А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Прошу сюда, мисс, — бесстрастно произнес он и указал ей дорогу к дверям ее комнаты.
С изумлением она обнаружила, как много было сделано за время ее отсутствия невидимыми слугами. Постель была заправлена, покрывало аккуратно сложено, свечи, судя по тому, сколь сильно они прогорели, давно зажжены. Ее корзина куда-то исчезла, а бедные наряды разложены в комоде, где на фоне парчовой обивки выглядели совершенно потерянными и уродливыми. От медного таза с горячей водой поднимался пар, рядом лежали свежие, пахнущие лавандой полотенца, на столике рядом с кроватью стоял серебряный кувшин с водой для питья и огромное блюдо с сочными персиками.
Персики! В июне! Но ей предстояло еще многому удивляться. Восхитительное чувство комфорта охватило ее и ласкало так же нежно, как эта огромная мягкая кровать. Простыни были сшиты из такого тонкого полотна, что казались шелковыми, и тоже благоухали, только не лавандой, а лепестками роз и вербеной.
Миранда, словно котенок, с наслаждением свернулась калачиком. В комнате было тепло и ей неожиданно захотелось ощутить своей кожей холодную шелковистость простыней. Ее ночная рубашка из хлопка казалась жаркой и грубой, она импульсивно скинула ее, представляя, как бы ужаснулась такому поступку Тибби. Она сомкнула руки над головой, наслаждаясь уединению. Никто не будет просить, чтобы она подвинулась, никто не будет требовать, чтобы она скорее засыпала. Не нужно будет вставать в пять утра, что-то резать, тереть, мыть. Но в то же время она очень тосковала по матери и малышке. Они прекрасно справятся и без меня, думала она, и в конце-концов, я скоро вернусь… но не слишком скоро. Не раньше, чем наслажусь восхитительным ощущением всей этой роскоши, не раньше…
Она села, натянув простыню до самой шеи, потому что раздался настойчивый стук в дверь.
— Кто там? — спросила она.
Дверь открылась. В комнату вошла незнакомая старая женщина, очень костлявая, в бесформенном черном платье, и закрыла за собой дверь. Старуха подошла к кровати и уставилась на перепуганную девушку. Она была почти шести футов роста и держалась очень прямо. Ее жесткие черные волосы, нетронутые сединой, были скручены на затылке небрежным узлом, со смуглого лица, изрезанного морщинами, смотрели два маленьких проницательных глаза, черных словно ежевика.
— Что вам надо? — прошептала Миранда.
— Я старая Зелия, — грубым голосом с незнакомым акцентом ответила женщина, касаясь рукой своей плоской груди. — Хотела посмотреть, как ты выглядишь.
Миранда перевела дух. Кузен Николас упоминал на пароходе имя Зелия, предупреждая, что та может испугать ее сказками о призраках и ведьмах. Должно быть, она старая служанка, немного тронувшаяся умом, да, именно так, хотя немигающие черные глаза смотрели вполне осознанно. Она медленно перевела свой взгляд с встревоженного лица девушки на ее густые золотые волосы, спадающие на голые плечи и далее на одеяло. Зелия покачала головой.
— Pauv ' e petite , — она говорила с каким-то печальным сожалением. — Зачем ты вошла в этот дом? Плохо будет. Азильда опять будет смеяться.
— Вы говорите чепуху, — проговорила Миранда. — Пожалуйста, уйдите. Я хочу спать.
Сморщенные губы скривились в мрачной улыбке.
— Ты была сегодня в Красной комнате. Думаю, ты почувствовала. Да?
— Я не знаю о чем вы… — она остановилась. Те несколько мгновений ледяного страха были, конечно, плодом ее воображения, она больше не испытывала ничего подобного и теперь даже сомневалась, было ли все это на самом деле. — Конечно нет, — сердито закончила она. — Уйдите.
Старуха кивнула.
— Да, ты почувствовала. Но ты не хочешь признаться в этом. Ты спешишь навстречу беде с распростертыми объятиями. Может быть, такова Божья воля?
Она воздела правую руку ладонью вверх, а затем сотворила крестное знамение.
— Почему вы стараетесь напугать меня? — воскликнула Миранда, стараясь рассмеяться.
