вся их утонченность и светскость – чисто внешние и тоже нечто вроде маскировки. И только когда внешние признаки джентльмена из общества исчезали, как теперь у Барнаби, реальность оказывалась слишком очевидной.
И что теперь делать с этой открывшейся ей реальностью? Как реагировать?
И реагировать ли вообще, или сделать вид, что она ничего не заметила?
В экипаже царила полная тишина. Пенелопа, подстегиваемая любопытством, пыталась разобраться в своих мыслях.
Наконец экипаж остановился у лавки Гризельды. Барнаби встал, спрыгнул вниз, порылся в кармане и, бросив кучеру несколько монет, предоставил Пенелопе спускаться самой.
Гризельда услышала колокольчик, вышла из-за шторы, увидела Барнаби и едва не повернула назад. Глаза ее широко распахнулись: совсем как у девушек-учениц, работавших за столом, поставленным между прилавком и шторами. У бедняжек даже иглы застыли в воздухе. Наконец Гризельда нашла в себе силы взглянуть на Пенелопу.
– Доброе утро, мисс Мартин, – улыбнулась та. – Кажется, вы нас ожидали?
– О… д-да… к-конечно, – запинаясь, пробормотала Гризельда и, едва заметно покраснев, придержала штору. – Пожалуйста, проходите.
Потребовалось немало времени и труда, чтобы превратить Пенелопу в цветочницу с Ковент-Гарден.
Наконец, довольная своей работой, Гризельда и сама стала переодеваться.
– Я решила, что если появлюсь в обносках, люди, которые узнают меня, будут более откровенными. Конечно, вид процветающей модистки вызывает определенное уважение, но и зависть тоже, а в таком виде я буду с ними на равных.
Пенелопа, сидя перед туалетным столиком Гризельды, надевала шляпу, старую, из темно-синего бархата, видавшую лучшие дни. Цветочный букетик, прикрепленный к тулье, придавал девушке подобающее сходство с цветочницей с Ковент-Гарден.
Гризельда нарядила ее в широкую юбку из дешевого ярко-синего атласа, в сероватую блузку, бывшую когда-то белой, и приталенный жакет из черного твида с большими пуговицами.
Они обернули лентой дужки очков и натерли воском золотую оправу, чтобы она выглядела облезлой.
Оценивая общий результат, Пенелопа объявила:
– Великолепно, и спасибо за помощь!
Пенелопа вдруг подняла палец. Обе прислушались. До них донеслось приглушенное звяканье колокольчика.
– Это Стоукс! – воскликнула Гризельда, накидывая висевший мешком жакет с оторванным карманом и нахлобучивая убогую шляпку с обвисшими полями. – Ну, все готово. Пойдемте вниз.
Оказалось, что Адэр и Стоукс о чем-то беседуют, стоя посреди лавки. Странно было видеть столь мрачных и зловещих типов в окружении кружев и лент.
Пенелопа невольно улыбнулась. Гризельда остановилась у прилавка и что-то внушала ученицам. Стоукс, стоявший лицом к прилавку, первым увидел Пенелопу и онемел.
При виде его вытянувшегося лица Барнаби обернулся. И узрел ее, Пенелопу Эшфорд, в виде неотразимо привлекательной потаскушки, шляющейся по Ковент-Гарден.
Он едва не застонал вслух.
Стоукс пробормотал себе под нос нечто неразборчивое. Барнаби, даже не расслышав, понял, что этот день ему предстоит провести, не отходя от Пенелопы ни на шаг.
Он так крепко сжал зубы, что челюсть едва не треснула.
– Ну как? – осведомилась Пенелопа. – Сойдет?
– Неплохо, – проворчал он, с трудом обретая дар речи. – А сейчас пора идти.
Вчетвером они набились в наемный экипаж и отправились на Петтикоут-лейн. По дороге снова обсуждали порядок, в каком будут отрабатывать список Стоукса, и не стоит ли разделиться на две группы. Последнее решение было отложено до прибытия на место.
Оставив экипаж на северном конце длинной улицы, они влились в толпу, теснившуюся между двойными рядами лотков, тянувшихся вдоль тротуаров. Ни один кучер не посмел бы проехать в своем экипаже по Петтикоут-лейн, когда торговля в самом разгаре.
Самые разнообразные звуки и запахи ошеломили их. Барнаби глянул на Пенелопу, опасаясь, что та дрогнет. Но, судя по выражению лица, ей не терпелось приступить к делу. Она без труда игнорировала то, чего не желала замечать, и жадно впитывала все новое, с чем до сих пор ей не удавалось столкнуться.
