Позже один автор подтверждает это: "Познавшему это бхикку больше нечего делать". Что касается «концентрации» (самадхи), это — менее длительные, чем джхана и самапатти, йогические упражнения, самые эффективные для психоментальной тренировки. Мысль фиксируется на предметах или понятиях для единения сознания и подавления ума. Известны разные самадхи, преследующие каждая свою цель.
Мы здесь не останавливаемся на йогических упражнениях и специальных практиках, с помощью которых бхикку продвигается по "пути освобождения". Различают четыре этапа этого пути: 1) "вхождение в поток"; на этом этапе свободный от сомнений и ошибок монах будет иметь семь рождений в земной жизни; 2) "единственное возвращение" — ступень тех, кто справился со страстями, ненавистью, сквернословием: им остается лишь одно перерождение; 3) "без возвращения" — монах полностью и навсегда справился с ошибками, сомнениями, желаниями; он возрождается в теле божества, а затем получает освобождение; 4) достижение нирваны еще до конца жизни «достойным» (архатом), очистившимся ото всех «примесей» и страстей, одаренным яснознанием и необыкновенными способностями (сиддхи).
§ 159. Техники медитации и их просветление "мудростью"
Как ни штудируй канонические тексты и комментарии к ним, наивно думать, что можно самому «постичь» йогические упражнения. Со времен упанишад лишь практика под контролем учителя дает понимание воздействия и функции тренировок.
Напомним самые важные положения.
1) Прежде всего, йогические упражнения управляются «мудростью» (праджня), т. е. совершенным пониманием психических и парапсихических состояний, которые испытывает бхикку. Интенсивное «осознание» повседневных физиологических действий (дыхание, ходьба, движения рук и т. д.) не ослабевает и в практиках, раскрывающих йогину «состояния» за пределами профанного сознания.
2) «Осознанные» упражнения способны преобразить обыденное сознание: с одной стороны, монах освобождается от ошибок, совершенных «непросветленным» сознанием (например, мысли о реальности «личности» или единой материи); с другой стороны — благодаря выходу за пределы обыденности — он поднимается выше понятий и выходит на уровень невербального понимания вещей.
3) Постоянно упражняясь, монах совершенствуется и находит новые подтверждения правильности выбранного пути — это прежде всего данность «Абсолюта», «несотворенного», выходящего за пределы того, что доступно не озаренному сознанию, реальность «бессмертия», нирваны, о которой можно сказать лишь одно — она существует. Один философ более поздних времен, опираясь на йогический опыт, так объясняет происхождение веры в реальность нирваны: "Напрасно полагают, что нирвана не существует лишь потому, что не является объектом знания. Несомненно, нирвана не познается непосредственно, как цвет, фактура и т. п. Она не познается и косвенно, посредством своих воздействий, подобно органам чувств. Однако ее природа и активность […] могут быть познаны […]. Йогин в состоянии сосредоточения осознает нирвану, ее природу и активность. Выйдя из медитации, он восклицает: "О, нирвана! Пустота, покой, совершенство, уход от мира! И вправе ли слепцы, никогда не видевшие ни синего, ни желтого цвета, заявлять, что и зрячие не распознают краски, будто их нет вовсе".
Вероятно, самое гениальное изобретение Будды состояло в том, что он сообщил миру особенный способ медитации: в нем удивительно точно сочетаются аскетические практики, йогические приемы и специфические процессы восприятия. Подтверждается это и тем, что Будда поставил на одну высоту и аскезу-медитацию йоги, и постижение истины. Но, как и следовало ожидать, эти два метода, соответствовавшие к тому же двум разным склонностям натуры, редко с одинаковым успехом осваивались одним учеником. Самые ранние канонические тексты сочетали в себе оба пути: "Пристрастившиеся к йоге монахи (джхаины) порицают монахов, более приверженных Учению (дхаммайогинов), и наоборот. А следует, напротив, уважать друг друга. Как немногие приходят к бессмертию (т. е. нирване), находясь в теле (путем практики), так нечасто встретишь и тех, кто видит беспредельную реальность, проникая в нее праджней, интеллектом".