— Не напугать, крошка, но предостеречь, — она вытянула корявую руку и коснулась пряди золотых волос Миранды. Старуха осторожно, почти нежно подержала в сомкнутой руке блестящие вьющиеся волосы. Она закрыла глаза. — Ты должна верить… — ее голос поднялся до самой верхней ноты, став напевным… — Вокруг тебя тьма и зло и кровавая вода. А еще любовь. Две любви, но ты не узнаешь их вовремя.
Она открыла глаза и прядь волос выпала из ее руки.
— Ты думаешь, старая Зелия сумасшедшая, да? Ты лежишь здесь обнаженная и твои золотые волосы похожи на паутину и ты не понимаешь, о чем я говорю. Да, ты еще дитя и твоя душа слепа, будто у крота в норе под лужайкой… красивой тихой лужайкой.
Черные глаза блестели в осуждающем сожалении. Странная женщина повернулась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
— Она сумасшедшая, — прошептала Миранда. Она вылезла из постели и заперла дверь. Раньше ей не приходилось делать это, ведь в их доме на ферме не было замков. Затем она натянула ночную рубашку и заплела волосы в тугую косу. Она вновь вскарабкалась на высокую постель, но в этот раз прихватив с собой Библию, подаренную отцом, которую она не удосужилась почитать раньше.
Она горячо помолилась, а затем из-за ощущения вины прочитала девяностый псалом со всей страстью, на которую только была способна.
Глава четвертая
Вскоре Миранда узнала, что можно жить в доме, в котором находится целое семейство с двадцатью слугами и в то же время быть совершенно одинокой. Николас весь день был занят делами имения, а остальное время делил между своим кабинетом на вершине высокой башни и оранжереей, где он занимался садоводством — своим хобби. Это влечение разделялось в те времена многими богатыми землевладельцами, но приводило в большое недоумение Миранду: она вполне понимала людей, выращивающих растения для пользы, то есть еды или обмена, но была не в силах понять интерес к декоративным и на ее взгляд совершенно бесполезным кустам.
Николас гордился, что каждое третье дерево, которое можно было встретить в этой местности принадлежало ему. Многие из них он вывез из Европы и Востока на собственном пароходе прямо на причал Драгонвика — душистый кедр, плакучий кипарис, иудино дерево, китайское гинкто, с листьями удивительной формы, и изящный бронзовый японский клен — эти растения еще могли находиться в открытом грунте: однако пальмы и алоэ, олеандры и орхидеи помещались в двух роскошных оранжереях рядом со столовой.
У Джоанны были свои стремления, если чревоугодие и редкие попытки рукоделия — вязание крючком кошельков или вышивание — можно назвать стремлениями. Огромный вес делал Джоанну ленивой, и она большую часть времени проводила в своей комнате, если, конечно, не было гостей.
Миранда восприняла это ощущение отчужденности в доме точно так же, как приняла удивительное открытие, что муж и жена занимают разные спальни. Здесь в Драгонвике все казалось ей странным и удивительным, и трудно было решить, что удивляет ее больше. Таков был образ жизни аристократов, высшего общества, которому завидовала и к которому она стремилась.
Ее единственная обязанность заключалась в попытках научить чему-нибудь Кэтрин. Каждое утро после завтрака обе они уходили в классную комнату, где Миранда терпеливо повторяла:
— К-О-Т, кот. Р-О-Т, рот. П-О-Т, пот. А теперь повтори их по буквам, дорогая.
Девочка была послушная и старалась изо всех сил, но она была слишком медлительная, а ее память очень слабой. Ее внимание все время рассеивалось. Постепенно она даже привязалась к Миранде, которая всегда была добра к ней, но тем не менее по-прежнему предпочитала общество свой любимой Аннеты, которая кормила ее сладостями и рассказывала сказки. Так что у Миранды было мало обязанностей, и в первые недели ее занимала только сама новизна ее жизни. У нее не было возможности поддерживать отношения даже с Николасом, единственным человеком, придававшим ее существованию в Драгонвике какой-то смысл, хотя она была благодарна ему за ту щедрость, которую он проявил по отношению к ней.
На следующий день после ее приезда, в дверь к Миранде постучала сама Магда, экономка, вооруженная портновским метром, бумагой и карандашом. Она не объяснила ничего, за исключением того, что ее послал «минхер». Ее губы были плотно сжаты. Делая замеры, она грубо поворачивала девушку то в одну, то в другую сторону.
Через несколько дней, когда Миранда чинила дыру в своем ужасном шерстяном платье, раздался стук в дверь, и в комнату вошли экономка с лакеем. Они принесли множество свертков, коробок и маленький сундучок, обтянутый кожей.
