А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Не знаю, Ролан, — отвечала она. — Но что поделаешь! Я боюсь!
Молодой человек осторожно приподнял ее голову и спросил, нежно целуя ее длинные ресницы:
— Неужели ты думаешь, что завтра я буду сражаться с привидениями?
— Не ходи в монастырь, брат! — с мольбою в голосе воскликнула Амели, не отвечая на вопрос Ролана.
— Это матушка поручила тебе отговорить меня, признайся, Амели!
— Нет, брат, нет, матушка мне ничего не поручала, — я сама догадалась, что ты хочешь пойти туда.
— Ну что ж, если я задумал, — твердо заявил Ролан, — то непременно пойду, так и знай, Амели!
— Даже если я буду тебя умолять, брат, — заломив руки, проговорила девушка, и в ее голосе звучала скорбь. — Даже если буду умолять на коленях?
И она опустилась к ногам брата.
— О женщины, женщины! — воскликнул Ролан. — Непостижимые создания! Ваши слова загадочны, ваши уста никогда не выскажут тайны сердца! Вы плачете, умоляете, дрожите, но почему? Одному Богу известно! Нам, мужчинам, никогда не узнать этого! Я пойду, Амели, потому что так решил, а если я принял какое-нибудь решение, никакая сила в мире не заставит меня отказаться! А теперь поцелуй меня, не бойся ничего, и я шепотом скажу тебе важную тайну.
Амели подняла голову и устремила на брата вопросительный взгляд, в котором сквозило отчаяние.
— Уже больше года, как я убедился, — продолжал молодой человек, — что, на свою беду, никак не могу умереть. Поэтому будь спокойна и не тревожься.
Ролан произнес эти слова таким скорбным тоном, что Амели, которой до сих пор удавалось сдерживать слезы, направилась в свою спальню, громко рыдая.
Услышав, что дверь сестры захлопнулась, офицер затворил свою дверь.
— Посмотрим, — прошептал он, — кому из нас первому это надоест, мне или судьбе!
XVI. ПРИВИДЕНИЕ
На другой день, примерно в тот же час, в какой мы в предыдущей главе расстались с Роланом, он, удостоверившись, что все обитатели замка Черных Ключей легли спать, тихонько приоткрыл свою дверь, затаив дыхание спустился по лестнице, вошел в переднюю, бесшумно отодвинул засов выходной двери и спустился с крыльца. Тут он остановился и оглядел замок. Убедившись, что все спокойно и во всех окнах темно, он решительно отворил ворота.
Как видно, петли были еще днем смазаны маслом; решетка распахнулась без малейшего скрежета и столь же беззвучно закрылась за Роланом, и он быстро зашагал в направлении дороги от Пон-д'Эна до Бурка.
Не прошел он и ста шагов, как послышался колокол в Сен-Жюсте; ему как эхо отвечал бронзовым звоном колокол в Монтанья; пробило половину одиннадцатого.
Молодой человек шагал так быстро, что мог за какие-нибудь десять минут дойти до монастыря. Он не стал огибать лес и направился по тропинке, которая вела прямо к обители.
Ролану с детства были знакомы все прогалинки в Сейонском лесу, и он решил выгадать время. Он без колебаний углубился в лес и через пять минут вышел из него с противоположной стороны.
Пройдя по открытому месту, он оказался у ограды монастырского фруктового сада; на это ушло еще примерно пять минут.
У подножия стены он на миг остановился, потом снял плащ, скатал его и перебросил через ограду.
Сбросив плащ, он остался в бархатном сюртуке, в белых лосинах и в сапогах с отворотами.
Сюртук его был перетянут поясом, за который были засунуты два пистолета. Широкополая шляпа закрывала лицо юноши, бросая на него густую тень.
С той же быстротой, с какой он избавился от плаща, стеснявшего его движения, Ролан стал перебираться через ограду. Он живо нащупал ногой выбоину в стене, ухватился руками за верхушку ограды и перепрыгнул через нее, даже не задев гребня.
Затем он подобрал плащ, набросил его на плечи, застегнул на крючок и, пройдя большими шагами через фруктовый сад, очутился возле небольшой двери, из которой монахи выходили в сад.
Когда он переступал порог этой двери, пробило одиннадцать.
Ролан остановился и сосчитал удары. Потом он медленно обошел весь монастырь, пристально вглядываясь в темноту и прислушиваясь.
Он ничего не увидел и ничего не услышал.
