— Мистер Докинс! Хотя это непростительно для журналиста, но я просто не знаю, что сказать вам!
Юноша расплылся в улыбке, Брэдиган же едва улыбнулся.
— Мы сделали уже триста двадцать пять экземпляров, — сказал он.
— Триста двадцать пять!
— И вы продадите их все до одного, увидите. Завтра молодой Докинс поможет вам.
Сара повернулась к юноше.
— Спасибо тебе за то, что уже сделал.
Джош объяснил:
— Ма послала меня узнать, как и что, когда услышала, что произошло на улице. В булочной сказали, мистер Брэдиган собирается что-то придумать насчет первого выпуска газеты, и Ма сказала, чтобы я помог ему, чем смогу. Я закладывал бумагу, пока он готовил краску. Ох, здорово было!
Сара улыбнулась, вспомнив, как отец когда-то разрешал ей делать то же самое и какое это было для нее удовольствие.
— Можно будет научить тебя и другой работе, — предложила она, — ты сможешь стать помощником наборщика!
Его улыбка стала еще шире и радостней. Она снова, более внимательно, пригляделась к помещению: сырые деревянные стены — но зато их целых четыре, крепких, с надежной крышей над ними; широкое окно, выходящее на восток. Может быть, него проникнут утренние лучи солнца, когда она как раз будет заниматься набором очередного номера…
— Это ваше помещение, мистер Брэдиган?
— Нет, ваше, — ответил он. — Можете снять его или купить, как захотите.
— Но почему… и как?
— Считайте это за дружеский жест жителей нашего города. Они хотят, чтобы их первая газета появилась как можно скорее и чтобы выпусков было побольше. А насчет помещения повидайтесь с Элиасом Пинкни. Его банк построил эту штуку на продажу.
— Но ведь и другие ждут своей очереди, разве не так? Мне говорили об этом.
Брэдиган прочистил горло, почесал затылок и только потом ответил:
— Все так, мисс Меррит, но другие ведь мужчины, а не такие распрекрасные молодые леди, как вы.
Его прямое, безапелляционное утверждение лишило Сару возможности что-либо ответить. Она подумала о другом. «Опять, — подумала она, — придется иметь дело с самим мистером Пинкни». С человечком жирнее, чем рождественский гусь; с мужчиной в расцвете своих сорока, если не больше, лет, с блестящей розовой лысиной, на которую она недавно взирала с высоты собственного немалого роста. Кроме того, ей было не очень приятно осознавать, что шериф Кемпбелл слышал сейчас мнение Брэдигана о ее особе и что у него есть наверняка свое, совершенно противоположное суждение.
Она быстро сменила тему разговора.
— Очень удачно для всех нас, — сказала она, — что я уже получила лицензию и оплатила ее… Как, шериф, теперь мы уже можем выпускать газету законно?
— Насколько я понимаю, да, — ответил Кемпбелл. — Если у вас нет жалоб на Брэдигана за то, что он действовал без спроса.
— Никаких жалоб, что вы!
Кемпбелл уже направился к выходу, когда она окликнула его.
— Еще одну минуту, шериф. — Она схватила со стула только что отпечатанный экземпляр, сложила его вдвое, — Никаких изменений в тексте, мистер Брэдиган? — спросила она.
— Нет. Точно как вы набрали.
— Дарственный экземпляр, мистер Кемпбелл. — Она протянула ему газету, где в первой же статье упоминалось его имя в связи с публичными домами, действующими в городе.
Сара была уверена, что из-за сегодняшних событий он еще не заглядывал в газету, и почувствовала легкую дрожь злорадного удовлетворения, когда он принял подарок и проговорил:
— Что ж… спасибо.
Он скользнул взглядом по крупному заголовку, прочитал его, поднял глаза. Они были серые и спокойные, как речные намни.
— Получаете удовольствие, стукая других по башке? — спросил он.
— Такая у меня работа, шериф.
Он молча смотрел на нее, прежде чем протянуть ей газету.
— Возьмите ее обратно и отдайте тому, кто больше интересуется, — сказал он и вышел из помещения.
Глава 5
С той минуты, как Сара ступила на кухню Эммы Докинс, она поняла, что нашла нового друга. Эмма сразу кинулась к ней, оторвавшись от железной печки, заключила в объятия и проговорила:
— О Боже, какой это был для вас день! Я слышала обо всем — ни одна женщина на свете не выдержала бы всего этого!.. А сейчас садитесь и выпейте чашечку крепкого кофе, пока девочки помогут мне накрыть на стол. Хорошая горячая пища снимет с вас все напряжение… Вот они, мои дочери — Лепи, ей уже двенадцать, и Джинива, ей десять. А это мой муж Байрон… Слушайте все, — обратилась она к членам своего семейства, — перед вами Сара Меррит, о которой я вам говорила, новая женщина в нашем городе.