— Минхер распорядился доставить из Нью-Йорка, — хмуро ответила Магда на изумленное восклицание девушки. Женщина не обратила ни малейшего внимания на этот восторженный вскрик, а только быстро и старательно распаковывала свертки и открыла сундучок. Одежду она раскладывала на постели.
Здесь было два шелковых платья, одно зеленое с черными бархатными оборками и одно розовое вечернее платье, украшенное тончайшим кружевом. Еще было утреннее платье из голубого кашемира, накидка, зеленая шляпка, две пары маленьких туфелек, веер слоновой кости, украшенный бисером ридикюль. Но были здесь и более интимные предметы туалета, на которые Миранда уставилась в большом смущении: цветное неглиже из муслина, льняная ночная рубашка с великолепными кружевами, нижние юбки, лифчики и даже пара корсетов на китовом усе.
— Но как мистер Ван Рин мог… я хочу сказать… Не мог же он заказать для меня все эти вещи? — воскликнула девушка, густо покраснев. Но при всей неловкости положения, она не могла не восхищаться изяществом прелестных вещичек, которые Магда меланхолично раскладывала на кровати.
Магда бросила на девушку презрительный взгляд.
— Не думаете ли вы, что патрун будет лично заниматься чем-то подобным? Он просто послал распоряжение мадам Дюкло в Нью-Йорк. Прошлым летом у нас гостила француженка-сирота из Нового Орлеана. Патрун поступил точно так же.
— О-о, — протянула Миранда и покраснела еще больше. Во всем этом имелся неприятный привкус благотворительности, и ее щепетильность янки была покороблена. Да и могла ли она принять подобные вещи от джентльмена… даже если это ее кузен? Но это же чепуха, торопливо сказала она себе. Он будет оскорблен, если она поднимет шум и откажется от одежды, он сочтет ее глупой деревенской девчонкой. А эти наряды такие красивые.
Она погладила розовый атлас вечернего платья, и, к своему удовольствию, обнаружила, что под его тяжелыми складками находится небольшой кринолин в форме колокола, о котором она давно мечтала.
Мадам Дюкло никогда не забывала ни об одном письменном распоряжении Николаса Ван Рина. « Пришлите полный гардероб для молодой леди, светловолосой, достаточно высокой со следующими мерками…»
Модистка так же прислала оклеенную плющом коробочку, в которой находилось несколько красивых пузырьков: бальзам для волос, крем «Sirop de Bo-
ubie», предназначенный «для улучшения даже самой нежной кожи», зубной порошок из фиалкового корня, рисовая пудра и флакон духов из гелиотропа.
— Они пахнут как мамин сад в летнюю ночь! — воскликнула Миранда, вдыхая чудесный аромат. — О Магда, до чего же это прекрасно!
Женщина не отвечала. Она стояла на коленях перед шкафом, аккуратно складывая женское белье. Воинственное положение ее широких плеч выражало девушке резкое неодобрение.
— За что ты так не любишь меня, Магда? — импульсивно воскликнула девушка. — Что я такого сделала?
Женщина тяжело поднялась.
— Это не мое дело любить или не любить, мисс. Мифрау ждет.
Она задвинула последний ящик и пошла к Джоанне.
Неужели из-за того, что Джоанна не любит меня, ее горничная столь недружелюбна? — думала Миранда, испытывая одновременно недоумение и возмущение. А ведь она даже не была уверена в неприязни Джоанны, ведь ее широкое обрюзгшее лицо вообще очень редко выражало какие-либо чувства, а в те редкие моменты, когда она удостаивала Миранду своим вниманием, она разговаривала с ней со своей обычной равнодушной приветливостью. Она похожа на репу, большую белую репу, подумала Миранда, но едва коснувшись зеленого шелкового платья, напрочь забыла о Джоанне. Оно подошло ей идеально, тугой корсаж, обтягивающий маленькие высокие груди и узкую талию, широкая юбка, изящно падающая волнами на кринолин, который она позаимствовала с бального платья. Если ее кожа и волосы неплохо смотрелись даже на фоне отвратительного шерстяного платья, то теперь они были просто великолепны. Зеленый цвет красиво оттенил ее светлые волосы и даже придал новый оттенок карим глазам.
