– Да, папа, я. И привела с собой гостя.
Положив сумочку в крошечной передней, она повела его в комнату.
Отец лежал в шезлонге. На коленях свернулся клубочком старый рыжий кот, который громко мурлыкал под рукой хозяина. Глаза старика ярко блеснули, но тут же широко расширились при виде мужчины за ее спиной.
Она обрадовалась, увидев, что отец в полном сознании и, похоже, даже не терзается болью.
– Доктор приходил сегодня утром?
– Да, – рассеянно ответил отец. – Оставил еще один пузырек тоника.
И действительно, на выщербленном комоде стоял пузырек.
– Кто это? – неприязненно выпалил отец, прищурившись.
Гризельда послала Стоуксу короткий предостерегающий взгляд.
– Это мистер Стоукс.
И, переведя дыхание, добавила:
– Инспектор Стоукс. Из Скотленд-Ярда.
– Ищейка?
Судя по тону, исконный обитатель Ист-Энда не питал особого уважения к этой профессии.
– Верно.
Она подвинула стул, села и сжала руку отца:
– Но если позволишь мне объяснить, почему он здесь…
– Собственно говоря, – вмешался Стоукс, – будет лучше, сэр, если я сам объясню, почему уговорил вашу дочь устроить эту встречу.
Она обернулась к Стоуксу. Но тот смотрел на ее отца. Старик что-то проворчал, но кивнул:
– Ладно… так и быть. В чем дело?
Стоукс объяснил ему. Просто. Прямо. Ничего не приукрашивая.
В середине очередной фразы старик прервал его и показал на табурет:
– Садитесь. Вы так чертовски высоки, что у меня шея затекла смотреть снизу вверх.
Стоукс, слегка улыбнувшись, подчинился и продолжил рассказ.
Когда он наконец замолчал, отец Гризельды растерял все свои подозрения по отношению к этому человеку и вскоре откровенно рассказывал обо всех местных злодеях.
Неожиданно почувствовав себя лишней, Гризельда встала. Стоукс поднял глаза, но отец тут же его отвлек. Тем не менее, покидая комнату, она ощущала пристальный взгляд инспектора. Очутившись в тесной кухоньке, она зажгла плиту, вскипятила чайник и заварила чай, после чего вернулась в комнату, не забыв захватить принесенное в сумочке печенье.
Они выпили чаю с печеньем. Гризельда встала, унесла поднос на кухню и вернулась. К этому времени Стоукс уже поднялся и, сунув в карман черную записную книжку, поблагодарил ее отца за помощь. Стоукс улыбался не часто, но его улыбка вызывала окружающих на откровенность.
– Ваша информация – как раз то, что мне необходимо, – сухо усмехнулся он. – Я знаю, что в здешних местах не принято помогать ищейкам, поэтому вдвойне ценю ваше содействие.
Гризельда видела, что отец прямо-таки раздувается от гордости, которую умело скрыл величественным кивком и ворчливым восклицанием:
– Вы найдете мальчишек и отправите в приют?
– Если в мире существует правосудие, с вашей помощью нам все удастся, – заверил Стоукс.
Они уже шагали по улице, когда он спросил:
– Кроме отца, у вас никого нет?
Она кивнула и, помявшись, сказала:
– Мои трое братьев погибли на войне, а мать умерла, когда мы были еще маленькими.
Стоукс, не ответив, молча шел рядом. Однако через несколько шагов Гризельда почувствовала себя обязанной добавить:
– Я хотела, чтобы он перебрался вместе со мной в Сент-Джонс-Вуд. Здесь шляпницы никому не нужны. Но он тоже родился на этой улице. Тут его дом и все друзья. Поэтому он решил остаться.
Взгляд Стоукса стал более пристальным, более оценивающим. Но не осуждающим.
– И вы часто его навещаете?
– При всякой возможности. Обычно получается не больше раза в неделю. Но за ним присматривает соседка, и я плачу доктору за визиты. При необходимости они знают, где меня найти.
Стоукс опять промолчал. У нее на языке вертелся очевидный вопрос. Она долго сдерживалась, но потом все же решилась:
– А у вас остались родные?
Он долго не отвечал, и она уже испугалась, что зашла слишком далеко, как вдруг услышала:
– Да. Мой отец – торговец в Колчестере. Я не видел его… уже давно. Моя мать тоже умерла. Я был единственным ребенком.
Больше он ничего не добавил, но у нее создалось впечатление, что он был не только единственным, но и очень одиноким ребенком.
Экипаж стоял на том же месте, где они его оставили. По пути она спросила:
– Так что вы узнали?
