Мне показалось, что это вам будет очень кстати.– О, Кристофер… – Когда она подняла на него взгляд, в глазах ее стояли слезы. Она обвила руками его шею. – Всю свою жизнь я мечтала об этом.Он обнял ее, улыбнувшись ее радости, – именно ее он и ожидал.– Держу пари, там вы встретите много людей с синими пальцами, и никому из них в голову не придет стыдиться этого.Стоя на коленях, склонив голову набок, она поцеловала его, а его руки заскользили по ее телу. Сердца их учащенно бились.Оторвавшись наконец от его губ, она посмотрела ему в глаза.– Никто и никогда не делал мне таких подарков. Никто не понимает меня так, как ты, Кристофер Лаллек. Как тебе это удается?– Не знаю.– Такое впечатление, что иногда ты меня видишь насквозь! Если бы кто-то попросил меня выбрать самый лучший подарок для себя, я бы и то не смогла этого сделать. А ты угадал!Он лишь улыбнулся.Обнимая его, она вновь краем глаза взглянула на буклет.– Эта затея обошлась тебе в кругленькую сумму. Я знаю, что мне следовало бы отказаться, но я не собираюсь этого делать. Мне чертовски хочется туда попасть! Лонгвуд Гарденс! Боже мой, Кристофер, ты ангел!И она поцеловала его. Оба были бесконечно счастливы в эту минуту, счастливы тем, что живы, что они вместе в этот удивительно солнечный декабрьский день.Он лег на спину, увлекая ее за собой, и она радостно прильнула к его груди, целуя, целуя, целуя его, не в силах остановиться, отдаваясь наслаждению, которого была лишена все долгие годы женского одиночества. О, этот теплый влажный рот, как сладко погрузиться в него языком. И ощущение упругого, сильного мужского тела под собой – оно тоже наполняло ее блаженством, которого так давно не испытывала. Поцелуй затягивался, и глянцевый буклет в ее руке явно мешал. Она отбросила его на ковер и освободившейся рукой коснулась его волос. Ее правая нога была зажата меж его ног, и она слишком хорошо чувствовала то, во что она упиралась. Она поджала колено и еще сильнее ощутила твердую, возбужденную плоть мужчины, который желал ее, и сознание этого наполняло ее огромной радостью. Он тоже приподнял колено, просунув его меж ее ног. Обхватил ее бедра и резко притянул к себе. На нем были джинсы – жесткие и шероховатые, и она ощущала их грубую ткань. Иногда, после смерти Билла, она думала: суждено ли ей еще когда-нибудь заниматься этим. Эти мысли посещали ее, когда она лежала одна, в темноте, мечтая вот так, как сейчас, вновь почувствовать себя живой и сексуальной.– О, Кристофер, – шептала она в его раскрытые губы, – ты так хорош. Все мне приятно в тебе. Волосы, мускулы, даже бакенбарды. Я так давно не любовалась лицом мужчины.Она потерлась щекой о его чисто выбритую кожу и покрыла поцелуями его лицо. Его руки вновь скользнули под свитер и легли на ее груди. Она вздрогнула, изогнулась и замерла, закрыв глаза, смакуя наслаждение, которое вновь вернулось к ней после стольких лет.– Это было так давно. Иногда мне даже казалось, что я просто увяну и уже никогда не смогу почувствовать себя женщиной. И вот ты рядом, и ты вернул меня к жизни. Боже, как это здорово!– Что ты хочешь? – спросил он хриплым голосом, в то время как она продолжала целовать его. – Хочешь, займемся сексом?– Я не могу. Хочу, но не могу. У меня с собой ничего нет и…– У меня есть.– Ты предвидел все заранее.– Мы оба предвидели это.– Может быть. – Ее руки теребили его волосы, глаза у обоих были закрыты. – Я думала о нашем свидании с самого воскресенья, но, если бы я купила презерватив и явилась с ним сюда, я бы выглядела… ну, ты знаешь как. Я не смогла заставить себя сделать это. Кристофер, мне сорок пять лет.– И ты еще более сексуальна, чем раньше.– Мне пора возвращаться в магазин.– Да, конечно, представь, что ты уже туда идешь.Не открывая глаз, он все ласкал ее груди, и возбуждение волной разливалось по ее телу. Ноги их сплелись, и она по-прежнему упиралась ступней в его икру. Он сомкнул руки на ее спине и шарил по застежке лифчика.– Не надо… пожалуйста. Мы и так зашли довольно далеко. Пожалуйста, Кристофер… пожалуйста… Не искушай меня.Он уступил и гладил ее груди сквозь ткань лифчика.– Мы не сможем избежать близости, и ты это знаешь.– Бог мой, меня пытаются соблазнить, подумать только. – Она запрокинула голову, а он целовал ее в шею.