Я военный… Меня служить учили, а не языком болтать. Ну родился в Саратове. Мать умерла через три года…— Умерла? — Маринка даже на локте приподнялась. — Быть такого не может!— Почему ты удивилась? Я что-то не то сказал? — смутился Славик.— Нет, продолжай, продолжай!— Меня воспитали отец и мачеха. Отец тоже был военный, я его почти не видел. Разъезды сплошные. Мачеха занималась другими детьми. Меня в шестнадцать лет отдали в военное училище. Потом поездил по стране. И вот осел в училище, про которое ты знаешь…— И где тебя все знают как отличного мужика! — съязвила Маринка.— Это неправда… Вот. Отец умер три года назад. С мачехой не общаюсь, у них своя жизнь. А еще я от Розы ушел… Не могу больше разрываться!Слава снова густо покраснел и затих. Голубева невольно залюбовалась его красивым, гладким лбом, светлыми ресницами, загнутыми кверху… Она потянулась к нему губами и прикоснулась к щетинистой щеке… Димка, Димка! Все возвращается на круги своя.После болезни Маринка попыталась как-то собрать разбегающиеся мысли. В конце концов, она уже далеко не девочка. У нее семья, сын, работа. Устоявшийся, в целом благополучный быт. А тут в ее жизнь врывается нечто, что ставит под сомнение все дальнейшее существование в прежнем режиме. Разум твердил, что нельзя этого допускать. А душа… Душа ликовала, исполненная каким-то гибельным, но могучим женским торжеством. Ну и пусть настоящий Димка дважды отвергал ее детей и тысячу раз — ее саму. Теперь перед ней — его улучшенная копия. Красивый, сильный, молодой. Даже чересчур — на целых семь лет моложе Соловьева, а значит — ее тоже… Это не та жалкая месть, которую она устроила ему, выйдя замуж за Голубева! Теперь она может общаться с самим Димкой, только с лучшим — ах как хотелось ей тогда в это верить! Это лине главное доказательство женской силы — изменить любимому с ним самим? Пережить заново все то, что судьба не дала ей пережить с тем, единственным, незабвенным? Разум постепенно перестал сопротивляться, запутавшись в собственной аргументации, и, наконец, тихо сдался.Бежали дни. Вячеслав стал приезжать все чаще. Маринка ходила с ним в кино и в дешевые кафе — на рестораны денег не было. Однажды они засиделись в таком заведении, и Весельцов опоздал на свою электричку, которая отправлялась полвторого ночи.— Что теперь будет? Мне же даже пойти тут не к кому… Он стоял на перроне, как будто заблудившийся школьник,с недоуменно-обиженным выражением лица. Маринка невольно рассмеялась:— Как это — не к кому? У тебя тут Роза есть…— Ты шутишь! — Славка поднял на нее глаза и покраснел. — Ну что я теперь буду делать?— Да не дрожи ты так, герой-любовник! Не оставлю тебя на вокзале куковать. Поехали ко мне!— Как — к тебе? А Павел?— Павел уже спит. Едем!— Ну если… Но…Голубева рассмеялась и закрыла ему рот ладонью:— У вас в армии все такие трусы? А кто же тогда родину защищает?Они поймали такси и минут через сорок добрались до района, где жила Маринка.— Сплошное разорение с тобой! Я еще не настолько богата, чтобы на такси ночами разъезжать… — Маринка улыбнулась, беря Славку за руку.Когда входили в подъезд, Весельцов дрожал как осиновый лист. У квартиры Голубева сделала ему знак рукой, прислушалась и стала осторожно отпирать дверь.— Марин, а может, я все-таки пойду? Неудобно как-то!— Молчи!В квартире было тихо, все спали. Славка быстро разделся у порога и замер, не зная, что делать дальше.— Бери свои вещи и иди за мной! — прошептала Маринка.Она на цыпочках прошла в гостиную, быстро разделась и, не зажигая света, нырнула под одеяло.— А где же Павел?— Мы давно не спим вместе. Он спит в одной комнате с Ильей. Иди ко мне! — Маринка весело протянула из-под одеяла руки. Славка осторожно залез к ней, нервно мотая рыжей головой.— И все-таки это нехорошо!— Кто бы говорил!Не сомкнувшая за ночь глаз Маринка слышала, как Павел Иванович встал — как обычно рано. Из гостиной хорошо было слышно, как он умывался, возился с чайником на кухне. Потом проснулся Илья, прошлепал на кухню, где отец накормил его завтраком.— А вдруг они зайдут сюда? — прошептал дрожащим голосом проснувшийся Весельцов.Маринка отрицательно помотала головой и улыбнулась:— Тоже мне Казанова! Не дрейфь!