Стоукс нерешительно прикусил губу, очевидно, решая, стоит ли рассказывать ей, но все же объяснил:
– Ваш отец дал мне восемь имен возможных учителей. И даже указал некоторые адреса, правда, не все. Нужно проверить всех. Каждый может стоять за этими похищениями, но при этом нам необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Ни в коем случае нельзя, чтобы тот, кого мы ищем, узнал о нашем расследовании. Иначе он немедленно скроется и заберет ребятишек с собой. Мы никогда не поймаем его, и потеряем единственную возможность их спасти.
– Все верно, – вздохнула Гризельда, – но вы не можете просто так гулять по трущобам и расспрашивать.
Про себя она удивилась, почему позволяет втянуть себя в дела, которые ее не касаются, но все же храбро продолжила:
– Местные сразу поймут, кто вы и что тут делаете. И никакая маскировка вам не поможет. Все будут знать, что вы не из «наших».
– Но что же мне делать? Обратиться к местным ищейкам? Это бесполезно…
– С ними тоже никто не станет разговаривать. А вот я… одна из них. Мне они доверятся.
Внезапное напряжение сковало инспектора. Глаза его потемнели, как штормовое море.
– Я не могу вам позволить. Это слишком опасно.
Гризельда пожала плечами:
– Я оденусь соответствующим образом и снова стану изъясняться на местном наречии. Для меня это не так опасно, как для вас.
Стоукс молчал, изнемогая от нерешительности.
– Вы нуждаетесь в моей помощи… и эти мальчики тоже.
Он долго смотрел на нее, сжав губы, прежде чем податься вперед.
– Я соглашусь при одном условии. Вы никуда не пойдете без меня.
Она открыла рот, чтобы указать очевидное, но он остановил ее, повелительно подняв руку:
– В маскировке я сойду за местного, пока не вздумаю открыть рот. Говорить будете вы. Я иду в трущобы исключительно для того, чтобы защитить вас. Но должен быть рядом – иначе вы никуда не пойдете.
Ее так и подмывало спросить, каким образом он намеревается помешать ей, но если отец услышит, что она задает весьма щекотливые вопросы, то наверняка встревожится. Кроме того, Стоукс даже в самых опасных кварталах Ист-Энда сможет уберечь ее от нападения.
Немного расслабившись, она кивнула:
– Согласна. Мы пойдем вместе.
Он едва слышно облегченно вздохнул.
Выглянув в окно, она поняла, что они почти приехали. Экипаж остановился перед дверью лавки, и Стоукс помог ей выйти. Гризельда решила, что вполне может возомнить себя настоящей леди. Расправив юбки, она неожиданно спросила:
– Когда мы сможем вернуться?
– Только не завтра, – нахмурился Стоукс. – Мне нужно передать полученные сведения коллеге – тому, кто затеял расследование. У него могут появиться новости, которые помогут нам обличить злодеев.
– Хорошо. В таком случае я буду ждать вашего визита.
Стоукс проводил ее на крыльцо, подождал, пока она найдет ключ и откроет дверь. Она вдруг поняла, что он смотрит на лавку так, словно видит впервые.
Дверь открылась. Гризельда взглянула на него, вопросительно подняв брови. Его белоснежные зубы блеснули в улыбке.
– Видите ли, я как раз думал, что вы, должно быть, очень много работали, чтобы покинуть Ист-Энд. По-моему, это огромное достижение. К тому же вы не порвали с прошлым окончательно и сохранили прежние связи, за что я очень благодарен судьбе. И нахожу, что вы достойны восхищения. – Инспектор почтительно наклонил голову: – Доброго вам вечера, мисс Мартин. Я обязательно приеду через день-другой, как только узнаю новости.
Повернувшись, он неспешно спустился с крыльца.
Этим вечером Барнаби сделал нечто такое, чего не делал никогда прежде. Прислонился к стене гостиной леди Моффат и взглядом отыскал молодую даму на другом конце комнаты.
Слава Богу, что маленькая гостиная леди Моффат едва вмещала толпу ее знакомых! Несмотря на продолжающийся исход знатных семей из Лондона, здесь по-прежнему было достаточно народу, чтобы его интерес не был замечен. А сейчас он, как никогда, нуждался в этом. Его мать наверняка станет смеяться до упаду, если узнает правду.
Она бы смеялась еще заразительнее, если бы могла сейчас видеть его.
У него не было вопросов для Пенелопы, и все же он здесь и неотрывно наблюдает за ней. Решил, что может страдать от одержимости этой девушкой и на людях, вместо того чтобы сидеть дома, уставясь в огонь, и различать в языках пламени ее лицо. Наедине с собой он не мог думать ни о ком, кроме нее. И даже новое сложное дело отошло на второй план.
