Но, к сожалению, я никого не знаю в этих местах, ни души.
– Само собой разумеется, я завтра откомандирую к вам провожатого, он покажет вам все, что захотите. Правда, там особенно и смотреть-то нечего – так, одна скука и вульгарщина… Эрвин, именно такое лицо мне требуется для роли той девочки блондинки, только его я и искал… ты помнишь… А вы мне твердите об агентствах по найму, статистах, обо всем этом вздоре… Мне не нужны актрисы… Но скажите, мисс Доулинг, где вы все это время пропадали? Летом прошлого года я рассчитывал случайно встретиться с вами в Баден-Бадене… Вы как раз такая девушка, которая сразу вызывает ассоциации с этим курортным городом. Конечно, местечко довольно смешное, но ведь нужно куда-нибудь ездить отдыхать. Так где же вы скрывались?
– Во Флориде, в Гаване… ну, в общем, по всяким местам.
Марго теперь была уверена, что во время их последней встречи фотограф не растягивал так сильное свое «а».
– Вы бросили сцену?
– Родители были настроены против. – Марго пожала плечами.
– Ах, на самом деле, – подхватила Эгнис. – Мне никогда не нравилось, что она выступает на сцене. – Она терпеливо ждала, когда тоже сможет вставить словечко в разговор.
– Вам, наверное, понравится работать в кино, – примиряюще сказал толстяк.
– Моя дорогая Марго, – продолжал Марголис, – роль, сразу скажу, небольшая, но вы просто созданы для нее, само совершенство… Я своей камерой смогу извлечь и всем показать вашу тайну… Разве я не говорил тебе, Эрвин, что нужно уехать со студии, посмотреть мир… полистать книгу жизни… И в этом смешном караван-сарае мы находим нужное нам лицо, мы проникаемся духом комедии, видим улыбку Моны Лизы… Это знаменитый портрет, выставленный в Париже, который стоит пять миллионов долларов… Но я все предвидел… Конечно, ничего определенного обещать мы не можем, покуда не пройдут пробы… я вообще никогда не даю никаких обещаний…
– Но, мистер Марголис, а если у меня ничего не выйдет? – возразила Марго, чувствуя, как сильно колотится ее сердце. – К тому же мы так торопимся… В Майами у нас важные дела… семейные, само собой, вы нас понимаете.
– Это все неважно. Я обязательно найду вашего агента… пошлем кого-нибудь… все эти мелкие детали меня не интересуют. Скорее всего речь идет о недвижимости, так?
Марго неуверенно кивнула.
– Пару лет назад дом, в котором мы с ней жили, такой милый домик, просто снесло в море, – сказала Эгнис, сбиваясь с дыхания.
– У вас будет другой дом, куда лучше… Нечего так сильно жалеть… Пляж Малибу, Беверли-Хиллз… Вообще-то я ненавижу дома… Но я проявил недостойную грубость, посмел вас так долго задерживать… Забудьте о Майами… Все, что нужно, есть у нас здесь. Вы помните, моя дорогая Марго, тогда я говорил вам, что у киноискусства большое будущее, ну, тогда, вам и этому автомобильному магнату, правда, запамятовал его имя… Я сказал вам, что еще услышите мое имя в мире кино… Я редко делаю предсказания, но, нужно сказать, никогда не ошибаюсь. Все они зиждутся на моем шестом чувстве…
– Да, конечно, – перебила его Эгнис, – вы совершенно правы! Если вы верите в свой успех, то никакие провалы вам не грозят, вот что я изо дня в день твержу Марджи…
– Как здорово сказано… дорогая моя леди… Мисс Доулинг, киностудия «Континентал эттрекшенз», в десять… Я поставлю своего человека у ворот, он позволит вашему шоферу подвезти вас прямо ко входу в мой офис. По телефону связаться со мной практически невозможно. Когда я работаю над картиной, даже Эрвин не может найти меня на студии. Не пожалеете, если посмотрите, как я работаю. Наберетесь опыта…
– Ну, если только смогу, а мой шофер найдет дорогу.
– Вы, конечно, приедете, – сказал Марголис, увлекая за короткую белоснежную пухлую ручку Эрвина Гэрриса в ресторан.
Элегантно одетые люди глядели им вслед. Потом переводили свой взгляд на Марго и Эгнис.
– Пошли отсюда поскорее, расскажем все Тони. Они, вероятно, принимают нас за каких-то эксцентриков, – прошептала Марго на ухо Эгнис. – Я и понятия не имела, что встречу здесь Марголиса.