Он серьезно сомневался, что найдется хотя бы еще одна дочь виконта, которая согласится свободно разгуливать среди обитателей Петтикоут-лейн.
Указанные обитатели, в свою очередь, бросали в ее сторону внимательные взгляды, но, кажется, принимали за свою, тем более что подол широкой юбки был куда короче, чем принято в обществе, и едва доходил до верха поношенных полуботинок. С ее природной самоуверенностью и хорошей имитацией местного выговора она не вызывала подозрений. К счастью, Барнаби тоже ничем не выделялся из здешней публики, разве что маячил за плечом Пенелопы как демон-мститель. Излучать злость для него не представляло труда, потому что именно злость он и испытывал в данный момент.
Когда чумазый карманный воришка подобрался слишком близко к Пенелопе, достаточно было одного взгляда Барнаби, чтобы тот растворился в толпе.
Стоукс остановился рядом с Барнаби. Пенелопа и Гризельда, стоявшие перед ними, восхищались аляповатыми бантами, выставленными на шатком лотке.
Взглянув поверх моря голов, Стоукс предложил:
– Почему бы тебе и Пенелопе не пойти по этой стороне? Мы с Гризельдой возьмем противоположную.
Барнаби кивнул, не спуская взгляда с Пенелопы:
– Фиггс, Джессап, Сид Льюис и Джо Ганнон – сегодня мы охотимся за ними.
Стоукс кивнул:
– Да, либо здесь, либо на Брик-лейн. Это их территория. Местные жители должны их знать. Но не слишком усердствуй… и Пенелопе не давай.
Барнаби утвердительно хмыкнул. Хотелось бы представить, каким образом это ему удастся, тем более что Пенелопа окончательно вышла из-под контроля.
Но мысль о необходимости держать в узде женщину, переодетую цветочницей, дала толчок идее как к возможному средству выживания. Когда Стоукс увел Гризельду, Барнаби схватил Пенелопу за руку и потащил к ближайшему лотку.
– Что случилось? – прошептала она.
Он объяснил план Стоукса и показал на ряд лотков:
– Эта наша сторона. Пойдем по ней. Однако нужно держаться вместе, чтобы я смог достойно сыграть роль ревнивого любовника, раздосадованного тем, что ты тратишь время и деньги на всякую ерунду.
– Но зачем?!
– Потому что местные обитатели вполне меня поймут и посочувствуют.
И от него не потребуется никаких усилий, чтобы эту роль сыграть.
Пенелопа фыркнула и бросила на него недоверчивый взгляд. Он ответил тем, что обнял ее за талию и привлек к себе. Пенелопа застыла и яростно сверкнула глазами, но Барнаби только коварно усмехнулся и; щелкнул ее по носу.
– Ни одна ковентгарденская цветочница не отреагирует подобным образом. Вы должны держаться соответственно.
Он позволил Пенелопе самой выбирать, к кому обращаться: похоже, она интуитивно чувствовала, с кем заводить разговор. Сам он предпочитал молчать и ограничивался ворчанием, фырканьем и односложными ответами.
Пенелопа должна была признать, что их план сработал. Их принимали за своих, и их разговоры с торговцами звучали вполне естественно.
К сожалению, за все приходится платить. Близость Барнаби, его мускулистого тела, к которому ее прижимало всякий раз, когда толпа чересчур напирала, его властные прикосновения, тепло большой ладони, сжимавшей ее пальцы, возбуждали целый вихрь эмоций, тревожащую смесь волнения и настороженности, вызывали трепет наслаждения.
Шли минуты, а она никак не могла овладеть собой. Зато им удалось узнать местонахождение двоих из тех, кого они искали.
Достойное возмещение за потраченные нервы.
Они зашагали по узкой улочке, в конце которой, как им сказали, жил Сид Льюис, и остановились посредине.
Пока Барнаби осматривал толпу, пытаясь отыскать взглядом Стоукса и Гризельду, Пенелопа всматривалась в дома:
– Пятая дверь на северной стороне. Я ее вижу!
Она схватила Барнаби за рукав и попыталась потянуть к дому.
– Дверь открыта. Внутри люди.
Барнаби накрыл ее ладонь своей:
– Я не вижу Стоукса. Ну да ладно, посмотрим. Но постарайтесь не выходить из роли.
– Уверены, что все мужчины в Ист-Энде такие тираны?
– Насколько мне известно, они куда хуже.
Пенелопа хмыкнула, но послушно пошла рядом. Поравнявшись с пятой лачугой, она увидела внутри какое-то движение. Но на узкой дороге было совсем мало прохожих и чрезмерное любопытство могло привлечь внимание, а из дома кто-то выходил.
Барнаби отступил и схватил ее в объятия.