Мрачен и пуст был заброшенный монастырь. Все двери были распахнуты настежь — и в кельях, и в часовенке, и в трапезной…
В огромной трапезной, где еще стояли столы, под сводами носились летучие мыши. Испуганная сова вылетела в разбитое окно, уселась где-то поблизости на дерево, и послышался ее заунывный крик.
— Так! — громко сказал Ролан. — Пусть моя штаб-квартира будет здесь! Летучие мыши и совы — авангард привидений.
В темноте и в мрачном безмолвии человеческий голос прозвучал так необычно и даже зловеще, что содрогнулся бы всякий другой, кроме Ролана, которому, как он сам говорил, был неведом страх.
Он стал искать место, откуда можно было бы охватить взглядом всю трапезную. В одном ее конце на возвышении стоял стол, устроившись за которым, настоятель, вероятно, во время трапезы читал вслух жития святых или вкушал пищу в стороне от братии. Это место показалось Ролану во всех отношениях подходящим для наблюдений.
Здесь он сядет у самой стены, и на него нельзя будет напасть сзади, к тому же отсюда, когда глаз привыкнет к темноте, можно оглядеть все вокруг.
Ролан начал разыскивать какой-нибудь стул, и в трех шагах от стола нашел опрокинутый табурет, на котором в свое время, должно быть, сидел настоятель.
Он уселся за стол, сбросил плащ, обеспечивая себе свободу движений, вынул из-за пояса пистолеты, один из них положил перед собой, а рукоятью другого три раза постучал по столу.
— Заседание открыто! — провозгласил он. — Милости просим, господа привидения!
Те, кому случалось вдвоем проходить ночью по кладбищу или в безлюдной церкви, нередко испытывали благоговение, навеянное окружающей обстановкой, и безотчетно понижали голос. Можно себе представить, какое потрясающее впечатление произвел бы на них резкий насмешливый голос, нарушивший гробовое безмолвие темной трапезной.
Звуки эти, не вызвав эха, какой-то миг дрожали во мраке, потом угасли, замерли, вылетев наружу сквозь отверстия, проделанные временем.
Как и ожидал Ролан, его глаза вскоре привыкли к темноте. К тому же взошла луна, и ее бледные лучи, лившиеся сквозь разбитые окна, ложились на полу длинными белесыми полосами. Теперь он мог разглядеть все предметы в огромном зале.
Хотя Ролан не испытывал страха ни когда проходил по саду, ни когда проникал в монастырь, он все же был настороже и прислушивался к малейшему шороху.
Часы пробили один раз. Он невольно вздрогнул при этом звуке, который доносился из монастырской церкви.
Как могли уцелеть часы, отражающие живой ритм времени, среди этого запустения, в этом царстве смерти?
— О! — воскликнул Ролан. — Теперь-то я непременно уж что-нибудь да увижу!
Эти слова вырвались у него непроизвольно: строгое величие трапезной и царившая там торжественная тишина подействовали на человека, чье сердце, казалось, было отлито из бронзы, подобно колоколу, возвестившему о времени здесь, где все говорило о вечности.
Минуты шли за минутами. Ролану казалось, что сумрак сгущается: очевидно, луна скрылась за набежавшим облаком.
Близилась полночь. Его напряженный слух улавливал тысячи смутных звуков, всевозможные шорохи и шелесты, долетавшие из ночного мира, который пробуждается, когда засыпает дневной.
Природа не желает, чтобы жизнь замирала даже в часы нашего отдыха, ею создан ночной мир наподобие мира дневного, и вот над ухом спящего жужжит комар, и лев бродит вокруг шатра бедуина.
Но недаром приходилось Ролану стоять на страже ночью, охраняя лагерь, затерянный в пустыне, охотиться по ночам, совершать ночные походы: все эти звуки были ему хорошо знакомы и ничуть не беспокоили его. Внезапно снова раздался бой часов, совсем близко, чуть не над его головой.
Он насчитал двенадцать ударов: полночь.
Последний удар затрепетал в воздухе, словно крыло бронзовой птицы, и медленно, уныло, тоскливо погас.
В тот же миг молодому человеку послышался глухой стон.
Ролан напряг слух, повернув голову в ту сторону, откуда доносился звук.
Снова прозвучал стон, теперь уже ближе.
Он встал и оперся о стол, сжимая в каждой руке по пистолету. Слева, в шагах десяти от Ролана, послышался шорох, напоминающий шуршанье длинного платья, задевающего траву.
Он выпрямился, напряженный, как струна.
В следующий миг на пороге огромного зала появилась тень. Призрак напоминал старинную статую, из тех, что лежат на гробницах. Он был закутан в длинный саван, волочившийся за ним по полу.