– Ну разве не чудесно? – воскликнула Эгнис.
Обе они были настолько возбуждены неожиданной встречей, что кусок не лез им в горло. Вечером, когда они вернулись в Санта-Монику, Марго сразу легла в постель, чтобы как следует выспаться и отдохнуть к завтрашнему дню. Ведь завтра у нее такая важная встреча.
Утром, когда они приехали на территорию киностудии в четверть десятого, оказалось, что мистер Марголис никого об их приезде не предупредил. Никто ничего не слышал о назначенной им встрече. Пришлось подождать с полчаса. Эгнис так расстроилась, что с трудом сдерживала слезы.
– Могу поспорить, этот тип либо сильно накачался и обо всем забыл напрочь, или с ним стряслось что-то другое! – натужно засмеялась она, чувствуя, как холодит у нее под ложечкой.
Тони уже завел мотор, чтобы ехать назад – не к чему Марго торчать у всех на виду у ворот киностудии, – когда вдруг к ним подкатил сделанный по спецзаказу белый «пирс-эрроу» городского типа, а в нем на заднем сиденье восседал с важным видом Марголис, в белом фланелевом костюме, в белом берете. Он сначала стал пристально разглядывать их «роллс-ройс» и, увидав рядом ее, по-видимому страшно удивился. Он постучал по окошку автомобиля своей тростью с фарфоровым набалдашником, чтобы привлечь к себе внимание. Выйдя из машины, он направился прямо к ней, бесцеремонно взял под руку.
– Я никогда не приношу извинений… Иногда мне просто необходимо заставить людей ждать себя. Пойдемте со мной. А ваша подружка пусть заедет сюда часов в пять… Нам с вами нужно поговорить о многом, я должен показать вам всю студию.
Они поднялись на лифте продолговатого, ничем не примечательного здания. Он провел ее через несколько комнат, в которых молодые люди в жилетках работали за чертежными столами, стенографистки что-то перепечатывали, актеры, сидя на скамьях, ожидали своей очереди.
– Фрида, – бросил Марголис на ходу секретарше, сидевшей за большим письменным столом в последней комнате, – пробы для мисс Доулинг, живо!
Он привел ее в свой кабинет, увешанный китайскими картинами. Посредине комнаты, в фокусе желтого пятна, исходящего от специальной мощной лампы, стоял большой готической резьбы стул, подальше, у стены – громадный, тоже резной, готический письменный стол.
– Садитесь, прошу вас… Марго, дорогая, как бы вам потолковее объяснить, какое большое удовольствие смотреть на лицо, не искаженное камерой! Прежде всего вы не должны чувствовать никакого напряжения, это точно… Не обращайте на камеру никакого внимания. Чисто кельтская свежесть в сочетании с беззаботной благородной Испанией… Сразу видно, что вы никогда еще прежде не стояли перед камерой… Простите меня…
Опустившись в массивное кресло, за столом, он поднял телефонную трубку. Время от времени в кабинет входила стенографистка, записывала то, что он диктовал ей тихим голосом. Марго все сидела, сидела, ожидая, когда же все это закончится… Кажется, этот несносный Марголис вообще забыл о ее присутствии. В комнате было тепло, даже душно, и у нее начали слипаться глаза. Ей стоило больших усилий бороться с охватывающей ее дремой, держать открытыми тяжелые веки. Вдруг Марголис, прыгнув от стола к ней, сказал:
– Ну, дорогая, пошли вниз…
Марго немного покрутилась перед камерами в какой-то комнате в подвале, где пахло штукатуркой. Потом Марголис повел ее на ланч в ресторан на территории студии, в котором было полно народу. Почти все поднимали головы от тарелок, чтобы посмотреть, что за девушку привел Марголис. За столом он интересовался ее жизнью на громадной сахарной плантации на Кубе, о первоначальном этапе жизни дебютантки в Нью-Йорке. Потом долго разглагольствовал о Карлсбаде, Баден-Бадене и Мариенбаде, о том, как южной Калифорнии все же удается покончить с ее смешной вульгарностью.
– У них здесь есть абсолютно все, что только пожелаете, все на свете.