И действительно, на кухне и в коридоре Голубев с сыном разговаривали приглушенным шепотом, даже собрались и вышли из дома быстрее, чем обычно.— Фу! Отлегло, — шумно вздохнул Вячеслав. — Ну и ночка! Я так нервничал, что даже вспотел! У меня так в первый раз — чтобы при живом муже…— А обычно при мертвых бывает? Нечего с чужими женами спать, тогда и потеть не придется! — парировала Маринка.Она встала, весело напевая, набросила халат и вышла на кухню. Там для нее лежали, как обычно, приготовленные мужем два бутерброда. Чайник был еще горячий.— Эй, герой! Тебе чай или кофе сделать?Весельцов не отозвался, и Маринка, пританцовывая, вернулась в гостиную. Вдруг сердце у нее оглушительно стукнуло и упало в пятки. В коридоре у трюмо, аккуратно подвинутые в угол, стояли огромные Славкины ботинки. Не заметить их было невозможно.— Это что такое? — строго спросила Голубева появившегося из гостиной любовника.— Это мои… Ой, извини, забыл убрать… Что теперь будет?— Ну и дурень ты все-таки, Димка!— Какой я тебе Димка? И почему ты меня всегда Димкой зовешь? — мгновенно взъелся Вячеслав.— Прости, у меня что-то с головой… Ты просто очень похож на одного человека… Я вас все время путаю.— Хорошее объяснение! Ладно, пошли завтракать. Мне в училище пора…— А ботинки ты зря оставил. Теперь объясняться придется… Через полчаса Славка уехал, а Маринка осталась хлопотать по дому. Уроков у нее в этот день не было. Она весело перемыла посуду, убрала постель и, сладко вздыхая, уселась у окна, с улыбкой вспоминая приключения прошедшей ночи.Вечером ее ждал неприятный разговор с Голубевым. Она знала о том, что разговор этот неминуем, с того самого момента, когда увидела утром Славкины ботинки. Но отчего-то ей было вовсе не страшно. Она совершенно не собиралась ссориться с мужем, была намерена, как многократно прежде, перевести маленькую семейную драму в шутку. В первый раз, что ли, у них в семейной жизни происходят курьезы? Но в этот раз все обернулось совершенно иначе.— Марина, — краснея, начал муж, когда Илья уснул, — мы с тобой должны кое-что обсудить… Мы так не договаривались… Это пошло!— Как?— У нас с тобой сын. Мы, несмотря ни на что, все-таки семья и должны соблюдать правила… Я вовсе не против, чтобы ты с кем-то встречалась, ты знаешь, но дома… В квартире моей мамы!— То есть где-нибудь на грязной кровати в гостинице — это нормально, а тут — пошло?— Мариночка, ты же понимаешь, что я имею в виду… Ты не нервничай, пожалуйста, выслушай. Давай раз и навсегда обо всем договоримся.— Паша! Я не хочу ни о чем договариваться! Мне осточертела такая жизнь! Я очень хорошо отношусь к тебе, но я не могу так больше жить. Я не люблю тебя, Паша!— Как? — У Голубева даже очки упали с носа. — Почему? Я же все делал для тебя… Я тебя из этой задницы в столицу вывез, женился на тебе! У нас же все было так хорошо!— Паша, мужчину любят не за то, что он что-то делает. Его просто любят! А в столицу я не рвалась, просто так сложилось. Ты же знаешь…— Что ты говоришь? Это неправда! У нас же сын… Марина, я не хочу ничего менять!— А я хочу! Знаешь, я думаю, что нам лучше разъехаться…— Нет-нет, это бред какой-то. Столько лет счастливой жизни… Мамочка, помоги мне! — бормотал Голубев, нервно протирая очки салфеткой. — Марина, у тебя припадок. Я отказываюсь тебя слушать! Ты назавтра пожалеешь о своих словах!— Какая счастливая жизнь, очнись! Когда мы вместе спали в последний раз?— Когда? А какая разница? Разве все в жизни измеряется постелью? Секс — это не главное. Мы с тобой прекрасно жили, у нас было взаимопонимание! Я тебе никогда, слышишь, никогда не вспомнил ту кошмарную ночь в Петровском, когда у меня чуть разрыв сердца не случился! — И тут внезапная догадка обожгла Павла Ивановича. — Я знаю, почему ты так говоришь! Я понял! Это все из-за денег. Я не нужен тебе потому, что не могу зарабатывать, как другие, потому, что тебе всегда хотелось большего! Ты тут в столице нагляделась на всех, кто на «мерседесах» ездит, и тебе тоже захотелось! Что ж… Я тогда…— Паша, успокойся, — Маринка испугалась не на шутку, глядя на багровое лицо мужа; казалось, сейчас Голубева хватит удар, — это все не так, ты же знаешь.— Нет! Ты всегда презирала меня, когда я потерял работу. Ты хотела лучшего! Ты достойна такого. Я немедленно ухожу!