Какой-то крохотной частицей здравого смысла, еще остававшегося у него, он сознавал, что должен упорно противиться влечению к ней. Но нечто примитивное, природное в его характере, о существовании чего он до сих пор не подозревал, уже капитулировало. Его участь была решена. И эту правду он был не в силах отрицать.
И сейчас он наблюдал за собравшимися вокруг Пенелопы мужчинами. Когда к ним присоединился Хелликар, Барнаби мысленно выругался, оттолкнулся от стены и направился к тому месту, где стояла она.
Пенелопа тем временем оборонялась от надоедливых поклонников. Подняв голову, она случайно увидела пробиравшегося к ней Барнаби. Вихрь эмоций подхватил ее: волнение, возбуждение, трепет обольщения… все было новым и тревожащим.
Строго приказав своим глупым чувствам успокоиться, она перевела взгляд на оживленное лицо Харлана Ригби. Он расписывал прелести охоты, хотя Пенелопа была прекрасно знакома с ними, поскольку выросла в Лестершире, в окружении помешанных на охоте братьев. К несчастью, Ригби не мог допустить и мысли о том, что обычная женщина может в чем-то разбираться. И уж настоящей бедой было то обстоятельство, что он обладал значительным состоянием и сносной внешностью, и поэтому никто, даже Хелликар с его насмешливой иронией, не мог пробить скорлупы его самоуверенности, не говоря уже о том, чтобы открыть глаза на тот простой факт, что стремление добиться благосклонности женщины состоит не в том, чтобы недооценивать ее ум.
Отделаться от него было почти невозможно.
При виде Барнаби джентльмены помоложе расступились, давая ему место рядом с Пенелопой. По другую сторону находился Хелликар. Ригби стоял лицом к ней и не переставая говорил.
Приветливо улыбнувшись, она подала Барнаби руку. Ригби от неожиданности осекся. Барнаби и Пенелопа обменялись приветствиями. Но тут Ригби набрал в грудь воздуха, снова открыл болтливый рот и…
– Кажется, здесь очень душно, – произнес Барнаби. Не обращая внимания на Ригби, он легонько сжал ее пальцы.
– Сейчас слишком холодно, чтобы прогуляться по террасе, но возможно, вы захотите пройтись по залу? К тому же вот-вот заиграют вальс. Не окажете мне честь?
Пенелопа неожиданно для себя просияла. Всякий, кто спасал ее от Ригби и его советов, как заиметь мужа и вести себя на охоте, заслуживал вечной благодарности.
– Действительно, здесь нечем дышать. Вальс – это то, что мне сейчас необходимо, – проговорила она.
Барнаби с поклоном положил ее руку себе на сгиб локтя и накрыл ее пальцы своими. Его прикосновение пронзило ее словно молнией. Но Пенелопа, сохраняя выдержку, обернулась к непрошеным поклонникам:
– Джентльмены, надеюсь, вы нас извините?
Большинство с почтением наблюдали сцену между ней и Барнаби в надежде тоже заслужить ее благосклонность.
Все, кроме Ригби. Хмурясь, тот пронзил ее озадаченным взглядом.
– Но, мисс Эшфорд, я еще не рассказал вам о своих успехах в скрещивании гончих!
Судя по тону, он не мог поверить, что она не хочет слышать столь волнующие подробности.
Пенелопа не знала, что ответить: сама мысль о том, что она пожелает вникнуть в детали подобных событий, была ей невыносима.
Но Барнаби по-рыцарски поспешил на ее защиту:
– Невероятно! Неужели вы не знаете, Ригби, что Калвертон, брат мисс Эшфорд, известный заводчик призовых гончих? Или вы засыпаете ее сведениями в надежде выманить семейные тайны?
Он неожиданно усмехнулся.
– Ч-что? – опешил Ригби.
Справа от Пенелопы фыркнули: кажется, Хелликар едва подавил взрыв смеха. Остальные джентльмены тактично скрыли усмешки.
Барнаби с извиняющимся видом кивнул Ригби:
– Простите, старина, что прерываю ваш монолог, но леди желает танцевать.
Отвесив общий поклон, он вывел Пенелопу из круга.
– Прошу нас извинить.
Остальные также ответили поклонами. Ригби продолжал пялиться на парочку, словно не мог поверить, что его так безжалостно покидают.
Но Барнаби уже вел Пенелопу к арке, отделявшей гостиную от зала, где танцевали пары. Струнный квартет теснился в нише, стараясь играть как можно громче, чтобы перекрыть гул голосов. Прозвучали первые аккорды вальса.