На минуту Ролан усомнился в себе самом. Быть может, все дело тут в самовнушении, в предвзятой идее? Уж не жертва ли он обмана чувств, одной из тех галлюцинаций, которые признает медицина, будучи не в силах их объяснить?
Новый стон призрака рассеял его сомнения.
— Клянусь честью! — воскликнул Ролан, громко смеясь. — Мы сведем с тобой счеты, дружище!
Привидение остановилось и протянуло руку к офицеру.
— Ролан! Ролан! — проговорил призрак глухим голосом. — Сжалься, не преследуй мертвых в могиле, куда ты их загнал!
И призрак продолжал свой путь, не ускоряя шага.
Удивленный Ролан сошел с возвышения и ринулся преследовать его.
Это было нелегким делом: путь преграждали камни, сдвинутые с места скамьи, опрокинутые столы.
А между тем призрак, казалось, двигался среди всех этих препятствий по незримой тропе, он шел все тем же ровным шагом, и ничто не останавливало его.
Всякий раз, как он проходил мимо окна, тусклые лунные лучи освещали саван и вырисовывались очертания его фигуры; вслед за тем он тонул во мраке, вновь появлялся и вновь исчезал.
Ролан не спускал глаз с призрака: он боялся хоть на миг упустить его из виду и не мог разглядеть дорогу, которая так легко давалась привидению и так трудна была для человека.
На каждом шагу он спотыкался, а призрак уходил все дальше.
Привидение приблизилось к двери, находившейся против той, в которую оно вошло. Ролан разглядел вход в темный коридор и понял, что призрак сейчас ускользнет от него.
— Человек или призрак, грабитель или монах! — крикнул он. — Остановись или я стреляю!
— Два раза нельзя убить одно и то же тело, а душа, как ты знаешь, — продолжало привидение глухим голосом, — неподвластна смерти!
— Кто же ты? — спросил Ролан.
— Призрак человека, которого ты безжалостно вырвал из мира сего! Молодой офицер расхохотался; его нервный, пронзительный смех жутко звучал во мраке.
— Клянусь честью, — произнес он, — если ты мне не дашь более точных сведений, я не стану допытываться, так и знай!
— Вспомни Воклюзский источник… — чуть слышно прошептал призрак, и, казалось, из его уст вырвался вздох, а не отчетливые слова.
У Ролана выступил на лбу пот, но он не ослабел духом. Собрав все силы, он овладел собой.
— В последний раз, кто бы ты ни был, привидение или живой человек, — с угрозой в голосе крикнул Ролан, — если ты не остановишься, я стреляю!
Призрак не отвечал ни слова и продолжал свой путь.
Ролан остановился на миг, прицеливаясь; привидение находилось в десяти шагах от него. У Ролана была твердая рука; за минуту перед тем он вложил в пистолет пулю, а теперь проверил стволы, желая убедиться, что пистолет заряжен.
В момент, когда белая фигура отчетливо вырисовывалась под сводами темного коридора, он выстрелил.
Вспышка огня как молния осветила коридор, и стало видно, что привидение уходит все дальше, не ускоряя и не замедляя шага.
Потом вновь сгустился мрак, казавшийся еще непроглядней после яркого света.
Призрак скрылся под темными сводами коридора.
Ролан бросился его преследовать, на ходу переложив второй пистолет из левой руки в правую. Но, хотя он остановился только на краткий миг, привидение успело отдалиться от него. Ролан увидел его в самом конце коридора, оно четко вырисовывалось на фоне сероватого ночного неба.
Ролан удвоил шаг и добрался до конца коридора в тот момент, когда призрак исчезал за дверью цитерны. Ролан прибавил ходу, и, когда он добежал до этой двери, ему показалось, что привидение погружается в землю.
Но оно еще было видно по пояс.
— Будь ты хоть сам дьявол, — крикнул Ролан, — я настигну тебя!
И он снова выстрелил; сверкнуло пламя, и цитерна наполнилась дымом. Когда дым рассеялся, привидения уже не было и Ролан обнаружил, что остался один.
Вне себя от ярости, он спустился в цитерну. Он тщательно обследовал стены, постукивая по ним рукояткой пистолета, он исследовал пол, ударяя по нему ногой, но всякий раз слышался глухой звук, как будто внизу был камень. Он упорно всматривался в темноту, но ничего не удавалось разглядеть: лунный свет едва озарял верхние ступеньки цитерны.
— О! — вскричал Ролан. — Факел бы мне! Факел! Никто не отозвался. Слышалось только журчанье ручья, протекавшего в каких-нибудь трех шагах от Ролана. Он понял, что розыски ни к чему не приведут, вышел из цитерны, вынул из кармана пороховницу, две пули, завернутые в бумагу, и перезарядил пистолеты.