– Подыгрывайте, – прошептал он и, наклонив голову, коснулся губами ее щеки. Голова Пенелопы пошла кругом, а горло перехватило. Его тепло окружало ее и словно плавило не только плоть, но и кости. Она, сама того не сознавая, прижалась к его мускулистой груди.
Ее реакция не имела смысла, но и отрицать ее было невозможно. Она трепетала в ожидании следующего прикосновения его губ. Хорошо, что он поддерживал ее, потому что она внезапно ослабела.
И тут вдруг сообразила, что он оглядывает улицу поверх полей ее шляпки! Использует ее как прикрытие.
Пенелопа задохнулась от негодования. Но сейчас для ссор не было ни времени, ни причин.
И хотя он продолжал наблюдать за улицей, приходилось одновременно сражаться со своими инстинктами, держать их в узде, контролировать.
Но его чары скоро развеялись, и она уже попыталась было вырваться, когда Барнаби прошипел:
– Стойте смирно!
Прерывисто вздохнув, она процедила:
– Вы так ведете себя, чтобы отплатить мне за то, что я настояла на сегодняшней поездке.
Он крепче сжал ее талию и прижал губы к чувствительному местечку за ухом. И услышал, как она охнула. Почувствовал, как ладони, упершиеся в его грудь, ослабели.
Он вдохнул, и аромат ее волос, ее кожи проник в него до самых костей. Эти блестящие волосы пахли солнечным светом. Он скрипнул зубами и, почти теряя разум, прошептал:
– Кто-то выходит.
Пришлось сделать вид, что он снова целует ее. Его мечта зацеловать ее до умопомрачения, кажется, сбывалась…
А она не сопротивлялась. Однако через несколько секунд он сухо объявил:
– Похоже, мы можем вычеркнуть Сида Льюиса из списка.
– Почему?
Подняв голову, он ослабил хватку, но не позволил Пенелопе повернуться.
– Если не ошибаюсь, Сид Льюис готов примириться с Господом. Вряд ли он может одновременно содержать воровскую школу и дружески беседовать с местным викарием.
Пенелопа украдкой оглянулась.
– Сид Льюис – тот лысый коротышка?
– По крайней мере такое описание дал один из владельцев лотка.
– Он плохо выглядит.
– Вероятно, этим объясняется столь неожиданный интерес к религии.
Льюис грузно опирался на палку, дышал тяжело и со свистом: это было слышно даже с того места, где они стояли.
– Пойдемте, – велел Барнаби и, обняв Пенелопу за плечи, повел назад. – Нужно найти Стоукса. Осталось проверить еще троих.
Они встретились со Стоуксом и Гризельдой у противоположного конца рынка. Услышав о Сиде Льюисе, Стоукс поморщился:
– Фиггс тоже вне игры. Он в Ньюгейте. Остаются только Джессап и Джо Ганнон. Кстати, Джессап – клиент опасный.
Стоукс и Барнаби многозначительно переглянулись.
– В этом случае придется вести себя как нельзя более осторожно, – заявила Пенелопа. – Куда теперь?
Стоукс взглянул на Гризельду.
– Как насчет того, чтобы зайти в кабачок и перекусить?
Предложение одобрили все. Гризельда вспомнила о пабе на углу Олд-Монтегю-стрит и Брик-лейн.
– Там по крайней мере не отравишься. И нам все равно придется идти на Брик-лейн, где, скорее всего, можно узнать о Джессапе и Ганноне.
Они вернулись на Уэнтуорт-стрит и добрались до «Делфордского герба». Дверь пивной была широко раскрыта. Заглянув внутрь, Стоукс и Барнаби поскорее отвели женщин к грубо сколоченным столам и скамьям, расставленным по обе стороны от входа. Почти все столы были заняты, но места то и дело освобождались.
– Подождите здесь, – велел Стоукс женщинам. – Мы принесем еду сюда. Если повезет, освободится целый стол.
Гризельда и Пенелопа не подумали ослушаться. Их кавалеры повернулись и вошли в кабачок. Но, увидев толкотню у стойки, не осмелились втиснуться в толпу. Тем не менее…
– Похоже, им больше нравится отдавать приказы, – заметила Пенелопа.
– Совершенно верно, – сухо согласилась Гризельда. – Я тоже так считаю.
Девушки обменялись улыбками и продолжали ждать.
Проведя несколько часов среди шумной болтовни на ист-эндском рынке, Пенелопа обнаружила, что может гораздо лучше различать слова, и теперь совершенствовала свое умение, лениво прислушиваясь к беседе четверых крепких стариков, рассевшихся за ближайшим столом. Перед ними стояли пустые тарелки; узловатые пальцы сжимали пинтовые кружки. И тут до нее донеслось имя «Джессап». Пенелопа навострила уши и, подтолкнув локтем Гризельду, взглядом показала на соседний стол. Гризельда недоуменно пожала плечами: теперь мужчины говорили о всяких пустяках.
