Собор, созванный в Паталипутре, не смог остановить раскола сангхи на сторонников "пяти пунктов", которые, считая себя самыми многочисленными, стали называться махасангхиками, и их противников, которые, утверждая, что они представляют мнение старейшин (стхавира), назвали себя стхавирами.
§ 186. От Александра Великого до Ашоки
Этот первый раскол стал решающим прецедентом, поскольку за ним последовали другие. Единство сангхи было непоправимо нарушено, что не помешало, однако, распространению буддизма. За четверть века с момента раскола произошло два события, по важности для будущего Индии не сравнимые ни с чем. Первым событием было вторжение войск Александра Великого, которое имело решающие последствия для Индии, отныне открытой влиянию эллинизма. Однако безразличная к истории, лишенная историографического сознания Индия вообще не сохранила памяти ни о самом Александре, ни о его грандиозном предприятии. И только лишь через сказочные легенды, которые получили распространение позже (так называемый "Роман об Александре"), индийский фольклор познакомился с самой смелой авантюрой древней истории. Тем не менее, результаты этой первой настоящей встречи с Западом не замедлили проявиться в культуре и политике Индии. Греко-буддистская скульптура из Гандхары — всего лишь один пример, но пример важный, так как она представляет собой первое антропоморфное изображение Будды.
Вторым значительным событием было основание принцем Чандрагуптой, который в молодости знал Александра, династии Маурья (между 320 и 296 гг.). Он отвоевал северо-западные области, победил племена нандов и стал царем Магадхи. Чандрагупта заложил основы первой индийской «империи», которую было суждено расширить и сплотить его внуку, Ашоке.
В начале III в. брахман Ватшипутра, обращенный стхавирами, отстаивал учение о непрерывности бытия личности (пудгала) через переселение души (ср. § 157). Ему удалось создать секту, которая со временем стала достаточно могущественной. Спустя некоторое время, при царе Ашоке, стхавиры вновь пережили раскол, разделившись во мнении насчет теории, что "все существует" (сарвам асти): и прошедшее, и настоящее, и будущее. Ашока созвал собор, но это не дало результата. Раскольники получили имя сарвастивадинов. Поскольку правитель был настроен по отношению к ним враждебно, они укрылись в Кашмире, способствуя, таким образом, распространению буддизма в этом гималайском регионе.
Великим событием в истории буддизма было обращение Ашоки (правил с 274 по 236 г. или по другому исчислению — с 268 по 234 г.). Согласно его собственному признанию (которое было обнародовано в ХIII указе), Ашоку до глубины души потрясла его победа над государством Калинга, которая стоила его врaгy 100 тысяч убитых и 150 тысяч попавших в плен. Но за тринадцать лет до этого Ашока совершил еще более страшное преступление. Когда смерть его отца, царя Биндусары, казалась неизбежной, Ашока повелел убить своего брата и захватил власть. При всем том, этот братоубийца и беспощадный завоеватель "станет самым добродетельным правителем Индии и одной из самых великих исторических личностей" (Фийоза). Через три года после победы над калингами он принял буддизм. Он всенародно объявил о своем обращении и в течение многих лет совершал паломничества к святым местам. Но несмотря на глубокое почитание Будды, Ашока обнаружил огромную веротерпимость. Он великодушен по отношению к другим религиям империи, а проповедуемая им дхарма имеет одновременно и буддийские, и брахманские черты. В Двенадцатом наскальном указе говорится, что "Царь, друг богов, призирает дружественным взглядом на все секты, шаманов и мирян и удостаивает их как щедротами, так и различными почестями. Но ни дарам, ни почестям друг богов не придает такой ценности, как развитию вглубь всех сект". В конечном счете, таково древнее понимание космического порядка, образцовым представителем которого был цapь-кocмoкpaт.
