Они посидели еще часок, но Димка так и не появился. Илюшка капризничал — он проголодался и хотел спать. Маринка засобиралась домой.И тут раздался сильный удар во входную дверь, как будто кто-то распахнул ее ногой, из прихожей долетел шум, пьяные выкрики.— Это Митя! — побледнела сразу Светка, бросаясь в прихожую. — Он снова пьяный!— Где тебя носило, козел? Надо же было так нажраться! У тебя ребенок дома, ты забыл? Тебе же пить нельзя, помрешь! Стыд какой! — услышала Маринка громкий шепот Димкиной жены и какую-то возню.— А нам все равно! А нам все равно! — заголосил Соловьев. — Смерть не так уж страшна по сравнению с жизнью, и вообще, лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Глаза бы мои на тебя не глядели! Уйди с дороги.— Заткнись, нахал! Не позорь меня при людях. К нам Марина пришла.— Марина? — Голос Димки как-то сразу стал трезвее и тише. — Какая Марина?!— Да куда же ты в таком виде!Вероятно, она пыталась удержать его, но было уже поздно. На всех парах Соловьев ввалился в гостиную и упал перед Маринкой на колени. У него было небритое, помятое лицо, на котором узнаваемыми были только большие серые глаза…— Моя принцесса приехала! Почему же ты раньше не сказала? Я бы… — Он попытался обнять ее за ноги. Маринка увернулась, взяла на руки ребенка и быстро встала с дивана, с опаской глядя на Светку. На той лица не было.— Митя, ну что ты несешь? Мариночка, прости его. Он, когда пьяный, ко всем бабам пристает.— А вот и не ко всем! — Димка попытался встать с пола, но вместо этого с шумом растянулся. — К тебе никогда не пристаю. И вообще, я тебе еще расскажу, как в ту ночь тебя Маринка выбрала, жизнь молодую мне сломала! Я тебе все расскажу! Какая ты все-таки жестокая, Смирнова!— Не слушай его! — зашептала покрасневшая до кончиков волос Светка. — Это у него пьяный бред. Проспится — я ему врежу как следует.— Ах, Маринка! Ах, Маринка! Жизнь мелькнула невидимкой, — фальшиво затянул Соловьев какую-то песню.Под это дело хором громко заплакали Ленка с Илюшкой.— Свет, я пойду. Нет сил глядеть на все это. И ребенок заходится…— Прости, Маринка, он вообще-то ничего, это он только когда пьяный такой… Не обижайся на него, ладно?— Это ты не обижайся! — Маринка пронзительно взглянула на Светку. — И меня зови, если что, не стесняйся!— Ладно! У нас же не всегда так… Он нас с Ленкой любит. Маринка торопливо вышла в коридор, прижимая к груди орущего во все горло Илью. Еще целый час ребенок не мог успокоиться. От Маринкиного легкого, праздничного настроения и следа не осталось. С тяжелым сердцем она решила не искушать больше судьбу — ведь все уже сложилось и в ее непутевой жизни, и в Димкиной.— Малыш, у меня есть ты, — обратилась она дома к сидящему с погремушкой в кроватке Илье. Тот на нее внимательно посмотрел и отложил игрушку. — меня есть твой папа. У меня же все хорошо. Живем себе. И у дяди Димы тоже все есть: хорошая жена и маленькая дочь Леночка. Значит, у всех все хорошо. И разрушать ничего не надо…— Угу, — отозвался вдруг Илья и разулыбался. У него была удивительная особенность — улыбаться не только подвижным ртом, из которого торчали уже крупные белые зубы, но и лучисто-серыми глазами, которые так и не потемнели, как все вокруг предсказывали.— Ладно, играй. — Маринке от этой слишком знакомой улыбки стало не по себе. Она потрепала сына по белесым кудряшкам и отошла к окну.Больше она не предпринимала попыток увидеть Димку, подумывала даже уехать от греха подальше обратно в Москву, сославшись на плохую погоду. Ночами перед ней стояло блаженное, пьяное Димкино лицо, когда он говорил про принцессу… Бред!Но однажды в мае Соловьев без всяких приглашений объявился сам. Он принес Маринке огромный букет лесных ландышей.— Привет! Это тебе, сам в лесу нарвал. — Он неловко протянул цветы. Маринка молчала, разглядывая старого друга из-под опущенных ресниц. Он выглядел совсем иначе — гладко выбритый, в чистом свитере. Только неестественная бледность лица отливала синевой. — А я тебя на поляне искал, у реки… Думал, куда ты делась?— Холодно еще на поляне, — отрезала Маринка. — Зачем ты пришел?— Тебя увидеть. Мне Светка все рассказала… Ты прости, я в тот день ничего не соображал. И сейчас еще нездорово выгляжу, но я исправлюсь. Лето скоро…— Зачем ты пьешь?