После ланча они пошли в проекционную, чтобы посмотреть пробы. Там оказался и мистер Гэррис с сигарой в зубах. Все молча взирали на экран, на большое, то землистого цвета, то белоснежное лицо Марго, на ее широкую улыбку, повороты головы, тела, на то ее открытый, то закрытый рот, на вытаращенные глаза. От этой демонстрации Марго становилось не по себе, хотя до сих пор ей нравилось глядеть на свои фотографии. Но сейчас она никак не могла привыкнуть к этим крупным планам – какая она все же большая. Время от времени мистер Гэррис произносил что-то невразумительное, ворчал, и конец его сигары озарялся красной дужкой. Марго сразу полегчало, когда демонстрация проб завершилась, и они снова сидели в темноте проекционной. Включили, наконец, свет и все потянулись к выходу мимо киномеханика с красной физиономией, в жилетке, стоявшего в открытых дверях своей каморки с аппаратурой. Он внимательно посмотрел ей вслед, когда она прошла мимо него. Трудно сказать, понравилась она ему или нет.
На лестничной площадке Марголис с равнодушным, холодным видом протянул ей руку.
– До свиданья, моя самая дорогая Марго. Меня ждут сотни людей.
«Наверное, на этом все и закончится», – подумала про себя Марго. Но Марголис еще не закончил.
– Уладите все детали с Эрвином… В этом бизнесе я не понимаю ни бельмеса… Надеюсь, вы проведете сегодня день отлично…
Он повернул назад в проекционную, размахивая на ходу своей тяжелой тростью. Гэррис объяснил ей, что Марголис ее при необходимости вызовет, а тем временем они займутся составлением контракта. У нее есть свой агент? Если нет, он рекомендует связаться со своим другом, мистером Хардбейном, и он непременно позаботится о ее интересах.
В своем кабинете Гэррис занял место за столом напротив нее. Рядом с нею сидел мистер Хардбейн – с худым лицом, и с какой-то насмешливой манерой поведения. Через несколько минут она уже изучала свой контракт сроком на три года с жалованьем триста долларов в неделю.
– Ах, Боже мой, – вздохнула она, – боюсь, что я не выдержу такого продолжительного срока, ужасно устану от такой работы… Нельзя ли пригласить сюда миссис Мандевилл, мою компаньонку, чтобы все ей объяснить? Я ничего не понимаю в таких делах.
Она позвонила Эгнис, и пока та добиралась до студии, она беседовала с этими двумя джентльменами, в основном, о погоде.
Эгнис оказалась на высоте, ничего не скажешь. Она долго разглагольствовала о прежних деловых обязательствах, о важных сделках, о заботах о недвижимости, доказывала, что названная сумма явно не достойна такой актрисы, как Марго, и что ей придется отказаться от круиза по всему миру, и что если она и соглашается принять участие в съемках картины, то только ради того, чтобы сделать одолжение своему давнему другу мистеру Марголису. Конечно, мисс Доулинг привыкла во время работы идти на определенные жертвы, как и сама она, Эгнис, и поэтому готова трудиться не покладая рук, чтобы непременно добиться такого успеха, на который все рассчитывают. И она, несомненно, своего добьется, так как если веришь всем ничем не запятнанным сердцем в Бога, то Он никогда не оставит и всегда все сделает так, как должно быть. Потом она долго толковала о том, какой страшный грех неверие, и только около пяти часов вечера, когда контора закрывалась, они направлялись к своей машине. Эгнис несла в сумочке контракт сроком на три месяца и с жалованьем пятьсот долларов в неделю.
– Надеюсь, магазины еще не закрылись, – с облегчением сказала Марго. – Мне нужно купить что-нибудь из одежды.
Рядом с Тони на переднем сиденье устроился какой-то незнакомый им тип с серым жестким лицом, с белокурыми волосами, в дорожном костюме.
Марго с Эгнис уставились с заднего сиденья в его толстую шею.
– Отвези нас к магазину «Таскера и Хардинга» на Голливудском бульваре… магазин парижской моды! – приказала Эгнис Тони. – Ах, как чудесно! Ты сейчас накупишь себе кучу модной одежды, – прошептала она на ухо Марго.
Когда Тони высаживал незнакомца на углу Голливудского бульвара и Сансет, тот, чопорно, словно палка, поклонился и зашагал по широкому тротуару.
– Тони, сколько раз я говорила тебе, никогда не подсаживать незнакомых людей в мою машину… – начала было упрекать своего шофера Марго.
Они с Эгнис до того его извели по дороге домой, что он взбрыкнул, и заявил им, что все, баста, завтра он от них съезжает.
– Вы только и знаете, что эксплуатировать меня и мешать моей карьере. Между прочим, это был Макс Хирш, австрийский граф, знаменитый игрок в поло.
Тони, как выяснилось, не бросал слов на ветер – на следующий день он на самом деле уехал из дома.