Все истицы Будды должны быть «реализованы» в йогической практике — медитацией и опытом. Потому-то любимый ученик Будды, непревзойденный в познании учения Ананду, не был допущен в Совет (§ 185): он не постиг "в совершенстве йогический опыт", необходимое условие архатства. В знаменитой сутре из «Самьютты» (II 115) противопоставляются Мусила и Нарада; оба они в равной степени обладали совершенным знанием. Однако Нарада не считал себя архатом: он еще не "входил в состояние нирваны". Эта двойственность совершенно определенно прослеживается в истории буддизма. Некоторые источники даже утверждали, что «мудрость» (праджня) сама по себе способна обеспечить постижение нирваны, и нет необходимости практиковать для этого йогу. В этой апологии "сухого святого", освободившегося путем праджни, просматривается «антимистическая» тенденция, т. е. сопротивление «метафизиков» йогическим крайностям.
Добавим, что путь в нирвану — как и путь к самадхи в классической йоге — приводит к овладению "чудесными силами" (сиддхи; пaли: иддхи) — новая «морока» для Будды, как и позднее — для Патанджали. С одной стороны, эти «силы» неизбежно выявляются в ходе вышеупомянутой практики и считаются однозначным показателем «прогресса» монаха: дескать, он твердо стоит на стезе "освобождения от обусловленности" и вышел из-под воздействия законов физической природы, в жерновах которой он перемалывался. С другой стороны, эти «силы» представляют собой опасность, возмущая гордыню монаха соблазном тщеславной "магической власти" над миром и смущая непросветленные умы.
"Чудесные способности" являются одним из пяти разрядов сверхзнания (абхиджня): кроме сиддхи (1), сюда входят: 2) божественное око, 3) божественное ухо, 4) знание чужих мыслей и 5) память о прошлых воплощениях. Абхиджня не отличается от «сил», обретенных йогином-небуддистом. В «Дигха-никая» (I 78 и далее) Будда утверждает, что бхикку в состоянии медитации способен раздваиваться, становиться невидимым для окружающих, парить над землей, ходить поводе, летать в небесах или слышать за порогом слышания, читать мысли посторонних, знать свои предыдущие воплощения. Однако, всегда предостерегал Будда, в этих «способностях» таится опасность: они могут сбить ученика с пути к его истинной цели — нирване. Горделивая демонстрация этих умений никак не служит освобождению. Такие же чудеса могут делать и йогины — не Буддисты, сбивая с толку обывателя, который сочтет учение Будды магией. Вот почему Учитель строго запрещал ученикам показывать мирянам чудеса.
§ 160. Парадокс необусловленного
Что касается преображения профанного сознания бхикку и его йогической и парапсихологической практики, можно понять сомнения, колебания и разноречия — даже в канонических текстах — в вопросах о «природе» нирваны и освобождении от обусловленности. Много копий было сломано в спорах о "пребывании в нирване": состояние ли это полного угасания монаха или не сказуемое посмертное блаженство. Будда сравнивал обретение нирваны с угасанием пламени. Ему возражали: в индийской мысли, дескать, угасание огня не равносильно его исчезновению: это скорее возвращение в не проявленное. С другой стороны, если нирвана есть идеальное необусловленное, Абсолют, то она не вписывается в какие-либо границы и не описывается категориями познания. В таком случае, можно утверждать: "вошедшего в нирвану" нет в жизни (если понимать жизнь как пребывание в мире), но можно сказать, что он «живет» в нирване, в не обусловленном, т. е. в сфере, недоступной человеческому воображению.
Естественно, что Будда оставил этот трудный вопрос открытым. Лишь вставшие на Путь и освоившие хотя бы некоторые йогические практики, одновременно «освещенные» праджней, постигают: для преображенного сознания слова и мыслеобразы больше не имеют силы. Теперь всем правят парадокс и противоречие, когда сущее равно не сущему; поэтому можно утверждать: «Я» одновременно существует и не существует, а освобождение — это и угасание, и блаженство. В некотором смысле — несмотря на различия между санкхья-йогой и буддизмом, — "вошедший в нирвану подобен дживанмукте, "освобожденному при жизни" (§ 146).
