Аллегра пыхтела и извивалась, стараясь вырваться, изо всех сил молотила его кулаками по ногам, но все было напрасно. С таким же успехом она могла отгонять дамским веером налетевшую бурю. Почувствовав, что он поднял полы ее камзола и взялся за пояс штанов, она принялась высвобождаться еще яростнее. Нет, девушка не боялась наказания: побои ей не в новинку. Но если Ридли увидит ее округлый зад и женственный изгиб бедер, то сразу все поймет. И что тогда? Ясно, чего можно ожидать от этого бессердечного мерзавца. О Господи, не для того же она сберегла свою добродетель среди стольких опасностей, чтобы теперь быть изнасилованной бездельником, который изнывал от скуки в это июльское утро! Сделав нечеловеческое усилие, девушка вырвалась и скатилась с его колен на землю.
Он тут же схватил Аллегру снова, и его руки случайно коснулись ее груди.
– Силы небесные! – вскричал Ридли, становясь рядом с ней на колени. – Ей-богу, да это же женщина!
Не обращая внимания на ее тщетные попытки встать, он перевернул Аллегру на спину и, заведя ей руки за голову, прижал к земле. Потом свободной рукой распахнул камзол пленницы и ветхий изорванный жилет и погладил ее груди. Его губы скривились в самодовольной ухмылке.
– Весьма аппетитные формы. Скажи, остальные части твоего тела столь же прекрасны? Или лучше убедиться в этом самому?
Аллегру передернуло от отвращения, глаза ее блеснули.
– Отпусти меня, ты, паршивый пес!
Он покачал головой и рассмеялся:
– Подумать только, я чуть не высек тебя, как ребенка. Мне следовало догадаться раньше… Вся эта страстность, совсем не детская. Но зачем растрачивать свой пыл на злобу и гнев? Зачем заставлять эти прелестные губки изрыгать про клятия, когда им можно найти более достойное применение?
Мужчина наклонился, дыша перегаром в лицо Аллегры.
– Подлый негодяй, – прошипела девушка. – Пьяная тварь. Уж лучше порка, чем твой поцелуй.
– Пожалуй, я могу устроить тебе и то, и другое, – сказал Ридли и впился в ее рот.
Губы у него были жадные, требовательные, похотливые. Когда Аллегра застонала и попыталась высвободиться, он издал довольный смешок, как будто ее сопротивление только увеличивало его удовольствие. Не отпуская ни ее губ, ни запястий, мужчина слегка передвинулся, так что теперь его немалый вес давил ей на грудь, а свободная рука легла между ее ног.
Аллегра с ужасом вспомнила, как задыхалась и стонала от боли и унижения мать, когда сквайр Прингл насиловал ее хрупкое тело. Девушка словно наяву услышала его животное пыхтение, которое доносилось до нее много ночей подряд, и душераздирающие рыдания матери, после того как он, насытившись ею, убирался к себе. Нет! С ней не случится такого! Она сильнее, чем мама. Ведь сумела же она выжить, несмотря ни на что.
Подавив поднимающуюся в душе панику, Аллегра заставила себя мыслить здраво. Даже если этот Ридли и не совсем пьян, он явно уже успел сегодня немало выпить, а раз так, ей наверняка удастся его перехитрить.
Она вздохнула и перестала бороться, сделав вид, что сдалась. И даже застонала, точно от удовольствия, когда его большая горячая ладонь погладила внутреннюю поверхность ее бедра. Ридли удовлетворенно крякнул, его поцелуй стал нежнее, хватка, которой он сжимал ее запястья, ослабла. Как же легко одурачить мужчину! Надо полагать, и он, подобно этим похотливым свиньям, которых она встречала в Каролине, любит целоваться на французский манер, то бишь открыв рот! Дай Бог, чтобы это было так. Девушка разомкнула губы, надеясь, что он поймет и ответит. К ее облегчению, он немедленно сделал то же самое и просунул язык между ее зубами. Она мгновение помедлила, преодолевая отвращение, а потом изо всех сил укусила его.
Мужчина истошно завопил и соскочил с нее, прижав руку ко рту, из которого тут же хлынула кровь.
– Чертова сука! – проревел он.
Аллегра не дала ему времени прийти в себя. Быстро встав на колени, она что было мочи ударила его кулаком под дых. Ридли покачнулся и, задыхаясь, согнулся пополам. В мгновение ока девушка вскочила, подняла с земли свою треуголку, вынула из-за голенища его сапога свой кинжал и бросилась к тропинке. Во рту у нее стоял гадкий вкус его крови, но хуже всего было другое: жгучее сознание того, что она ни на шаг не приблизилась к своей цели. Ее терзал лютый голод, а до Лондона и Уикхэма оставалось еще много миль и много дней. От этой мысли ее ненависть к Ридли почему-то вспыхнула с новой силой. Разве этот сластолюбец знает, что такое настоящие страдания?