Пять сотен баксов Марго с Эгнис хватило совсем ненадолго, деньги закончились гораздо раньше, чем они рассчитывали. Прежде всего их агент, Хардбейн, потребовал за свои услуги десять процентов от суммы, потом Эгнис настояла на депозитивном вкладе в банк пятидесяти баксов, чтобы выкупить драгоценности, заложенные Марго в Майами. Они переехали в новый дом в стижном районе Санта-Моники, а за это пришлось выложить кучу денег. Еще нужно было платить жалованье поварихе и горничной, к тому же теперь, когда Тони сбежал, им нужен был еще и шофер. А сколько стоила модная одежда, услуги рекламного агента, не считая всевозможных взносов в благотворительные фонды и различные подаяния на студии, от которых никак нельзя было отказаться. Эгнис была просто чудо. Она лично занималась всем на свете. Когда приходилось обсуждать дела, Марго обычно, поднеся пальцы к вискам и закрывая глаза, с минуту начинала стонать:
– Боже, как ужасно, моя голова совсем не создана для бизнеса.
Эгнис сама выбирала новый дом – пуэрториканский коттедж с резными балконами, заваленный старинной испанской мебелью. По вечерам Марго, сидя в большой гостиной в кресле перед камином, раскладывала с Эгнис пасьянс. Они получили несколько приглашений от актеров и тех людей, с которыми приходилось встречаться на съемочной площадке, но Марго не торопилась с визитами – прежде ей хотелось получше освоиться в новом городе.
– Не успеешь и сообразить, как тебя окрутит банда бродяг, которые причинят тебе гораздо больше вреда, чем пользы.
– Золотые слова, – похвалила ее Эгнис. – Ну как, например, эти два отвратительных близнеца в Майами.
Они давно не видели Тони. Однажды вечером, в воскресенье, когда они ожидали первого визита в свой новый дом Сэма Марголиса, он заявился около шести вечера абсолютно пьяный и с порога заявил, что они пополам с Максом Хиршем собираются открыть спортивную школу и для этой цели ему немедленно позарез нужна тысяча долларов.
– Тони, но откуда Марго их возьмет, скажи на милость? Ты же отлично знаешь, какие большие расходы нам приходится нести.
Тони закатил отчаянную сцену, он неистовствовал, плакал, повторял, что Эгнис и Марго разрушили его сценическую карьеру и теперь хотят угробить его карьеру в кинопроизводстве.
– Каким же сверхтерпеливым человеком я был! – вопил он, стуча кулаком в грудь. – Я сам позволил этим двум женщинам погубить меня.
Марго то и дело поглядывала на часы на каминной доске. Уже около семи. Наконец, она бросила на стол двадцать пять баксов, и сказала ему: пусть возвращается в конце недели.
– Он опять сходит с ума, – сказала она Эгнис, когда Тони, наконец, ушел. – Он в самом деле очень скоро помешается.
– Несчастный парень, – пожалела его Эгнис. – В принципе он неплохой, только ужасно безвольный.
– Ведь этот тип может его заарканить и причинить нам кучу неприятностей. Как я боюсь этого! У этого парня такая физиономия, что с ней прямая дорога в тюрьму… думаю, нужно начать искать адвоката и подавать на развод. Ничего лучшего придумать нельзя.
– А ты подумала о паблисити? – зарыдала Эгнис.
– В любом случае, – сказала Марго, – Тони должен убраться куда-нибудь подальше. Этот латиноамериканец уже сидит у меня в печенках.
Сэм Марголис опоздал на час.
– Ба, как у вас тихо-мирно, как спокойно! Разве такое мыслимо в этом чокнутом Голливуде?
– Но ведь Марго у нас обычная тихая, фабричная девчонка, – ответила Эгнис, забирая свою корзинку с шитьем и выскальзывая из комнаты.
Он устроился в мягком стуле с подлокотниками, не снимая с головы своего белого берета, вытянув свои саблевидные кривые ноги поближе к камину.
– Мне противна всякая искусственность.
– Даже сейчас? – спросила Эгнис от двери.
Марго предложила ему коктейль, но Сэм сказал, что не пьет. Горничная принесла обед, над которым Эгнис трудилась почти весь день, но он не стал есть, просто пожевал тост и положил себе в тарелку зеленого салата.
– Я никогда не ем и не пью в привычное для принятия пищи время. Я прихожу, только чтобы все посмотреть и поговорить.
– Вот почему вы такой худосочный, – пошутила Марго.