Летти была худощавая черноволосая красотка, с кожей цвета яичной скорлупы — почти точная копия своего брата, в женском варианте. Джинива еще не растеряла детскую пухлость, а на щеках у нее намечались прелестные ямочки, которые вскоре должны будут вскружить голову не одному юноше в городе. Байрон выглядел таким же обычным и заурядным, как раскатанный кусок теста, кожа его была как бы все время покрыта мучным налетом — следствие его ежедневной работы. Он был худ, с гладкими темными волосами, с руками, испещренными голубыми венами, которые казались еще бледнее его чисто выбритого лица. Глядя на него с Эммой, Сара не могла не удивиться, откуда взялись у Летти и у Джоша такие красивые черты лица.
Байрон подошел к Саре, застенчиво пожал ей руку и остался стоять неподвижно, уперев руки в бока, — излюбленная поза здешних мужчин.
Еда была восхитительна: голубцы, начиненные рисом и оленьим мясом, богато приправленные луком и всевозможными специями, в сопровождении бесконечного количества свежего теплого хлеба. Но масла на столе не было. Эмма объяснила: нехватка пастбищ делает молочное животноводство почти невозможным, им занимаются только в высокогорных долинах, а здесь в основном разводят коз. А взамен масла в городе употребляют присоленный свиной лярд.
Сара не преминула отметить этот факт в своей записной книжке, добавив, что в мясных лавках продают главным образом дичь и домашнюю птицу.
На десерт у них был шикарный торт с корицей и яблоками и, конечно, кофе.
Девочки помогали подавать на стол, убирали и мыли посуду без всяких напоминаний со стороны матери, и на Сару произвели большое впечатление их хорошие манеры и готовность к работе. Видно было, что у Докинсов крепкая семья и отношения в ней простые и теплые. Сару здесь приняли как старого друга, она не испытывала ни малейшей неловкости. За столом было много разговоров и смеха; Сара узнала, что все трое детей помогают отцу в пекарне, но никто из них не ходит в школу. Последним годом их учебы был прошлый год в Айове.
Эти сведения Сара также взяла на заметку, записав на отдельной странице блокнота под заголовком «Необходима школа».
— Сколько же детей, как вы думаете, живет сейчас здесь? — спросила она.
Вопрос привел в затруднение чету Докинсов, они начали вспоминать и называть по именам и фамилиям семьи, где были дети, а Сара записывала все это вместе с адресами в свой неиссякаемый блокнот.
Когда вся посуда, кроме кофейных чашек, была убрана со стола, Сара сказала:
— И еще хочу поблагодарить вас за вашего сына, который так помог Брэдигану наладить выпуск газеты. Он сделал великое для меня дело!
— Ни к чему особенно благодарить нас, — ответил Байрон. — Парень очень уж хотел, а вся его дневная работа в пекарне была окончена.
— И все-таки с вашей стороны так благородно! Что касается Джоша, он прекрасно справился с новым для него делом, и вместе с Брэдиганом они отпечатали триста двадцать пять экземпляров газеты.
— Триста двадцать пять! — воскликнули все хором.
— Да, и Брэдиган уверяет, их без труда можно будет продать. Будем считать, что Джош ступил на стезю настоящего газетчика, и, если захочет продолжить, я буду только рада.
Глаза у юноши, сидящего напротив, радостно расширились, а Сара продолжала:
— Джош говорил мне, его интересует печатное дело. Если бы вы согласились освободить мальчика от работы в пекарне, я охотно стала бы платить ему пятьдесят центов в день за помощь в типографии.
У Джоша отвалилась челюсть. Его родители поглядели друг на друга, Сара не сводила глаз с юноши.
Поскольку все продолжали молчать, она добавила:
— Брэдиган хвалил его как работника. У него есть чувство ритма, которое очень нужно в печатном деле. А в день выхода газеты он бы мог, если не против, заняться продажей на улицах. И еще много всяких дел…
— Па… — наконец выговорил Джош, — Можно мне?
Байрон перевел взгляд на жену.
— Эмма, что ты думаешь?
Она повернулась всем телом к Джошу.
— Тебе это больше по душе, чем заниматься пекарным делом, как твой отец?