Пенелопа уже хотела пояснить, в чем дело, когда появился Барнаби с тарелками, в них дымились мидии. За ним шествовал Схоукс с подносом, на котором стояли кувшин и четыре кружки.
В этот момент двое из тех, что сидели за. соседним столом, поднялись и, шаркая, поплелись прочь. Те, кто упоминал о Джессапе, пока оставались на месте.
Пенелопа схватила Барнаби за руку и подвела к освободившемуся столу. Он пожал плечами, но не сопротивлялся. А когда поставил тарелки, сел и подвинулся, давая ей место, она повернулась к Стоуксу и Гризельде.
– Эти люди, – прошептала она, – упомянули о Джессапе. Они толковали о каких-то темных делишках, только я ничего не поняла.
– Я знаю одного из них, – объявила Гризельда. – Думаю, он потолкует со мной. Не вмешивайтесь, даже не смотрите в мою сторону. Он, конечно, известный бабник. Но знал меня с самого детства, так что не станет приставать.
Стоукс поколебался, но все же кивнул и сел напротив Барнаби, оставив Гризельде место рядом со стариком.
Гризельда старательно поправляла юбки и оглядывалась, словно хотела проверить, кто сидит за спиной. Она уже хотела повернуться к Пенелопе, но ахнула и всплеснула руками:
– Дядюшка Чарли! Вы ли это?!
Мужчина от неожиданности растерялся, но, разглядев девушку, широко улыбнулся:
– Малышка Гриззи? Давненько не виделись. Слышал, что ты перебралась в модный квартал и стала шить шляпы для богатеньких дам, – приветствовал он и, окинув взглядом ее наряд, добавил: – Смотрю, тебе не очень-то везет?
Гризельда расстроенно вздохнула.
– Что поделаешь, оказалось, что предприятие не настолько выгодное, каким казалось вначале.
– И ты вернулась домой. Как твой па? Говорили, что он совсем плох.
– Так себе. Но пока еще держится.
Беспечно улыбаясь, она стала расспрашивать Чарли о семье: лучший способ заслужить доверие у здешних обитателей. Вскоре в разговор вступили и приятели Чарли, засыпая Гризельду сведениями о здешней жизни, особенно когда та объяснила, что совсем недавно вернулась в Ист-Энд: разговоры о том, кто и кого успел облапошить и ограбить, были из разряда местных развлечений. Гризельда, не желая прямо расспрашивать о Джессапе, тянула время. Вспоминая репутацию собеседника, его положение в преступной среде и тот факт, что он вообще упомянул о Джессапе, она медлила, но потом все-таки решилась осторожно спросить:
– Говорят, в последнее время здесь произошло немало перемен?
Чарли задумчиво наморщил нос:
– Да вроде никаких особых перемен, если не считать Джессапа. Помнишь его? Взломщик он знатный, и все такое. Бросил это дело, переселился на Тотхилл-Филдс и занялся обычной торговлей.
«Обычная торговля» на здешнем жаргоне означала проституцию. Значит, Джессап стал сутенером или содержит публичный дом.
Гризельда без особых усилий изобразила живой интерес, тем более что такое заявление вполне позволяло спросить:
– Значит, место осталось незанятым? И кто же теперь сменил Джессапа?
– Ты права насчет места, – рассмеялся Чарли, – но пока что не слышал, чтобы кто-то спешил воспользоваться случаем. Правда, и сезон сейчас мертвый. В будущем году наверняка наметится оживление.
В этот момент Стоукс грубо толкнул ее локтем в бок и, не оглядываясь, пробурчал:
– Тебе лучше заняться делом, если хочешь успеть что-то пожевать.
Гризельда мгновенно сообразила, что он советует ей прекратить расспросы, и, снова обернувшись к дядюшке Чарли, с сожалением улыбнулась:
– Я, пожалуй, в самом деле поем, иначе мне ничего не оставят.
Мужчины понимающе улыбнулись и закивали. Все еще улыбаясь, Гризельда повернулась к компаньонам:
– Что же, интересно было узнать новости.
– Ешь! – велел Стоукс, подвигая к ней тарелку с мидиями и рубцом.
Он был так напряжен, что даже Гризельда заметила это и удивилась. В чем дело? Чем он расстроен?
Мысленно пожав плечами, она потянулась к мидии, ловко открыла раковину ложкой и опрокинула в рот сочное содержимое.