— А зачем люди пьют? Чтобы забыться… Вот выпьешь — и все сразу так хорошо, легко, спокойно. Никаких проблем.— Не надо, Димка. Это самообман. И слабость.— Нет. — Соловьев язвительно покачал головой. — Самообман — это все остальное. А человек по природе своей слаб…— Ты хоть Светку не обижай. Любит она тебя.— А я ее нет, и что? — безапелляционно заявил Димка. — Ты разве не помнишь, как все было? Ты все с самого начала знала и не остановила меня!— Димка! Как ты… Впрочем, ладно. Что было — отболело. Расскажи лучше, ты вообще работаешь?Димка самодовольно усмехнулся:— Я свободный художник. Или тунеядец, как тебе больше нравится. Когда хочу — работаю, не хочу — не работаю. Слышь, а дай сына подержать!— Лучше не надо. Он не идет на руки к мужчинам… Сейчас орать будет — не успокоим до вечера.— Посмотрим!Димка нагнулся и легко поднял из манежа Илюшку. Тот мгновенно радостно разулыбался и обнял Димку за шею, подергал за ухо.— Чудеса! А к Голубеву не идет на руки, капризничает…— Не видела ты настоящих чудес, Маринка! — вздохнул Соловьев. — А к Голубеву я бы тоже не пошел, орал бы как резаный, правда, Илья?Ребенок рассмеялся и начал молотить Димку ручонками по щекам.— Посильнее, посильнее, братец! — приговаривал Соловьев, не пытаясь даже увернуться. — Меня еще не так надо! А он говорит у тебя что-нибудь? Ленка-то лопочет целый день…— Девочки всегда раньше развиваются, — вздохнула Маринка. — Илья у меня только «мама» говорит иногда, и все.— Ничего, герой! Скоро будешь говорить как профессор, не остановишь! — успокоил Димка, обращаясь к ребенку. — А ну-ка, парень, скажи быстро: Ди-ма.Малыш снова расхохотался и пустил Соловьеву слюни на свитер.— Давай его мне, он сейчас еще плеваться в тебя будет! — забеспокоилась Маринка.— Что, в первый раз, думаешь, в меня плюют? Ерунда. Илюха, проплюйся хорошенько и скажи: Ди-ма.— Ми-ма, — вдруг раздалось в ответ звонкое пищание: — Ми-ма.— Димка, что происходит? — всплеснула руками Голубева. — Это, наверно, случайность…— Ни фига! Твой сын должен знать мое имя!— Ми-ма, ми-ма, — радостно повторял малыш, хлопая в ладоши.— Держи свое говорящее богатство! — Димка передал ребенка Маринке. — Мужика ему нормального рядом не хватает. Ты все с ним сюсюкаешь… Я пойду, пожалуй. А то Светка опять истерику устроит.— Иди. И не пей больше, пожалуйста!— Я постараюсь!На сей раз Димка сдержал свое слово. Через неделю к Маринке забежала Светка и похвасталась, что Димка в очередной раз «завязал» и даже устроился на работу электриком. Она грустно усмехнулась: электриком! Разве об этом он мечтал когда-то в школе? Тогда даже предположить такое было нереально…Сам Соловьев тоже иногда заходил к ней, веселый и трезвый, демонстрировал, что у него все хорошо. В выходные ходили гулять все вместе — Маринка с Ильей и Димка с семьей. Картина со стороны казалась почти идиллической, и каждый из участников ситуации себя тоже в этом убеждал, хотя внутри уже зрело опасное напряжение… У Маринки на самом деле от сердца отлегло, когда Димка немного взялся за ум. Она утешала себя тем, что если будет у него все хорошо, то и ей станет легче. Так до поры до времени и происходило.А вот со Светкой было что-то не так. В июле она ни с того ни с сего собрала вещи и вместе с Ленкой уехала к родственникам, куда-то на юг. Теперь Димка почти все вечера и дни, когда не работал, проводил у Маринки. По городку вновь поползли нехорошие слухи, но они оба не обращали на них ни малейшего внимания. Однажды вечером Димка примчался запыхавшийся, с круглыми глазами.— Что случилось? — забеспокоилась Маринка.— Наташка рожает!— Да ты что! — Голубева выронила из рук полотенце. — Не может быть!— Мне только что ее муж Серега из Москвы позвонил. Сказал, в роддом увезли! Я сразу к тебе и помчался.— Господи! — Маринка подошла к маленькой иконке, которая стояла у Илюшкиной кроватки, и заплакала. — Пусть только все будет хорошо!— Да не реви ты! Все рожают… Даже ты вот родила! Пошли скорее ко мне, будем звонка ждать.— Конечно, пошли! Ой, а Илюшку куда деть?