- Зря это он, - выдавил наконец из себя Григорий, - зря, - и, утопив голову в костлявые плечи, принялся кряхтеть и ежиться, точно его дрожь пробирала и не мог он ее унять.
- Можно к вам, погорельцы? - спросил в уже открытую дверь Лихарь. Шагнул журавлинно, на полкомнаты, птичьим круглым глазом сверху вниз на ребят покосился и фыркнул оглушительно: - А что, веришь ли, сидите, как погорельцы-сироты, вроде штанов последних лишились и не сегодня-завтра вам помирать.
- Да мы не об этом, - распрямился Григорий и сунул в руки Лихарю Славкину записку.
- А-а-а, - протянул Лихарь, пробежав записку глазами. - Это виновник-то главный. Трусоватый, выходит, малый. Нашкодил и ходу.
- Неправда, - сказал Андрей. - Он парень хороший. И работал, дай бог каждому... А такая штука с каждым могла случиться. Правда, побалабонить любил. Но он не трус, - и, поймав недоверчивый насмешливый взгляд, Андрей загорячился. - Да, не трус! Мы знаем.
Григорий покивал головой.
- Это точно. Да и сами ж вы поймите, Антон Антонович, был бы сволочной мужик, он бы канючил ходил, плакался, боялся бы деньги, заработок потерять. А этот... читали же, что он пишет. И про деньги. И про то, что нам трудно будет его исключать. Нам трудно, - подчеркнул он. - И потом пишет: а ведь надо. Нет, - поднял Григорий глаза на Лихаря. - Он парень стоящий.
- Так какого же, извините, черта... - медленно и почти шепотом начал Лихарь и потом не выдержал, громыхнул: - Какого черта вы его отпустили! Стра-а-а-нная логика у вас! Значит, Ивана вы примолвили, простили драку. А другу своему, не когда-то, а уже сейчас хорошему человеку, вы простить не можете. Пусть мучается, так, что ли? Вот какие мы добрые люди!
- Но мы ж, Антон Антонович, не знали, что он уедет. Если б знали...
- Надо знать, - жестко отрезал Лихарь. - Иначе какие вы к дьяволу товарищи! Какие комиссары!
- Если б знали! - помолчав, снова взорвался Лихарь и Андрея передразнил: - Если б зна-а-али... Поезд когда уходит? Или тоже не знаете?
- В половине девятого.
- Ну вот. Только десять минут, как ушел. Могли бы на атээсе смотаться на станцию. Или сейчас вон садись на атээс, дуй до третьему профилю, напрямую к Комсомольскому полтора часа хода, а поезд туда к одиннадцати часам лишь доберется. Да стоит там полчаса. А вы сидите...
- Поехали! - перебил его Андрей и, вскочив с места, бросился к двери, быстрей, Антон Антонович.
- Быстрей! Ура-а! - вскочил Лихарь и ручищами замахал. - Быстрей! Давай! - но с места не двинулся, а снова на табуретку плюхнулся. - Приехали.
Андрей с Григорием смотрели на Лихаря недоуменно. Они ничего не понимали.
- В конторе у меня сидит ваш голубчик, - проговорил Лихарь спокойно. Сидит. Протоколы переписывает. Собраний. А то, видишь ли, у меня руки не доходят, а приедут, проверят - втык получу.
- А где ж вы его...
- Изловил-то? Где изловил, там его нету. Вот так. А записочку эту давайте уничтожим. А то у вас люди больно остроумные.
- Правильно, - согласился Андрей. - Пойти, что ли, к нему сходить? Штаб-то во сколько?
- В десять.
- Куда ты навострился! - с шутливой серьезностью принялся ругать его Лихарь. - Парня от дела отбивать, от моих протоколов. А-а-а! - вдруг замер он осененный. - Пойдем, пойдем, голубчик, - вскочил он и сграбастал Андрея. - Пойдем. В две руки быстрее получится. Как я сразу не догадался!
А потом вдруг остыл:
- Нет. Не стоит. Пусть один посидит. Ему так лучше.