Необходимо тем не менее подчеркнуть, что идентичность нирваны абсолютно трансцендентному, как бы переставшему существовать Космосу также можно проиллюстрировать образами и символами. Мы уже упоминали космологический и временной символизм "семи шагов Будды" (§ 147). Можно вспомнить и притчу о "разбитом яйце". Будда разбил яйцо, чтобы объявить о прорыве цепи существований (сансара), иначе говоря, преодолел и Космос, и циклическое время. Не менее живописны и образы "разрушения дома" Буддой и "крыши, пробитой" архатами: это иносказательное уничтожение всего обусловленного мира. Памятуя о том значении, которое в индийской мысли (прежде всего, традиционной, архаической) придают единству "космос-жилище-человеческое тело", понимаешь революционную новизну увиденной Буддой конечной цели бытия. Архаическому идеалу — "жизни в бессмертной обители" (т. е. вечном существовании в совершенном Космосе) — Будда противопоставил идеал современной ему духовной элиты, который заключается в освобождении от видимого мира и подъеме над "обусловленным порядком вещей". Однако Будда не притязал на «исключительность» своего учения. Он неустанно повторял, что идет "исконным путем", несет людям "учение вечности" (akaliko), завещанное ему «святыми» и "совершенными просветленными" прошлых времен, подчеркивая этим непреходящую ценность и универсальность своего Учения.
Глава XX
РИМСКАЯ РЕЛИГИЯ: ОТ ИСТОКОВ ДО ВАКХАНАЛИЙ (прибл. 186 г. до н. э.)
§ 161. Ромул и принесение жертвы
Историки древности сообщают нам, что Рим был основан примерно в 754 г. до н. э. Археологические исследования подтверждают: ядро Urbs действительно стало заселяться с середины VIII в. до н. э. Миф об основании Рима и легенды о его первых правителях особенно важны для понимания римской религии, но этот мифологический корпус в равной мере отражает этнографические особенности и устройство раннего общества. Образованию Рима благоприятствовали следующие обстоятельства: во-первых, сосредоточение мигрантов-колонистов разного происхождения; во-вторых, слияние двух отличных друг от друга, самобытных этнических групп. Иначе говоря, породивший римский народ латинский этнос был итогом смешения автохтонного населения эпохи неолита и прибывших из-за Альп индоевропейцев-завоевателей. Этот первичный синтез народов стал основой римской нации и культуры, а процесс этнической, культурно-религиозной ассимиляции и интеграции продолжался непрерывно до конца Империи.
Согласно преданиям, зафиксированным историками древности, царь Альбы, Нумитор, был низложен своим братом Амулием. для устранения соперников Амулий истребил сыновей Нумитора. а его дочь Рею Сильвию принудил стать весталкой. Но от связи с Марсом та родила близнецов, Ромула и Рема. Брошенных на берегу Тибра новорожденных, по преданию, чудесным образом вскормила волчица. Позднее их подобрал пастух, а его жена воспитала мальчиков. Со временем повзрослевших Ромула и Рема признал их дед, Нумитор, и, свергнув узурпатора Амулия, внуки вернули деду царство. Решив основать город в местах своего детства, братья покинули Альбу и обратились за советом к богам. Каждый выбрал себе отдельный холм: Ромул — Палатин, а Рем — Авентин. Рем первым увидел в небе шесть летящих коршунов — авгурово знамение. Ромулу же явилось в два раза больше птиц, он выиграл у брата право основать город и провел плугом борозду вокруг Палатинского холма: отвальная земля стала для него городской стеной, борозда обозначила ров вокруг города, а вынутый из земли плуг изображал будущие городские ворота. Смеясь над выдумкой брата, Рем одним прыжком преодолел и «стену» и «ров». Рассерженный Ромул кинулся на брата и уложил его на месте с криком: "Так я покараю всякого, кто перепрыгнет мои стены!".