– Да, точно.– Тридцатилетний мальчишка.– Тридцатилетний – это уже далеко не мальчишка.– Конечно, нет, и я чувствую это.– Так что скажете… миссис Робинзон?Она улыбнулась и открыла глаза, тут же встретившись с ним взглядом. Он тоже улыбался, поддразнивая ее. Они лежали на ковре, вглядываясь друг в друга, словно пытаясь по лицам прочитать мысли… ее глаза цвета ржавчины неотрывно смотрели в его голубые.– До меня только что дошло, что я сейчас занимаюсь в точности тем, от чего предостерегала Джои в прошлую субботу ночью. Неужели ты думаешь, что я смогу и дальше сопротивляться, если мы будем продолжать в том же духе? Хороша же я: проповедую сыну одно, а сама поступаю наоборот. Но, черт возьми, Кристофер, с тобой так хорошо, я даже не могу выразить это словами. Но если мы окажемся в постели – что потом? К чему это приведет? Что, если все откроется?– Знаешь, у тебя очень много всяких «но». Может, все это приведет лишь к тому, что мы хорошо проведем вместе время. Что в этом плохого? Наслаждаться друг другом в постели – для меня это естественное продолжение нашего чудесного общения. Кроме всего прочего, мы оба свободны. И давно совершеннолетние. И оба очень хотим этого.– Юноша, ты можешь повторять мне это снова и снова.Она откатилась от него и села, чувствуя, что дрожит от волнения. Облокотившись на колено, она смахнула с лица непослушные пряди волос.– Хорошо, предположим, что мы оказались в постели. Я живу в современном мире с его проблемами. И хотела бы знать твою прошлую сексуальную жизнь.Он тоже сел, расставив ноги, и, поймав ее ступню, прижал к себе между ног, нежно поглаживая ее сквозь тонкий нейлон колгот.– Если презерватива для тебя недостаточно, скажи лишь слово – и я завтра же утром пройду обследование на спид.Она, может, и жила в современном мире, но эти слова глубоко тронули ее. Какая порядочность! Не каждый мужчина предложит это!– Ты это серьезно?– Конечно, серьезно. Мы начинаем новую жизнь.Ей вдруг стало страшно: она подумала, что, похоже, – Боже, да возможно ли это? – влюбляется в него. В мужчину, который на пятнадцать лет моложе нее.Он спокойно продолжал:– В последний раз у меня была близость с женщиной года два назад. Мы встречались почти полгода, потом она переехала в Техас, получив повышение по службе. До нее, насколько я помню, у меня было четыре романа, это с учетом старших классов школы. Я никогда не был дамским угодником. Чаще всего я бывал одинок.Она убрала ногу и поджала ее под себя. Взяв его руки в свои, она внимательно рассматривала его ладонь, одновременно сгибая и разгибая его пальцы.После некоторой паузы она вгляделась в его чистое, красивое лицо.– Мне нужно время, чтобы подумать обо всем, Кристофер. Не могу отделаться от мысли, что поступаю неправильно.– Потому что я моложе?– Отчасти, да.Он посмотрел на свою руку, лежавшую в ее руках.– Что ж, этого я изменить не в силах. Я всегда буду моложе, и всегда найдутся те, кто сможет обвинить тебя в растлении малолетних. Я это знаю.Удрученные, они оба молчали. Она положила руку ему на плечо.– Мне очень, очень нравится твой подарок. В жизни я не встречала человека более чуткого, чем ты. Даже о Билле я не могу сказать такого, честное слово.Он посмотрел на нее и робко улыбнулся.– Что ж, как бы то ни было, это начало, не так ли?Она тоже улыбнулась.– А теперь мне действительно пора на работу. Можно, я пойду в ванную?– Конечно.Она взяла свою сумочку, в ванной расчесала волосы и мазнула губы помадой. Когда она вышла, он уже снял с вешалки ее куртку. Он помог ей одеться, потом, обняв за плечи, повернул лицом к себе.Наклонившись, он прильнул к ее губам прощальным поцелуем – нежным и долгим.Когда поцелуй закончился, она коснулась его губ подушечкой указательного пальца.– Спасибо тебе за ленч.– Пожалуйста. В любое время к вашим услугам.– И за билеты спасибо.Он лишь улыбнулся в ответ и поцеловал ее палец.