* * *
Штаб заседал до половины двенадцатого. И до половины двенадцатого Андрей бродил по лагерю, жадно ловил каждое громкое слово, что пробивалось из вагончика штаба. А Зоя то бежала за угол, к окну, то приникала к двери.
- Нормально, точно слышала, - успокаивала она Андрея. - Простили.
Но уже через минуту чуть не плакала:
- Выгоняют-у-т. Вот, ей-богу. Ой, что же делать?
Наконец дверь штаба распахнулась, оттуда вышел Григорий и сказал:
- Порядок, порядок, хлопцы. Порицание, и недельный заработок фьють! присвистнул он и поднял глаза к небу.
А потом, в комнате, Андрей спросил у Славика, не зная, спит тот или нет:
- А страшно было уезжать, Слав?
Тот поворочался и прошептал:
- Тоскли-иво. И знаешь, - перевесился он с кровати, чтобы Андрей лучше слышал. - Как насовсем от вас уезжал. Навсегда. Да оно и верно, если разобраться. Ведь так бы друг на друга косо и глядели. И у вас обида, и у меня тоже. Точно?
- Да, наверное...
Ничего больше Андрей не сказал, он сжался в комок под одеялом и засопел ровно, будто заснул. Ему было стыдно, что не он, и не Григорий, и даже не Зоя - причина Славкиного возвращения. И боялся Андрей, что Славик заговорит об этом. А что ему ответить?
19
Казалось, что самое трудное позади: фундамент, обвязка, столбы основы. И теперь спортзал будет расти, поднимаясь словно на дрожжах. Сделай у бруса с одного конца шип, с другого - паз и клади. Рядом следующий. Положил один брус - на дюйм простенок вырос. Два бруса - вдвое больше. И гони так до самого верха.
Но незнакомое дело просто лишь в чужих руках да на языке.
То брус кривой - не положишь же его - надо прямить, делая надрезы с выпуклой стороны. Но сколько? И как глубоко, чтобы он не "ослаб", надрезанный? То вдруг окажется, что такой на вид красивый, хорошо размеченный и - о, счастье! - аккуратно вырубленный шип не годится, в сторону смещен. А намного подтесывать его нельзя: из шипа получится "пшик" и тогда начинай все сначала. То незаметно для глаза начнет стена "заваливать" внутрь или наружу, и отвес ясно покажет, что работа никуда не годится.
А тут еще этот проклятый дождь, и сапоги - склизь несусветная, того и гляди вместе с брусом брякнешься.
- Одурел ты, Андрюха, - шипел Славик. - Здесь шип нужен, - и ядовито: Может, ты умеешь два паза вместе скреплять, тогда я извиняюсь. Прошу, - и освободил место.
- Хватит, ну тебя к черту с остроумием...
- Ничего что-то не выходит. Парни уже по второму венцу кладут...
- Спокойно, не психовать.
- Бугор, иди-ка сюда. Разберись с этой клеенкой. Уводит в сторону угол, и все.
- Подождите, сейчас.
Лихарь из-за спины спросил:
- Кто, кого, куда уводит?
Андрей обернулся. Лицо Антона Антоновича было мокрым, мокрой была и рука, которую протянул он Андрею:
- Здравствуй, - и громче, для всех: - Общий привет, молодежь! - И снова к Андрею: - Так в чем дело?
- Угол уводит, Антон Антонович...
Лихарь глянул вдоль торца стены, надвинул поглубже фуражку, сказал:
- Брус кривой. Маловато выпрямили. И вот здесь подтесать маленько надо. Снимаем. Ну-ка, раз-два... Еще один рез сделаем. А ты, Слава, пока заготавливай на следующий венец. Только попрямее выбирай.
- Черт их разберет, - обиженно прогудел Славик. - Они вроде все прямые.
- А ты вот так... - Лихарь припал к земле, почти лег возле штабеля брусьев, удерживаясь лишь на руках, прикрыл один глаз.
- Вот так... В торец ему глазом стрельни, и сразу видно.