Аллегра вернулась туда, где он сидел, покачиваясь от боли.
– Грязная свинья, – зло выговорила она и выплюнула его кровь прямо ему на макушку. Он поднял голову, и она со злорадством увидела, что его дотоле холодные, бесстрастные глаза потемнели от ярости.
– Вот теперь посмейся, Ридли, – сказала она. – Если сумеешь.
И, повернувшись, кинулась бежать по дороге, уходящей в глубь леса, дороге, которая в конце концов приведет ее в Лондон. А там она найдет Уикхэма. И отомстит.
Сэр Грейстон Морган, лорд Ридли, бывший королевский гвардеец и участник многих набегов на империю Великих Моголов, осторожно потер под ребрами и негромко выругался. Потом вынул из кармана носовой платок и стер плевок со своих волос, кряхтя от боли, вызванной этим небольшим усилием. Однако он не очень сердился: нелепость того, что произошло, умерила его гнев.
– Ей-богу, я остался в дураках, – пробормотал виконт и, несмотря на боль, рассмеялся.
Затем высунул язык и промокнул его платком, подивившись обилию крови на белом полотне. Еще немного, и эта фурия откусила бы ему язык вчистую.
– Вы ранены, милорд?
На тропинке, обеспокоенно нахмурив брови, стоял Джонатан Бриггс.
Грей с трудом встал на ноги и с досадой посмотрел на своего управляющего. Одно дело, когда тебя оставляет в дураках женщина. И совсем другое, когда тебя застает в этом положении твой собственный управляющий.
– Черт побери, я же сказал, чтобы вы за мной не ходили.
– Мы слышали ваш крик, милорд. – Бриггс оглядел маленькую поляну. – А где мальчишка?
Лорд встал, сделал неуверенный шаг и с облегчением обнаружил, что может дышать.
– Мальчишка, Бриггс, оказался женщиной. – Его язык все еще кровоточил; он остановился и сплюнул кровь на землю. – И не просто женщиной, а чертовски хитрой бестией.
На лице Бриггса отразилось замешательство.
– Стало быть, это она вас ранила? Я велю Хэмфри догнать ее.
– Нет. Не надо. Бьюсь об заклад, что она уже далеко.
– Так что мне теперь делать?
Грей медленно приблизился к своему управляющему и тяжело оперся рукой на его плечо:
– Помогите мне добраться до кареты и откройте ту бутылку джина, которую я взял с собой.
Бриггс неодобрительно покачал головой:
– Но, милорд, разумно ли пить, когда день еще только начался?
Грей витиевато выругался.
– Если вы, Бриггс, скажете, ради чего мне оставаться трезвым, я брошу пить. А до тех пор прошу не мешать. И я не потерплю никаких дерзостей. Вам все ясно?
Бриггс плотно сжал губы и кивнул.
К тому времени, когда они добрались до кареты, Грей чувствовал себя намного лучше. По крайней мере язык и солнечное сплетение почти не беспокоили. Насчет остального он был не уверен. В этой женщине было нечто тревожащее. Что-то такое в ее глазах, больших, темных и полных боли…
– Черт возьми, Бриггс, – прорычал он, – где мой джин?
Грей выхватил небольшую бутылку из руки управляющего и сделал большой глоток, чтобы поскорее забыться. Что это с ним? С какой стати мысль об этой дикой кошке так прочно засела в его мозгу?
– Вы по-прежнему хотите ехать в Ладлоу, милорд?
– Разумеется. Кузнец обещал, что к сегодняшнему дню починит мой толедский клинок.
– Вы действительно не хотите послать за этой женщиной погоню?
– Я же сказал, что нет!
– Но она хотела убить вас. А вдруг она вернется и попытается снова?
– Ей нужен не я, а Эллсмер. – Виконт криво усмехнулся. – Если эта ведьма его отыщет, мне будет жаль беднягу. – Он глотнул еще джина и пожал плечами. – А если она вернется, чтобы прикончить меня, невелика потеря.
– Неправда, милорд. Вы прекрасный человек, уважаемый своими слугами и арендаторами. Все в приходе почитают лорда Ридли.