Джош наклонился вперед, взгляд его перебегал с отца и матери на Сару и обратно и остановился на матери.
— Пятьдесят центов, ма, — проговорил он. — И еще мисс Меррит сказала, что научит меня делать набор.
— А возможно, со временем, и писать статьи, — добавила Сара. — Это не заменяет школу, но, пока ее нет в Дедвуде, такая работа тоже полезна для образования. Он ведь будет все время иметь дело со словами, а подумайте, — разве есть на свете что-нибудь сильнее, чем слово? Особенно печатное. Мой отец любил всегда повторять: человек, который умеет заставить слово вести себя как следует, может то же самое сделать и с человеком… Перед Джошем могут открыться большие возможности.
— Ну… я думаю, — Эмма как бы уговаривала сама себя, — поскольку нам в пекарне помогают девочки…
Байрон не дал ей договорить.
— Если ты хочешь этого, сын, — заключил он, — я так полагаю… мы не имеем права тебя останавливать.
Джош оттолкнул свой стул и вскочил с радостным криком:
— Да, хочу! И я смогу все делать, что вы сказали, мисс Меррит, и еще больше, если потребуется! Буду ходить от дома к дому и предлагать подписаться на газету, а еще подметать каждый день к вечеру все помещение и отгребать снег от входа зимой, и приносить топливо, и… и разносить ваши письма куда нужно… Обещаю, вы не пожалеете, что взяли меня, мисс Меррит!
— Я не сомневаюсь в этом, — с улыбкой ответила Сара.
Позднее, когда они вдвоем с Эммой остались на кухне, Сара заметила:
— Я страшно рада, что почти сразу после прибытия сюда нашла Джоша. Он будет, я чувствую, настоящим помощником.
Эмма штопала носок, натянутый на старый деревянный шар, служивший когда-то украшением кровати. Иголка равномерно ходила между раздвинутыми пальцами руки. Не поднимая глаз, она сказала:
— Печально, когда дети становятся взрослыми. Понимаешь, что нужно отпустить их из дома, но, когда до этого доходит, чувствуешь, что не готова. Подумать только… Джош уходит от нас, чтобы начать зарабатывать деньги… Сам… впервые…
Она перестала на какой-то момент двигать иголкой, заканчивая про себя свои думы.
Сара наклонилась к ней, положила руку на ее локоть. Глаза двух женщин встретились.
— Могу я спросить… Вы боитесь, что он… научится чему-нибудь плохому, уйдя из дома?
— О нет, совсем не то, — возразила Эмма. — Джош хороший, умный мальчик. Говоря по правде, я и не думала, что он будет всю свою жизнь замешивать тесто.
Сара откинулась обратно на спинку стула с некоторым облегчением.
— Глядя сейчас на вашего сына, — проговорила она, — я вспомнила, с какой готовностью начинала помогать в этом же деле своему отцу. Мне было двенадцать, когда он впервые разрешил мне заняться набором. Для начала он дал мне короткую заметку, строк на пятнадцать, не больше. А в самом тексте говорилось, помню, о том, как надо сушить цветочные семена перед зимними холодами… Когда я закончила набирать, отец был ужасно доволен и спросил, как это я смогла так быстро справиться с заданием. Секрет был прост: я давно уже, когда появлялась возможность, играла в наборщика, подражая в этом отцу, имитируя его движения, жесты, как то умеют делать все дети. Поэтому, когда дело дошло до первого настоящего набора, я уже знала нужные движения, ритм, даже могла, не глядя, находить некоторые литеры.
— Вы были очень близки с отцом? — спросила Эмма. Лицо Сары озарилось нежностью.
— Всегда.
— А с матерью?
Сара опустила взгляд.
— Моя мать убежала с другим человеком, когда мне только исполнилось семь лет. У меня остались о ней смутные воспоминания.
— О, Сара, как это печально.
— Я сумела справиться с этим. У меня была моя сестра Адди. И был отец… И у нас была экономка.
Эмма сочувственно смотрела на нее некоторое время, затем снова принялась за штопку.
— Значит, у вас есть сестра?
По тону, которым она это сказала, было ясно, что определенные слухи достигли ее ушей.
— Да, — ответила Сара.
— И это правда, что вы приехали сюда из-за нее и нашли вашу сестру в заведении у Розы?
— Да, правда. — Сара смотрела куда-то вдаль. — Не могу понять, почему она оказалась там.
— Извините, что я заговорила об этом.