— Старухе оставь! Скажи, обстоятельства чрезвычайные! Добрая Матвеевна, которая в мальчишке души не чаяла,посидеть согласилась, но на раскрасневшихся, взволнованных Димку с Маринкой посмотрела подозрительно. Она никогда не задавала вопросов, только иногда качала седой головой, наблюдая их совместные прогулки, да намекала, чтобы они осторожнее были. Мол, в городе уже всякое говорят…— Ты, Марина, только возвращайся не слишком поздно! А то вдруг я не услежу… Старая стала.— Конечно! Я ненадолго!Они с Соловьевым быстро вышли из дома. Маринку трясло от волнения. Она думала, что Димка в последние годы сильно охладел к сестре, а оказалось — совсем наоборот. В таких пограничных ситуациях и проявляются настоящие чувства.— Побежали, а! — сказал Соловьев взволнованно. — Вдруг уже все?— Побежали!Они взялись за руки и побежали, что было сил. У Маринки просто сердце из груди выскакивало. Однако уже около самого дома она вдруг резко остановилась, словно только теперь поняв, как все это должно выглядеть со стороны.— Но как же я к тебе зайду, если там Светкины родственники?— Никого там нет! — успокоил Димка. — Они на три дня в Москву уехали. Идем же скорее!В Светкиной квартире ощущение беспокойства Маринку не покидало. Кругом лежали вещи Димкиной жены и их ребенка. Но мысль о рожающей Наташке пересилила все остальное. Они вдвоем с Соловьевым сели у телефона и напряженно уставились на него, как будто от этой пластмассовой коробки с проводками сейчас зависела их судьба. Димка держал Маринку за руку, они оба дрожали.— Наташенька, милая! Все будет хорошо! — шептала Голубева. — Ты только тужься, тужься сильнее, все будет хорошо!— Маринка, я боюсь! — вдруг слабым голоском сказал Соловьев и побледнел.— Ты что, с ума сошел? Думай, думай о ней, посылай ей силы! Ей сейчас знаешь как поддержка нужна!— Буду, буду стараться! — Димка даже глаза закрыл от усердия.— Знаешь, я ведь сама боюсь, — прошептала ему Маринка, сжав руку. — Больше боюсь, чем когда сама рожала!— Ну почему же Серега не звонит? — взмолился Димка через час. — Вдруг там что-то случилось? Вдруг она не смогла?— Ничего не случилось! Просто не все так быстро!— Поскорей бы! — Димка начал нервно ходить по темной комнате взад-вперед.— Что ты шатаешься как привидение! — не выдержала Голубева. — Сядь, я тебя умоляю!— Выпить хочешь? — спросил вдруг Димка.— Нет!.. Хотя давай! Время быстрее пройдет.Соловьев быстро открыл какой-то ящик в стенке и достал бутылку:— Вот хранил. До какого-нибудь важного события. Армянский настоящий коньяк!Он разлил спиртное в стаканы, и они выпили. Было слышно, как Маринкины зубы стукнули о краешек стакана.— Ну чего же он не звонит? Скорей бы!— Уже два с половиной часа! — тихо сказал Димка. — Слушай, давай споем что-нибудь, чтобы не так трудно ждать было!— Ты что, захмелел?— Нет! Просто помогает. Я сейчас гитару возьму…— Ладно, давай! Что петь?— Не знаю…— Миленький ты мой, возьми меня с собой! — низким грудным голосом завела Маринка. Димка бренчал на гитаре и тихонько подвывал, не попадая в ноты. Спели про миленького, про огни на улицах Саратова, про разлуку… Выпили еще коньяка и спели про белые розы и старую мельницу. И тут зазвонил телефон — как будто гром грянул!— Я боюсь! — прошептал Димка и посмотрел на Маринку вытаращенными глазами.— Бери скорее, чудо гороховое!— Але… — как-то очень тихо, срывающимся голосом сказал Димка и тут же изменился в лице: — Ура, Серега! Девочка! Юлька!Он бросил трубку, продолжая выкрикивать что-то радостное, подхватил Маринку на руки и закружил по комнате.— Юль-ка, Юль-ка! — орали они хором и целовались.В какой-то момент Маринка поймала себя на том, что они с Димкой уже ничего больше не кричат, а только страстно целуются у окна. Она вздрогнула и отстранилась:— Дим, не надо… Наташка родила, все хорошо, мне пора домой.— Маринка, не уходи. В такую ночь нельзя уходить! Будем Юльке ножки обмывать!— Димка! Ты же обещал мне больше не пить!— К черту! Наташка сегодня родила! Значит — все можно этой ночью!Голубева на мгновение заколебалась. Коньяк ударил в голову, Димкино присутствие снимало все запреты.— Но у меня же Илюшка дома, там Матвеевна… Она просила не задерживаться.— Пошли к Матвеевне! Я ей сам все объясню. Скажу, что сестра моя, Наташка, родила! Идем!Он взял Маринку за руку и фактически потащил за собой к двери. Голубева не стала упираться. Чтобы сократить путь, они пошли мимо школы, в которой когда-то учились.