Однако этот последний из великих Маурья, который царствовал почти над всей Индией, был еще и ревностным проповедником Закона, так как считал, что Закон больше всего соответствует человеческой природе. Он повсюду распространял буддизм, посылая миссионеров в Бактрию, в Согдиану и на Цейлон. По преданию, жители Цейлона были обращены в буддизм сыном Ашоки или его младшим братом — событие, имевшее значительные последствия, поскольку этот остров остается буддийским и в наши дни. Толчок, данный Ашокой миссионерской проповеди, продолжал набирать силу в последующие века, несмотря на преследования со стороны преемников династии Маурья и нашествия скифских племен. Из Кашмира буддизм распространился на территорию Восточного Ирана, а затем через Центральную Азию — на территорию Китая (I в. н. э.) и В Японию (VI в.). В первые века нашей эры он проник из Бенгалии и с Цейлона в Индокитай и на острова Индийского архипелага.
"Все люди — мои дети. И как для своих детей я желаю, чтобы у них было все благо и счастье и в этом мире, и в другом, так я желаю этого и для всех людей", — объявил Ашока. Его мечта об Империи (т. е. о Мире ), объединенной одной религией, угасла вместе с ним. после его смерти империя Маурья быстро пришла в упадок. Но мессианская вера Ашоки и его неутомимость в распространении Закона способствовали превращению буддизма в одну из мировых религий, в единственную мировую религию спасения, которую приняла Азия.
§ 187. Догматические трения и новый синтез
Своей мессианской политикой Ашока обеспечил вселенский триумф буддизма. Однако причина взлета и творческой активности буддийской мысли — в другом. Прежде всего, это — противостояние «созерцателей» и «йогинов», способствовавшее, как у тех, так и у других, значительному развитию экзегезы и углублению учения. Затем — теоретические несоответствия, если не противоречия, в канонических текстах, которые вынуждали учеников постоянно обращаться к источнику, т. е. к основополагающим принципам доктрины Учителя. Такое герменевтическое усилие выразилось в значительном обогащении религиозной мысли. «Расколы» и «секты» были, по сути дела, свидетельством того, что доктрину Учителя нельзя ни свести к «ортодоксии», ни заключить в жесткие рамки схоластики.
Наконец, нужно помнить, что, как и любое другое религиозное индийское течение, буддизм был «синкретическим», в том смысле, что он постоянно ассимилировал и вбирал в себя лучшее из других религий. Пример подал сам Будда, который воспринял значительную часть индийского наследия: не только учение о карме и сансаре, техники йоги и аналитические концепции брахман и санкхьи, но также и общеиндийские образы, символы и мифологические темы, даже если он толкованиях со своей точки зрения. Так что традиционная космология с бесчисленным множеством небес и преисподних и с их обитателями, вероятно, сформировалась еще во времена Будды. Почитание останков утвердилось сразу после паринирваны. Конечно, и до этого существовала практика почитания останков некоторых известных йогинов. Вокруг ступ возникает не лишенный оригинальности космологический символизм, который, однако, в своих основных чертах уже существовал до буддизма. Исчезновение множества архитектурных и художественных памятников, а также утрата значительной части буддийской литературы ограничивает точность хронологии. Бесспорно лишь, что изрядное число символов, идей и обрядов предваряет, иногда на несколько веков, первые документальные свидетельства о них.
Таким образом, одновременно с развитием философской креативности, которая выразилась в создании новых «школ», происходит главным образом, среди мирян — более медленный, но не менее Творческий процесс усваивания чужого. Ступа, в которой, как считалось, хранились останки Будды или святых или же священные предметы, вероятно, имеет прототипом холм, в котором хоронили пепел после сожжения тел. В центре плоской земляной насыпи возвышался купол, окруженный круговым проходом, использовавшимся для обрядовых шествий. Каитья представляла собой святилище с колоннами и состояла из вестибюля, галереи и замурованной каморки, где хранились таблички из различных материалов с текстами. Со временем каитью стали использовать как храм, и в конце концов она исчезла совсем. Культ состоял из ритуальных приветствий и простирания ниц, шествий вокруг святилища и приношения цветов, благовоний, зонтиков и т. д. Возникающий на первый взгляд парадокс — поклоняться Существу, у которого больше нет ничего общего с этим миром — только кажущийся. Приблизиться к следам "физического тела" Будды, которое вновь обретает свою силу в ступе, или в его "архитектоническом теле", воплощенном в структуре храма, равнозначно принятию Учения, т. е. впитыванию в себя "теоретического тела" Будды, дхармы. Поклонение, воздаваемое позже статуям Будды, или паломничество в разные места, освященные его присутствием (Бодх-Гайя, Сарнат, и т. д.), основываются на той же диалектике: различные предметы или действия, принадлежащие сансаре, способны облегчить верующему путь к спасению благодаря грандиозному и непреложному сотериологическому деянию Просветленного.