Ясно, что это миф, в котором — как в легендах о Саргоне, Моисее, Сируше и других героях (см. §§ 58, 105) — про слеживается традиционная тема брошенного новорожденного младенца. Волчица, посланная Марсом для спасения сыновей — предвестница будущих воинственных наклонностей римлян, а вскармливание самкой дикого зверя ребенка, оставленного на произвол судьбы, рассматривается как первая инициация, сужденная любому будущему герою. Далее следует ученичество юноши в среде грубой бедноты, не ведающей о происхождении воспитанника (так же было и с Сирушей). Тема "враждующих братьев (близнецов)" и несправедливо обиженного отца (деда) — тоже весьма распространена. Что касается ритуала основания города с помощью плуга (sulcus primigenius), то его параллели легко найти в других культурах. Соответственно, вражеский город ритуально ровняли с землей и проводили вокруг руин борозду. Во многих традициях основание города было возрождением мифа о сотворении мира. Жертва — Рем является вариантом такой же первичной космогонической жертвы, как и Пуруша, Имир, Паньгу (ср. § 75). Принесенный в жертву посреди Рима, Рем обеспечивает счастливое будущее Города, т. е. рождение римского народа и восшествие Ромула на престол.
Сейчас невозможно провести точную датировку описанных выше событий и еще труднее проследить, как давно началось и какими путями шло изменение мифологических преданий: мы должны доверять только тем данным, которые зафиксированы в дошедших до нас трудах первых историографов. Но архаичность этих преданий несомненна, и их сходство с индоевропейскими космогониями было убедительно доказана. В рамках нашего повествования поучительнее рассмотреть, как запечатлелась легенда в сознании римлян. "Ужасающее воспоминание о первой кровавой жертве богу-хранителю Рима навсегда останется в народной памяти. Через семь с лишним столетий после основания Рима Гораций все еще будет считать ее как бы первородным грехом, последствия которого — кровавые братоубийства — стали фатальной причиной падения города. Всякий раз в критические моменты своей истории Рим будет в страхе оглядываться на свое проклятое прошлое. Как при закладке города не было мира между ним и его жителями, так и боги не благоволили ему. Этот священный ужас ляжет камнем на его судьбу".
§ 162. «Историзация» индоевропейских мифов
Согласно преданиям, в Рим стягивались местные скотоводы, а позднее в нем нашли убежище беглые рабы и бродяги. Чтобы привлечь в город женщин, Ромул прибегнул к хитрости: во время празднества, собравшего в городе семейства из соседних городов, его дружинники умыкали молодых сабинянок и прятали их в своих домах. Между Римом и сабинянами завязалась длительная и безрезультатная война, завершившаяся тем, что сабинянки вышли и встали между своими родителями и своими похитителями. После примирения сторон многие женщины остались в Риме на всю жизнь. Ромул создал городскую политическую структуру, сформировал сенат и народное собрание и однажды исчез навсегда во время сильнейшей грозы. Народ провозгласил его богом.
Несмотря на репутацию братоубийцы, личность Ромула — основателя Города и законодателя, воина и жреца в одном лице — была для римлян образцовой. Сохранились предания и о преемниках Ромула. Первый — сабинянин Нума — посвятил себя организации религиозных общин и прославился тем, что возвысил культ Fides Publica, Благочестия, богини, которая управляет отношениями как между людьми, так и между народами. Больше всех про славился шестой правитель Рима, Сервий Туллий, имя которого вошло в историю благодаря реорганизации им римского общества, его административным реформам и расширению территории Города.
Изобилие фантастических подробностей: от сопутствовавших основанию Рима до изгнания римлянами последнего царя, этруска Тарквиния Гордого, и установления Республики, — долгое время заставляло Сомневаться в достоверности этих преданий. Вполне вероятно, что воспоминания подлинных участников событий и историков древности, еще при их жизни многократно измененные пульсацией коллективной памяти, и позже толковались и излагались в свете своеобразной историографической концепции. Жорж Дюмезиль показал в своих работах, в каком именно направлении совершалась «историзация» римлянами сюжетов индоевропейской мифологии (ср. § 63): есть основания считать, что самая древняя римская мифология — та, что складывалась еще до греко-этрусских влияний, — изложена в двух первых книгах «Истории» Тита Ливия.