А пальцы Пенелопы оказались недостаточно сильны, чтобы держать раковину и одновременно вставить ложку между створками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
И что теперь делать с этой открывшейся ей реальностью? Как реагировать?
И реагировать ли вообще, или сделать вид, что она ничего не заметила?
В экипаже царила полная тишина. Пенелопа, подстегиваемая любопытством, пыталась разобраться в своих мыслях.
Наконец экипаж остановился у лавки Гризельды. Барнаби встал, спрыгнул вниз, порылся в кармане и, бросив кучеру несколько монет, предоставил Пенелопе спускаться самой.
Гризельда услышала колокольчик, вышла из-за шторы, увидела Барнаби и едва не повернула назад. Глаза ее широко распахнулись: совсем как у девушек-учениц, работавших за столом, поставленным между прилавком и шторами. У бедняжек даже иглы застыли в воздухе. Наконец Гризельда нашла в себе силы взглянуть на Пенелопу.
– Доброе утро, мисс Мартин, – улыбнулась та. – Кажется, вы нас ожидали?
– О… д-да… к-конечно, – запинаясь, пробормотала Гризельда и, едва заметно покраснев, придержала штору. – Пожалуйста, проходите.
Потребовалось немало времени и труда, чтобы превратить Пенелопу в цветочницу с Ковент-Гарден.
Наконец, довольная своей работой, Гризельда и сама стала переодеваться.
– Я решила, что если появлюсь в обносках, люди, которые узнают меня, будут более откровенными. Конечно, вид процветающей модистки вызывает определенное уважение, но и зависть тоже, а в таком виде я буду с ними на равных.
Пенелопа, сидя перед туалетным столиком Гризельды, надевала шляпу, старую, из темно-синего бархата, видавшую лучшие дни. Цветочный букетик, прикрепленный к тулье, придавал девушке подобающее сходство с цветочницей с Ковент-Гарден.
Гризельда нарядила ее в широкую юбку из дешевого ярко-синего атласа, в сероватую блузку, бывшую когда-то белой, и приталенный жакет из черного твида с большими пуговицами.
Они обернули лентой дужки очков и натерли воском золотую оправу, чтобы она выглядела облезлой.
Оценивая общий результат, Пенелопа объявила:
– Великолепно, и спасибо за помощь!
Пенелопа вдруг подняла палец. Обе прислушались. До них донеслось приглушенное звяканье колокольчика.
– Это Стоукс! – воскликнула Гризельда, накидывая висевший мешком жакет с оторванным карманом и нахлобучивая убогую шляпку с обвисшими полями. – Ну, все готово. Пойдемте вниз.
Оказалось, что Адэр и Стоукс о чем-то беседуют, стоя посреди лавки. Странно было видеть столь мрачных и зловещих типов в окружении кружев и лент.
Пенелопа невольно улыбнулась. Гризельда остановилась у прилавка и что-то внушала ученицам. Стоукс, стоявший лицом к прилавку, первым увидел Пенелопу и онемел.
При виде его вытянувшегося лица Барнаби обернулся. И узрел ее, Пенелопу Эшфорд, в виде неотразимо привлекательной потаскушки, шляющейся по Ковент-Гарден.
Он едва не застонал вслух.
Стоукс пробормотал себе под нос нечто неразборчивое. Барнаби, даже не расслышав, понял, что этот день ему предстоит провести, не отходя от Пенелопы ни на шаг.
Он так крепко сжал зубы, что челюсть едва не треснула.
– Ну как? – осведомилась Пенелопа. – Сойдет?
– Неплохо, – проворчал он, с трудом обретая дар речи. – А сейчас пора идти.
Вчетвером они набились в наемный экипаж и отправились на Петтикоут-лейн. По дороге снова обсуждали порядок, в каком будут отрабатывать список Стоукса, и не стоит ли разделиться на две группы. Последнее решение было отложено до прибытия на место.
Оставив экипаж на северном конце длинной улицы, они влились в толпу, теснившуюся между двойными рядами лотков, тянувшихся вдоль тротуаров. Ни один кучер не посмел бы проехать в своем экипаже по Петтикоут-лейн, когда торговля в самом разгаре.
Самые разнообразные звуки и запахи ошеломили их. Барнаби глянул на Пенелопу, опасаясь, что та дрогнет. Но, судя по выражению лица, ей не терпелось приступить к делу. Она без труда игнорировала то, чего не желала замечать, и жадно впитывала все новое, с чем до сих пор ей не удавалось столкнуться.
Он серьезно сомневался, что найдется хотя бы еще одна дочь виконта, которая согласится свободно разгуливать среди обитателей Петтикоут-лейн.