На протяжении веков и, вероятно, сразу после смерти Благословенного его стали изображать (и поклоняться ему) в неиконографической форме: след стопы, дерево, колесо. В этих символах представлен Закон, они напоминают о миссионерской деятельности Будды, о Дереве Просветления, о "пуске колеса Закона". Когда же, в начале христианской эры, были сделаны первые статуи Будды (греко-индийская скульптура из Гандхары), человеческая фигура не заслонила собой основополагающий символизм. Как показал Поль Мю, образ Будды унаследовал религиозную значимость ведического жертвенника. С другой стороны, нимб, который сияет вокруг головы Будды (вокруг головы Христа в христианском искусстве того же периода, т. е. I–V вв.), восходит к ахеменидской эпохе, а именно — к сияющему ореолу Ахурамазды (впрочем, этот прототип и сам является продолжением древних месопотамских концепций, ср. § 20). Символика буддийской иконографии с особенной силой подчеркивает тождество природы Будды и света. А свет (см. § 81) со времен «Ригведы» рассматривался как наиболее адекватный образ для обозначения «духа».
Со строительством монастырей (вихара) в некоторой степени изменилась и жизнь монахов. Среди этих изменений нас интересует одно — рост числа вероучительных и ученых трудов. Несмотря на то, что значительная часть книг была утрачена (почему нам и неизвестно почти ничего о многих школах и сектах), буддийская литература на пали и санскрите впечатляет своим объемом. Тексты, составляющие "Высшее Учение", третью «корзину», «Абхидхармапитаку», были написаны в период между 300 г. до н. э. и 100 г. н. э. Научный стиль этого произведения, сухой и безличный, представляет собой разительный контраст со стилем сутр. В нем миссия Будды перетолкована и представлена в виде философской системы. Авторы стремятся объяснить противоречия, которыми изобилуют страницы сутр.
У каждой секты, разумеется, есть свой собственный Абхидхармакоша, и разночтения между версиями "Высшего Учения" породили новые споры. Иногда новшества значительны. Приведем один пример: первоначально «нетварной» (асанскрита) считалась только нирвана. Теперь же школы, за некоторым исключением, возводят в ранг «нетварных» пространство, Четыре Истины, Путь (марга), пратитьясамутпаду [закон причинности, закон деятельности дхарм] или даже некоторые йогические «медитации». Что же касается архата, то одни школы учат, что он может дряхлеть, другие же говорят, что даже его тело обладает абсолютной чистотой. Некоторые утверждают, что стать архатом можно уже на стадии эмбриона или в состоянии сна. Однако подобные доктрины встретили суровую критику со стороны других учителей.
Еще более важные последствия имели новые толкования буддологов. Для стхавиравадинов Шакьямуни был человеком, который сделался Буддой и, как следствие, «богом». Однако для других учителей историчность Будды-Шакьямуни была унизительна: с одной стороны, как великий бог может стать богом? С другой — нужно было смириться и принять Спасителя, который растворился в своей Нирване. Тогда одна из школ, Локоттара, заявила, что Шакьямуни, став Буддой несколько космических периодов тому назад, никогда не покидал небеса, где он обитает. Тот же человек, который родился в Капилавасту, проповедовал, умер и которого видели люди, был только лишь образом (нирмитта), созданным настоящим Шакьямуни. Это докетическое учение о Будде затем было подхвачено и развито махаяной.