Так, комментируя описание войны между римлянами и сабинянами, Ж. Дюмезиль указывает на его удивительное соответствие центральному эпизоду скандинавской мифологии — противостоянию двух божественных народов, асов и ванов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Мы здесь не останавливаемся на йогических упражнениях и специальных практиках, с помощью которых бхикку продвигается по "пути освобождения". Различают четыре этапа этого пути: 1) "вхождение в поток"; на этом этапе свободный от сомнений и ошибок монах будет иметь семь рождений в земной жизни; 2) "единственное возвращение" — ступень тех, кто справился со страстями, ненавистью, сквернословием: им остается лишь одно перерождение; 3) "без возвращения" — монах полностью и навсегда справился с ошибками, сомнениями, желаниями; он возрождается в теле божества, а затем получает освобождение; 4) достижение нирваны еще до конца жизни «достойным» (архатом), очистившимся ото всех «примесей» и страстей, одаренным яснознанием и необыкновенными способностями (сиддхи).
§ 159. Техники медитации и их просветление "мудростью"
Как ни штудируй канонические тексты и комментарии к ним, наивно думать, что можно самому «постичь» йогические упражнения. Со времен упанишад лишь практика под контролем учителя дает понимание воздействия и функции тренировок.
Напомним самые важные положения.
1) Прежде всего, йогические упражнения управляются «мудростью» (праджня), т. е. совершенным пониманием психических и парапсихических состояний, которые испытывает бхикку. Интенсивное «осознание» повседневных физиологических действий (дыхание, ходьба, движения рук и т. д.) не ослабевает и в практиках, раскрывающих йогину «состояния» за пределами профанного сознания.
2) «Осознанные» упражнения способны преобразить обыденное сознание: с одной стороны, монах освобождается от ошибок, совершенных «непросветленным» сознанием (например, мысли о реальности «личности» или единой материи); с другой стороны — благодаря выходу за пределы обыденности — он поднимается выше понятий и выходит на уровень невербального понимания вещей.
3) Постоянно упражняясь, монах совершенствуется и находит новые подтверждения правильности выбранного пути — это прежде всего данность «Абсолюта», «несотворенного», выходящего за пределы того, что доступно не озаренному сознанию, реальность «бессмертия», нирваны, о которой можно сказать лишь одно — она существует. Один философ более поздних времен, опираясь на йогический опыт, так объясняет происхождение веры в реальность нирваны: "Напрасно полагают, что нирвана не существует лишь потому, что не является объектом знания. Несомненно, нирвана не познается непосредственно, как цвет, фактура и т. п. Она не познается и косвенно, посредством своих воздействий, подобно органам чувств. Однако ее природа и активность […] могут быть познаны […]. Йогин в состоянии сосредоточения осознает нирвану, ее природу и активность. Выйдя из медитации, он восклицает: "О, нирвана! Пустота, покой, совершенство, уход от мира! И вправе ли слепцы, никогда не видевшие ни синего, ни желтого цвета, заявлять, что и зрячие не распознают краски, будто их нет вовсе".
Вероятно, самое гениальное изобретение Будды состояло в том, что он сообщил миру особенный способ медитации: в нем удивительно точно сочетаются аскетические практики, йогические приемы и специфические процессы восприятия. Подтверждается это и тем, что Будда поставил на одну высоту и аскезу-медитацию йоги, и постижение истины. Но, как и следовало ожидать, эти два метода, соответствовавшие к тому же двум разным склонностям натуры, редко с одинаковым успехом осваивались одним учеником. Самые ранние канонические тексты сочетали в себе оба пути: "Пристрастившиеся к йоге монахи (джхаины) порицают монахов, более приверженных Учению (дхаммайогинов), и наоборот. А следует, напротив, уважать друг друга. Как немногие приходят к бессмертию (т. е. нирване), находясь в теле (путем практики), так нечасто встретишь и тех, кто видит беспредельную реальность, проникая в нее праджней, интеллектом".