Указанные обитатели, в свою очередь, бросали в ее сторону внимательные взгляды, но, кажется, принимали за свою, тем более что подол широкой юбки был куда короче, чем принято в обществе, и едва доходил до верха поношенных полуботинок. С ее природной самоуверенностью и хорошей имитацией местного выговора она не вызывала подозрений. К счастью, Барнаби тоже ничем не выделялся из здешней публики, разве что маячил за плечом Пенелопы как демон-мститель. Излучать злость для него не представляло труда, потому что именно злость он и испытывал в данный момент.
Когда чумазый карманный воришка подобрался слишком близко к Пенелопе, достаточно было одного взгляда Барнаби, чтобы тот растворился в толпе.
Стоукс остановился рядом с Барнаби. Пенелопа и Гризельда, стоявшие перед ними, восхищались аляповатыми бантами, выставленными на шатком лотке.
Взглянув поверх моря голов, Стоукс предложил:
– Почему бы тебе и Пенелопе не пойти по этой стороне? Мы с Гризельдой возьмем противоположную.
Барнаби кивнул, не спуская взгляда с Пенелопы:
– Фиггс, Джессап, Сид Льюис и Джо Ганнон – сегодня мы охотимся за ними.
Стоукс кивнул:
– Да, либо здесь, либо на Брик-лейн. Это их территория. Местные жители должны их знать. Но не слишком усердствуй… и Пенелопе не давай.
Барнаби утвердительно хмыкнул. Хотелось бы представить, каким образом это ему удастся, тем более что Пенелопа окончательно вышла из-под контроля.
Но мысль о необходимости держать в узде женщину, переодетую цветочницей, дала толчок идее как к возможному средству выживания. Когда Стоукс увел Гризельду, Барнаби схватил Пенелопу за руку и потащил к ближайшему лотку.
– Что случилось? – прошептала она.
Он объяснил план Стоукса и показал на ряд лотков:
– Эта наша сторона. Пойдем по ней. Однако нужно держаться вместе, чтобы я смог достойно сыграть роль ревнивого любовника, раздосадованного тем, что ты тратишь время и деньги на всякую ерунду.
– Но зачем?!
– Потому что местные обитатели вполне меня поймут и посочувствуют.
И от него не потребуется никаких усилий, чтобы эту роль сыграть.
Пенелопа фыркнула и бросила на него недоверчивый взгляд. Он ответил тем, что обнял ее за талию и привлек к себе. Пенелопа застыла и яростно сверкнула глазами, но Барнаби только коварно усмехнулся и; щелкнул ее по носу.
– Ни одна ковентгарденская цветочница не отреагирует подобным образом. Вы должны держаться соответственно.
Он позволил Пенелопе самой выбирать, к кому обращаться: похоже, она интуитивно чувствовала, с кем заводить разговор. Сам он предпочитал молчать и ограничивался ворчанием, фырканьем и односложными ответами.
Пенелопа должна была признать, что их план сработал. Их принимали за своих, и их разговоры с торговцами звучали вполне естественно.
К сожалению, за все приходится платить. Близость Барнаби, его мускулистого тела, к которому ее прижимало всякий раз, когда толпа чересчур напирала, его властные прикосновения, тепло большой ладони, сжимавшей ее пальцы, возбуждали целый вихрь эмоций, тревожащую смесь волнения и настороженности, вызывали трепет наслаждения.
Шли минуты, а она никак не могла овладеть собой. Зато им удалось узнать местонахождение двоих из тех, кого они искали.
Достойное возмещение за потраченные нервы.
Они зашагали по узкой улочке, в конце которой, как им сказали, жил Сид Льюис, и остановились посредине.
Пока Барнаби осматривал толпу, пытаясь отыскать взглядом Стоукса и Гризельду, Пенелопа всматривалась в дома:
– Пятая дверь на северной стороне. Я ее вижу!
Она схватила Барнаби за рукав и попыталась потянуть к дому.
– Дверь открыта. Внутри люди.
Барнаби накрыл ее ладонь своей:
– Я не вижу Стоукса. Ну да ладно, посмотрим. Но постарайтесь не выходить из роли.
– Уверены, что все мужчины в Ист-Энде такие тираны?
– Насколько мне известно, они куда хуже.
Пенелопа хмыкнула, но послушно пошла рядом. Поравнявшись с пятой лачугой, она увидела внутри какое-то движение. Но на узкой дороге было совсем мало прохожих и чрезмерное любопытство могло привлечь внимание, а из дома кто-то выходил.
Барнаби отступил и схватил ее в объятия.