Славик послушно опустился на землю и, убрав со лба космы, долго глядел одним глазом на брус, словно прицеливался.
- Андрей, пилу, - командовал Лихарь.
- Скоба, "Дружба" у тебя? Да ты оглох, что ли?!
- Видимо, у меня.
- Видимо, невидимо... Этого хохла я скоро драть буду, - угрюмо пообещал Славик. - Обрати внимание, бугор! Он все утянул. И пилу, и дрель.
- Пороть хохла!
- Он просто хозяйственный...
- Пороть хозяйственных!
- Поро-о-оть!
Лихарь смеялся, закидывая назад маленькую головку в щегольской кожаной фуражечке. А взяв топор, лежащий подле стены, тотчас сморщился. Подбросив его, на лету перехватил поудобнее длинной четверней беспалой руки.
Андрей, понимая, что Лихарю держать топор искалеченной рукой неловко, попросил:
- Давайте я...
Но Лихарь будто и не слышал, легко махал топором: ровная тонкая щепа валилась в сторону.
- Ложим, - сказал он, поднимая брус, и закричал: - Бригадир! Иди сюда, с топором.
Когда Володя подошел, Лихарь взял его топор, недовольно чмокнул губами, спросил:
- Плотничал?
- Приходилось.
- По топору видно. Но ты же - бригадир. Почему у ребят не топоры, а колуны?
- Понимаете, Антон Антонович, - замялся Володя, - как работали на лесоповале, так и...
- Ясно, - оборвал его Лихарь. - Покажи людям, пусть переделают. Это же мучение, и точности никакой.
- Давай, Андрей, следующий брус. Славик, готово?
- Момент.
- А ты с метром не суетись, - Лихарь присел рядом. - Тебе, веришь ли, всякий брус приходится метром мусолить. А ты шаблончик сделай. - Лихарь вытащил из кармана толстый, чуть не в руку, плотницкий карандаш и вычертил на листе толи шаблон, тут же топором его аккуратно вырезал.
- Оп-ля! - обрадовался он. - Весело и красиво. Приложил и - фьють. Лихарь засмеялся. - Понял?
- Ага.
- Ну, поехали.
Новый брус лег ровно.
- Ладно, - подал Лихарь Андрею топор, - передаю эстафету боевой, трудовой и прочей славы. Не уроните.
И пошел вдоль стен, высокий, сутулый.
- Сейчас мы этим чертям покажем, - обрадовался Славик. - Чуть-чуть на меня. И еще чуть-чуть. Давай сверли, - и криком бригадиру: - Бугор, у тебя знамя есть?
- Какое еще знамя?
- Красное, конечно, переходящее. С надписью: "Самому лучшему строителю".
- Нету.
- Пойду сегодня командиру жаловаться. Должна же страна знать своих героев. Пусть меня флажком отметят.
- У кого сверлилка?
- Что ты его обухом гладишь, смотреть тошно. Ахни разок посильней.
- Видимо, бугор, придется так и оставить.
- Переверни. Внутренняя сторона будет штукатуриться.
- Ты смо-отри... Какая красота! Бугор! Иди полюбуйся.
- Сам приду полюбуюсь! Я не бугор, я живо порядок наведу, бракоделы.
А дождь все сыпал и сыпал, и мокрое топорище скользило, норовило вырваться из руки. Сухим был лишь мох, которым прокладывали стены, заботливо прикрытый куском толи.
- Парни, гляди, какие невесты пошли!
- Где?
- Вон, у столовой!
- В синем плаще - ножки! Я тебе дам!
- Э-зх, хоть поговорить за жизнь да за женщин.
- А откуда эти подруги?
- Тю! Не знаешь? Три дня как приехали. Из Куйбышева. Я уже познакомился. Окончили школу. Всем классом собрались в Сибирь. Все хвостом в сторону, а они плюнули и вдвоем приехали.
- А где работать будут?
- В столовой.
- Хлебно.
- Молодцы, девахи!
- Ну, хорош, народ, кончай языком болтать, слышно ведь.
- Мы что... Мы о них положительно.
