появится такое платье? Такие платья принадлежат самым шикарным женщинам мира, а их единицы. Его можно будет купить только после смерти одной из них, если, конечно, она не завещает его своей дочери. А что касается шали, так она принадлежала моей прабабке, так что это вообще невосполнимо, это фамильное наследство. Вернее, было им, до того как вы тут объявились.– Вот черт!– Это первое почти осмысленное слово, которое вы сказали. «Черт» совершенно точно отражает ситуацию. Надо быть полным кретином, чтобы есть чили стоя. Вы – как дорожное происшествие: все спокойно, а потом вдруг – нате! Вы что, не видели вокруг ни столов, ни стульев? Или никогда не были на вечеринках?По мере того как Джез говорила, она распалялась все больше и больше. Чили уже стекало на землю, подол платья промок и кое-где начинал прилипать к ногам.– Послушайте, я сам расстроен до невозможности, в жизни себя так скверно не чувствовал, но если уж на то пошло, то я-то просто стоял в сторонке, никому не мешал, занимался своим делом и просто смотрел. А тут вдруг откуда-то появляетесь вы и со страшной силой толкаете меня под локоть. Тарелку я держал крепко, но вы просто выбили ее. Я взял на себя всю вину, всю без остатка, но должна же быть справедливость, виноват не только я один.– Ага, ну давайте сыграем в «кто виноват»! А потом вы скажете, что я просто пыталась привлечь ваше внимание и не могла придумать ничего лучше.– Нет, я скажу вот что: если бы вы обладали хоть малейшим чувством реальности, то мы могли бы согласиться, что это вовсе не катастрофа, подобная утечке нефти на заводах Экссон, – язвительно заметил мужчина, также рассердившись.– Великолепно. Давайте блеснем эрудицией и продолжим список. Это не катастрофа на ядерном реакторе в Пенсильвании. Это не Чернобыль. Теперь ваша очередь. Что еще не произошло?– Это не конец света, черт побери, – спокойно произнес незнакомец. – Давайте я попробую снять остатки чили с шали, пока не присохло. Сейчас я как можно осторожнее сниму ее с вас.Вытянув руки, как палки, он сделал шаг вперед и снял шаль. Намокший конец треугольника свисал вниз и покачивался каким-то мерзким хвостом, когда он, повернувшись, медленно подошел к бортику помоста и разложил на нем шаль. Подбежав к ближайшему столику, Джез схватила два ножа и охапку салфеток и тут же вернулась назад. Они задумчиво склонились над большим черным шелковым треугольником.– Постарайтесь просто смахнуть то, что сверху, – инструктировал ее незнакомец, – но не скребите по шелку. Он очень тонкий.– А вы что, работаете в химчистке? – тихо огрызнулась Джез, но все же последовала его совету.– Джез, Кейси, чем вы тут занимаетесь? – Сзади неожиданно прозвучал голос Майка Килкуллена.Они выпрямились и плотно встали рядом, загораживая шаль.– Только не говорите, что вам уже есть что скрывать, – улыбнулся он, глядя на их виноватые лица.– Произошел несчастный случай, Майк. Я опрокинул тарелку с чили на старинную шаль этой молодой леди, – объяснил незнакомец.– Вот черт! – Майк расстроенно сморщился. – Каждый раз, когда я подаю чили, обязательно происходит что-нибудь подобное. Никогда больше не буду подавать чили. – Он склонился над шалью. – Боже мой! Какого черта мы так горюем? Думаю, дело поправимое. Думаю, что все надо оставить как есть. Это – для рук специалиста.– Вот видите, – произнес рыжеволосый, поворачиваясь к Джез, – я же говорил, что есть выход.– И значит, теперь вы можете чувствовать себя прекрасно? Помню-помню, вы уже извинялись! Что же вы тогда не предлагаете выкрасить мое платье в кирпичный цвет? В таком случае все вообще великолепно! – В ее голосе еще звучали опасные нотки, но присутствие отца заставляло ее сдерживаться.– Хуанита Изабелла, ну можно ли так разговаривать со своим блудным кузеном?– Кузеном? Не может быть, – одновременно сказали незнакомец и Джез.– Разве вы еще не знакомы? Джез, это Кейси Нельсон. Его прабабка носила фамилию Килкуллен. Кейси, это моя младшая дочь Джез. Насколько я понимаю, она твоя четвероюродная сестра.– Кто была эта прабабка? – подбоченясь, потребовала ответа Джез. – Я никогда о ней не слыхала.– И я тоже, пока несколько недель назад Кейси не разыскал меня и не написал письмо.– Написал письмо? Ни с того ни с сего? Зачем?– Я не ожидал, что ты приедешь сегодня, Кейси, – сказал Майк Килкуллен, не обращая внимания на вопрос дочери. – По крайней мере до следующей недели. Но я очень рад, что ты смог приехать на фиесту.– Я рано закончил дела в Чикаго и вылетел первым же самолетом. Даже не переоделся, просто свалил чемоданы в доме и примчался сюда.– Так почему бы тебе не взять еще одну тарелку чили? Я позабочусь о шали.– Правда? Ну хорошо. По правде говоря, я все еще хочу есть. – И он ушел.Когда они остались одни, Джез осторожно спросила:– Папа, ты сказал, что Кейси разыскал тебя и написал. А что ему надо?– Он хочет работать.– Значит, мальчику нечего делать и мальчику нужна работа, не так ли? Интересно, как он себе представляет, чем ты ему можешь помочь?– Он хочет работать здесь, на ранчо.– Ну конечно, – хихикнула Джез. – Могу представить, как он начищает сбрую в новом, с иголочки, суперковбойском облачении от Ральфа Лорена.– Не делай ошибки, принимая его за пижона, милая. Он не такой.– А что фактически тебе о нем известно?– После того как он написал мне, я поставил себе задачу узнать о нем как можно больше. У моего деда была младшая сестра, Лилиан, которая вышла замуж за Джека Нельсона. Еще в 1880-х он приехал в Калифорнию из Ирландии. Дедушка рассказывал, что этому Нельсону не понравилось здесь, и они с Лилиан уехали в Нью-Йорк, где он занялся буксирным бизнесом. У них было много детей. Какое-то время дедушка не терял с ними связь, но после смерти сестры, лет шестьдесят назад, переписка оборвалась. Когда-то давно он несколько раз говорил мне о ней, но с тех пор я напрочь забыл, что у нас есть родственники на Востоке. Значит, прабабке Кейси Лилиан я прихожусь внучатым племянником.– И это делает его моим четвероюродным братом?– Насколько я понимаю, да. Он определенно родственник.– Его семья все еще занимается буксирным бизнесом?– У отца Кейси дела там идут очень хорошо.Джез даже рот раскрыла. Выражение «дела идут очень хорошо» отец употреблял только по отношению к таким соседям, как Сегерстремы, о которых он как-то сказал: «У них очень хорошо идут дела в торговле». На месте принадлежавших им обширных полей лимской фасоли теперь был самый большой и роскошный в Америке торговый комплекс «Саут Коуст Плаза», и эту фразу отец сказал лишь после того, как оборот комплекса составил почти миллиард долларов в год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65