– Кажется, слух меня не подвел, – заметил Барнаби. – Вы это серьезно насчет танцев или просто воспользовались возможностью отвязаться от Ригби?
Он давал ей шанс избежать результатов, которые вальс наверняка спровоцирует. Будь она мудрее, схватилась бы за прекрасную возможность… но Пенелопа никогда не считала себя трусихой.
– Я с удовольствием приняла приглашение потанцевать.
«С вами».
Последних слов она не произнесла вслух, но внезапная напряженность в его взгляде заставила ее задаться вопросом, уж не услышал ли он… уж не угадал ли…
Барнаби молча привлек ее к себе и закружил в танце.
Как и в прошлый раз, возникло чувство полета, и все поплыло перед глазами.
Они не обменялись ни единым словом. Только смотрели в глаза друг другу, общаясь молча, на ином уровне, в ином измерении. На ином языке.
Языке чувств.
Большая теплая рука обнимала ее за талию, другая – сжимала пальцы. Он держал ее с уверенностью, которая позволяла расслабиться, отрешиться от привычного недоверия к партнерам и наслаждаться кружением, быстрыми, ловкими поворотами, властью этого сильного, красивого мужчины.
Оказывается, и властным мужчинам есть место в ее жизни.
Музыка обтекала их, создавая нечто вроде кокона. Волшебные секунды длились и длились… наслаждение завладело ею, волнуя, маня и одновременно успокаивая. Словно большая теплая ладонь гладила ее нервы.
Она чувствовала себя кошкой, вдоволь напившейся сливок. И наверняка замурлыкала бы, если бы могла. Но вместо этого улыбка не сходила с ее лица, нежная, мягкая, словно Пенелопа плыла на облаке блаженства.
Его улыбка была отражением ее собственной. Они не нуждались в словах, чтобы разделить взаимное наслаждение.
Наконец музыканты отложили инструменты. Барнаби остановился и поклонился. Она ответила, как полагается, реверансом и, вздохнув про себя, вернулась в мир и взяла его под руку. Они направились в гостиную.
Мысленно она все еще вальсировала, но реальность постепенно входила в нее. Если он здесь, значит, вновь возникли вопросы.
– Что вы хотели узнать?
Барнаби недоуменно уставился на нее.
– Расследование, – напомнила она. – Вы пришли расспросить меня?
Взгляд его стал пустым. Сжав губы, он смотрел перед собой и решительно вел Пенелопу к тому месту, где сидела ее матушка.
– Итак? – продолжала она в надежде, что он сообразит: мать понятия не имеет о ситуации в приюте и о том, что она просила Адэра узнать тайну исчезновения мальчиков.
– Дайте минуту подумать, – пробормотал он, все еще глядя перед собой. Не глядя на нее.
Пенелопа качнула головой. Может, он забыл, о чем собирался ее спросить? Может, вальс отвлек и его?
А возможно…
Он отвел ее к дивану, на котором сидела леди Калвертон, болтая с леди Горацией Кинстер. Обе дамы благосклонно улыбнулись парочке, но тут же вернулись к разговору.
В Пенелопе отчего-то росла уверенность в необходимости узнать, что привело его в дом леди Моффат. Поэтому она убрала пальцы с его руки и посмотрела на него испытующим взглядом.
Барнаби смело встретил этот взгляд.
– Стоукса не было в полицейском управлении, когда я заезжал днем. Я оставил записку, в которой объяснил ситуацию с Джемми Картером. Стоукс, несомненно, поставит стражу у дома, но я все равно постараюсь поговорить с ним завтра утром. Где бы Стоукс ни был, я уверен, что он работает над этим делом. Нам нужно обменяться информацией и решить, каким будет следующий шаг.
Глаза Пенелопы зажглись:
– Я тоже поеду.
Барнаби едва не выругался вслух. Он сказал все это лишь для того, чтобы оправдать свое присутствие здесь. Не искушать ее.
– В этом нет никакой необходимости…
– Конечно, есть! Я та, кто больше всех знает о мальчиках и Джемми тоже. Кроме того, не забывайте, что расследование начато по моей просьбе. Я имею право знать, что уже сделано.
– Хорошо, – раздраженно выдохнул он наконец. Она вознаградила его улыбкой.
– В какое время вы собираетесь к Стоуксу?
– Я заеду за вами в десять, – холодно пообещал он.
– Прекрасно. Я буду ждать.
– Добрый вечер, Смайт!
Джентльмен, называвший себя мистером Алертом, – он гордился своей бдительностью и умением пользоваться возможностями, посылаемыми судьбой, – наблюдал, как его сообщник, стоявший в открытых стеклянных дверях, оглядывает темную гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30