А дождь все сыпал и сыпал, и в поселке было серо и пустынно, только временами взвизгивала лесопилка и приглушенно бормотал движок электростанции, расстилая сизый дым по раскисшей холодной земле.
И ругали дождь, но он был равнодушен к людским словам. И с надеждой искали хотя бы малую прогалину в небе - тоже напрасно.
К площадке подъехал тягач, и Степан, выглянув из кабины, крикнул:
- За брусом поидемо?!
- Андрей, Слава, поезжайте. Только выбирайте попрямей. На двадцать четыре или на тридцать шесть. На восемнадцать не надо, возиться с ним.
Радостно загоготав, ребята помчались к тягачу. Какая-никакая, а перемена в работе. Правда, нагрузить тягач брусом - дело нелегкое, особенно если лиственница пойдет, да сырая - хребет трещит. Нагрузишь, и руки трясутся, словно у контуженного. Но все же работа живая.
Тягач, недолго пробежав по улице, остановился у высокого крыльца столовой.
- Хлопцы, - сказал Степан. - Пошли перекусим трохи. Жинка повезла пацанку в Комсомольский, до больницы. Я утром и не ив.
Ребята отказались. Через час обед. А в столовой та же еда, известная, уже опостылевшая: вермишелевый суп с тушенкой да тушенка с вермишелью.
Из столовой на крыльцо шумно вывалила ватага людей.
- Поел на рупь, а брюхо пустое! - раздался голос Ивана.
- Тебе сейчас много надо. Ты при деле, при студентке.
- Заткнись.
- Не буду, не буду святого имени касаться. Как же, сестра отряда... Сестра... Подвинься, я рядом лягу.
- А-а-а!
Ребята выскочили из кабины. С высокого крыльца по ступенькам уже катился какой-то парень. Упав на землю, он вскочил и бросился вверх. Иван коротким ударом заставил его повторить путь.
Парень снова поднялся. Но путь ему преградил Славик.
- Хватит. Гонг уже прозвучал.
- В гробу я твой гонг видел! - окрысился парень, отталкивая руку Славика.
- Спокойно, товарищ, спокойно, - миролюбиво сказал Андрей, становясь перед Славиком. - Иван, в чем дело?
- Да так, - спускаясь с крыльца, проговорил Иван.
- Я же в шутку, а он, гад...
- Ну, значит, пошутковали, - безразлично сказал Иван. - Ты пошутил, и я пошутил. Нравится, можем продолжить? - поднял он голову.
- Что вы как фраера?! - вскрикнул маленький краснолицый человечек с белыми усиками. - Из-за бабы...
- Тоже шутишь? - шагнул к нему Иван.
- Ну, бей! Ну, бей! - рванул краснолицый на себе телогрейку.
- Заслужишь - без просьб уважу, - и медленно сошел с крыльца, и так же медленно, не оглядываясь, пошел прочь.
Трогая вспухшее подглазье, обиженный проворчал:
- Ладно, не последний день вместе живем.
- Языком надо меньше ляскать, халява! - оборвал его краснолицый.
- Что за шум, что за гай? - выходя из столовой, спросил Степан. Поихалы?
- Поехали.
Андрей уже на гусеницу залез, когда за полу телогрейки его потянул краснолицый.
- Два слова, - сказал он.
Андрей спрыгнул на землю.
- Я тебе вот что скажу, а ты уж сам соображай. Какой-никакой Ванюшка а человек, и играться с ним совестно. Большого ума не надо, чтобы его охмурить. Такая дева... День, два, ну, месяц она с ним поцацкается, а потом уедет. Куда ему деваться? Снова ведь к нам. А он мужик... с придурью. Так что не надо с ним баловать! - краснолицый глядел строго.
Андрей ничего не ответил, полез в кабину.
- Чего он? - спросил Славик.
- Ты же слышал.
- Слышал. А чего он?
- Никак хлопцы мирно не живут, - трогая с места, сказал Степан. Пьяные дерутся и у трезвом виде драться начали. Прямо просются у тюрьму, и все. Их оттягают, а они просются...