— Остановись! Что ты делаешь?— Не видишь, собираю вещи!Голубев с грохотом достал с антресолей старый, помятый чемодан и начал беспорядочно запихивать туда вещи: мамину большую фотографию, носки, Библию, зубную щетку. Маринка стояла у дверного косяка, скрестив руки, и не знала, что предпринять. Она как будто одеревенела, внутри раскрылась черная, гулкая пустота.— Хорошо. Уходишь — уходи. Но что я скажу завтра сыну?— Я сам ему все скажу! — буркнул Павел Иванович. — Остальное заберу потом. Приду, когда тебя дома не будет.Он накинул на плечи плащ и буквально вылетел из дома, хлопнув дверью. Маринка еще долго стояла, опершись на косяк, в коридоре. Она понимала только одно: ее жизнь снова на крутом повороте, последствия которого совершенно неочевидны. Да еще как Илюшка это все переживет… Как ему объяснить?.. Уход отца для ребенка в таком возрасте, говорят, большая психологическая травма.На следующий день Павел Иванович сам позвонил Илье и о чем-то с ним долго разговаривал. Маринка пыталась подслушивать из кухни, но сын вслух произносил в основном междометия.— Ну что? — взволнованно спросила она, когда мальчик положил трубку. — Что он сказал?— Ничего особенного. Папа наконец-то к Жене переехал, — сообщил сын равнодушно, — обещал навещать.— А еще?— Ты что, папу не знаешь? Какую-то белиберду про то, что я должен хорошо учиться и тебя слушаться. Ну я пошел. С ребятами в футбол поиграю.— Иди!Маринка уселась на кухне, нервно сжав виски. Почему все так происходит?Но она кривила бы душой, если бы сказала, что сильно переживает из-за ухода Голубева. Скорее, наоборот… В глубине души ей давно хотелось освобождения. Давным-давно в их семье копилась энергия разрыва, которая все равно должна была рвануть. Раньше, позже — какая разница. Просто очень страшно за сына. Но Илья не выказал, по крайней мере внешне, никаких признаков расстройства. Или специально притворился, чтобы ее не огорчить?А еще через два дня, пока Маринка была на уроках, Павел Иванович заехал домой и вывез свои вещи. Одно рассмешило и порадовало его супругу: вместе с заношенными галстуками, трусами и прочим барахлом исчезла и столь дорогая его сердцу мамина швейная машинка. В конце концов, все было не так уж и плохо.А еще через несколько дней произошла очередная неожиданность — к Маринке явился собственной персоной Весельцов. Вероятно, он уже знал об уходе Голубева, поэтому был уверен в себе и непривычно смел. Маринка как раз собрала и отправила в школу Илью и мыла посуду после завтрака — у нее были уроки во вторую смену. Тут в прихожей раздался звонок. Что еще забыл этот рассеянный ребенок? Маринка мельком глянула в глазок — и обомлела. Там стоял Димка! Растрепанный, смущенный, с потертым чемоданом. Голубева ахнула и схватилась за сердце, потом порывисто распахнула дверь.— Димка, ты? — Она упала ему на грудь.— Я, я. Только что ты все заладила — Димка, Димка. Мне это совсем не нравится, я тебе уже говорил. Какой я тебе Димка? — Вячеслав гладил ее по волосам.Маринка вздрогнула и вскинула глаза. Конечно! Это никакой не Димка, а всего лишь рыжий, неуклюжий Славик Весельцов. Невероятно! А может, он просто близнец, двойник? Какая, впрочем, разница! Маринка радостно пригласила его войти.— Слав, что это ты сегодня так рано?— А я к тебе навсегда приехал.— Подожди! Что ты имеешь в виду? — озабоченно уставилась на него Маринка.— А просто меня из училища выгнали. Прогуливал в последнее время много занятий, к тебе ездил, вот на меня рапорт и написали… И из общежития тоже сразу попросили. Приехал к тебе. Больше некуда было. Ты мою историю знаешь.— Подожди, подожди… — Маринка выскользнула из его объятий и нервно прошлась по коридору, растирая виски. — То есть ты хочешь сказать, что хочешь остаться у меня жить?— Ну да. А почему ты удивилась? Ну если ты не хочешь, то я, конечно… Но мне казалось…— А как кто ты здесь будешь жить?— Не знаю пока. Поживем — увидим…Последние слова Весельцова прозвучали уже эхом откуда-то издалека. Действительно, почему бы и не впустить Славика? Место-то освободилось! Вот она, новая жизнь! Все решается снова где-то наверху помимо нее. Маринка прислонилась к стене и пристально посмотрела на Славу. Он стоял такой большой, неуклюжий, со смущенной улыбкой. Ну прямо Димка, действительно Димка! Маринка покачнулась, мертвенно побледнела и с блаженной улыбкой начала сползать вниз по стенке.