— У меня к вам никаких претензий, Эмма. И какая разница? Весь город знает.
— Разве не странно, два ребенка из одной семьи… — снова заговорила Эмма. — И такие разные судьбы.
— Ну… мы с сестрой, в общем-то, всегда были разными. — Сара задумчиво разглаживала скатерть на столе. — С того времени, как я начала разбираться в таком понятии, как внешняя красота, я почувствовала разницу между Адди и мною. Было понятно почти сразу: у нее красивая внешность, у меня — мозги в голове. И в школе, и потом, когда мы подросли, она была из тех, кого старые дамы гладили по головке, а я — кого похлопывали по плечу. Разница была заметна, вы понимаете?
Эмма подняла голову и взглянула на Сару, ожидая продолжения.
— Дети всегда хотели дружить с ней, и мальчики, и девочки, в то время как меня немного сторонились, словно я их чем-то отпугивала. Но у меня и в мыслях такого не было. Я вела себя так, как умела. Когда другие шли играть, я предпочитала оставаться дома и читать книжки. Адди мальчики дергали за косички, а меня спрашивали, как пишется какое-нибудь трудное слово. Адди выиграла состязание на самую симпатичную девочку, а я была победительницей в конкурсе на составление слов… Наш отец тоже относился к нам по-разному. Сестру всегда баловал как малого ребенка, я же с ранних лет стала помогать ему в типографии. Он научил меня всем премудростям, я сделалась его правой рукой… Не поймите меня неправильно — я вовсе не жалуюсь, я гордилась, что была такой. Но временами у меня закрадывалась мысль: почему Адди не ходит на работу — так, как я? Теперь я понимаю: я была счастливее, чем она. Если бы она в свое время выучилась чему-то, возможно, не стала бы тем, чем стала сейчас.
— Никакой вашей вины нет в том, что она попала в дом к Розе! — воскликнула Эмма.
— Вы так думаете? Порою я себя спрашиваю: способствовала ли я как-то тому, что она удрала из дома? Или, иначе говоря, сделала ли я все, чтобы этого не произошло? Я знала, что она была не слишком счастлива, но ни разу не выбрала времени сесть и поговорить с ней по душам. С того момента, как мать оставила нас, Адди стала выглядеть грустной маленькой девочкой. Когда подросла, сделалась, пожалуй, еще более печальной и замкнутой. Видимо, боль в ней все нарастала…
— Ну, ну, не вините себя понапрасну, — утешала Эмма. — Я почти не знаю вас, но могу представить, как трудно было вам самой расти без матери и все такое.
Сара вздохнула, чуть выпрямилась на стуле.
— Боже, не много ли мы говорим о грустных вещах?
Эмма улыбнулась и вновь наполнила кофейные чашки. Ставя кофейник на плиту, она спросила:
— А что вы думаете о нашем шерифе?
Сара быстро взглянула ма нее.
— Видите, как волосы встают дыбом у меня на затылке? — улыбнулась она.
Эмма рассмеялась, села на стул, отхлебнула кофе из чашки.
— Тут гуляет уже много слухов о вас обоих, — заметила она.
— Это не слухи, а чистая правда. Мы терпеть не можем друг друга.
— Но почему? С чего началось?
— Начал он! — Сара вспыхнула от гнева. — В тот вечер, когда я сюда прибыла и отправилась разыскивать сестру, кого, вы думаете, я увидела первым, входящим в заведение Розы? Вашего уважаемого шерифа, вот кого!
— Он не женат, а в расцвете лет. Чего же вы другого ожидали?
— Эмма!
Сара широко раскрыла глаза, даже приоткрыла рот от изумления.
— Я смотрю на вещи реально, — отвечала та. — Мы только что закончили с вами подсчитывать, сколько здесь живет семей. Насчитали всего несколько замужних женщин. Прибавьте к этому себя и девушек с верхнего этажа. И это на триста миль вокруг. А мужчины всегда остаются мужчинами.
— Шерифу платят за то, чтобы он поддерживал какие-то нормы, а не попирал их! — воскликнула Сара.
— Конечно. И я не оправдываю его. Просто говорю о мужской природе.
— И тем самым оправдываете!
— Возможно.
— Но почему?
— Потому что, я думаю, он честный человек, когда дело касается закона, и потому что у него очень трудная работа — утихомиривать весь городок.
— А если бы ваш Байрон стал посетителем дома Розы? Вы бы тоже простили ему?
— Но он не ходит туда! Еще чего!
— А если бы ходил?