У лесопилки тягач нагрузили быстро. Тяжелые плахи с грохотом катились по кузову.
- Кабину не сверните! - кричал Степан.
До обеда три ходки сделали, вроде развеялись. А потом снова пошла прежняя песня: шип да паз, клади и давай следующий.
Перед самым концом работы Володя вдруг закричал:
- А ну, давай сюда, народ! Быстро!
- Опять митинг, - сплюнул Славик и вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что случилось на противоположном углу спортзала, который клали два Петра.
- Пошли, зовут...
Когда все собрались, Володя сказал:
- Проводим семинар: как не надо работать. Глядите.
Он приложил к углу отвес и оглянулся, приглашая убедиться, что позвал не зря.
Все охнули: нитка отвеса постепенно уходила от стены.
- Как же это вы, хлопцы?
Петя-маленький бросился в атаку:
- Ну и что? Вот вы какие, мужики! Прямо все чтоб тютелька в тютельку было?! Да? Ну, немножко скривили. Выведем, совсем незаметно будет.
- Если не рухнет...
- Не каркай. Сам-то угол ведешь лучше, что ли?
- Проверь, - угрюмо ответил Скоба.
- И проверю.
Петя побежал вдоль стен по лесам, останавливаясь возле каждого угла, промеряя. От последнего он уже не спешил, а шел медленно, даже остановился, перевязал шнурки на кедах и, подходя к ребятам, засвистел что-то бравурное.
- Убедился?
- Тоже не сахар.
- Так же, как у вас?
Он промолчал, уселся на стену, закурил и отвернулся. Профиль его был надменным и обиженным.
- Как же это вы, парни?
- Вы что, без отвеса работали?
- Все ты, детинушка, - ткнул локтем своего тезку Петя-большой. Глаз-ватерпа-ас...
- А ты что?! Ты что?! У тебя головы нет!? Да?! Нашел стрелочника. Ага, я виноват, а ты ни при чем...
- И я, конечно... Оба виноваты. Чего говорить... промахнулись...
Володя ползал возле угла на коленях, прикладывая отвес то к одной стороне, то к другой, а потом забрал у Скобы окурок сигареты и задумался.
Молчали, вздыхали один горше другого.
- Ну, чего как на поминках расселись? - не выдержал Петя-маленький. Ругайте, так хоть в открытую, а не про себя.
- Видимо, этим стену не выправишь, - выдохнул Скоба.
- Ну, так придумай, как выправить, мудрец. Видимо-невидимо.
- Хватит, ребята, ругаться.
- Да, народ. Думайте.
- Ты, бугор, тоже не сиди. Выправить можно стену, как ты считаешь?
- Как ты ее выправишь? А дальше начнешь лепить, вон какое пузо будет.
- Главное - не красота, а прочность.
- Это - спортзал, а не комната смеха.
- Можно попробовать потянуть талью.
- А не рухнет от тали?
- Смотря как тянуть.
- Бросьте, мужики, только начали строить и собираемся уже туфту лепить. С одной стороны - талью, с другой - талью. Люди засмеют.
- Разламывать - время терять.
- Нажать можно.
- Языком.
- Как твой работает - вполне.
Петя-большой, до этой поры молчавший, поерзал на месте так, что крякнули под ним доски, заговорил:
- Переделаем... Правильно я говорю, Петро? - нагнулся он к тезке.
- Переделаем, - вздохнул тот.
По местам расходились молча. И еще минут десять не было слышно ни пил, ни топоров: каждый снова и снова промерял свои стены и угол. И звук отрываемых брусьев резал слух.
А каким уродливым выглядело их детище! Выдранный угол скособочил постройку. Тошно было глядеть.
- Ну что, строители? - засмеялся проходивший мужчина. - Шили - пели, а теперь порем и плачем.
Даже Славик промолчал, вскинулся было, рот раскрыл, а потом махнул рукой и сгорбился, зашагал быстрее, обгоняя медленно идущих ребят, и от его сапог полетели ошметки грязи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18