– В сочельник, – тихо произнесла она, отступая назад. – В одиннадцать. Буду ждать тебя. – И прошептала: – Пока. Глава 13 Крису выпало дежурить и в сочельник, и в Рождество – с трех до одиннадцати. Дежурства в рождественскую ночь всегда доставляли много хлопот полицейским: вызовы поступали один за другим. Хотя поводами для них служили обстоятельства не совсем обычные. Звонили, как правило, одинокие пожилые люди, которые, дабы избежать одиночества в сочельник, выдумывали различного рода недуги – с тем чтобы оказаться в больнице с кем-нибудь, ощутить внимание к себе, почувствовать тепло человеческих рук, заботливо ухаживающих за тобой.Дежурившие в ту ночь ожидали звонков от старушки Лолы Гиддресс, от которой так мерзко пахло, что после нее приходилось проветривать машину. Каждый год в это время давал о себе знать и желчный пузырь Фрэнка Тинкера. Старик называл всех полицейских «сынками» и предлагал каждому понюхать табачку из его табакерки, а еще ему в дороге требовалась плевательница, и, наконец, он всегда просил везти его в больницу через Брисбин-стрит. Когда машина сворачивала туда, он устремлял взгляд слезящихся глаз на двухэтажный домик, где он рос в семье из шести человек, из которых на этом свете остался лишь он один. Как всегда, звонила и Эльда Мински, которая выплывала из дома в побитом молью лисьем палантине модели девятьсот тридцатого года и жутком, усеянном блестками тюрбане на лысой голове, готовая в очередной раз повторить историю о том, как она бежала от русской революции в Америку, чтобы петь на одной сцене с Карузо и Падеревски. С особым нетерпением ожидали дежурные звонка от Инез Герни, доброй старушенции, сгорбленной, как басовый ключ, которая выходила из своего дома, семеня детскими шажками – по-другому она уже не могла, – с неизменной коробкой берлинского печенья, предназначенного каждому, кто будет так добр и поздравит ее с Рождеством.В этом году на вызов Инез ответил Кристофер.Когда он постучал в ее дверь, она уже собралась и ожидала, пока за ней приедут, – в домашнем чепце, завязанном под подбородком, и допотопных резиновых ботах с молнией впереди и меховой опушкой вокруг щиколотки. Когда Инез двигалась, подошвы ботов не отрывались от земли.Кристофер тронул козырек своей фуражки в знак приветствия.– Срочный вызов, миссис Герни?– Да простит меня Бог, да, но нет нужды так уж торопиться, – шамкая вставными челюстями, произнесла она. – Я чувствую себя намного лучше. Если вы подадите мне руку, молодой человек, и понесете это…Он взял из ее рук красную жестяную коробку с изображением рождественских венков на крышке и проводил старушку к патрульной машине.– Я подумала, что докторам, возможно, понравится мое берлинское печенье. – Эту фразу она повторяла из года в год. – И, разумеется, вы тоже можете попробовать. Мой, о, мой… – Она попыталась взглянуть на небо, но ее остеохондроз не позволил ей сделать это.– Ну не божественная ли сегодня ночь? Как бы думаете, молодой человек, можно сейчас увидеть звезду Вифлеема?– Думаю, что да, только я не знаю, какая она. А вы сможете отыскать ее?Он остановился, предоставив ей возможность продолжить поиски звезды. Она подогнула колени и запрокинула голову, насколько это было возможно, вновь устремив взгляд в небо.– Нет, наверное, не смогу, но, когда я была маленькой девочкой, мой папа учил меня находить Кассиопею и Орион и все созвездия. Мы жили на ферме близ Ортонвиля, и, знаете, небо над прериями казалось таким огромным. Вам доводилось бывать в Ортонвиле, молодой человек?– Нет, мадам, никогда.– Это сельский край. Страна гусей. Знаете, по осени эти дикие гуси улетали целыми стаями, их было так много, что они затмевали солнце. А когда садились на кукурузное поле, так трубили на всю округу, что было слышно аж в Монтевидео. Папа всегда подстреливал одного гуся к Дню Благодарения и одного – к Рождеству.Они продолжали свой путь к машине – она опиралась на его руку, а он с трудом сдерживал шаг, приноравливаясь к ее старческой походке. Она все говорила и говорила – о рождественских обедах на их ферме близ Ортонвиля; о том, как ее мать квасила капусту; что она добавляла, чтобы капуста была кислой и в то же время сладкой; сетовала на то, что у нее самой никогда не получалось такой капусты, как у матери.Чтобы забраться в машину, ей понадобилась помощь, и наконец она, вытянув ноги, уютно устроилась на переднем сиденье.– Присматривайте за своей сумочкой, – сказал он, приподнимая сумку, чтобы захлопнуть дверцу.