– Вы помните, как я выглядел в прошлом? В мой нью-йоркский период? Ну, не будем говорить об этом. У меня очень плохая память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Само собой разумеется, я завтра откомандирую к вам провожатого, он покажет вам все, что захотите. Правда, там особенно и смотреть-то нечего – так, одна скука и вульгарщина… Эрвин, именно такое лицо мне требуется для роли той девочки блондинки, только его я и искал… ты помнишь… А вы мне твердите об агентствах по найму, статистах, обо всем этом вздоре… Мне не нужны актрисы… Но скажите, мисс Доулинг, где вы все это время пропадали? Летом прошлого года я рассчитывал случайно встретиться с вами в Баден-Бадене… Вы как раз такая девушка, которая сразу вызывает ассоциации с этим курортным городом. Конечно, местечко довольно смешное, но ведь нужно куда-нибудь ездить отдыхать. Так где же вы скрывались?
– Во Флориде, в Гаване… ну, в общем, по всяким местам.
Марго теперь была уверена, что во время их последней встречи фотограф не растягивал так сильное свое «а».
– Вы бросили сцену?
– Родители были настроены против. – Марго пожала плечами.
– Ах, на самом деле, – подхватила Эгнис. – Мне никогда не нравилось, что она выступает на сцене. – Она терпеливо ждала, когда тоже сможет вставить словечко в разговор.
– Вам, наверное, понравится работать в кино, – примиряюще сказал толстяк.
– Моя дорогая Марго, – продолжал Марголис, – роль, сразу скажу, небольшая, но вы просто созданы для нее, само совершенство… Я своей камерой смогу извлечь и всем показать вашу тайну… Разве я не говорил тебе, Эрвин, что нужно уехать со студии, посмотреть мир… полистать книгу жизни… И в этом смешном караван-сарае мы находим нужное нам лицо, мы проникаемся духом комедии, видим улыбку Моны Лизы… Это знаменитый портрет, выставленный в Париже, который стоит пять миллионов долларов… Но я все предвидел… Конечно, ничего определенного обещать мы не можем, покуда не пройдут пробы… я вообще никогда не даю никаких обещаний…
– Но, мистер Марголис, а если у меня ничего не выйдет? – возразила Марго, чувствуя, как сильно колотится ее сердце. – К тому же мы так торопимся… В Майами у нас важные дела… семейные, само собой, вы нас понимаете.
– Это все неважно. Я обязательно найду вашего агента… пошлем кого-нибудь… все эти мелкие детали меня не интересуют. Скорее всего речь идет о недвижимости, так?
Марго неуверенно кивнула.
– Пару лет назад дом, в котором мы с ней жили, такой милый домик, просто снесло в море, – сказала Эгнис, сбиваясь с дыхания.
– У вас будет другой дом, куда лучше… Нечего так сильно жалеть… Пляж Малибу, Беверли-Хиллз… Вообще-то я ненавижу дома… Но я проявил недостойную грубость, посмел вас так долго задерживать… Забудьте о Майами… Все, что нужно, есть у нас здесь. Вы помните, моя дорогая Марго, тогда я говорил вам, что у киноискусства большое будущее, ну, тогда, вам и этому автомобильному магнату, правда, запамятовал его имя… Я сказал вам, что еще услышите мое имя в мире кино… Я редко делаю предсказания, но, нужно сказать, никогда не ошибаюсь. Все они зиждутся на моем шестом чувстве…
– Да, конечно, – перебила его Эгнис, – вы совершенно правы! Если вы верите в свой успех, то никакие провалы вам не грозят, вот что я изо дня в день твержу Марджи…
– Как здорово сказано… дорогая моя леди… Мисс Доулинг, киностудия «Континентал эттрекшенз», в десять… Я поставлю своего человека у ворот, он позволит вашему шоферу подвезти вас прямо ко входу в мой офис. По телефону связаться со мной практически невозможно. Когда я работаю над картиной, даже Эрвин не может найти меня на студии. Не пожалеете, если посмотрите, как я работаю. Наберетесь опыта…
– Ну, если только смогу, а мой шофер найдет дорогу.
– Вы, конечно, приедете, – сказал Марголис, увлекая за короткую белоснежную пухлую ручку Эрвина Гэрриса в ресторан.
Элегантно одетые люди глядели им вслед. Потом переводили свой взгляд на Марго и Эгнис.
– Пошли отсюда поскорее, расскажем все Тони. Они, вероятно, принимают нас за каких-то эксцентриков, – прошептала Марго на ухо Эгнис. – Я и понятия не имела, что встречу здесь Марголиса.
– Ну разве не чудесно? – воскликнула Эгнис.