— Мы говорили с ним как-то об этом. Ему хорошо и у себя дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Юноша расплылся в улыбке, Брэдиган же едва улыбнулся.
— Мы сделали уже триста двадцать пять экземпляров, — сказал он.
— Триста двадцать пять!
— И вы продадите их все до одного, увидите. Завтра молодой Докинс поможет вам.
Сара повернулась к юноше.
— Спасибо тебе за то, что уже сделал.
Джош объяснил:
— Ма послала меня узнать, как и что, когда услышала, что произошло на улице. В булочной сказали, мистер Брэдиган собирается что-то придумать насчет первого выпуска газеты, и Ма сказала, чтобы я помог ему, чем смогу. Я закладывал бумагу, пока он готовил краску. Ох, здорово было!
Сара улыбнулась, вспомнив, как отец когда-то разрешал ей делать то же самое и какое это было для нее удовольствие.
— Можно будет научить тебя и другой работе, — предложила она, — ты сможешь стать помощником наборщика!
Его улыбка стала еще шире и радостней. Она снова, более внимательно, пригляделась к помещению: сырые деревянные стены — но зато их целых четыре, крепких, с надежной крышей над ними; широкое окно, выходящее на восток. Может быть, него проникнут утренние лучи солнца, когда она как раз будет заниматься набором очередного номера…
— Это ваше помещение, мистер Брэдиган?
— Нет, ваше, — ответил он. — Можете снять его или купить, как захотите.
— Но почему… и как?
— Считайте это за дружеский жест жителей нашего города. Они хотят, чтобы их первая газета появилась как можно скорее и чтобы выпусков было побольше. А насчет помещения повидайтесь с Элиасом Пинкни. Его банк построил эту штуку на продажу.
— Но ведь и другие ждут своей очереди, разве не так? Мне говорили об этом.
Брэдиган прочистил горло, почесал затылок и только потом ответил:
— Все так, мисс Меррит, но другие ведь мужчины, а не такие распрекрасные молодые леди, как вы.
Его прямое, безапелляционное утверждение лишило Сару возможности что-либо ответить. Она подумала о другом. «Опять, — подумала она, — придется иметь дело с самим мистером Пинкни». С человечком жирнее, чем рождественский гусь; с мужчиной в расцвете своих сорока, если не больше, лет, с блестящей розовой лысиной, на которую она недавно взирала с высоты собственного немалого роста. Кроме того, ей было не очень приятно осознавать, что шериф Кемпбелл слышал сейчас мнение Брэдигана о ее особе и что у него есть наверняка свое, совершенно противоположное суждение.
Она быстро сменила тему разговора.
— Очень удачно для всех нас, — сказала она, — что я уже получила лицензию и оплатила ее… Как, шериф, теперь мы уже можем выпускать газету законно?
— Насколько я понимаю, да, — ответил Кемпбелл. — Если у вас нет жалоб на Брэдигана за то, что он действовал без спроса.
— Никаких жалоб, что вы!
Кемпбелл уже направился к выходу, когда она окликнула его.
— Еще одну минуту, шериф. — Она схватила со стула только что отпечатанный экземпляр, сложила его вдвое, — Никаких изменений в тексте, мистер Брэдиган? — спросила она.
— Нет. Точно как вы набрали.
— Дарственный экземпляр, мистер Кемпбелл. — Она протянула ему газету, где в первой же статье упоминалось его имя в связи с публичными домами, действующими в городе.
Сара была уверена, что из-за сегодняшних событий он еще не заглядывал в газету, и почувствовала легкую дрожь злорадного удовлетворения, когда он принял подарок и проговорил:
— Что ж… спасибо.
Он скользнул взглядом по крупному заголовку, прочитал его, поднял глаза. Они были серые и спокойные, как речные намни.
— Получаете удовольствие, стукая других по башке? — спросил он.
— Такая у меня работа, шериф.
Он молча смотрел на нее, прежде чем протянуть ей газету.
— Возьмите ее обратно и отдайте тому, кто больше интересуется, — сказал он и вышел из помещения.
Глава 5
С той минуты, как Сара ступила на кухню Эммы Докинс, она поняла, что нашла нового друга. Эмма сразу кинулась к ней, оторвавшись от железной печки, заключила в объятия и проговорила:
— О Боже, какой это был для вас день! Я слышала обо всем — ни одна женщина на свете не выдержала бы всего этого!.. А сейчас садитесь и выпейте чашечку крепкого кофе, пока девочки помогут мне накрыть на стол. Хорошая горячая пища снимет с вас все напряжение… Вот они, мои дочери — Лепи, ей уже двенадцать, и Джинива, ей десять. А это мой муж Байрон… Слушайте все, — обратилась она к членам своего семейства, — перед вами Сара Меррит, о которой я вам говорила, новая женщина в нашем городе.