Может быть, ей повезет, и она сможет найти Николаса внизу, чтобы поблагодарить его за заботу. До ужина оставалось еще полчаса. Она поспешила вниз и сопровождающий ее шелест шелка придал ей уверенности. Она шла, высоко держа голову и слегка покачивая бедрами, словно для того, чтобы усилить этот восхитительный шелест.
Она нашла Николаса в оранжерее, полностью поглощенного ползущей орхидеей, которую он только что принес из теплицы. Он обернулся и смотрел, как она проходит через столовую.
А ведь девушка по-настоящему красива, изумленно подумал он. У нее тело танцовщицы.
— Кузен Николас, — робко сказала она, — я не знаю, как благодарить вас. Все эти замечательные наряды… они… они сделали меня такой счастливой.
— Рад слышать, что такая малость сделала вас счастливой, Миранда.
Обычно она пугалась сдержанной иронии, постоянно присутствующей в его голосе, но в этот вечер все оказалось иначе. Она улыбнулась, вспомнив, что мужчины не любят, когда их благодарят — во всяком случае папа и Том этого не любили. Она подошла ближе и коснулась зеленой полосатой орхидеи.
— Какой странный этот маленький цветок! — заметила она. — И он здесь хорошо растет?
Она склонила голову над мраморной кадкой, в которой находилась дивная орхидея, и Николас почувствовал легкий аромат духов, исходящий от тяжелых золотых кос, падающих на ее белую шею. Он поднял руку, а затем опустил ее.
— Орхидея прекрасно здесь растет, может быть, мы посидим, пока не подойдет миссис Ван Рин?
Он указал на ажурную железную скамью, стоящую у южной стены, где росло несколько олеандров и гибискусов. Рядом со скамьей находился фонтан, где из львиной пасти в алебастровый бассейн струилась прозрачная вода, создавая в душном помещении свежее дыхание леса.
Наконец-то у нее появилась возможность, оставшись с ним наедине, спросить его о Зелии. С того ужасного ночного разговора она больше не видела старую женщину, и время изгладило неприятное впечатление, оставшееся от встречи, и теперь ей было очень интересно что-нибудь о ней узнать. Она задала свой вопрос и Николас резко повернулся.
— Вы видели Зелию? Где?
Она коротко рассказала об этом, умолчав лишь о самых последних словах Зелии, которые представлялись ей теперь очень глупыми.
— Она напугала вас? — нахмурившись, спросил Николас.
— Немного, хотя я не пойму, почему. Она что-то говорила о ком-то, кто будет смеяться, о Красной комнате и обо мне, приносящей… приносящей зло. Я знаю, что все это глупости, — торопливо добавила она, надеясь, что он не будет над ней смеяться.
Но он и не думал этого делать.
— Она становится совершенно невозможной со своими выходками. Я и не подозревал, что она осмеливается подниматься наверх. Я поговорю с ней.
— Но кто она? — спросила Миранда, видя его желание прекратить этот разговор.
Николас встал, и она в смятении увидела, что ее настойчивость испортила редкий миг доверительности.
— Старая ворона, которой, должно быть, лет девяносто. Давно пора отправиться на тот свет вместе со всеми своими сказками.
Миранда была поражена его неожиданно ядовитым тоном, но затем он продолжил уже более спокойно, сдерживая раздражение:
— Мой прадед Питер Ван Рин в тысяча семьсот пятьдесят первом году женился на первой красавице Нового Орлеана, которую звали Азильда Мари де Ла Курбе. Он привез ее сюда, а вместе с ней и ее рабыню Титину. Зелия — дочь черной Титины и индейца из племени могикан. Она всегда жила здесь в Драгонвике, — проговорив последние слова, Николас надолго замолчал.
— У нее такая странная речь… — прождав некоторое время, девушка рискнула заговорить сама, чувствуя, что иначе она не услышит никакого продолжения.
— Она говорит с креольским акцентом, перенятым, видимо, у матери.
— Я не это имела в виду. Я имела в виду, что она говорит… о призраках. Теперь я вспоминаю. Она говорила, что Азильда вновь станет смеяться.
Николас пожал плечами.
— Это все глупые сказки, которые до сих пор живы исключительно благодаря Зелии. Азильда не была здесь очень счастлива, после рождения сына она… — Николас остановился. — Она умерла, и это стало предметом бредовой болтовни Зелии о всяких призраках и проклятиях. А теперь не поговорить ли нам о чем-нибудь более интересном?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37