– Подыгрывайте, – прошептал он и, наклонив голову, коснулся губами ее щеки. Голова Пенелопы пошла кругом, а горло перехватило. Его тепло окружало ее и словно плавило не только плоть, но и кости. Она, сама того не сознавая, прижалась к его мускулистой груди.
Ее реакция не имела смысла, но и отрицать ее было невозможно. Она трепетала в ожидании следующего прикосновения его губ. Хорошо, что он поддерживал ее, потому что она внезапно ослабела.
И тут вдруг сообразила, что он оглядывает улицу поверх полей ее шляпки! Использует ее как прикрытие.
Пенелопа задохнулась от негодования. Но сейчас для ссор не было ни времени, ни причин.
И хотя он продолжал наблюдать за улицей, приходилось одновременно сражаться со своими инстинктами, держать их в узде, контролировать.
Но его чары скоро развеялись, и она уже попыталась было вырваться, когда Барнаби прошипел:
– Стойте смирно!
Прерывисто вздохнув, она процедила:
– Вы так ведете себя, чтобы отплатить мне за то, что я настояла на сегодняшней поездке.
Он крепче сжал ее талию и прижал губы к чувствительному местечку за ухом. И услышал, как она охнула. Почувствовал, как ладони, упершиеся в его грудь, ослабели.
Он вдохнул, и аромат ее волос, ее кожи проник в него до самых костей. Эти блестящие волосы пахли солнечным светом. Он скрипнул зубами и, почти теряя разум, прошептал:
– Кто-то выходит.
Пришлось сделать вид, что он снова целует ее. Его мечта зацеловать ее до умопомрачения, кажется, сбывалась…
А она не сопротивлялась. Однако через несколько секунд он сухо объявил:
– Похоже, мы можем вычеркнуть Сида Льюиса из списка.
– Почему?
Подняв голову, он ослабил хватку, но не позволил Пенелопе повернуться.
– Если не ошибаюсь, Сид Льюис готов примириться с Господом. Вряд ли он может одновременно содержать воровскую школу и дружески беседовать с местным викарием.
Пенелопа украдкой оглянулась.
– Сид Льюис – тот лысый коротышка?
– По крайней мере такое описание дал один из владельцев лотка.
– Он плохо выглядит.
– Вероятно, этим объясняется столь неожиданный интерес к религии.
Льюис грузно опирался на палку, дышал тяжело и со свистом: это было слышно даже с того места, где они стояли.
– Пойдемте, – велел Барнаби и, обняв Пенелопу за плечи, повел назад. – Нужно найти Стоукса. Осталось проверить еще троих.
Они встретились со Стоуксом и Гризельдой у противоположного конца рынка. Услышав о Сиде Льюисе, Стоукс поморщился:
– Фиггс тоже вне игры. Он в Ньюгейте. Остаются только Джессап и Джо Ганнон. Кстати, Джессап – клиент опасный.
Стоукс и Барнаби многозначительно переглянулись.
– В этом случае придется вести себя как нельзя более осторожно, – заявила Пенелопа. – Куда теперь?
Стоукс взглянул на Гризельду.
– Как насчет того, чтобы зайти в кабачок и перекусить?
Предложение одобрили все. Гризельда вспомнила о пабе на углу Олд-Монтегю-стрит и Брик-лейн.
– Там по крайней мере не отравишься. И нам все равно придется идти на Брик-лейн, где, скорее всего, можно узнать о Джессапе и Ганноне.
Они вернулись на Уэнтуорт-стрит и добрались до «Делфордского герба». Дверь пивной была широко раскрыта. Заглянув внутрь, Стоукс и Барнаби поскорее отвели женщин к грубо сколоченным столам и скамьям, расставленным по обе стороны от входа. Почти все столы были заняты, но места то и дело освобождались.
– Подождите здесь, – велел Стоукс женщинам. – Мы принесем еду сюда. Если повезет, освободится целый стол.
Гризельда и Пенелопа не подумали ослушаться. Их кавалеры повернулись и вошли в кабачок. Но, увидев толкотню у стойки, не осмелились втиснуться в толпу. Тем не менее…
– Похоже, им больше нравится отдавать приказы, – заметила Пенелопа.
– Совершенно верно, – сухо согласилась Гризельда. – Я тоже так считаю.
Девушки обменялись улыбками и продолжали ждать.
Проведя несколько часов среди шумной болтовни на ист-эндском рынке, Пенелопа обнаружила, что может гораздо лучше различать слова, и теперь совершенствовала свое умение, лениво прислушиваясь к беседе четверых крепких стариков, рассевшихся за ближайшим столом. Перед ними стояли пустые тарелки; узловатые пальцы сжимали пинтовые кружки. И тут до нее донеслось имя «Джессап». Пенелопа навострила уши и, подтолкнув локтем Гризельду, взглядом показала на соседний стол. Гризельда недоуменно пожала плечами: теперь мужчины говорили о всяких пустяках.