— Марина! Ты чего, Марина? — Славка бросился к ней, успел поймать и поднял на руки. — Да что же с тобой?Голубева почти не слышала его, она дышала часто и глубоко. Ей виделось жаркое лето и Димка, который несет ее на руках по поляне и поет песню про Стеньку Разина.— Я согласна! — одними губами прошептала она. — На все согласна!Когда Голубева окончательно пришла в себя в гостиной на диване, Весельцов, насвистывая, уже вовсю хозяйничал в квартире. Он больше не стеснялся. В коридоре Славик вывалил на пол содержимое своего чемодана. По всему дому распространился тяжелый и неприятный холостяцкий запах — смесь пота и коммунального жилья. Маринка поморщилась, встала и отправилась закладывать в машину чужую одежду, которую, на ее взгляд, лучше было бы выбросить сразу: все приданое кандидата в сожители было изрядно изношенным.— Очухалась? Хорошо. Сейчас будем пить чаек. Я как раз заварил…Маринка обреченно вздохнула, не в силах сопротивляться.Илья принял факт появления в доме чужого дяди на редкость спокойно. У Голубевой, которая сама не понимала, что делает, была тайная надежда, что сын воспротивится — и тогда можно будет с чистой совестью выставить Вячеслава, ссылаясь на мнение ребенка.В целом очень нервный и чувствительный мальчик, Илюшка в каких-то бытовых вопросах, когда Маринка особенно боялась за его психику, вел себя абсолютно спокойно, даже отстранение, как маленький старик. Говорил мало, но исключительно мудро. Иногда казалось, что ему не десять лет, а все девяносто.— Мам, если тебе будет так лучше — пусть живет! — внимательно выслушав сбивчивые объяснения матери, разрешил он, равнодушно дожевывая яблоко. — Я же знаю, что вы с ним давно спите, когда никого дома нет. Надеюсь, это не продлится долго?— Не знаю сын, — заливаясь краской, ответила Маринка, — для меня самой это все так неожиданно…— Только не выходи за него замуж сразу. И не прописывай его сюда. Мало ли что…— Да что ты говоришь? Откуда это?— Папа так сказал тебе передать, на случай если ты кого-нибудь к нам поселишь. Ты же такая чувствительная, всех жалеешь… Но я тебя предупреждаю, мне он не слишком нравится… Хотя это твое дело…— Сыночек! Одно твое слово, и его тут не будет! Ты для меня важнее всего на свете, слышишь — всего! — Маринка схватила его за плечи и начала обнимать, рыдая.— Мама, да что с тобой! Я же сказал: пусть живет, если ты хочешь. Только в мои дела пусть не лезет, ладно? Мне он совершенно неинтересен.И Илья отвернулся от матери, давая понять, что разговор закончен. Маринка сквозь слезы смотрела на него. С пушистыми, светлыми волосами и опущенными, выгоревшими ресницами, он теперь тоже отчаянно напоминал ей Соловьева. Димка двоился, троился, давал о себе знать каждое мгновение, не отпускал! Голубева обреченно вздохнула и пошла в гостиную сообщить Весельцову, что сын не против его временного проживания в их квартире.Через неделю с инспекцией пожаловал Голубев. Наверно, он тоже втайне надеялся, что за прошедшее время их с Маринкой конфликт сам собой уладился. В момент его прихода в собственную квартиру большой рыжий Славик как раз копошился на кухне, пытаясь починить кран. Из всей одежды на нем были только черные плавки, обтягивающие выпуклые ягодицы.— И что это тут у нас происходит? — спросил обалдевший Голубев.— Да вот кран чиню, — совершенно не смущаясь, ответил Весельцов, — протекает. Видно, что сантехникой тут не занимались.— А, ну-ну, чини, — сказал Павел Иванович и пожевал губами, — а Марина где?— В магазин пошла, собирается ужин готовить.— Ты ей передай, пожалуйста, что я заходил, беспокоился. Я скоро еще зайду… Пусть она мне позвонит, если что…— Хорошо, передам.Голубев удалился, озадаченно покачивая головой и все еще недоумевая. Вот уж не ожидал он такой прыти от собственной жены!Нет в жизни ничего более постоянного, чем временное. В глубине души Маринка мечтала, что ситуация их странного сожительства с Весельцовым в один прекрасный день рассосется сама собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44