Летти была худощавая черноволосая красотка, с кожей цвета яичной скорлупы — почти точная копия своего брата, в женском варианте. Джинива еще не растеряла детскую пухлость, а на щеках у нее намечались прелестные ямочки, которые вскоре должны будут вскружить голову не одному юноше в городе. Байрон выглядел таким же обычным и заурядным, как раскатанный кусок теста, кожа его была как бы все время покрыта мучным налетом — следствие его ежедневной работы. Он был худ, с гладкими темными волосами, с руками, испещренными голубыми венами, которые казались еще бледнее его чисто выбритого лица. Глядя на него с Эммой, Сара не могла не удивиться, откуда взялись у Летти и у Джоша такие красивые черты лица.
Байрон подошел к Саре, застенчиво пожал ей руку и остался стоять неподвижно, уперев руки в бока, — излюбленная поза здешних мужчин.
Еда была восхитительна: голубцы, начиненные рисом и оленьим мясом, богато приправленные луком и всевозможными специями, в сопровождении бесконечного количества свежего теплого хлеба. Но масла на столе не было. Эмма объяснила: нехватка пастбищ делает молочное животноводство почти невозможным, им занимаются только в высокогорных долинах, а здесь в основном разводят коз. А взамен масла в городе употребляют присоленный свиной лярд.
Сара не преминула отметить этот факт в своей записной книжке, добавив, что в мясных лавках продают главным образом дичь и домашнюю птицу.
На десерт у них был шикарный торт с корицей и яблоками и, конечно, кофе.
Девочки помогали подавать на стол, убирали и мыли посуду без всяких напоминаний со стороны матери, и на Сару произвели большое впечатление их хорошие манеры и готовность к работе. Видно было, что у Докинсов крепкая семья и отношения в ней простые и теплые. Сару здесь приняли как старого друга, она не испытывала ни малейшей неловкости. За столом было много разговоров и смеха; Сара узнала, что все трое детей помогают отцу в пекарне, но никто из них не ходит в школу. Последним годом их учебы был прошлый год в Айове.
Эти сведения Сара также взяла на заметку, записав на отдельной странице блокнота под заголовком «Необходима школа».
— Сколько же детей, как вы думаете, живет сейчас здесь? — спросила она.
Вопрос привел в затруднение чету Докинсов, они начали вспоминать и называть по именам и фамилиям семьи, где были дети, а Сара записывала все это вместе с адресами в свой неиссякаемый блокнот.
Когда вся посуда, кроме кофейных чашек, была убрана со стола, Сара сказала:
— И еще хочу поблагодарить вас за вашего сына, который так помог Брэдигану наладить выпуск газеты. Он сделал великое для меня дело!
— Ни к чему особенно благодарить нас, — ответил Байрон. — Парень очень уж хотел, а вся его дневная работа в пекарне была окончена.
— И все-таки с вашей стороны так благородно! Что касается Джоша, он прекрасно справился с новым для него делом, и вместе с Брэдиганом они отпечатали триста двадцать пять экземпляров газеты.
— Триста двадцать пять! — воскликнули все хором.
— Да, и Брэдиган уверяет, их без труда можно будет продать. Будем считать, что Джош ступил на стезю настоящего газетчика, и, если захочет продолжить, я буду только рада.
Глаза у юноши, сидящего напротив, радостно расширились, а Сара продолжала:
— Джош говорил мне, его интересует печатное дело. Если бы вы согласились освободить мальчика от работы в пекарне, я охотно стала бы платить ему пятьдесят центов в день за помощь в типографии.
У Джоша отвалилась челюсть. Его родители поглядели друг на друга, Сара не сводила глаз с юноши.
Поскольку все продолжали молчать, она добавила:
— Брэдиган хвалил его как работника. У него есть чувство ритма, которое очень нужно в печатном деле. А в день выхода газеты он бы мог, если не против, заняться продажей на улицах. И еще много всяких дел…
— Па… — наконец выговорил Джош, — Можно мне?
Байрон перевел взгляд на жену.
— Эмма, что ты думаешь?
Она повернулась всем телом к Джошу.
— Тебе это больше по душе, чем заниматься пекарным делом, как твой отец?