Пенелопа уже хотела пояснить, в чем дело, когда появился Барнаби с тарелками, в них дымились мидии. За ним шествовал Схоукс с подносом, на котором стояли кувшин и четыре кружки.
В этот момент двое из тех, что сидели за. соседним столом, поднялись и, шаркая, поплелись прочь. Те, кто упоминал о Джессапе, пока оставались на месте.
Пенелопа схватила Барнаби за руку и подвела к освободившемуся столу. Он пожал плечами, но не сопротивлялся. А когда поставил тарелки, сел и подвинулся, давая ей место, она повернулась к Стоуксу и Гризельде.
– Эти люди, – прошептала она, – упомянули о Джессапе. Они толковали о каких-то темных делишках, только я ничего не поняла.
– Я знаю одного из них, – объявила Гризельда. – Думаю, он потолкует со мной. Не вмешивайтесь, даже не смотрите в мою сторону. Он, конечно, известный бабник. Но знал меня с самого детства, так что не станет приставать.
Стоукс поколебался, но все же кивнул и сел напротив Барнаби, оставив Гризельде место рядом со стариком.
Гризельда старательно поправляла юбки и оглядывалась, словно хотела проверить, кто сидит за спиной. Она уже хотела повернуться к Пенелопе, но ахнула и всплеснула руками:
– Дядюшка Чарли! Вы ли это?!
Мужчина от неожиданности растерялся, но, разглядев девушку, широко улыбнулся:
– Малышка Гриззи? Давненько не виделись. Слышал, что ты перебралась в модный квартал и стала шить шляпы для богатеньких дам, – приветствовал он и, окинув взглядом ее наряд, добавил: – Смотрю, тебе не очень-то везет?
Гризельда расстроенно вздохнула.
– Что поделаешь, оказалось, что предприятие не настолько выгодное, каким казалось вначале.
– И ты вернулась домой. Как твой па? Говорили, что он совсем плох.
– Так себе. Но пока еще держится.
Беспечно улыбаясь, она стала расспрашивать Чарли о семье: лучший способ заслужить доверие у здешних обитателей. Вскоре в разговор вступили и приятели Чарли, засыпая Гризельду сведениями о здешней жизни, особенно когда та объяснила, что совсем недавно вернулась в Ист-Энд: разговоры о том, кто и кого успел облапошить и ограбить, были из разряда местных развлечений. Гризельда, не желая прямо расспрашивать о Джессапе, тянула время. Вспоминая репутацию собеседника, его положение в преступной среде и тот факт, что он вообще упомянул о Джессапе, она медлила, но потом все-таки решилась осторожно спросить:
– Говорят, в последнее время здесь произошло немало перемен?
Чарли задумчиво наморщил нос:
– Да вроде никаких особых перемен, если не считать Джессапа. Помнишь его? Взломщик он знатный, и все такое. Бросил это дело, переселился на Тотхилл-Филдс и занялся обычной торговлей.
«Обычная торговля» на здешнем жаргоне означала проституцию. Значит, Джессап стал сутенером или содержит публичный дом.
Гризельда без особых усилий изобразила живой интерес, тем более что такое заявление вполне позволяло спросить:
– Значит, место осталось незанятым? И кто же теперь сменил Джессапа?
– Ты права насчет места, – рассмеялся Чарли, – но пока что не слышал, чтобы кто-то спешил воспользоваться случаем. Правда, и сезон сейчас мертвый. В будущем году наверняка наметится оживление.
В этот момент Стоукс грубо толкнул ее локтем в бок и, не оглядываясь, пробурчал:
– Тебе лучше заняться делом, если хочешь успеть что-то пожевать.
Гризельда мгновенно сообразила, что он советует ей прекратить расспросы, и, снова обернувшись к дядюшке Чарли, с сожалением улыбнулась:
– Я, пожалуй, в самом деле поем, иначе мне ничего не оставят.
Мужчины понимающе улыбнулись и закивали. Все еще улыбаясь, Гризельда повернулась к компаньонам:
– Что же, интересно было узнать новости.
– Ешь! – велел Стоукс, подвигая к ней тарелку с мидиями и рубцом.
Он был так напряжен, что даже Гризельда заметила это и удивилась. В чем дело? Чем он расстроен?
Мысленно пожав плечами, она потянулась к мидии, ловко открыла раковину ложкой и опрокинула в рот сочное содержимое.
А пальцы Пенелопы оказались недостаточно сильны, чтобы держать раковину и одновременно вставить ложку между створками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30