Грей запрокинул голову и расхохотался:
– Какая сладкая лесть, Бриггс. Вы все делаете на совесть, как и полагается человеку чести. Но до чего же вам, должно быть, трудно! Служить человеку, который вам нисколько не нравится. Вы, насколько я помню, второй сын рыцаря, не так ли? Иными словами, вам с рождения было предопределено не унаследовать от своего отца ничего, кроме добрых пожеланий. Что ж, пожалуй, место управляющего – это неплохой выход для молодого человека, у которого нет перспектив, но есть хорошее образование. Да, деньги открывают любые двери, я убедился в этом на собственном опыте. – Он откинулся на спинку сиденья экипажа и постучал пальцами по бутылке джина. – Кстати, Бриггс, сколько я вам плачу?
– Сорок фунтов, милорд, – тихо ответил Бриггс. Он ничего не сказал, когда Грей залпом допил джин, но в его серьезных глазах отразились растерянность и тревога.
Спиртное больно обожгло язык Грея, но ничто не могло омрачить его прекрасного настроения. Он негромко фыркнул:
– Как же я, наверное, огорчаю вас, Бриггс. Похоже, ваше воспитание не в пример лучше моего, хотя обстоятель ства наши и сходны, ведь мы оба были вторыми сыновьями: вы – рыцаря, я – лорда. Весьма сожалею, что не соответствую вашим понятиям о том, каким должен быть титулованный дворянин, но хочу сообщить вам, что если вы уберете со своего лица это выражение гадливости, я прибавлю к вашему жалованью еще тридцать фунтов в год. А если не уберете, – Грей пожал плечами, – то пеняйте на себя. Имея деньги, нетрудно купить такую вещь, как преданность. – Перехватив сердитый взгляд Бриггса, он рассмеялся. – Кровь Христова, сдается мне, что если бы мой брат не умер и не оставил мне свое состояние и титул, вы бы сейчас с удовольствием съездили мне по физиономии. Впрочем, нет, вы для этого чересчур совершенный джентльмен. Вы с огромным пиететом относитесь к тому положению, которое я занимаю, даже если я его и недостоин, верно, Бриггс?
Виконт снова засмеялся. Управляющий покраснел и отвернулся.
Грей закрыл глаза. Мерное покачивание экипажа успокоило его, да и джин сделал свое дело. Как хорошо чувствовать этот приятный шум в голове. В мире слишком много страстей; слишком много эмоций растрачивается понапрасну. Вот чего он терпеть не мог. Волнения, привязанности – все это было ему ненавистно. Лучше вообще ничего не ощущать, чем страдать от ярости и горя, от всей той боли, которой подвержен человек. Его сердце подобно незаживающей ране.
Как у этой темноглазой оборванки, обуреваемой чувствами, которых он не понимает. И не хочет понимать.
– Бриггс, – снова заговорил он, – а вы помните ту рыжую подавальщицу из таверны «Королевский дуб» в Ньютоне? Узнайте, по-прежнему ли она доступна и готова услужить. Если да, заплатите ей вдвое больше того, что дали в прошлый раз, и проследите, чтобы нынче ночью она ждала меня в моей постели.
– Да, милорд. – В голосе Бриггса явственно слышалось неодобрение. Грей открыл глаза, и его губ коснулась циничная улыбка.
– О да, она пустая и алчная шлюха, Бриггс. Я это знаю. Но она, так же как и джин, дает мне то, что я хочу. Забвение.
И пусть сгинут с глаз долой все девицы с печальными глазами, которых так переполняют страсти, что это становится опасным для тех, кто оказался рядом.
Глава 2
Листву над головой пронизывали горячие золотые лучи полуденного солнца, в чаще жужжали и стрекотали букашки. Аллегра остановилась, сняла свою сбившуюся набок шляпу и вытерла влажный лоб рукавом. Затем, снова надев шляпу, стащила с себя камзол. У нее начинала кружиться голова. Вчера вечером в таверне неподалеку от Ладлоу она выпросила миску жидкого супа, но его было слишком мало, чтобы заполнить сосущую пустоту в желудке. А сегодня утром не нашлось никого, кто, увидев грязного оборвыша, проведшего ночь в придорожной канаве, захотел бы подать ему хотя бы корку хлеба. Аллегра перебросила камзол через плечо и зашагала дальше, внимательно глядя по сторонам. Но сегодня ей решительно не везло. Возле тропинки не было видно даже ягод, чтобы хоть немного утолить голод.
Девушка вздохнула. Надо было взять из карманов Ридли одну-две медные монетки, пока он, корчась, сидел на земле, слишком беспомощный, чтобы сопротивляться. Толстые горожане в Чарлстоне были готовы расстаться и с серебром, лишь бы поцеловать ее слюнявым ртом или потискать потными руками ее грудь. Аллегра еще раз вздохнула. О-хо-хо, раз ничего нельзя поделать, надо терпеть. Привратник Ридли сказал, что в Ньютоне есть работный дом. Если ни у кого в деревне не удастся выпросить еду или монетку, придется потратить еще один драгоценный день, чтобы заработать себе на ужин. Конечно, это отсрочит ее месть, но выхода нет. Она должна поесть.