Обе они были настолько возбуждены неожиданной встречей, что кусок не лез им в горло. Вечером, когда они вернулись в Санта-Монику, Марго сразу легла в постель, чтобы как следует выспаться и отдохнуть к завтрашнему дню. Ведь завтра у нее такая важная встреча.
Утром, когда они приехали на территорию киностудии в четверть десятого, оказалось, что мистер Марголис никого об их приезде не предупредил. Никто ничего не слышал о назначенной им встрече. Пришлось подождать с полчаса. Эгнис так расстроилась, что с трудом сдерживала слезы.
– Могу поспорить, этот тип либо сильно накачался и обо всем забыл напрочь, или с ним стряслось что-то другое! – натужно засмеялась она, чувствуя, как холодит у нее под ложечкой.
Тони уже завел мотор, чтобы ехать назад – не к чему Марго торчать у всех на виду у ворот киностудии, – когда вдруг к ним подкатил сделанный по спецзаказу белый «пирс-эрроу» городского типа, а в нем на заднем сиденье восседал с важным видом Марголис, в белом фланелевом костюме, в белом берете. Он сначала стал пристально разглядывать их «роллс-ройс» и, увидав рядом ее, по-видимому страшно удивился. Он постучал по окошку автомобиля своей тростью с фарфоровым набалдашником, чтобы привлечь к себе внимание. Выйдя из машины, он направился прямо к ней, бесцеремонно взял под руку.
– Я никогда не приношу извинений… Иногда мне просто необходимо заставить людей ждать себя. Пойдемте со мной. А ваша подружка пусть заедет сюда часов в пять… Нам с вами нужно поговорить о многом, я должен показать вам всю студию.
Они поднялись на лифте продолговатого, ничем не примечательного здания. Он провел ее через несколько комнат, в которых молодые люди в жилетках работали за чертежными столами, стенографистки что-то перепечатывали, актеры, сидя на скамьях, ожидали своей очереди.
– Фрида, – бросил Марголис на ходу секретарше, сидевшей за большим письменным столом в последней комнате, – пробы для мисс Доулинг, живо!
Он привел ее в свой кабинет, увешанный китайскими картинами. Посредине комнаты, в фокусе желтого пятна, исходящего от специальной мощной лампы, стоял большой готической резьбы стул, подальше, у стены – громадный, тоже резной, готический письменный стол.
– Садитесь, прошу вас… Марго, дорогая, как бы вам потолковее объяснить, какое большое удовольствие смотреть на лицо, не искаженное камерой! Прежде всего вы не должны чувствовать никакого напряжения, это точно… Не обращайте на камеру никакого внимания. Чисто кельтская свежесть в сочетании с беззаботной благородной Испанией… Сразу видно, что вы никогда еще прежде не стояли перед камерой… Простите меня…
Опустившись в массивное кресло, за столом, он поднял телефонную трубку. Время от времени в кабинет входила стенографистка, записывала то, что он диктовал ей тихим голосом. Марго все сидела, сидела, ожидая, когда же все это закончится… Кажется, этот несносный Марголис вообще забыл о ее присутствии. В комнате было тепло, даже душно, и у нее начали слипаться глаза. Ей стоило больших усилий бороться с охватывающей ее дремой, держать открытыми тяжелые веки. Вдруг Марголис, прыгнув от стола к ней, сказал:
– Ну, дорогая, пошли вниз…
Марго немного покрутилась перед камерами в какой-то комнате в подвале, где пахло штукатуркой. Потом Марголис повел ее на ланч в ресторан на территории студии, в котором было полно народу. Почти все поднимали головы от тарелок, чтобы посмотреть, что за девушку привел Марголис. За столом он интересовался ее жизнью на громадной сахарной плантации на Кубе, о первоначальном этапе жизни дебютантки в Нью-Йорке. Потом долго разглагольствовал о Карлсбаде, Баден-Бадене и Мариенбаде, о том, как южной Калифорнии все же удается покончить с ее смешной вульгарностью.
– У них здесь есть абсолютно все, что только пожелаете, все на свете.