Все истицы Будды должны быть «реализованы» в йогической практике — медитацией и опытом. Потому-то любимый ученик Будды, непревзойденный в познании учения Ананду, не был допущен в Совет (§ 185): он не постиг "в совершенстве йогический опыт", необходимое условие архатства. В знаменитой сутре из «Самьютты» (II 115) противопоставляются Мусила и Нарада; оба они в равной степени обладали совершенным знанием. Однако Нарада не считал себя архатом: он еще не "входил в состояние нирваны". Эта двойственность совершенно определенно прослеживается в истории буддизма. Некоторые источники даже утверждали, что «мудрость» (праджня) сама по себе способна обеспечить постижение нирваны, и нет необходимости практиковать для этого йогу. В этой апологии "сухого святого", освободившегося путем праджни, просматривается «антимистическая» тенденция, т. е. сопротивление «метафизиков» йогическим крайностям.
Добавим, что путь в нирвану — как и путь к самадхи в классической йоге — приводит к овладению "чудесными силами" (сиддхи; пaли: иддхи) — новая «морока» для Будды, как и позднее — для Патанджали. С одной стороны, эти «силы» неизбежно выявляются в ходе вышеупомянутой практики и считаются однозначным показателем «прогресса» монаха: дескать, он твердо стоит на стезе "освобождения от обусловленности" и вышел из-под воздействия законов физической природы, в жерновах которой он перемалывался. С другой стороны, эти «силы» представляют собой опасность, возмущая гордыню монаха соблазном тщеславной "магической власти" над миром и смущая непросветленные умы.
"Чудесные способности" являются одним из пяти разрядов сверхзнания (абхиджня): кроме сиддхи (1), сюда входят: 2) божественное око, 3) божественное ухо, 4) знание чужих мыслей и 5) память о прошлых воплощениях. Абхиджня не отличается от «сил», обретенных йогином-небуддистом. В «Дигха-никая» (I 78 и далее) Будда утверждает, что бхикку в состоянии медитации способен раздваиваться, становиться невидимым для окружающих, парить над землей, ходить поводе, летать в небесах или слышать за порогом слышания, читать мысли посторонних, знать свои предыдущие воплощения. Однако, всегда предостерегал Будда, в этих «способностях» таится опасность: они могут сбить ученика с пути к его истинной цели — нирване. Горделивая демонстрация этих умений никак не служит освобождению. Такие же чудеса могут делать и йогины — не Буддисты, сбивая с толку обывателя, который сочтет учение Будды магией. Вот почему Учитель строго запрещал ученикам показывать мирянам чудеса.
§ 160. Парадокс необусловленного
Что касается преображения профанного сознания бхикку и его йогической и парапсихологической практики, можно понять сомнения, колебания и разноречия — даже в канонических текстах — в вопросах о «природе» нирваны и освобождении от обусловленности. Много копий было сломано в спорах о "пребывании в нирване": состояние ли это полного угасания монаха или не сказуемое посмертное блаженство. Будда сравнивал обретение нирваны с угасанием пламени. Ему возражали: в индийской мысли, дескать, угасание огня не равносильно его исчезновению: это скорее возвращение в не проявленное. С другой стороны, если нирвана есть идеальное необусловленное, Абсолют, то она не вписывается в какие-либо границы и не описывается категориями познания. В таком случае, можно утверждать: "вошедшего в нирвану" нет в жизни (если понимать жизнь как пребывание в мире), но можно сказать, что он «живет» в нирване, в не обусловленном, т. е. в сфере, недоступной человеческому воображению.
Естественно, что Будда оставил этот трудный вопрос открытым. Лишь вставшие на Путь и освоившие хотя бы некоторые йогические практики, одновременно «освещенные» праджней, постигают: для преображенного сознания слова и мыслеобразы больше не имеют силы. Теперь всем правят парадокс и противоречие, когда сущее равно не сущему; поэтому можно утверждать: «Я» одновременно существует и не существует, а освобождение — это и угасание, и блаженство. В некотором смысле — несмотря на различия между санкхья-йогой и буддизмом, — "вошедший в нирвану подобен дживанмукте, "освобожденному при жизни" (§ 146).