Цейлонские тхеравадины также не были свободны от раскольнического разномыслия. Однако дробление и умножение школ продолжалось со всевозрастающей интенсивностью, главным образом, на континенте. Как и их противники, стхавиры, махасангхики также разделились: вначале на три группы, затем на изрядное число сект, приводить названия которых здесь было бы излишним. Важно то, что махасангхики начали и совершили радикальное обновление буддизма, известное под именем махаяна, которое буквально можно перевести как "большая колесница".
§ 188. Путь бодхисатв
Самые ранние памятники махаяны относятся к концу I в. до н. э. Речь идет о "Праджняпарамита-сутрах" ("наставлениях в совершенствовании мудрости"), разных по объему и достаточно трудных для понимания текстах, которые вводят новый стиль в буддийскую мысль и литературу. Термины «махаяна» и «хинаяна» (буквально: "малая колесница", название древнего буддизма, тхеравады) — по-видимому, позднего происхождения. Верные новому пути называли его "путем бодхисатв". Они отличаются заметной терпимостью в отношении благочиния и своеобразным учением о Будде, которое имеет более мистическую структуру. Принято говорить и о влиянии мирского благочестия. Идеал теперь — не архат, уединившийся в поисках своей нирваны, а бодхисатва, живущий в миру, образец доброжелательности и сострадания, который до бесконечности отдаляет свое освобождение, чтобы облегчить путь к спасению другим. Этот религиозный герой, имеющий черты сходства с Рамой и Кришной, требует от верных не строгого пути монаха, но личного благочестия типа бхакти. Необходимо, однако, напомнить, что и ранний буддизм знал этот вид благочестия. Сам Будда, как о том повествуется в «Маджхима-никайе» (1, 142), якобы провозгласил, что тот, кто устремит к нему "простое чувство веры или любви, войдет в рай". Теперь же достаточно только принять решение стать Буддой на "благо других", поскольку махаяна радикальным образом изменила идеал адепта, который стремится не к нирване, а к достижению состояния Будды.
Все буддийские школы признавали важную роль бодхисатв. Но последователи махаяны говорят еще и о превосходстве бодхисатвы над архатом, так как архат не до конца освободился от своего «я»: поэтому он ищет нирвану только для себя одного. По мнению их критиков, архаты приобрели Мудрость, но не в должной мере — Сострадание. Бодхисатвы же, как об этом постоянно говорится в текстах «Праджняпарамиты», "не хотят только своей, личной нирваны. Напротив, они вдоволь насмотрелись на безмерно скорбный мир живых существ и все же, хотя и желают достичь высшей степени Просветления, тем не менее не трепещут перед рождением и смертью. Они встали на свой путь ради пользы мира, ради счастья мира, из сострадания к миру. Они приняли такое решение: мы хотим стать прибежищем для мира, пристанищем для мира, местом отдохновения для мира, конечным упокоением мира, островами в мире, светочами для мира, вождями мира, средством спасения для мира".
Это учение о спасении — тем более смелое, что махаяна разработала новую и еще более радикальную философию "всемирной пустоты" (шуньята). Действительно, для того, чтобы быть бодхисатвой и нести в мир его мудрость, необходимы, как сказано, два условия: "Никогда не покидать живых существ и ясно видеть, что все вещи пусты". Кажется парадоксальным, что в тот момент, когда восторжествовало сострадание ко всем существам — не только к людям, но и к духам, животным и растениям, — весь мир оказывается «свободным» от реальности. Ранний буддизм настаивал на нереальности души (наиратмия). Махаяна, всячески восхваляя жизненный путь бодхисатвы, говорит о нереальности, о небытии самих по себе «вещей», дхарм (дхарма шуньята). И все же это — не единственный парадокс. Учение о всемирной пустоте, очищая универсум от «действительности», облегчает человеку отречение от мира и приводит к стиранию его собственного «я» — первой цели Будды Шакьямуни и раннего буддизма.
Мы вновь столкнемся с этой проблемой, когда остановимся более подробно на философии шуньята. Пока же рассмотрим религиозные концепции собственно махаяны. Большую колесницу характеризует, с одной стороны, неограниченный размах мирского благочестия и сотериологическая мифология, которую оно предполагает, а с другой — совершенно особая метафизика ее учителей, одновременно и визионерская, и в высшей степени строгая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49