После ланча они пошли в проекционную, чтобы посмотреть пробы. Там оказался и мистер Гэррис с сигарой в зубах. Все молча взирали на экран, на большое, то землистого цвета, то белоснежное лицо Марго, на ее широкую улыбку, повороты головы, тела, на то ее открытый, то закрытый рот, на вытаращенные глаза. От этой демонстрации Марго становилось не по себе, хотя до сих пор ей нравилось глядеть на свои фотографии. Но сейчас она никак не могла привыкнуть к этим крупным планам – какая она все же большая. Время от времени мистер Гэррис произносил что-то невразумительное, ворчал, и конец его сигары озарялся красной дужкой. Марго сразу полегчало, когда демонстрация проб завершилась, и они снова сидели в темноте проекционной. Включили, наконец, свет и все потянулись к выходу мимо киномеханика с красной физиономией, в жилетке, стоявшего в открытых дверях своей каморки с аппаратурой. Он внимательно посмотрел ей вслед, когда она прошла мимо него. Трудно сказать, понравилась она ему или нет.
На лестничной площадке Марголис с равнодушным, холодным видом протянул ей руку.
– До свиданья, моя самая дорогая Марго. Меня ждут сотни людей.
«Наверное, на этом все и закончится», – подумала про себя Марго. Но Марголис еще не закончил.
– Уладите все детали с Эрвином… В этом бизнесе я не понимаю ни бельмеса… Надеюсь, вы проведете сегодня день отлично…
Он повернул назад в проекционную, размахивая на ходу своей тяжелой тростью. Гэррис объяснил ей, что Марголис ее при необходимости вызовет, а тем временем они займутся составлением контракта. У нее есть свой агент? Если нет, он рекомендует связаться со своим другом, мистером Хардбейном, и он непременно позаботится о ее интересах.
В своем кабинете Гэррис занял место за столом напротив нее. Рядом с нею сидел мистер Хардбейн – с худым лицом, и с какой-то насмешливой манерой поведения. Через несколько минут она уже изучала свой контракт сроком на три года с жалованьем триста долларов в неделю.
– Ах, Боже мой, – вздохнула она, – боюсь, что я не выдержу такого продолжительного срока, ужасно устану от такой работы… Нельзя ли пригласить сюда миссис Мандевилл, мою компаньонку, чтобы все ей объяснить? Я ничего не понимаю в таких делах.
Она позвонила Эгнис, и пока та добиралась до студии, она беседовала с этими двумя джентльменами, в основном, о погоде.
Эгнис оказалась на высоте, ничего не скажешь. Она долго разглагольствовала о прежних деловых обязательствах, о важных сделках, о заботах о недвижимости, доказывала, что названная сумма явно не достойна такой актрисы, как Марго, и что ей придется отказаться от круиза по всему миру, и что если она и соглашается принять участие в съемках картины, то только ради того, чтобы сделать одолжение своему давнему другу мистеру Марголису. Конечно, мисс Доулинг привыкла во время работы идти на определенные жертвы, как и сама она, Эгнис, и поэтому готова трудиться не покладая рук, чтобы непременно добиться такого успеха, на который все рассчитывают. И она, несомненно, своего добьется, так как если веришь всем ничем не запятнанным сердцем в Бога, то Он никогда не оставит и всегда все сделает так, как должно быть. Потом она долго толковала о том, какой страшный грех неверие, и только около пяти часов вечера, когда контора закрывалась, они направлялись к своей машине. Эгнис несла в сумочке контракт сроком на три месяца и с жалованьем пятьсот долларов в неделю.
– Надеюсь, магазины еще не закрылись, – с облегчением сказала Марго. – Мне нужно купить что-нибудь из одежды.
Рядом с Тони на переднем сиденье устроился какой-то незнакомый им тип с серым жестким лицом, с белокурыми волосами, в дорожном костюме.
Марго с Эгнис уставились с заднего сиденья в его толстую шею.
– Отвези нас к магазину «Таскера и Хардинга» на Голливудском бульваре… магазин парижской моды! – приказала Эгнис Тони. – Ах, как чудесно! Ты сейчас накупишь себе кучу модной одежды, – прошептала она на ухо Марго.
Когда Тони высаживал незнакомца на углу Голливудского бульвара и Сансет, тот, чопорно, словно палка, поклонился и зашагал по широкому тротуару.
– Тони, сколько раз я говорила тебе, никогда не подсаживать незнакомых людей в мою машину… – начала было упрекать своего шофера Марго.
Они с Эгнис до того его извели по дороге домой, что он взбрыкнул, и заявил им, что все, баста, завтра он от них съезжает.
– Вы только и знаете, что эксплуатировать меня и мешать моей карьере. Между прочим, это был Макс Хирш, австрийский граф, знаменитый игрок в поло.
Тони, как выяснилось, не бросал слов на ветер – на следующий день он на самом деле уехал из дома.