«Терпение, Анна Аллегра, – говорила ей мама всякий раз, когда она считала дни, ожидая папу из Лондона с подарками для своей маленькой принцессы. – Бэньярды умеют терпеть и ждать».
«Да, мама, – печально подумала Аллегра. – Я терпела и ждала восемь долгих лет».
Она вышла из рощи и ступила на узкую дорогу, которая пересекала тропинку и уходила вниз, петляя по крутому склону холма. На другой стороне дороги росла, загораживая вид, густая боярышниковая изгородь, а чуть поодаль, словно сонный часовой, стоял островок полуобвалившейся, замшелой старой стены. Заглянув за нее, Аллегра как на ладони увидела перед собой всю долину: изумрудно-зеленые поля, огороженные живыми изгородями пастбища, усеянные маленькими белыми пятнышками – пасущимися овцами, а за всем этим, вдалеке, небольшое скопление домиков – деревушку Ньютон-на-Вейле.
– Господи, – прошептала девушка и прислонилась к стене, дрожа от чувств, не имеющих ничего общего с голодом. Будь они прокляты, эти воспоминания, причиняющие такую боль. Сколько раз приходила она сюда по этой узкой дороге или по лесной тропинке, маленькая девочка, которую вел за руку ее большой, сильный старший брат?
«Подними меня, Чарли», – говорила Аллегра, становясь на цыпочки и вытягивая шею в тщетной попытке заглянуть за стену, которая всегда оказывалась слишком высокой.
И Чарли брал ее под мышки, сажал на старые камни и заботливо обнимал обеими руками, чтобы она не упала, пока будет любоваться расстилающимся далеко внизу видом.
Девушка глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь, и закрыла глаза. Глупо уноситься мысленно в прошлое, это подорвет ее мужество. Как сделает она то, что должна, если хоть на миг поддастся малодушию? У нее нет права даже думать о себе и своей боли – нет и не будет, пока она не отомстит. Аллегра с неохотой открыла глаза, снова увидела перед собой знакомый милый простор и нахмурилась. Нет, бесполезно бороться с собой. Здесь, среди этих зеленых холмов, которые были ее домом, где благоухает тимьян, где вдалеке тянется гряда Уэнлок-Эдж и в синем летнем небе распевают жаворонки, невозможно удержаться от воспоминаний.
Перед ней встало лицо Люсинды. Какой красавицей была она в шестнадцать лет и как радостно блестели ее глаза, когда отец говорил о браке, который он собирался устроить для своей старшей дочери. Он нашел для нее отличного жениха. Красивого и влиятельного молодого герцога. Того не беспокоило, что его будущий тесть не лорд, а всего лишь баронет: Люсинда была так хороша, что этот изъян не имел значения. Когда отец заговорил о ее предстоящем замужестве, она зарделась, сделавшись розовой, как летний закат над трубами Бэньярд-Холла, а Чарли, увидев ее смущение, стал ее дразнить. А затем отец рассказал о политических сварах между вигами и тори, которые сотрясали Лондон, но говорил он о них равнодушно – ведь все это было так далеко от их безмятежной жизни – и, быстро закончив, приказал слугам подать ужин на лужайку, где росли старые дубы.
В прошлом, когда страну раздирали гражданские войны, Бэньярды не чурались политики. Дедушка, как и большинство его соседей, шропширских дворян, был роялистом и поддерживал короля. А Уикхэмы, выскочки из Честера, связали свою судьбу с Кромвелем. Пользуясь его щедротами, быстро разбогатели и, отхватив себе обширное поместье в соседнем приходе, получили земли и титулы, о которых прежде не могли и мечтать. Подумать только, дать баронство Эллсмер семейству каких-то ничтожных клерков!
Когда король Карл вернул себе трон, Уикхэмы каким-то образом умудрились сохранить свое положение. Правда, из всех владений у них остался только один небольшой помещичий дом, но это нисколько не уменьшило их гордости и высокомерия. Дедушка и старый лорд Эллсмер ненавидели друг друга много лет, соперничая при дворе и ссорясь всякий раз, когда случай сводил их в Шрусбери или Ладлоу.
Отец был сделан из другого теста. Он избегал ядовитого кипения политических страстей и не желал ничего другого, кроме как жить в мире со своими соседями и с тем монархом, которого судьбе было угодно усадить на английский трон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42