Усевшись за руль, он сообщил диспетчеру свои координаты и маршрут, и миссис Герни спросила:– Не хотите ли попробовать моего печенья?– Конечно, не откажусь. Я – холостяк, так что домашней кухней не избалован.– Я использую только настоящее масло и кардамон. Некоторые думают, что это мускатный орех, но нет, это кардамон. Это мой секрет.Она с трудом открыла коробку. Пальцы у нее были скрюченные, а кожа выглядела, как усиженный мышами папирус.– Ну вот, наконец-то, – сказала она, когда крышка все-таки поддалась.Пока доехали до больницы «Мерси», он съел три печенья, признавшись, что в жизни не пробовал ничего более вкусного, чем вызвал довольную улыбку на сморщенном старческом личике миссис Герни.В холле больницы он проследил, как ее увозили в кресле-каталке: коробка с печеньем лежала у нее на коленях, и старушка рассказывала молоденькой няне о настоящем масле и кардамоне, которые она использовала при выпечке.Вернувшись к машине, Кристофер почувствовал необъяснимую грусть. Привкус специи со странным названием «кардамон» все еще оставался во рту. В машине витал запах нафталиновых шариков, и он почему-то подумал, что миссис Герни, наверное, подкладывает их в постель, чтобы лучше сохранить свое тело. Бедная старушенция. Жалкое одинокое существо, тем не менее чувствовавшее потребность сделать кому-нибудь подарок к Рождеству. Кто может вызвать большее сострадание, нежели человек, которому некому сделать подарок?Эти грустные мысли заставили его задуматься о своих родителях, которым Бог послал двоих детей и которые бросили на произвол судьбы обоих. Интересно, что они делают сегодня ночью в своей маленькой мерзкой хибаре в «Линкольн эстэйтс»? Есть ли у них елка? Праздничный ужин? Подарки? Хоть что-нибудь? И где сейчас Джинни? Все еще в Лос-Анджелесе, путается с этим торговцем наркотиками? Все такая же толстая, с сальными волосами, истинная дочь своих родителей? Он представил на мгновение, какой могла бы быть Джинни, если бы осталась здесь, закончила среднюю школу, вышла замуж за порядочного человека, родила парочку детишек. Каким бы тогда был ее дом в этот вечер? Может, он пошел бы к ним в гости, принес подарки племянникам и племянницам, помог бы зятю разложить детские игрушки в рождественские чулки. Он попытался представить своих родителей в роли бабушки и дедушки, но образ этот почему-то не складывался.Господи, до чего же тихо на городских улицах в сочельник! Скопление машин можно увидеть лишь возле церквей и больше нигде. Раз в году закрыты бары. Даже светящиеся рождественские украшения, свисающие с фонарных столбов на Мэйн-стрит, выглядят жалкими и всеми забытыми.Он подъехал к дому Ли, но не заметил никакого оживления. Рестоны, наверное, как и все, были в этот час в церкви.Развернувшись в конце Бентон-стрит, он еще раз проехал мимо их дома, мечтая лишь о том, чтобы поскорее закончилось дежурство и он смог бы вернуться в эту обитель семейного уюта.Радио в машине все это время молчало. Он проехал Мэйн-стрит, свернул направо, вырулил на скоростное шоссе и направился в сторону своего дома. Убедившись, что рация на месте, он поднялся в квартиру, прошел к холодильнику и, открыв дверцу, долго стоял, разглядывая гигантский кусок ветчины. Она была упакована в сетку и весила не меньше восемнадцати фунтов – это был рождественский подарок, который получил каждый сотрудник полиции Аноки от благодарных родителей мальчика, спасенного стражами порядка прошлым летом, когда тот упал в бассейн.В холодильнике лежала ветчина.А где-то неподалеку прозябали его непутевые родители.Протягивая руку к заветному куску мяса, он вдруг подумал, что не слишком-то отличается от Инез Герни.
В вестибюле жилого дома «Линкольн эстейтс» воняло тухлыми вареными овощами. Стены были размалеваны черными каракулями. Деревянные перила были стерты добела. Двери квартир были обшарпаны, особенно у основания, где по ним явно колотили башмаками. В грязном коридоре валялись обертки от конфет, стоял ржавый трехколесный велосипед. Кристофер постучал в квартиру номер шесть и стал ждать. Волхвы, пожалуй, быстрее добрались до Вифлеема, чем его мать до двери.– Привет, Мэйвис, – сказал он, когда она наконец показалась в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43