Пять сотен баксов Марго с Эгнис хватило совсем ненадолго, деньги закончились гораздо раньше, чем они рассчитывали. Прежде всего их агент, Хардбейн, потребовал за свои услуги десять процентов от суммы, потом Эгнис настояла на депозитивном вкладе в банк пятидесяти баксов, чтобы выкупить драгоценности, заложенные Марго в Майами. Они переехали в новый дом в стижном районе Санта-Моники, а за это пришлось выложить кучу денег. Еще нужно было платить жалованье поварихе и горничной, к тому же теперь, когда Тони сбежал, им нужен был еще и шофер. А сколько стоила модная одежда, услуги рекламного агента, не считая всевозможных взносов в благотворительные фонды и различные подаяния на студии, от которых никак нельзя было отказаться. Эгнис была просто чудо. Она лично занималась всем на свете. Когда приходилось обсуждать дела, Марго обычно, поднеся пальцы к вискам и закрывая глаза, с минуту начинала стонать:
– Боже, как ужасно, моя голова совсем не создана для бизнеса.
Эгнис сама выбирала новый дом – пуэрториканский коттедж с резными балконами, заваленный старинной испанской мебелью. По вечерам Марго, сидя в большой гостиной в кресле перед камином, раскладывала с Эгнис пасьянс. Они получили несколько приглашений от актеров и тех людей, с которыми приходилось встречаться на съемочной площадке, но Марго не торопилась с визитами – прежде ей хотелось получше освоиться в новом городе.
– Не успеешь и сообразить, как тебя окрутит банда бродяг, которые причинят тебе гораздо больше вреда, чем пользы.
– Золотые слова, – похвалила ее Эгнис. – Ну как, например, эти два отвратительных близнеца в Майами.
Они давно не видели Тони. Однажды вечером, в воскресенье, когда они ожидали первого визита в свой новый дом Сэма Марголиса, он заявился около шести вечера абсолютно пьяный и с порога заявил, что они пополам с Максом Хиршем собираются открыть спортивную школу и для этой цели ему немедленно позарез нужна тысяча долларов.
– Тони, но откуда Марго их возьмет, скажи на милость? Ты же отлично знаешь, какие большие расходы нам приходится нести.
Тони закатил отчаянную сцену, он неистовствовал, плакал, повторял, что Эгнис и Марго разрушили его сценическую карьеру и теперь хотят угробить его карьеру в кинопроизводстве.
– Каким же сверхтерпеливым человеком я был! – вопил он, стуча кулаком в грудь. – Я сам позволил этим двум женщинам погубить меня.
Марго то и дело поглядывала на часы на каминной доске. Уже около семи. Наконец, она бросила на стол двадцать пять баксов, и сказала ему: пусть возвращается в конце недели.
– Он опять сходит с ума, – сказала она Эгнис, когда Тони, наконец, ушел. – Он в самом деле очень скоро помешается.
– Несчастный парень, – пожалела его Эгнис. – В принципе он неплохой, только ужасно безвольный.
– Ведь этот тип может его заарканить и причинить нам кучу неприятностей. Как я боюсь этого! У этого парня такая физиономия, что с ней прямая дорога в тюрьму… думаю, нужно начать искать адвоката и подавать на развод. Ничего лучшего придумать нельзя.
– А ты подумала о паблисити? – зарыдала Эгнис.
– В любом случае, – сказала Марго, – Тони должен убраться куда-нибудь подальше. Этот латиноамериканец уже сидит у меня в печенках.
Сэм Марголис опоздал на час.
– Ба, как у вас тихо-мирно, как спокойно! Разве такое мыслимо в этом чокнутом Голливуде?
– Но ведь Марго у нас обычная тихая, фабричная девчонка, – ответила Эгнис, забирая свою корзинку с шитьем и выскальзывая из комнаты.
Он устроился в мягком стуле с подлокотниками, не снимая с головы своего белого берета, вытянув свои саблевидные кривые ноги поближе к камину.
– Мне противна всякая искусственность.
– Даже сейчас? – спросила Эгнис от двери.
Марго предложила ему коктейль, но Сэм сказал, что не пьет. Горничная принесла обед, над которым Эгнис трудилась почти весь день, но он не стал есть, просто пожевал тост и положил себе в тарелку зеленого салата.
– Я никогда не ем и не пью в привычное для принятия пищи время. Я прихожу, только чтобы все посмотреть и поговорить.
– Вот почему вы такой худосочный, – пошутила Марго.
– Вы помните, как я выглядел в прошлом? В мой нью-йоркский период? Ну, не будем говорить об этом. У меня очень плохая память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71