Необходимо тем не менее подчеркнуть, что идентичность нирваны абсолютно трансцендентному, как бы переставшему существовать Космосу также можно проиллюстрировать образами и символами. Мы уже упоминали космологический и временной символизм "семи шагов Будды" (§ 147). Можно вспомнить и притчу о "разбитом яйце". Будда разбил яйцо, чтобы объявить о прорыве цепи существований (сансара), иначе говоря, преодолел и Космос, и циклическое время. Не менее живописны и образы "разрушения дома" Буддой и "крыши, пробитой" архатами: это иносказательное уничтожение всего обусловленного мира. Памятуя о том значении, которое в индийской мысли (прежде всего, традиционной, архаической) придают единству "космос-жилище-человеческое тело", понимаешь революционную новизну увиденной Буддой конечной цели бытия. Архаическому идеалу — "жизни в бессмертной обители" (т. е. вечном существовании в совершенном Космосе) — Будда противопоставил идеал современной ему духовной элиты, который заключается в освобождении от видимого мира и подъеме над "обусловленным порядком вещей". Однако Будда не притязал на «исключительность» своего учения. Он неустанно повторял, что идет "исконным путем", несет людям "учение вечности" (akaliko), завещанное ему «святыми» и "совершенными просветленными" прошлых времен, подчеркивая этим непреходящую ценность и универсальность своего Учения.
Глава XX
РИМСКАЯ РЕЛИГИЯ: ОТ ИСТОКОВ ДО ВАКХАНАЛИЙ (прибл. 186 г. до н. э.)
§ 161. Ромул и принесение жертвы
Историки древности сообщают нам, что Рим был основан примерно в 754 г. до н. э. Археологические исследования подтверждают: ядро Urbs действительно стало заселяться с середины VIII в. до н. э. Миф об основании Рима и легенды о его первых правителях особенно важны для понимания римской религии, но этот мифологический корпус в равной мере отражает этнографические особенности и устройство раннего общества. Образованию Рима благоприятствовали следующие обстоятельства: во-первых, сосредоточение мигрантов-колонистов разного происхождения; во-вторых, слияние двух отличных друг от друга, самобытных этнических групп. Иначе говоря, породивший римский народ латинский этнос был итогом смешения автохтонного населения эпохи неолита и прибывших из-за Альп индоевропейцев-завоевателей. Этот первичный синтез народов стал основой римской нации и культуры, а процесс этнической, культурно-религиозной ассимиляции и интеграции продолжался непрерывно до конца Империи.
Согласно преданиям, зафиксированным историками древности, царь Альбы, Нумитор, был низложен своим братом Амулием. для устранения соперников Амулий истребил сыновей Нумитора. а его дочь Рею Сильвию принудил стать весталкой. Но от связи с Марсом та родила близнецов, Ромула и Рема. Брошенных на берегу Тибра новорожденных, по преданию, чудесным образом вскормила волчица. Позднее их подобрал пастух, а его жена воспитала мальчиков. Со временем повзрослевших Ромула и Рема признал их дед, Нумитор, и, свергнув узурпатора Амулия, внуки вернули деду царство. Решив основать город в местах своего детства, братья покинули Альбу и обратились за советом к богам. Каждый выбрал себе отдельный холм: Ромул — Палатин, а Рем — Авентин. Рем первым увидел в небе шесть летящих коршунов — авгурово знамение. Ромулу же явилось в два раза больше птиц, он выиграл у брата право основать город и провел плугом борозду вокруг Палатинского холма: отвальная земля стала для него городской стеной, борозда обозначила ров вокруг города, а вынутый из земли плуг изображал будущие городские ворота. Смеясь над выдумкой брата, Рем одним прыжком преодолел и «стену» и «ров». Рассерженный Ромул кинулся на брата и уложил его на месте с криком: "Так я покараю всякого, кто перепрыгнет мои стены!".