— Ты помнишь? — Димка вдруг остановился и посмотрел прямо перед собой. — На этом стадионе ты меня столько раз ждала после игры… А я иногда сбегал от тебя. Такой дурак был!— Помню… — Глаза Маринки подернулись легкой грустью.— Но все изменилось! Сегодня я тебя никуда не отпущу! Идем скорее к твоей Матвеевне! — И он снова потащил Голубеву за собой.Старуха Матвеевна не спала — в домике на окраине горел свет.— Ты подожди здесь… — нерешительно сказала Маринка. — Я сейчас.— Только скорее! Я не могу больше ждать!— Дим, может, не надо?.. Возвращайся домой, ложись спать.— Иди! Если не вернешься через пять минут — приду и заберу тебя силой!— Вот еще!..Голубева, стараясь не шуметь, быстро открыла входную дверь и проскользнула внутрь.— Ну наконец-то! — послышался скрежещущий, недовольный голос Матвеевны. — Ты где была-то! Я тебя заждалась уж…Маринка помялась у двери, не решаясь ничего ответить. По ее губам гуляла дурацкая улыбка. Матвеевна подняла близорукие глаза и прищурилась:— А что это ты счастливая такая? Стоишь и не проходишь?.. Али собралась еще куда?— Да я… Я зашла сказать, что сегодня ночью не вернусь. Чтобы вы не беспокоились… Отпустите меня? Только один раз? Я очень прошу…Матвеевна изумленно посмотрела на Голубеву, которая стояла вся красная, опустив глаза в пол.— Ты в своем уме, деточка? Ты что же делаешь?— Я потом все объясню, Матвеевна, миленькая! Посидите сегодня с Илюшкой! Он вас еще не сильно утомил? Если что, я его с собой забрать могу…— Ты мать или зайчиха? Еще чего не хватало! Спит спокойно твой Илюшка! А ты что, с Димкой со своим, что ли, загуляла? — с любопытством спросила старуха.Маринка кивнула и покраснела.— Ох, не доведет тебя до добра этот Соловьев! — покачала головой бабка. — Любишь ты его, деточка.— Люблю!— Весь город смотрит, как он к тебе таскается. Будет скандал скоро. Ты бы определилась уже: или туда, или сюда. Он человек женатый, и ты замужем. Ладно, иди! Дело молодое, понятное. Только постарайся, чтобы вас вместе хоть ночью не видели. А то потом не оберешься хлопот…— Спасибо, Матвеевна! — Маринка обняла старуху за плечи.— Ладно-ладно. Только не пропадай. Про сына не забудь. И платок накинь, а то простудишься!Голубева сдернула с вешалки платок и быстро выскользнула из дома. Казалось, Илюшка может проснуться от стука ее сердца.— А я уже думал, ты не придешь, — протянул Димка.Маринка подняла на него глаза. Соловьев окончательно потерял контроль над собой, резким движением прижал ее к себе и поцеловал. Земля снова закружилась у них под ногами. Сколько они целовались — бог весть. В какой-то момент Димка поднял подругу на руки и, продолжая целовать, понес по улице.— Ты что, ты же устанешь! Я тяжелая! — пробовала возмутиться Маринка, но Димка не отпускал ее из рук.— Пушинка! Принцесса моя!..Когда добрались до квартиры, Маринка была уже в полубессознательном состоянии. Женское естество, дремавшее в ней много лет, вдруг проснулось и заявило о себе в полный голос. Это казалось одновременно удивительным и страшным. Вспоминая потом о событиях этой ночи, Голубева не могла воскресить ни единого эпизода их любви: все смешалось настолько, как будто в пламени страсти переплелись и взлетели не только тела, но и души.Очнулась она только поздно утром, медленно, с нежеланием возвращаясь из сладкой истомы. Все тело непривычно болело.«Господи, как там Илюшка?» — резанула ее первая мысль.Она вскочила и начал лихорадочно одеваться. Димка еще спал, разметав по сбитой простыне красивое, смуглое тело. Еще минуту Голубева смотрела на него, не в силах оторваться. Потом превозмогла себя и стремглав выбежала из квартиры, чуть не сбив с ног изумленную соседку по площадке.Когда Маринка вернулась к себе, Матвеевна сидела на лавочке возле дома. Илюшка играл в траве рядом с ней.— Ну что, нагулялась? — спросила старуха укоризненно. — Ребенок без тебя уже извелся весь.Маринка подбежала к сыну и прижала его к груди:— Мой маленький, мой хороший! — Она плакала, размазывая по щекам слезы. — Прости маму! Мы уезжаем, сегодня же!— Да не пори ты горячку! — спокойно сказала Матвеевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44