Джош наклонился вперед, взгляд его перебегал с отца и матери на Сару и обратно и остановился на матери.
— Пятьдесят центов, ма, — проговорил он. — И еще мисс Меррит сказала, что научит меня делать набор.
— А возможно, со временем, и писать статьи, — добавила Сара. — Это не заменяет школу, но, пока ее нет в Дедвуде, такая работа тоже полезна для образования. Он ведь будет все время иметь дело со словами, а подумайте, — разве есть на свете что-нибудь сильнее, чем слово? Особенно печатное. Мой отец любил всегда повторять: человек, который умеет заставить слово вести себя как следует, может то же самое сделать и с человеком… Перед Джошем могут открыться большие возможности.
— Ну… я думаю, — Эмма как бы уговаривала сама себя, — поскольку нам в пекарне помогают девочки…
Байрон не дал ей договорить.
— Если ты хочешь этого, сын, — заключил он, — я так полагаю… мы не имеем права тебя останавливать.
Джош оттолкнул свой стул и вскочил с радостным криком:
— Да, хочу! И я смогу все делать, что вы сказали, мисс Меррит, и еще больше, если потребуется! Буду ходить от дома к дому и предлагать подписаться на газету, а еще подметать каждый день к вечеру все помещение и отгребать снег от входа зимой, и приносить топливо, и… и разносить ваши письма куда нужно… Обещаю, вы не пожалеете, что взяли меня, мисс Меррит!
— Я не сомневаюсь в этом, — с улыбкой ответила Сара.
Позднее, когда они вдвоем с Эммой остались на кухне, Сара заметила:
— Я страшно рада, что почти сразу после прибытия сюда нашла Джоша. Он будет, я чувствую, настоящим помощником.
Эмма штопала носок, натянутый на старый деревянный шар, служивший когда-то украшением кровати. Иголка равномерно ходила между раздвинутыми пальцами руки. Не поднимая глаз, она сказала:
— Печально, когда дети становятся взрослыми. Понимаешь, что нужно отпустить их из дома, но, когда до этого доходит, чувствуешь, что не готова. Подумать только… Джош уходит от нас, чтобы начать зарабатывать деньги… Сам… впервые…
Она перестала на какой-то момент двигать иголкой, заканчивая про себя свои думы.
Сара наклонилась к ней, положила руку на ее локоть. Глаза двух женщин встретились.
— Могу я спросить… Вы боитесь, что он… научится чему-нибудь плохому, уйдя из дома?
— О нет, совсем не то, — возразила Эмма. — Джош хороший, умный мальчик. Говоря по правде, я и не думала, что он будет всю свою жизнь замешивать тесто.
Сара откинулась обратно на спинку стула с некоторым облегчением.
— Глядя сейчас на вашего сына, — проговорила она, — я вспомнила, с какой готовностью начинала помогать в этом же деле своему отцу. Мне было двенадцать, когда он впервые разрешил мне заняться набором. Для начала он дал мне короткую заметку, строк на пятнадцать, не больше. А в самом тексте говорилось, помню, о том, как надо сушить цветочные семена перед зимними холодами… Когда я закончила набирать, отец был ужасно доволен и спросил, как это я смогла так быстро справиться с заданием. Секрет был прост: я давно уже, когда появлялась возможность, играла в наборщика, подражая в этом отцу, имитируя его движения, жесты, как то умеют делать все дети. Поэтому, когда дело дошло до первого настоящего набора, я уже знала нужные движения, ритм, даже могла, не глядя, находить некоторые литеры.
— Вы были очень близки с отцом? — спросила Эмма. Лицо Сары озарилось нежностью.
— Всегда.
— А с матерью?
Сара опустила взгляд.
— Моя мать убежала с другим человеком, когда мне только исполнилось семь лет. У меня остались о ней смутные воспоминания.
— О, Сара, как это печально.
— Я сумела справиться с этим. У меня была моя сестра Адди. И был отец… И у нас была экономка.
Эмма сочувственно смотрела на нее некоторое время, затем снова принялась за штопку.
— Значит, у вас есть сестра?
По тону, которым она это сказала, было ясно, что определенные слухи достигли ее ушей.
— Да, — ответила Сара.
— И это правда, что вы приехали сюда из-за нее и нашли вашу сестру в заведении у Розы?
— Да, правда. — Сара смотрела куда-то вдаль. — Не могу понять, почему она оказалась там.
— Извините, что я заговорила об этом.
— У меня к вам никаких претензий, Эмма. И какая разница? Весь город знает.