Ясно, что это миф, в котором — как в легендах о Саргоне, Моисее, Сируше и других героях (см. §§ 58, 105) — про слеживается традиционная тема брошенного новорожденного младенца. Волчица, посланная Марсом для спасения сыновей — предвестница будущих воинственных наклонностей римлян, а вскармливание самкой дикого зверя ребенка, оставленного на произвол судьбы, рассматривается как первая инициация, сужденная любому будущему герою. Далее следует ученичество юноши в среде грубой бедноты, не ведающей о происхождении воспитанника (так же было и с Сирушей). Тема "враждующих братьев (близнецов)" и несправедливо обиженного отца (деда) — тоже весьма распространена. Что касается ритуала основания города с помощью плуга (sulcus primigenius), то его параллели легко найти в других культурах. Соответственно, вражеский город ритуально ровняли с землей и проводили вокруг руин борозду. Во многих традициях основание города было возрождением мифа о сотворении мира. Жертва — Рем является вариантом такой же первичной космогонической жертвы, как и Пуруша, Имир, Паньгу (ср. § 75). Принесенный в жертву посреди Рима, Рем обеспечивает счастливое будущее Города, т. е. рождение римского народа и восшествие Ромула на престол.
Сейчас невозможно провести точную датировку описанных выше событий и еще труднее проследить, как давно началось и какими путями шло изменение мифологических преданий: мы должны доверять только тем данным, которые зафиксированы в дошедших до нас трудах первых историографов. Но архаичность этих преданий несомненна, и их сходство с индоевропейскими космогониями было убедительно доказана. В рамках нашего повествования поучительнее рассмотреть, как запечатлелась легенда в сознании римлян. "Ужасающее воспоминание о первой кровавой жертве богу-хранителю Рима навсегда останется в народной памяти. Через семь с лишним столетий после основания Рима Гораций все еще будет считать ее как бы первородным грехом, последствия которого — кровавые братоубийства — стали фатальной причиной падения города. Всякий раз в критические моменты своей истории Рим будет в страхе оглядываться на свое проклятое прошлое. Как при закладке города не было мира между ним и его жителями, так и боги не благоволили ему. Этот священный ужас ляжет камнем на его судьбу".
§ 162. «Историзация» индоевропейских мифов
Согласно преданиям, в Рим стягивались местные скотоводы, а позднее в нем нашли убежище беглые рабы и бродяги. Чтобы привлечь в город женщин, Ромул прибегнул к хитрости: во время празднества, собравшего в городе семейства из соседних городов, его дружинники умыкали молодых сабинянок и прятали их в своих домах. Между Римом и сабинянами завязалась длительная и безрезультатная война, завершившаяся тем, что сабинянки вышли и встали между своими родителями и своими похитителями. После примирения сторон многие женщины остались в Риме на всю жизнь. Ромул создал городскую политическую структуру, сформировал сенат и народное собрание и однажды исчез навсегда во время сильнейшей грозы. Народ провозгласил его богом.
Несмотря на репутацию братоубийцы, личность Ромула — основателя Города и законодателя, воина и жреца в одном лице — была для римлян образцовой. Сохранились предания и о преемниках Ромула. Первый — сабинянин Нума — посвятил себя организации религиозных общин и прославился тем, что возвысил культ Fides Publica, Благочестия, богини, которая управляет отношениями как между людьми, так и между народами. Больше всех про славился шестой правитель Рима, Сервий Туллий, имя которого вошло в историю благодаря реорганизации им римского общества, его административным реформам и расширению территории Города.
Изобилие фантастических подробностей: от сопутствовавших основанию Рима до изгнания римлянами последнего царя, этруска Тарквиния Гордого, и установления Республики, — долгое время заставляло Сомневаться в достоверности этих преданий. Вполне вероятно, что воспоминания подлинных участников событий и историков древности, еще при их жизни многократно измененные пульсацией коллективной памяти, и позже толковались и излагались в свете своеобразной историографической концепции. Жорж Дюмезиль показал в своих работах, в каком именно направлении совершалась «историзация» римлянами сюжетов индоевропейской мифологии (ср. § 63): есть основания считать, что самая древняя римская мифология — та, что складывалась еще до греко-этрусских влияний, — изложена в двух первых книгах «Истории» Тита Ливия.
Так, комментируя описание войны между римлянами и сабинянами, Ж. Дюмезиль указывает на его удивительное соответствие центральному эпизоду скандинавской мифологии — противостоянию двух божественных народов, асов и ванов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49