Потом он возвратился тем же путем, прошел по темному коридору и оказался в трапезной. В конце огромного безмолвного зала Ролан снова уселся на место, с которого он сорвался, пустившись в погоню за призраком.
И он стал ждать.
Часы мерно отбивали время. Постепенно небо стало светлеть, и первые проблески нарождающегося дня тускло растекались по стенам монастыря.
— Ну, на сегодня кончено, — прошептал Ролан. — Быть может, в другой раз мне больше повезет.
Через двадцать минут он входил в замок Черных Ключей.
XVII. РОЗЫСКИ
Двое ожидали возвращения Ролана: одна в смертельной тревоге, другой — с нетерпением.
То были Амели и сэр Джон.
Ни она, ни он всю ночь не сомкнули глаз.
Амели медленно закрывала дверь, пока Ролан поднимался по лестнице. Ролан услышал скрип двери и догадался о тревоге сестры. У него не хватило духа пройти в двух шагах от Амели, не успокоив ее.
— Не волнуйся, Амели, это я! — сказал он.
Ему и в голову не приходило, что сестра может беспокоиться о ком-нибудь другом.
Дверь распахнулась, и Амели в ночном пеньюаре бросилась к брату.
Бледность ее и большие темные круги под глазами говорили о том, как она провела ночь.
— С тобой ничего не случилось, Ролан? — спросила она, обнимая брата и с тревогой ощупывая его.
— Ничего.
— Ни с тобой и ни с кем другим?
— Ни со мной и ни с кем другим.
— И ты ничего не видел?
— Не совсем так, — ответил Ролан.
— Боже мой, что же ты видел?
— Я расскажу тебе потом. А сейчас кратко: ни убитых, ни раненых, все целы!
— О! Я могу вздохнуть с облегчением.
— А теперь я хочу тебе посоветовать, сестрица, только одно: ложись-ка ты спокойно в постель и, если можешь, поспи до завтрака. Я тоже этим займусь, и, уверяю тебя, меня не придется убаюкивать. Доброй ночи или, вернее, доброго утра!
Ролан нежно поцеловал сестру и, с наигранной беспечностью насвистывая охотничий мотив, поднялся на третий этаж.
Сэр Джон ожидал его в коридоре, не скрывая своего нетерпения.
Он шагнул навстречу молодому человеку.
— Ну что? — спросил он.
— Что ж, я не потерял времени даром.
— Вам явилось привидение?
— Да, нечто весьма на него похожее.
— И вы мне расскажете?
— Конечно, а то вы не заснете или будете дурно спать. Вот в двух словах, что произошло…
И Ролан точно и обстоятельно поведал о своем ночном приключении.
— Хорошо, — проговорил сэр Джон, когда Ролан кончил свой рассказ. — Надеюсь, вы кое-что оставили на мою долю?
— Я даже опасаюсь, — ответил Ролан, — что на вашу долю выпадет самое трудное.
Сэр Джон принялся его расспрашивать, вдаваясь в подробности, желая ознакомиться с местностью и обстановкой.
— Знаете что, — предложил Ролан, — давайте мы с вами сегодня после завтрака при дневном свете осмотрим монастырь. Разумеется, это не помешает вам устроиться там на ночь. Напротив, днем вы сможете ознакомиться с обстановкой. Только никому ни слова.
— О! — возмутился англичанин. — Неужели я похож на болтуна?
— Нет, — засмеялся Ролан. — Уж вас-то никак не назовешь болтуном, милорд, а вот меня вы вправе назвать глупцом.
И он удалился в свою комнату.
После завтрака Ролан и сэр Джон, делая вид, что хотят прогуляться по берегу Ресузы, спустились по склонам парка. Потом они повернули налево, пройдя шагов сорок, поднялись на высокий берег, пересекли большую дорогу, прошли через лес и оказались у подножия монастырской ограды, в том самом месте, где Ролан накануне перелезал через нее.
— Милорд, — сказал Ролан, — вот здесь можно пройти.
— Ну что ж, — отозвался сэр Джон. — Войдемте.
И, не спеша, но проявляя незаурядную силу рук, англичанин, как опытный гимнаст, схватился за гребень ограды, подтянувшись, сел на него верхом и спрыгнул на другую сторону.
Ролан вслед за ним живо перескочил через ограду, показав, что ему это не впервые.
Они очутились в монастырском саду.
При свете дня запустение еще больше бросалось в глаза.
Все аллеи заросли травой, достигавшей человеку до колен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79