— Разве не странно, два ребенка из одной семьи… — снова заговорила Эмма. — И такие разные судьбы.
— Ну… мы с сестрой, в общем-то, всегда были разными. — Сара задумчиво разглаживала скатерть на столе. — С того времени, как я начала разбираться в таком понятии, как внешняя красота, я почувствовала разницу между Адди и мною. Было понятно почти сразу: у нее красивая внешность, у меня — мозги в голове. И в школе, и потом, когда мы подросли, она была из тех, кого старые дамы гладили по головке, а я — кого похлопывали по плечу. Разница была заметна, вы понимаете?
Эмма подняла голову и взглянула на Сару, ожидая продолжения.
— Дети всегда хотели дружить с ней, и мальчики, и девочки, в то время как меня немного сторонились, словно я их чем-то отпугивала. Но у меня и в мыслях такого не было. Я вела себя так, как умела. Когда другие шли играть, я предпочитала оставаться дома и читать книжки. Адди мальчики дергали за косички, а меня спрашивали, как пишется какое-нибудь трудное слово. Адди выиграла состязание на самую симпатичную девочку, а я была победительницей в конкурсе на составление слов… Наш отец тоже относился к нам по-разному. Сестру всегда баловал как малого ребенка, я же с ранних лет стала помогать ему в типографии. Он научил меня всем премудростям, я сделалась его правой рукой… Не поймите меня неправильно — я вовсе не жалуюсь, я гордилась, что была такой. Но временами у меня закрадывалась мысль: почему Адди не ходит на работу — так, как я? Теперь я понимаю: я была счастливее, чем она. Если бы она в свое время выучилась чему-то, возможно, не стала бы тем, чем стала сейчас.
— Никакой вашей вины нет в том, что она попала в дом к Розе! — воскликнула Эмма.
— Вы так думаете? Порою я себя спрашиваю: способствовала ли я как-то тому, что она удрала из дома? Или, иначе говоря, сделала ли я все, чтобы этого не произошло? Я знала, что она была не слишком счастлива, но ни разу не выбрала времени сесть и поговорить с ней по душам. С того момента, как мать оставила нас, Адди стала выглядеть грустной маленькой девочкой. Когда подросла, сделалась, пожалуй, еще более печальной и замкнутой. Видимо, боль в ней все нарастала…
— Ну, ну, не вините себя понапрасну, — утешала Эмма. — Я почти не знаю вас, но могу представить, как трудно было вам самой расти без матери и все такое.
Сара вздохнула, чуть выпрямилась на стуле.
— Боже, не много ли мы говорим о грустных вещах?
Эмма улыбнулась и вновь наполнила кофейные чашки. Ставя кофейник на плиту, она спросила:
— А что вы думаете о нашем шерифе?
Сара быстро взглянула ма нее.
— Видите, как волосы встают дыбом у меня на затылке? — улыбнулась она.
Эмма рассмеялась, села на стул, отхлебнула кофе из чашки.
— Тут гуляет уже много слухов о вас обоих, — заметила она.
— Это не слухи, а чистая правда. Мы терпеть не можем друг друга.
— Но почему? С чего началось?
— Начал он! — Сара вспыхнула от гнева. — В тот вечер, когда я сюда прибыла и отправилась разыскивать сестру, кого, вы думаете, я увидела первым, входящим в заведение Розы? Вашего уважаемого шерифа, вот кого!
— Он не женат, а в расцвете лет. Чего же вы другого ожидали?
— Эмма!
Сара широко раскрыла глаза, даже приоткрыла рот от изумления.
— Я смотрю на вещи реально, — отвечала та. — Мы только что закончили с вами подсчитывать, сколько здесь живет семей. Насчитали всего несколько замужних женщин. Прибавьте к этому себя и девушек с верхнего этажа. И это на триста миль вокруг. А мужчины всегда остаются мужчинами.
— Шерифу платят за то, чтобы он поддерживал какие-то нормы, а не попирал их! — воскликнула Сара.
— Конечно. И я не оправдываю его. Просто говорю о мужской природе.
— И тем самым оправдываете!
— Возможно.
— Но почему?
— Потому что, я думаю, он честный человек, когда дело касается закона, и потому что у него очень трудная работа — утихомиривать весь городок.
— А если бы ваш Байрон стал посетителем дома Розы? Вы бы тоже простили ему?
— Но он не ходит туда! Еще чего!
— А если бы ходил?
— Мы говорили с ним как-то об этом. Ему хорошо и у себя дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50